Вера Ивановна включила телевизор и попала на программу, где зрителей знакомили с десятком скандальных историй, связанных с дележом наследства. В общем, это не ново – на канале «Россия 1» подобные шоу сплошь и рядом. Так что же поразило её в этой передаче?
А поразил раздел четырёхкомнатной квартиры Василия Шукшина между его женой Лидией и младшей дочерью Ольгой. У самой-то Ольги квартира имеется, просто понадобилась жилплощадь её выросшему сыну. Однако бабушка яро воспротивилась проживанию внука в квартире деда. Господи! Суды между самыми родными людьми! Мир перевернулся или, простите, встал раком? Да Вера Ивановна, имей она столько комнат, только рада была бы, если бы внук изъявил желание скрасить её старость!
Она смотрела на Лидию Фёдосееву-Шукшину и думала: «Ведь старуха уже, кому ты нужна, кроме своих дочерей? Не за горами тот час, когда тебе уход понадобится. Хотя с такой роскошной жилплощадью желающие „поухаживать“, а возможно, даже и жениться наверняка найдутся. Только где твои материнские чувства, милая? Где совесть твоя? Ведь ты просто-напросто захватила то, что принадлежало твоему мужу».
А ещё Вера Ивановна с горечью констатировала тот факт, что настоящее-то наследство, то есть наследие, Василия Шукшина предметом дележа между членами его семьи не является. Наверное, оно, оптом иль в розницу, давным-давно распродано. Больно. Так и хочется крикнуть на весь мир: «Люди! Как вам не стыдно! Посмотрите, как уродливо вы выглядите при своих семейных разборках!»
Вспомнилось своё, теперь уже далёкое.
***
После развода с матерью Веры и её брата Никиты отец недолго был одиноким, а точнее, совсем им не был. Он сразу же женился на медсестре райбольницы Нине Петровне. Женщина она была славная, у Веры никогда не повернётся язык ни мачехой её назвать, ни словом худым помянуть. Вера тогда уже была замужем, а Никите исполнилось двенадцать лет.
Новая семья стала жить в доме, который начал строить первый муж Нины Петровны. Строил-строил, пока не понял, что у жены появился другой. Тогда он собрал свои вещи и уехал из города, оставив жене двоих детей и недостроенный дом. Строительство завершил уже муж второй.
Мастеровым человеком он был, отец Веры, работящим. Да и, вообще, по всем статьям одни плюсы. Хорошо они с Ниной Петровной жили, душа в душу. Заботились друг о друге, растили детей. К сожалению, из Никиты, в отличие от детей Нины Петровны, ничего путного не получилось. Её же сын политехнический институт окончил, а дочь пошла по стопам матери, то есть в медицинское училище.
Выучились дети Нины Петровны, семьи завели. Отчим в них души не чаял, пасынку двухэтажный коттедж своими руками отгрохал, прямо со своим рядом. Вот только падчерице построить не успел, и жила она со своей семьёй в городской квартире.
А уж как внуков Нины Петровны отец Веры миловал да тешил, так и не всяк родной дед сподобится. Так вот, в любви и согласии, прожили отец и Нина Петровна двадцать два года.
За это время их дом тоже превратился в завидный коттедж со всевозможными постройками. Чудно отделанная летняя кухня. Баня с предбанником. Сараи и сарайчики, дровенники и навесы.
Правда, сама Вера вниманием отца похвастать не могла, да и дети её не были дедом обласканы. Не нужны они ему были – и баста! Да ладно, чего уж там. Никто на него не в обиде. Более того, Вера была счастлива, что отец не одинок! Общались ли они? Разумеется, да. Вера с семьёй жила в деревне, они с мужем имели довольно-таки приличное хозяйство, и отец с Ниной Петровной каждую осень приезжали к ним за мясом.
***
Нина Петровна умерла внезапно и очень рано, ей и шестидесяти лет не исполнилось, а через четыре года вслед за ней ушёл и отец. Умер в больнице, где работала медсестрой падчерица. Когда Вера в последний раз навещала отца, он ещё не отошёл от наркоза после операции, а на следующий день его не стало.
Похороны… Много фотографий. У Веры нет ни одной. Да и самой Веры на них нет.
Когда в комнату, где стоял гроб, вошёл фотограф, сводная сестра, минуту назад оживлённо беседующая со своей приятельницей, натянула на лицо маску вселенской скорби и уселась у изголовья покойного. Рядом с ней разместилась её семья, а по другую сторону гроба – семья сводного брата. Больше мест не было ни у гроба, ни в объективе фотоаппарата.
Всем известно, что за поминальный стол сначала садятся соседи и друзья усопшего, а после их ухода накрывают стол для родных и близких. Веру усадили за первый стол. С соседями и друзьями. Сводная сестра произнесла поминальный тост.
– У меня сегодня и траур, и новоселье. Я, НАКОНЕЦ, вернулась в отчий дом хозяйкой.
Затем слово взял её брат. Он повернулся к Вере и громко, чтобы быть всеми услышанным, спросил:
– А ты знаешь, что ТВОЕГО брата осудили и Никита сейчас на зоне?
С нескрываемым злым торжеством он буквально сверлил её прищуренными глазами и, казалось, ждал ответа, а не дождавшись, обратился к присутствующим:
– Давайте помянем МОЕГО отца.
О том, что её брат на зоне, Вера, конечно же, знала. Под осуждающими взглядами сидящих за столом, она опустила голову.
