Доктор ивантеевских наук – 1. Откровения странствующего лекаря - читать онлайн

В чистом водоёме рак примитивно жил

Был он малый не дурак, но слегка чудил.

Пил коньяк, курил табак, с самками крутил.

Рыбок он гонял косяк со всех рачьих сил.

Сколько не хитрил тот рак по своим понятиям,

Всё ж поймал его рыбак даже на дохлятину.

Обращаюсь я ко многим, полноценным и убогим:

Если вы чудите, то добра не ждите!

1971

Жизнь бандитская не сладка:

Редко досыта нажрешься.

Дорога мокрушника не гладка:

Того и гляди спотыкнешься.

Мне доставляло удовольствие

Кровь человечью выпускать,

На базах грабить продовольствие

И бедных девушек терзать.

Я вспоминаю, под Ростовом-на-Дону,

То было в пору молодую,

Влюбился я в красавицу одну,

Интеллигенточку такую.

В любви ей клялся по ночам —

Она не верила словам:

– Ты докажи любовь свою на деле!

Пришей Косого на будущей неделе!

Её врагам кишки я выпускал!

А из сердец, а из сердец струилась кровь!

Таким манером многих я поубивал

И доказал, и доказал свою любовь.

Но вот развязка наступила —

Меня легавка раскусила.

Теперь Снегирь был никому не нужен.

В своей «малине» я псами был окружен.

Но люди добрые говорят,

Что ярче солнца над миром светит блат.

Мой папа с главным прокурором водку пил,

Я через год свободу получил.

Жил Серж три года под Одессой,

Но мне и здесь хватало дел.

Попался в лапы фараонов местных,

Затем полгода на рудниках кряхтел.

Я из колонии строгого режима бежал

И разъезжал, и разъезжал по всей стране.

Везде, куда я приезжал,

Закрыты двери были мне.

На юг рванул. На севере отвратном

Подохнешь с голодухи и тоски.

Свои колёсики к Батуми повернул.

На южном береге осел я, корешки.

Пришвартовался – сразу же на пляж.

Там слегка почистил отдыхающих.

Очень бодро начал свой вояж:

Тысяч пять собрал от окружающих.

Блатного сына море приютило,

Я остался на пляжном песке.

«Ах, зачем меня жизнь так избила?» —

Думал я в необъятной тоске.

Решил тогда: пора завязывать,

Ведь годы лучшие пропали.

Всем корешам буду отказывать,

Чтоб на дело меня не звали.

Придёт Доцент, пускай не обижается.

Его, ублюдка, с лестницы спущу!

Теперь Снегирь с блатными не вращается.

И о крови я больше не грущу!

Долго просидел тогда у моря,

В мыслей проникая глубину.

Вдруг из моря девушка нагая

Вышла на меня, затмив волну.

Я к ней рыпнулся. Она сверкнула

Взглядом, словно финкой. Эх, япона мать!

«Сержик, я сказал себе, не надо!

Можно оплеуху схлопотать.

Посиди, приди в себя у трапа.

И легавый бродит. Вон, гляди!»

«Кровь – любовь» – тогда я нацарапал

Острой финкой на своей груди.

Тишина заставляла каналью

Думать о бабе хорошей:

Коль не сожму её нежную талию,

То с головой в море брошусь!

Но к искушеньям был Снегирь не слаб.

Его весь мир блатной за это уважает.

Всем желторотым увериться пора б:

За битого – небитых двух сажают.

1978

Как внедорожник ты красива!

Как шина грудь твоя полна!

Как диск сцепленья шаловлива,

Стартером мощным создана!

Ты горяча как радиатор!

Я как шатун, любовь моя!

Я без тебя – кольцо без поршня!

Свеча, лишенная огня!

Глаза как галогены светят…

Как вентилятор дышит грудь…

А губы дросселем трепещут.

Хочу скорее к ним прильнуть…

Так думал я, глядя на фото,

И вспоминал твои глаза.

Но только вдруг у поворота

Мне отказали тормоза…

И вот уже я под Белазом…

Мой передок сломался сразу.

Образ твой в глазах пронесся вновь.

Из бензобака тонкой струйкой лилась кровь.

1978

От сумы и тюрьмы-кутерьмы, Колымы

никогда не зарекайся!

