Может, ночь сегодня особенная, а может, помогла пара часов под прохладным ветром, но мне стало чуть легче. Я собрался и постарался отпустить гнев. Отец, конечно же, прав: мы семья и принимать решение о продаже земли обязаны вместе.
Под размеренный стук копыт я вспоминаю наше взросление с братьями и сестрой. Какие мы все же разные. Джейден живет сегодняшним днем, не то что я, который хорохорится на публике, а в душе переживает за каждый следующий год и урожай. Джейден не помнит ни вкус первого глотка бурбона, ни первый удачный флирт с девушкой, не трясется и над прахом воспоминаний об осенних пожарах в кроне кленов. Его простодушию можно позавидовать. Чего не скажешь про Хантера. Я уверен: теперь брат не будет спать всю ночь, считая деньги и мечтая, как покинет ранчо. С такой суммой каждый из нас мог бы обзавестись домом на побережье… Но что дальше? Чем заниматься? Мы – дети своей земли, куда заведет нас эта дорога? Меня пугает сама мысль сняться с родных мест и уйти в никуда. Да что мы вообще умеем, кроме как возделывать и убирать поля? Пить вино?
Патриция же в том возрасте, когда пора искать жениха, и отец, как и сама сестра, обеспокоен этим вопросом. В нашей округе не так много достойных джентльменов – зажиточных, подходящих по возрасту, да и просто хороших собой. Богачи, как правило, стары или жадны, а молодые красавцы – с дырявыми карманами. Не знаю, что творится в голове у сестры, но за первого попавшегося парня ее никто из нас не выдаст. А пару лет спустя ей будет уже негоже быть бездетной. У нас в доме даже есть комната, отведенная под детскую или гостевую. Специально оставили, если все же будет молодой, но бедный жених. А может, Патриция сама не против отправиться с Хантером на восточное побережье в поисках мужа? С таким приданым каждый второй будет рад взять ее в жены.
И вот, нас развеет по стране. А куда девать лошадей? Накопленное добро? Или это продадут вместе с землей? Монета за привычную жизнь и душу. Сердце вновь начинает ныть, по привычке хочется дать шпору Рею, вот только… Куда? Куда скакать?
То ли от усталости, то ли, почувствовав мое подавленное настроение, Рей останавливается, и я еще с полминуты смотрю на его переливающуюся в лунном свете гриву. Лишь его подрагивающие уши и дыхание напоминает, что мы с ним не статуя, а вполне живые. С моего лба катится капля пота, огибает переносицу и срывается прямо мне на большой палец. Я гипнотизирую ее мерцание и свои намозоленные вожжами руки. Где-то неподалеку копошится в поле мышь или роется енот.
В задумчивости я поднимаю налитую тяжестью голову к небу. Ничего не смыслю в звездах: наука чтения по ним прошла мима меня. А ведь раньше люди то и дело спрашивали у них совета, бороздили моря по их подсказкам и надеялись пересчитать. Одна за одной звезды проносятся в ночном небе. Я засматриваюсь на этот полет, голова полнится странными мыслями. Все на свете относительно. Я – бог муравью, и я же – муравей для вселенной? И все мои переживания – пустота?
Но я знаю: повернувшись, я увижу то, что может меня уничтожить.
Хлопок.
Белые коробочки напоминают снег. Желтые цветки с середины весны устилают несколько наших полей непроходным ковром из снега, который потом превратится в тысячи платьев, рубашек и штанов. Через немалую часть Америки вьется лента из чудесного хлопка, опоясывает и согревает всех на земле. Но знают ли напыщенные леди и толстосумы в огромных штанах, как на самом деле красив хлопок? Океан, снежный океан плещется посреди нашего ранчо. Ну кто в здравом уме способен продать эту землю?
От легкого ветерка коробочки покачиваются из стороны в сторону, невесомые и невероятные. Когда кладешь одну из них на руку, почти и не чувствуешь веса: того и гляди оторвутся от пересохших стеблей и улетят в небо. Еще одна причина, по которой отец ненавидит бури. Они губят хлопок. Снова я вспоминаю мать: как она любила бродить меж хлопковых волн на закате. Отец всегда запрягал ей повозку: вдруг решит провести вечер, созерцая наши долины? Видимо, от матери мне и досталась великая любовь к мелочам и поиску смысла в давно знакомых цветах.
