IV

Отчаявшись найти слова утешения, чтобы поднять настроение Х, попутно опрокинув в себя некоторое количество виски, Робер ушел. После долгих разговоров об обходном пути нового кабеля и шумных соседях он оставил ее без сил на софе, почти уснувшую, предложив ей увидеться завтра, чтобы поговорить о стройке. Х осталась одна. Без малейшего желания звонить кому бы то ни было: какой смысл подавать сигнал бедствия? К чему грузить остальной мир своими горестями и невзгодами? Ее близкие – гражданский муж, сын, лучшая подруга – заняты своими делами на континенте, далеко отсюда: в этот вечер в тишине острова она будет наедине со своим жребием, со своей судьбой, истомившись от одиночества.

Ее приютили в своем большом доме друзья детства – одна из семей, друживших с ее семьей, чьи дети, как и она, сохранили привычку проводить каникулы на острове, где они купили или построили дома; они знали друг друга всю жизнь. Их жилище, большое, предназначенное для летних каникул, в это время года пустовало и выглядело заброшенным: кресла и диваны затянуты чехлами, ковры скатаны, садовая мебель убрана. Ставни закрыты, занавески сняты, покинутый дом покрывался пылью. Был конец осени. Смеркалось. В большой гостиной Х, вымотанная, еле живая от испытаний, подремывала со своими заботами – и со стаканом виски. Одна, с настроением ниже плинтуса. И с сомнениями: какой смысл в этой тяжелой – и затратной – перестройке? К чему эти трудности? Эта враждебность? К чему эта непосильная ноша? Тьма окутывала остров, Х мысленно перебирала все вопросы, возникшие в связи со стройкой, и хандрила. Ее сморил сон.


Вот в этих-то обстоятельствах и появилась ее мать, у подножия лестницы, возникнув прямо-таки из ниоткуда. Все бросили Х, но мать была с ней, преданная мать, с ее материнским мужеством, материнской верностью и добротой, с верой в нее, нерушимой, несмотря на темноту: мать знала, что ее дочь преодолеет испытания и все у нее получится. Она пришла, чтобы ей это сказать.

Вид матери, ее запах, ее слова – вдобавок в этом доме, знакомом с детства, где она маленькой играла, смеялась, ела, иногда спала, – вид матери, ладонь, поглаживающая ее руку, голос – все это всколыхнуло в душе Х скопища, целые джунгли счастливых воспоминаний. Ей семь лет, может, восемь. Белые одежки, как и у друзей-ровесников, сандалики, отглаженная юбочка. С длинными тонкими ракетками они бегали по лугу с подружками, играя в бадминтон, считали несуществующие очки, веселились, задирали друг дружку. Они были счастливы. Резвились на лоне природы. Проводили целые дни на пляже, качались на волнах, строили города и замки, украшая их цветами и сухими водорослями, – уже эта тяга к строительству! Они ловили бабочек – или крабов, – приносили домой охапки полевых цветов: они были свободны. Став постарше, они колесили по острову на велосипедах – как их матери, – прихватив купальные принадлежности в больших корзинах, привязанных к багажнику. Нажимали на педали, въезжая на горку, скатывались на спусках. Всегда держались группкой, крепко дружили, смеялись. В детстве и юности каникулы сводились к долгим солнечным ваннам, бесконечным йодным процедурам, огромным глоткам свежего воздуха. Этими запасами они пользовались весь оставшийся год, и сейчас Х понимала, что запаслась и на всю жизнь. Из этих чудесных, бесценных, богатых на эмоции каникул запомнились еще и общие трапезы за длинными столами, когда все семьи и все поколения собирались вместе.

Загрузка...