Если тесно «звезде»,

при езде и в гнезде —

не особо раздражайся!

Не гоню!.. Я откинулся на волю!

Заценю я кентов, что были в доле!

Эх, братки-подельники!..

Я качусь на шару к вам!..

Робу с телогрейкой оставляю господам!..

Стал добрей и сильней, и умней! Корифей!

Даже матом не ругаюсь!

С лагерей курс верней —

где бы «сытней»!..

По стране я в столицу направляюсь!..

Из дыры – «школы строгого режима»…

Стоп!.. Воры!.. Мне в семью необходимо!..

Сколько их, судимостей?..

Сколько ходок в лагеря?..

А больше бы терпимости – колесил бы по морям!..

От темна до темна до хрена ждёт жена!..

И сын, оставленный в коляске…

Жизнь дотла жигана сожжена!.. А чья вина?!..

Есть потреба на завязку!..

Выхожу с обнулённою судьбою!..

И скажу:

– Ша!.. Ни слова о разбое!..

Сколько в зонах чалился!..

Весь покоцан арестант…

На кичманах парился… Рубежи, этап, отряд!..

Ша!.. Конец кабале!..

Я к родимой земле-Шамбале!..

С уважухой к благородным!..

Слегонца с общака за меня три куска

зарядили прокурорам!..

Без клыков и ботвы принимайте афериста!..

По УДО, от души! Эх, побольше бы амнистий!

Эх, братки-подельники!.. Я качусь на шару к вам!..

Робу с телогрейкой оставляю господам!..

Под балдохой с луной – беспредел!..

Озверел в мерзлоте, где галимые бараки!..

И всё вверх дном!..

А на приколе, с умом —

Не пилой и кайлом,

Без напряга срубим бабки!..

Не гоню!.. Я откинулся на волю!

Заценю я кентов, что были в доле…

Эх, братки-подельники!..

Я качусь на шару к вам!..

Робу с телогрейкой оставляю господам!..

С анархистами скука непролазна!..

А с амнистией жизнь теперь алмазна!..

Не гоню!.. Я откинулся на волю!..

Всех ценю, с кем мы съели пуды соли!..

1980

Раз я на матч со «Спартаком» собрался.

Жду у дверей пока приедет лифт.

А с корешком в тот день сильно набрался

И обблевал свой красно-белый клифт.

Ползут со скрипом двери гильотинные.

Успел зайти – вмиг с лязгом запахнулись.

И стены лифта с фресками, с картинами,

Ох, не к добру все разом содрогнулись.

Обычно в лифт запрыгиваю весело.

Как каратист пинаю дверь ногой.

Плюю, сморкаю прямо на пол месиво…

В моем подъезде лифт, а значит мой!

На стенах финкою царапаю:

«Здесь Вася был». Внизу – автопортрет.

И про «Спартак» родной – метафоры,

Что лучше клуба не было, и нет.

Спускаюсь словно в невесомости,

Танцую брейк, и корпус мой висит.

Окурок свесился с губы и в мои полости

Смердящий дым от сигарет валит.

Однако вижу, что застряла в воздухе

Лифта поганого подлая коробка.

Мне не фонтан сидеть вот в этом кожухе!

Я весь напрягся как в бутылке пробка.

Я закричал: «Ох, пробка мне и крышка!

Скорей спасите! Сел в галошу я!

В капкан попал аки тупая мышка.

Эй, ты! Вахтерша нехорошая!..»

Вахтерши нету. Мать ее раз эдак.

Я нажимаю кнопки все подряд.

Бил в стенку так, что задымились кеды.

Щелчок, в динамик что-то говорят:

«Один застряла? Тама не курите!

Твоя застрял – моя не виновата!»

Её прошу: «Скорей лифтеров позовите!»

Она не слышит, словно в ухе вата.

Минуло два часа, минуло три.

Я ей кричу: «Ну, Бикса рыжая! Смотри!

Отсюда выйду – натолкаю в рот

Таких сарделек, что не нюхал кот!».

– Наши лифтеры на обед ушли.

– Ох, этот сервис! Бык его коли!

Вдруг шаги слоновые слышу через дверь.

Мастера бедовые! Я мечусь как зверь.