Я опускаю голову и прикасаюсь лбом к гриве Рея, он задерживает дыхание. Мир замирает. И нет ничего, кроме этой секунды, ничего, кроме запаха хлопка, ночной свежести и чувства свободы… Ничего.
Наконец я поднимаю голову и вдыхаю полной грудью, слегка толкнув Рея вперед. Наш размеренный путь продолжился. Но не успевает Рей ступить и десяток шагов, как вновь останавливается. Я все еще любуюсь хлопковыми коробочками и потому не сразу понимаю, что привлекло его внимание. Как странно… Чуть впереди на дороге маячит большая куча вырванных погибших растений, а прямо на ней как ни в чем не бывало кто-то сидит.
Я в недоумении хмурюсь. Незнакомца почти не видно за кучей, поэтому я подталкиваю Рея приблизиться. Воров в округе предостаточно; расставлять охрану по периметру всех полей – не хватит рабов. Примерно десятую часть хлопка мы теряем от постоянных набегов мелких бездельников, которые «подъедают» его по краям. Но вот чтобы один из них так нагло сидел прямо на куче компоста, – такое впервые. Я еле успокоился после разговора с отцом, а теперь сердце снова гулко застучало в груди. Я еще раз толкаю Рея: не терпится выплеснуть раздражение, наводя порядок в своих владениях. А парню, кажется, наплевать. Стук копыт его не пугает, и, вот наглец, он даже не смотрит в нашу сторону. Приходится остановиться у самой кучи, но я не спешиваюсь: вдруг придется скакать за пройдохой.
– Милейший, а что это вы забыли среди моих полей? Так можно и хлыстом получить или солью из ружья! – Я специально говорю громко, низким голосом, пытаясь напугать незнакомца. – Эй. Ты меня слышишь?
Но он все так же безмятежен:
– Да чего ты жужжишь, как муха?
Рей, возмущенный таким приветствием, трясет головой. А вот я внезапно думаю о том, что погорячился: совсем забыл, что тут не только воры, но и головорезы гуляют. И мой статус сына одного из крупнейших ранчеро на границе Невады может сыграть отнюдь не в мою пользу. Я покрепче сжимаю вожжи и несильно тяну, в надежде заставить Рея попятиться, но упертый дьявол не вовремя решил проявить характер. Не хватало только быть застреленным или лежать с проломленной головой в этом самом хлопке!
Время будто спотыкается, замедляется, и я не знаю, как поступить. Парень все пялится куда-то вдаль, полностью меня игнорируя. Лишь очередная пролетевшая в небе звезда заставляет его пошевелиться, а уж потом вспомнить о моем существовании. Он медленно поворачивает голову, и наши взгляды встречаются.
Ох, какая у него занятная внешность.
Большие светлые глаза изучают меня и Рея – так внимательно, что становится слегка неуютно. Волосы странного темного оттенка волнистым прядями ниспадают из-под кепи и колышутся на ветру. Таким губам позавидует любая девушка, а острые скулы словно выточены из скульптурного камня. Брови густые, идеальной формы. Но больше всего меня поражают веснушки: они, словно те самые мириады звезд, рассыпаны на прямоугольном лице. Вероятно, сам Бог считал их, ища заветное число, которое превратит обычное лицо в произведение искусства. Матушке с ее любовью к живописи очень понравились бы такие черты.
– Ты хозяин этих земель? – Его голос ровный, в меру низкий. Тембр созвучен с шелестом листвы. От него веет силой и свободой – то же самое я почувствовал, впервые увидев Рея; никогда бы не подумал, что подобная харизма может достаться человеку. В первый миг я теряюсь под его испытующим взглядом. Лучше бы я шел куда шел, а он пусть забирает хоть весь хлопок.
– Да, – наконец отвечаю я. Надеюсь, он продолжает летать в облаках и не замечает, как я смутился. На сегодня с меня хватит впечатлений. Узнаю, какого черта он здесь забыл, и поеду домой. Я… я соскучился по семье. – Не знаю, кто ты и зачем пришел, но это земля семьи Дюран.