***
Было ли завещание или его вовсе не было? Вера того документа не видела. О том, что отец завещал всё движимое и недвижимое детям второй жены, забыв про дочь от жены первой, она только в день похорон от наследников услышала.
Конечно, Вера могла бы через суд оспорить право на свою долю. Время для неё тогда было невероятно тяжёлое: за год до смерти отца она похоронила мужа, а тут ещё дефолт девяностых, да и младшего сына-подростка на ноги ставить надо.
Могла оспорить, только делать этого не стала. Предложи ей сводные родственники по-доброму какую-то часть наследства, Вера, наверное, взяла бы, только никто ей не предлагал.
Ничего! Пережила Вера ту лихую годину!
А через год ей позвонила дочь и сообщила, что сестра Нины Петровны, тётя Лида, проживающая в областном городе, просила Веру приехать к ней. Вера приехала.
– Ты, наверное, знаешь, Верочка, что твой отец как узник немецких лагерей получал от германского «Фонда примирения и согласия» компенсацию. Сумма в марках и по нашим российским меркам весьма значительная.
О том, что отец почти четыре года был в этих самых лагерях, Вера знала, но о компенсации слышала впервые.
– Так вот, – продолжила тётя Лида, – теперь, когда Вани нет, а Никиту на зоне убили, получать должна ты, единственная наследница. Тебе необходимо забрать у моих племянников все документы, а потом со своим паспортом и метрикой приехать в «Фонд». Мы с тобой вместе съездим, я знаю, где он находится.
– Пусть эти марки, тётя Лида, они и получат.
– Нет, Вера. Там сидит немец, он тщательно следит, чтобы деньги не ушли не по назначению. Мои племянники их получить не смогут. Да и хватит с них того, что они раньше ими пользовались. Ваня, когда в последний раз приезжал за компенсацией…
Голос женщины прервался, на глазах выступили слёзы, но она справилась с нахлынувшими воспоминаниями и продолжила:
– Тогда он купил самых дорогих продуктов, самых дорогих конфет, огромный торт и привёз всё это нам. Я ему говорю, что, мол, не надо было так тратиться, а Ваня ответил: «Много ли мне надо теперь? Могу я попировать хоть раз в жизни? А им хватит и того, что от этих денег останется». Он прямо так и подчеркнул: «им». А ведь раньше только по именам называл, и никак иначе. Очень грустный он был в тот приезд. Это уж потом я поняла, что прощался. Так что ты, Верочка, забери у них документы. Ваня не успел сам тебе их отдать.
– Вы думаете, они мне отдадут?
– Конечно, – утвердительно кивнула головой тётя Лида. – В противном случае, компенсация просто-напросто будет возвращена в общий фонд.
А ещё Вера узнала, как однажды отец, вернувшись из лесу, куда ездил с пасынком за дровами, увидел дом обворованным. Много чего исчезло, в том числе, дорогие шубы покойной Нины Петровны и не менее дорогие наряды. Со своей бедой он сразу побежал к самому близкому человеку, к жившей неподалёку тёще.
– Надо в милицию звонить, – посоветовала она. – Бежи, Ваня, до Людки, у ёй телефон есть.
У жены пасынка Людмилы был сотовый телефон, но звонить не пришлось. Отец в доме пасынка увидел падчерицу и то, что было вынесено из его дома.
Это был сговор. Его планомерно начали подводить к могиле.
***
Документы Вере сводный брат не отдал, впрочем, этого и стоило ожидать.
– Какие люди! – ехидно пропел он вместо приветствия, а узнав о цели её визита, категорично заявил: – Никаких документов! Ты, вообще, ничего не получишь! Поняла?
Это она поняла. Не поняла только, за что они так с ней? Вроде, до смерти отца отношения были вполне нормальными, их даже можно назвать родственными. И брат, и сестра со своими семьями приезжали к ней в гости, не гнушались дарами в виде молока, сметаны и прочего, чем были богаты Вера и её муж. Правда, к себе никогда не приглашали даже на семейные торжества. Впрочем, как и отец с Ниной Петровной. В доме отца Вера и её муж бывали только тогда, когда приезжали в город по своим делам, да и то недолго – передавали сумки с молочной продукцией и, откушав чаю, а иногда даже пообедав, поворачивали, как говорится, оглобли. А их дети так и вовсе никогда не гостили у деда.
Странно, но такие отношения принимались всеми, даже самой Верой, как должное.
Что же произошло после смерти отца? Неужели страх потерять часть наследства превратил этих вполне нормальных людей в нелюдей? Вот и выходит, что Вера много лет считала своей роднёй тех, для кого была совершенно чужой.
Удалось ли получить марки кому-то из детей Нины Петровны, она не знает и не хочет знать. Не знает и того, как поделили меж собой её сводные брат и сестра всё, нажитое её отцом и их матерью. Знает только, что дом заняла сестра. А переехала она туда со своей семьёй, когда отец ещё в больнице лежал, то есть жив был.
Да, видать, не впрок пошло ей наследство – через два года после переезда на воротах этого самого дома, сделанных отцом Веры, повесился её муж, а сама она начала болеть сахарным диабетом.
У сводного брата судьба тоже чего-то не заладилась. Со здоровьем проблемы, совсем, говорят, зачах.
Жена его к рюмке начала прикладываться чаще положенного, после чего становится ненормальной, или, как сегодня говорят, неадекватной: начинает скандалить и даже бить мужа. А чего не бить, коль он и прежде-то был метр с кепкой и телосложения хрупкого, а она баба здоровая, на полголовы его выше, телесами роскошная.