– Эй, вы, добры молодцы! Вызвольте меня!

Задубел в колодце. Синий как синяк.

Слышу голос пьяных чучел:

– Своим криком ты задрючил!

Что ревешь-то как бизон?

Лифт-то заколдован!

Вырежь финкой с трех сторон,

Что «Динамо» чемпион – отопрется снова.

Кошки на сердце скребут.

Нож в руке сжимаю. Эх, «Динамо»! Вам салют!

Про «Спартак» стираю.

распахнулась дверь и нате: снова на земле я!

В жизни в лифте не езжайте, за «Спартак» болея!

1982

Лишь только в камере возникнет шум

И скрипнет пёрышко о рёбра,

Скажу полслова сявкам двум.

Они зачинщику по хлеборезке… хлопнут.

Когда посмотрит надзиратель в свой лорнет

И лязгнут на дверях засовы,

В «малине» нашей полный марафет,

Храпят на нарах урки снова.

Но мне не спится этой лунной ночью.

Я вспоминаю Петербург родимый…

И вижу кудри твои белые воочью…

Всё это мне решётка заградила.

Вместо тебя – неструганные нары.

Вместо меня – соперник-кавалер.

Ночами белыми на Невском ходят пары.

Шампанским поит куртизанок «Англетер».

1982

Был нежен океан нашей любви,

Спокойный и недвижный великан.

Казалось, солнце светит нам двоим,

И верил я небесным чудесам.

Любовь – неукротимый океан,

Она переполняет бурей кровь.

Кому-то в этом видится изъян,

А мы с тобою не находим слов…

О, любовь! Ласкаешь всех ты солнечной порой,

Но вскоре разрываешься грозой.

Приносят твои бури лишь страданья,

О скалы разбиваются желанья!

О, любовь! Твои шторма бросают до высот.

Твой океан клокочет и ревёт.

Мой парусник безудержно несёт,

Солёной пеной хлёстко обдаёт.

О, любовь! Хотел в твоих объятьях утонуть.

Сейчас же больно на тебя взглянуть,

Над головой бурлящая волна.

Вот-вот уйду я в царство Нептуна.

Промчался ураган нашей любви

И вновь спокоен гордый океан,

Но ты меня обратно не зови.

Теперь своей судьбы я капитан…

Нет, не прожить мне без синего моря!

Без чаек и шума прибоя.

С ним расставанье – безбрежное горе,

Ведь всё для меня здесь родное.

Море, море, море – ты моя стихия!

Море, море, море – сердцу милый дом!

Когда вижу в светлой дали корабли я,

Мечтается стать белым кораблём!

Словно лечу по лазурным просторам,

Где море сливается с небом.

В этой стране нету места раздорам.

Здесь всем хватит крова и хлеба.

Море, море, море – покровитель суши!

Море, солнце, ветер очищают мир.

Я кричу: «Спасите люди свои души!

И все сюда из каменных квартир!»

Верится мне, что наш мир удостоен

Судьбы без страданий и плача.

Людской океан будет вечно спокоен,

Ведь все мы погибнем иначе.

Море, море, море – нет тебя прекрасней!

Жизнь из моря вышла, мы – морей сыны.

Океан способен дать всем людям счастье.

Спасём его от ядерной войны!

Пусть будет мир без пороков и дрязги,

Всё зло словно айсберг растает.

Но пусть до небес разлетаются брызги!

Корабль в Море Мира вплывает!

Море, море, море закаляет нравы.

В дружбе с морем человек силён.

Словно изверженье раскалённой лавы

Сметает зло он на пути своём.

1982

Я не хотел быть твоим!

И до гроба жене покоряться.

Сам себе господин всегда был

И желал им остаться.

Только время вечно путает карты нам,

Но фортуна всегда настоит на своем.

И любовь свяжет нас по рукам и ногам.

Ну вот! Я с тобой вдвоем.

Без любви жизнь рекою текла.

На пути моем ты очутилась.

Словно сердце пробила стрела!

И вся жизнь в водопад превратилась.

Женский пол вечно путает карты нам.

И фортуна всегда настоит на своем.

И любовь свяжет нас по рукам и ногам.

Ну вот! Мы уже втроем!

Думал я – не прельстишь красотой,

Не сумеешь поймать в свои сети!