– Я потерялся. – Он пожимает широкими плечами и улыбается. – Прости. Я решил прогуляться по хлопковому полю и не заметил, когда оно превратилось в море. Я не очень хорошо вижу в сумерках, поэтому я пару раз кричал кленам и кучам, спрашивая дорогу. И ты первый, кто ответил. – Он поворачивается ко мне корпусом. – Я шел по этой дороге примерно вечность и так и не наткнулся ни на какой указатель. Потом в мою голову закралась мысль, а вдруг я иду куда-нибудь на край ранчо? – Он поднимает руку и смотрит на нее, будто она его собеседник. – Я решил дождаться утренних работ.
– То есть ты просто заблудился?
Он вывалил на меня слишком много подробностей. Ну зато я почти уверен: передо мной все же не головорез, а обычный добродушный парень. Который, правда, не счел нужным представиться. Без понятия, кто их всех воспитывает, но меня отец всегда учил начинать знакомство с имени.
– Как видишь, ты шел в нужную сторону, к нашему дому… – Я неловко запинаюсь. – Меня, кстати, зовут Франческо. А ты?
– Грегори. – Он одаривает меня еще одной улыбкой.
Ровные зубы. Настоящая редкость на Диком Западе, почти такая же, как и искренность. Нет, вряд ли он хочет пустить мне пулю в лоб. На его хлопковых штанах даже нет пояса и, как следствие, кобуры. И правда, страх видит опасность повсюду.
– Так что, поможешь мне… Франческо?
– С чем? – опять теряюсь я.
– Найти дорогу домой.
А ведь он, вероятно, мой ровесник. Просто не верится… неужели в двадцать лет можно выражаться так непосредственно, искренне, держаться так доверчиво? И это у нас, на Диком Западе, где каждый день драки и перестрелки, а люди хитрее койотов? Его слова отзываются во мне печалью. С виду Грегори не кажется запуганным или попавшим в беду, руки и ноги на месте, но то, с какой легкостью он улыбается мне и просит помощи, удивляет.
Он приподнимается и спрыгивает с кучи, ловко приземляясь в хлопковом поле. Грациозен, как дикий кот, черт возьми: ни одной коробочки не падает на землю. Наконец он выходит из тени, и я могу оценить его бежевые брюки на подтяжках и белую рубашку. Классический ранчеро, не хватает только колоса в зубах.
Грегори придерживает кепи и подходит ближе. Я с удивлением отмечаю, что мы одного роста. Почему-то Рей не пытается откусить чужаку руку, даже не фыркает в его сторону. Предатель!
– Ну так что, Франческо? – Видимо, я вновь задумался: Грегори улыбается и наклоняет голову вбок, его светлые глаза мерцают в ночи. – Поможешь?
– Да. – Я медленно киваю. – Где ты живешь? Где твой дом?
– А вот тут… тут небольшая проблема. – Он засовывает руки в карманы и отворачивается, словно высматривая что-то в хлопковом море. Наконец он вновь ловит мой взгляд и признается: – Дело в том, Франческо, что дома у меня нет. – Тон его все такой же безмятежный.
– Это как? Не шути так… Грегори. – Ощущение, будто я прорычал его имя, хотя и не планировал. – Как же я смогу вывести тебя с поля, раз тебе некуда идти? – Я неосознанно сжимаю поводья, хочется вцепиться в гриву Рея.
– А, ну переночевать у меня есть где! Я не бездомный! – Он снова пожимает плечами. – Не хочу, чтобы люди думали, будто я живу на улице. – Грегори запускает пальцы в волосы на затылке и смущенно улыбается. – Иногда так может показаться.
– Грегори…
Но слова, которые мне хочется сказать, так и не срываются с губ. Никогда не задумывался об этом прежде. Кто такой бездомный? Человек, который живет на улице, или тот, кто не может назвать ни одно место своим домом? Что вообще такое дом? Грегори, даже сидя на куче компоста, в потрепанной обуви и грязной рубашке, не выглядит нищим бродягой. Скорее… не от мира сего? И вдруг я осознаю: мне интересно с ним разговаривать, хочется узнать, кто он и откуда в его словах так много тоски. Я спешиваюсь с Рея. Он, наверное, устал катать меня туда-сюда.
Грегори заинтересованно наблюдает за тем, как я, не удержавшись, запускаю пятерню Рею в гриву. Во взгляде словно играют искорки. Он напоминает… Он напоминает мать: она так же смотрела на меня, когда я впервые подошел к лошади.
– Как его зовут? – Грегори кивает на моего друга.
– Рей, – шепчу я, искренне надеясь, что легкий ветер не унесет имя.
Грегори улыбается и делает еще один аккуратный шаг к нам. Забавно, многих Рей не подпускал и на такое расстояние. Откуда такое благодушие?
– Знаешь, этот конь с характером. Не стоит…
– Все хорошо, все будет хорошо.
И Грегори бесстрашно кладет руку на голову Рея. У меня от удивления открывается рот, а этот чудак уже достает из кармана небольшое яблоко. Мой продажный конь, конечно, тут же принимает лакомство и, вероятно, отныне будет считать ночного путника лучшим другом и братом на веки. Но дело не только в угощении. Чутье на людей у нас с Реем похожее, плохих не подпустим. Один раз Рей с ходу попытался лягнуть ненадежного перекупщика. Да… Грегори странный, но вряд ли хочет нам зла. К тому же, болтая с ним, я отвлекся от тревог из-за ранчо.
Грегори достает еще одно яблоко, и я уже готовлюсь к тому, что Рей с радостью прокатит его. Вот так многолетнюю дружбу меняют на пару угощений! Будто угадав мои мысли, Рей поворачивается ко мне и мотает головой, призывая не ревновать по пустякам. И, черт возьми, он прав. Но ему легко говорить, его-то кормят яблоками!
– Ну что? Пошли? – Грегори привлекает мое внимание. – Куда-нибудь?
– Давай сначала дойдем до моего дома? – предлагаю я, и он кивает. – Тут не очень далеко, тебе почти удалось добраться до нас. Как ты вообще попал сюда?
– Я шел от города по какой-то извилистой тропинке, пока не наткнулся на хлопковое поле. – Он поднимает руки и начинает трясти, словно индюк, который хочет взлететь. – Не сказать, что его тяжело заметить. Так моя вечерняя прогулка превратилась в ночную и я… Я решил пройтись вдоль поля, как-то сократить путь. В итоге я бродил, пока не вышел на эту дорогу.
Я боковым зрением поглядываю, как он жестикулирует, помогая себе удержать нить повествования. Его голос правда похож на шелест кленов и очень располагает: столько красок и переливов.
– Я побоялся, что уйду бог знает куда. А воды у меня нет, и потерять сознание от обезвоживания где-то в пустыне – такое себе приключение.
– Ты же понимаешь, что, будь я моим отцом, сначала на пробу пальнул бы солью, а уж потом выслушивал? – Это правда, мой добродушный отец на дух не переносит бездельников и воров. – Нельзя же просто так сидеть на куче с засохшим хлопком и разглядывать небо!
– А стоять можно?
– Я не…
Грегори светло улыбается и, черт возьми, мне тяжело не поддастся его искреннему веселью. Звучит и правда так, будто сидеть на чужом поле нельзя, а вот стоять можно.
– Не нужно цепляться к словам. Я имел в виду, что на Диком Западе пересекать границы чужой территории опасно.
– А, значит, президент Тейлор угостит меня чашечкой чая, когда я завалюсь к нему в Белый дом? Франческо, ты сам вынуждаешь меня придираться к словам! – Он улыбается еще шире. Я вздыхаю так возмущенно, что Рей дергает ушами. – Хорошо-хорошо! Я имел в виду, что прекрасно понимаю тебя. – Он перестает улыбаться. – Какой-то странный тип уселся на куче компоста и считает звезды. С таким лучше не разговаривать, а пройти мимо, а то и подстрелить на всякий случай. На твое несчастье, я очень хочу пить и готов убивать за глоток воды. – Он с надеждой смотрит на меня, но я качаю головой. – Эх, я обречен на гибель.