А сейчас – не разлить нас водой!

И уже появляются дети.

Женский пол вечно путает карты нам.

И всегда, и всегда настоит на своем.

Свяжет нас по рукам и ногам.

И вот! С детьми мы всемером…

1982

Я на фронте, друзья, в первый раз.

Выполняю Отчизны приказ.

Сразу ранен, кровь струйкой бежит.

– В бой иди! – моя совесть кричит.

Наши ноги дрожали от голода,

Наши зубы стучали от холода,

Но врага мы душили безжалостно,

Нет предела солдатской ярости!

Понимали, что мстим за своих

Матерей и отцов дорогих,

За сестёр и детей изувеченных,

Мстили тварям за бесчеловечие.

Тяжело, не дай Бог никому,

Под свинцовым дождём огневым,

Сжав гранату, на танк одному!

И не думать остаться живым…

Нам впервые доверили родину.

Свои жизни мы ей посвящали.

Мир смотрел на советского воина,

А враги мощь России познали.

Амбразуры закрыли телами,

Потопили врага своей кровью,

Воевали не боги, мы сами…

И ложились цветы в изголовье.

Я на фронте и был только раз…

Весь ушёл наш десятый «А» класс…

Пусть не дожил никто до конца,

Мы вернулись все в ваши сердца!

1983

С невероятной лёгкостью и с песней

Я кубок свой заздравный поднимаю!

Так сокол, взмыв в просторы поднебесья,

Красу рассвета вешнего встречает!

Я этот кубок пью за вас до дна!

Я знаю, что ваш труд – передовая.

Здесь побеждает доброта одна,

А враг – болезнь, как мамонт, вымирает.

Ваш ум, красу, порядочность и точность

Я не устану в рифмах воспевать.

Как персиков изысканная сочность

Способна силы в слабого вселять,

Так вы своей душой больных целите,

Частицу сердца отдавая мило,

И превращаете больничную обитель

В храм солнца, воздуха, мимоз и мандаринов…

Я не боюсь высоких слов!

Клянусь тринадцатой зарплатой:

Нет в мире лучше докторов,

Начавших с медсестры иль с брата…

Не зря распорядилась воля рока,

Таких людей в наш коллектив собрав.

Внемлите все желанию пророка:

Пусть будет наш союз могуч и здрав!

Пожелаю я нашим бесценным

В светлый день вечно юной весны,

Исполненья всех дел сокровенных.

Пусть их дни будут солнцем полны!

Пусть небес синеву никогда,

Никогда не закроют свинцовые тучи.

Будьте счастливы и любимы всегда

Рядом с нашим плечом могучим!

Пусть вас радует всё: жизнь, работа и дети.

Бьёт ключом оптимизм и задор молодой.

Будьте самыми из счастливых на свете!

Мы за вас встанем мощной стеной.

1984

Мой котёнок пушистый, игривый,

Золотистый, с кудлатою гривой.

Зубки – жемчуг, коралловый ротик…

Белоснежный урчащий животик…

Хитроватый зелёный глазок…

Хвостик с кисточкой, как помазок.

Чешет спинку о ноги мои,

Завивает усищи свои.

Котик-полиглотик, котик-полиглотик

Знает много языков.

В нашей с ним работе котик-полиглотик

Понимает всё без слов.

Я учу его блеять и мекать.

Будет кот по утрам кукарекать.

Научу его петь соловьём!

Ох и весело с ним заживём!

Носик розовый, белые лапки

Устремляет в домашние тапки.

Ему мышка-норушка нужна,

Но хихикает в норке она.

Котик-полиглотик, котик-полиглотик

Знает много языков.

В нашей с ним работе котик-полиглотик

Понимает всё без слов.

Научу его лаять собачкой,

И обманет кот мышку задачкой.

Пусть подумает мышка: «Там пёс,

Значит кот не покажет свой нос».

Надоест ей сидеть в норке тёмной,

Тут её цап-царап кот-учёный.

«Хорошо языки познавать», —

Скажет котик. И ляжет поспать.

Котик-полиглотик, котик-полиглотик

Знает много языков.

В нашей с ним работе котик-полиглотик

Понимает всё без слов.