– Прости, я выбежал из дома и даже не подумал прихватить флягу с водой. – Настала очередь Рея фыркать и показывать характер. – Не надо тут выделываться, я тоже хочу пить, – обращаюсь я к коню и слегка тяну поводья, понимая, что, в отличие от меня, который просто печалился и ругал судьбу, Рей скакал на пределе сил. – Осталось немного. Потерпи, и первым делом мы пойдем поить тебя, Рей.
– А потом меня! – восклицает Грегори, и я невольно улыбаюсь. Он – стакан, в котором намешаны наивность и ум, мне хватило десять минут, чтобы понять это. – Чем вы вообще занимаетесь здесь? Не страшно ли жить на границе? Калифорния только-только стала нашим штатом…
– Нас коснулось не так много бед. – Я показываю Грегори большим пальцем на поле. – До тех пор, пока мы кормим и одеваем армию, многие вещи обходят нас стороной. Наши поставки заблокировали по южному и западному направлению, поэтому мы двигались по единственной дороге на северо-востоке. Ничего необычного с нашим ранчо в это время не произошло. – Грегори слушает эту ересь с таким животрепещущим вниманием, что мне кажется, он издевается. Кому вообще может быть интересно, что, как и кому мы продаем? – А ты откуда и чем занимаешься?
– О, ну я как раз с востока. – Мои брови удивленно приподнимаются. – А еще с севера, и юга. Мы с семьей побывали, наверное, во всех штатах. Так далеко на запад мы еще не заходили. – Грегори облизывает губы и продолжает: – Покупаем что-то за бесценок в одном месте, где этого пруд пруди, и продаем втридорога там, где этого отродясь не видели. – Он закусывает губу. – Продаем снег в Африке.
– Перекупщики – отвратительные люди, – морщусь я, украдкой наблюдая за ним.
– Ха, это точно, мы те еще ублюдки! – соглашается Грегори, но тут же заливается смехом. – На самом деле это очень утомительно и да, зачастую аморально. Конкуренция заставляет людей продавать, например, урожай за бесценок. – Грегори щурится. – Хотя, с другой стороны… Если кому-то проще вырастить кукурузу, чем отвезти ее на другой край страны, нашей вины в этом нет.
– Ты по этой причине не знаешь, где твой дом? – Ну никак я не могу уйти от этой темы. – Из-за постоянных путешествий?
– Вроде того. – Он медлит, будто задумавшись. – Я в телеге с четырех лет, поэтому моя задница квадратной формы. – Он опять смеется. – Я не знаю, что такое дом, но… тоскую по нему? – Он резко поворачивается ко мне и спрашивает шепотом: – Франческо… Ты же не считаешь меня дураком за такие рассуждения?
– Вовсе нет, – искренне говорю я.
– Хорошо… – отзывается он и отвечает на мой долгий вопросительный взгляд.
От слов Грегори сердце опять сжалось и заныло. Оно, словно стебель к солнцу, потянулось в сторону дома. Я щурюсь, стараясь разглядеть родные стены.
Как-то незаметно мы добрались до фамильного гнезда. Подул ветер, и Грегори вцепился в свое кепи, несколько засохших лепестков хлопка взлетели и закружились на фоне луны, коробочки наклонились, но не попадали. Я все смотрю на Грегори, думая о его признании, слишком личном для короткого знакомства. Как же так? Ни разу в жизни он не стремился вернуться под крышу какого-то особенного дома? И каково это – тосковать по месту, в котором никогда не был? Мне не понять… Я неразрывно связан с родной землей и небом, с самого рождения.
А Грегори? Он, похоже, повидал всю Америку, а может, и другие страны! Птица, вынужденная перелетать с места на место, свободнее ли той, что остается в обжитых краях круглый год? Ни у одной из них нет права выбора, так им диктует природа, они такими созданы, и что же? А наши с Грегори судьбы? Хотел бы я увидеть каньон или восточное побережье? А Грегори смог бы осесть на одном месте? Ответить в силах только он сам, потерявшийся путник.