1985

Давным-давно родился я в Мещёре,

В есенинском берёзовом краю…

Уж четверть века я живу на море,

На капитанском мостике стою.

Мой дед сохой и топором работал,

Внук – океаны все избороздил.

На ниве моря до седьмого пота

Свою отвагу, словно хлеб растил.

Я швартовался у норвежских фьордов,

Ломал кораллы у Больших Антил.

– Я из России – заявляю гордо,

Везде, где б ни был и куда б ни плыл.

Три раза судно оставлял последним:

Однажды мыс Игольный уколол,

В Карибском море танкер был обстрелян,

В проливе Дрэйка айсберг борт вспорол.

Страниц немало в вахтенных журналах

Поисписал, вокруг земли ходил.

Моря чужие, страны познавал я,

Но лучше мест мещёрских не открыл.

Всё испытал: тайфуны и цунами.

Сил придавали юности края.

Мещёрский край, родной навеки самый!

Ты для меня, как жизненный маяк!

Во снах я вижу дали луговые,

Разливы рек и маковки церквей,

Озёр хрусталь, болота моховые…

Что может быть Мещёры мне милей?

Не восхищают Кордильер высоты

И равнодушен к фруктам Филиппин.

Мне б на корабль с гречишным мёдом соты,

А вместо чаек – журавлиный клин!

Хочу испить мещёрскую водицу,

Табун росою утренней погнать,

Могиле предков низко поклониться,

Обнять родную старенькую мать.

На рейдах Африки и в дельте Амазонки

Средь чуждой красоты я помню Русь!

Отцом гордятся русые мальчонки

И потому штормам я не сдаюсь!

1986

Я сын земли и солнца внук,

Кавказских гор седой племянник,

Природы самый верный друг,

В лугах высокогорных странник.

Меня вскормила грудь Эльбруса,

Своей слезой вспоил Терек.

Среди джигитов рос. Безусым

В войну отстаивал Казбек.

На нас был брошен «Эдельвейс»,

Рвалась воинственная свора.

Нашла во льдах могилу здесь

Чума коричневая скоро.

В медовый месяц дом покинул,

Шагал ухабами войны,

Чтоб чёрный крест навеки сгинул

И в мире выросли сыны.

Фашизм-стервятник скрыл просторы

От солнца мертвенным крылом.

И дрался я за реки, горы,

За наш аул, за отчий дом.

Прошёл на запад: Крым, Карпаты…

Увидел мир, дотла сгоревший.

Домой вернулся в сорок пятом,

В двадцать три года поседевшим.

Гремели снежные лавины,

Давились кровью волчьи стаи.

Я вновь с отарой. И три сына

Росли в суровом, милом крае.

Сейчас все трое – офицеры

И служат родине во славу!

Не замарали честь мундира!

Горжусь ребятами по праву.

Шумят дубовые леса,

Как изумруды всходят злаки,

Целуют горы небеса,

А мы всё движемся в атаке…

Зимой и летом на природе

Я не бываю одинок.

Мой труд чабанский благороден,

Не надо мне других дорог.

Пусть голова белей Казбека,

Морщины бороздят лицо,

Но нет счастливей человека

И нет богаче из отцов.

Прошли года… Времени краски

Загладили у сердца шрам.

Находят альпинисты каски

И отдают поклон горам.

С вершин заснеженных кавказских

Видны нам звёзды над Кремлём.

И бой часов на башне Спасской

За сотни вёрст мы узнаём.

1986

Сковородою зад и груди виснут блюдцами,

И очень отдалён у талии рельеф…

Но ценится как раз такая конституция

У папуасских дев, у папуасских дев…

В одном порту грузили мы копру и ананасы,

А в выходной на катере заплыли далеко.

На Островах Коралловых кокосов – просто масса!

Но их достать нам, белым, нелегко…

Полез на пальму кок и затряслась она как верба —

орехи все нетронуты на высоте висят.

Матросы с чифом лазили, себе мотали нервы —

кокосы падать вовсе не хотят.

Полез потом и врач морской под самую макушку.

Один орех упал, чуть не сломал ему плеча.

– Ребята, хватит мучиться, я пальму взял на мушку! —

Старпом достал топорик сгоряча…

Мгновенье ока – пальма с хрустом на песок упала.

Мы доставали радостно орехи из ветвей!

Вдруг слышим улюлюканье – беды нам не хватало:

Плывут катамараны дикарей!

Над головами дротики и бумеранги свищут.

Всех на костре изжарят и до косточек съедят!

Но мы не захотели послужить мясною пищей.

Ведь организмы наши – для девчат!

Подруги наши учатся пять лет наукам точным,

Английским и французским в совершенстве говорят.

А наш матросский матерный – один язык порочный…

Понять нас папуасы не хотят!

Тут я достал из рундука десяток банок пива

И засверкали радостно глаза у дикарей.

Мой добрый жест все поняли. Спасенье! Что за диво!

Они кричат нам: «Вэри файн! О, кей!»

В обнимку с папуасами сидели, пели песни

И жарили на вертеле большого кабана.

Напитка лучше пива нет на свете и полезней!

Ведь наша жизнь была им спасена!

Нас пригласили в местный клуб из глины и соломы.

За пиво предлагали поменять любимых жён,

Но для гарема у меня нет собственного дома!

Я день и ночь работой загружён.

Нарвали людоеды нам кокосов и бананов.

По пальмам, черти, лазили, как белки по сосне.

И ели мы подарки папуасов в дальних странах,

И чудный остров видели во сне!

1986

Африка, Африка – чудный континент!

Я причалил к Африке, радостный момент.

Много в Африке инфекций,

Не попьёшь воды сырой.

Не скупнуться, не раздеться.

Вечно ходишь с бородой.

Мэны местные галантны,

Бреют голову ножом.

Леди очень импозантны —

Всюду ходят голышом.

Здесь такое изобилье!

Всякой твари тыща пар:

Бегемоты, крокодилы,

Лес тропический – кошмар!

Гром тропического ливня

Перепонки прошибёт.

У слонов ломает бивни

Ураганный ветер влёт.

Знают страусы об этом —

Прячут голову в песок,

Но сдирает перья ветром

И уносит на восток.

А подует коль с Сахары —

Тучи жёлтого песка

Засыпают нам радары,

Воцаряется тоска.

Мы лежим сложивши руки,

Корчась в мокрой простыне.

– Ну зачем такие муки

Президент доставил мне!

Мы – наёмные ребята.

Звёздно-полосатый флаг,

Пентагон – орёл крылатый —

Нас прислал не просто так.

Это – зона интересов,

Важных жизненно, причём.

Потому головорезов

Присылает Белый Дом.

Я от Африки в восторге!

Свыкся с мухами цеце.

Не беда, все будем в морге!

Тут не думай о конце!

Лишь быстрее шло бы время,

Деньги капали в карман…

Доллар, доллар, ада семя!

Ты души моей тиран!

Поначалу жалко было

Черномазых убивать,

Но потом азарт нахлынул —

Нам ли слюни распускать.

Как-то раз качнулась ветка,

Тут же на курок нажал.

Вэри гуд, стреляешь метко! —

Похвалил меня капрал.

– Молоток! Так куй и дальше

И кувалдой станешь ты!

Воевать будешь без фальши,

Так уйдёшь от нищеты.

В уик-энд стирну сафари,

Подлатаю свой берет,

Автомат протру от гари,

напишу любимой Кэт…

Заработали неплохо

И уже в который раз.

Штаты любят суматоху,

Пентагонов глаз-алмаз.

Африка, Африка – чёрный континент.

Я прощаюсь с Африкой, радостный момент!

1986

В племени ты – лучший,

Но совет послушай

Старых африканцев:

На охоту в буше

С колющим оружием

Выйдешь после танцев!

Слушай землю ухом,

Больше жертвуй духам

И увидишь чудо!

Вспомни, как там-тамом,

Потрясая срамом,

Оживляет вуду!

Против ветра следуй,

Там где львы обедают

И где слоновый трафик…

Как хорош к обеду

С мирною беседой

Небольшой жирафик!

Амулет проверил?

Подписи заверил?

А саванны схему?

Хочешь без потери?

– Не ходи на зверя

Нашего тотема!

Все мужчины племени

Это знают строго:

Не расходуй времени

Ты на носорога!

Сухость затянулась,

У детей раздулось

Пузо без маиса.

В небе грифы вились —

Саранчой б разжились

Или тушкой крысы…

Зной в саванне, сухо

И трава пожухла…

Гну у водопоя…

Подкрадешься мухой —

На пустое брюхо

Будем есть мясное.

Только невезучего

Крокодил замучает —

Помогает гребля…

Яд змеи гремучей,

Их в саванне тучи —

Отсоси немедля!

Выходи с утрянки,

Да смотри без пьянки

И маленькое табу:

Чтоб без «чунга-чанги»

С глупой обезьянкой

И не лезь на бабу!

Ты мужчина племени.

Так не будь дебилом!

На охоте временно

Выключай мобилу!

В племени ты —лучший!

Но совет послушай

Старых африканцев:

На охоту в буше

С колющим оружием

Выйдешь после танцев.

Нападай с отрядом.

Стрелы мажьте ядом —

Это первым делом.

А копьями умело —

Принцип: глубже в тело —

Добивают белых.

Как гиппопотамы

Больше твоей мамы,

А сладостны порою…

Страусы в саванне

С зебрами желанны!

Бегают гурьбою.

Львы или гиены —

С ними лишь проблемы!

Да, морока с ними!

А туристов белых,

Малость загорелых,

Можно есть сырыми.

Ты мужчина племени.

Будь же оптимистом!

Чтоб гарем беременел —

Надо съесть туриста…

Надо съесть туриста…

Надо съесть!

(«чунга-чанга» – на языке суахили – половой акт с обезьянкой)

1986

Когда приходят морозы трескучие

и сокращается день световой,

Ищут укрытия мыши летучие,

чтобы повиснуть вниз головой.

Мыши летучие! Мы невезучие!

Очаровательно серого цвета!

А люди злючие сбивают тучами

Царицу сумерек! Не дело это!..

В дуплах вонючих хотим совершенства

на чердаках и под сводом пещеры.

Мы – переносчики чумы и бешенства,

туляремии, тифа, холеры.

Мыши летучие! Мы невезучие!

А насекомые наша диета.

В противном случае мы вас замучаем:

Станем вампирами! Вы знайте это!

1986

Я стою на холме у Москва-реки,

у музея под небом Коломенского.

Вкруг – всё сёла – Дьяково, Садовники.

Над Нагатиным солнце клонится.

Как прекрасна Москва белокаменная!

Цвет России ложил эти камушки.

Патриоты земли моей пламенные

на царя шли отсюда, «на батюшку».

Здесь стояла дружина Болотникова,

была грозной анафеме предана.

Послетали буйные головы,

так свободы и не изведали.

Вон дубы богатырские, русские

Встали как пред лицом хана Батыя…

Колоколен призывная музыка,

монастырские стены горбатые.

Здесь не воздухом дышишь – историей!

Осветляются разом помыслы.

В зеркала небес траекторией

устремляюсь прямой. Ввысь до космоса.

И кручинится сердце, тоска берет:

вспомню церкви России заброшенные,

Без крестов, разоренные как народ,

да бурьяном и мохом поросшие.

1986

Когда не пил, я был как золото,

Соображал и не грубил.

Мой кулачок был крепче молота

И женщин я до крайности любил.

Быть мужем добрым, положительным

Со лба до пяток я хотел.

Но только вихрем сокрушительным

Зелёный Змий, подлюга, завертел.

Буль-буль, буль-буль. Мерзавчик слит.

Буль-булей десять с чекушки вынешь.

Буль-булей двадцать – фуфырик смыт,

А бормотуху из горла – уже под финиш.

Закуски никакой не надо мне,

Нужда прижмёт – в подъезде раздавлю.

А спор пойдет, короче, в сауне

Три морды, как два пальца, перепью.

И вот теперь уж женщины перчатками

Слетают с рук трясущихся моих.

Как петушок со связанными лапками,

Я на казённой койке вспоминаю их.

Везёт вперёд меня спецслужба —

Мой красный нос, как красный крест горит.

У нас давно с медслужбой дружба.

Она всех женщин заменит.

Меня осмотрит фершал бережно,

Составит акт знакомый козырёк.

Я шик люблю, плачу за сервис денежно.

И не кладут меня на лавку поперёк.

Пытался бросить пить и длительно

В профилактории на соках я сидел,

Но ночью пьяный чёрт язвительно

Перед глазами кукишем вертел.

С водярой связаны корнями,

Нам со спиртным не развести мосты.

Пьём в одиночку и с друзьями.

Законы новые прижали нам хвосты.

Клей БФ-6, «Момент» – наш император!

Пакет на нос, бензин и ацетон.

В сердцах – инфаркты, в глазках – катаракты,

А наша кровь – сплошной одеколон.

Жрём гуталин, сосём зубную пасту…

Куда деваться? Сунуться куда?

От рук отбились, нашей жизни баста!

Токсикоманов жизнь как чехарда.

Юнцы непьющие, нормальные!

Я с одра смертного шепчу: «Не надо пить!»

Звучат мелодии прощальные…

Не удалось мне жизнь свою продлить.

1986

Что делать, когда очень хочется

Подругу навеки забыть?..

Когда понимаешь: «Всё кончилось»,

Но страсти никак не остыть.

Старанья твои безвозвратные

Стекают, как с гуся вода.

Желанья встречают обратное…

Мужайся, дружок! Не беда!

Настойчивость и упорство

К победе тебя приведут.

И женщин коварных притворство

легко в порошок сотрут.

Мужчина, хоть самый плюгавый,

Какой бы он хилый не был —

На голову выше бабы,

Коль есть в нём огонь и пыл.

1986

К морям меня тянет магнитом.

Стихия Нептуна влечёт,

А в сердце, любовью разбитом,

Пучина морская ревёт.

Качает прибой моё сердце,

шлифует под стать янтарю.

Хоть я не король и не герцог,

тебе все моря подарю.

И в выси небес ястребиной

засветит тебе Южный Крест.

Кораблик наш неистребимый,

как айсберг, как Эверест,

Из пены морской зародится

и выплывет в море Чудес.

Здесь столько сокровищ таится!

На свете счастливей нет мест.

1986

Чем людишки-бюрократы,

консерваторы пузатые

Перед нами виноваты?

В чём отличие от всех?

родила их по инструкции

мать бездельница-коррупция,

Но забыла о продукции

и взяла на душу грех.

Вот и держат человечество

в вечной стадии младенчества,

Мысли их не об Отечестве —

все погрязли в кумовстве.

Их кумир – покой и связи,

смотрят в новый мир с боязнью,

Прикрываясь громкой фразой:

с перестройкой я в родстве!»

Словно искры от салюта

по заводам, институтам

Дорожа любой минутой,

выйдем, высветим порок!

Лежебоки, с места троньтесь!

Гнева правнуков побойтесь!

Ускоряйтесь, перестройтесь!

Позабудьте свой мирок!

1986

Ты касатик дорогой! Милый дохтур Чазов!

Мою душу успокой: ум зашёл за разум.

Я пожалиться хочу на больницу нашу:

Придти к здешнему врачу чёрт боится даже.

А хярурги-палачи слышь, чо учудили:

Деду мому для мочи хрен на грудь пришили.

Торопливый торопевт не даёт больничный,

Харя – карточный валет, требует наличных.

Стоматовый – пьянь. Так груб! Он сто матов знает.

На меня имеет зуб. Мне ж все вырывает.

За наши раны – здравоохрана!

Нет ничаво пользительней!

Нам ветеранам, здравоохрана,

Дай дохторов – спасителей!

Как сходили мы с дедком к носогорлоуху,

Так таперя и живем: нюху нет и слуху!

Есть ещё спицыалист: уро-дохренолог.

Это жулик-аферист, смотрит только голых!

Гинеколог щуплет баб варежкой хоккейной.

Всех девах позаражал – триппер гонорейнай.

Ещё наши дохтора органы воруют.

Ставят нам на трактора и на них газуют.

Мозгоправ, вааще чурбан, басурман неистовый.

Он, падучей обуян, мамонтов разыскивал.

Ить, за мамонтов принял двух телят, кащей!

На куски их порубал, отослал в музей.

В процедурке, значит где ставят нам уколы,

На помойной на воде делают растворы.

Сёстры курят анашу, порятся как сучки.

Жрать дають одну лапшу… Дай им, Чазов, взбучки!!!

1986

В тени огромных сказочных дерев,

Присядь на берег моря-океана.

Прибоя слышен ласковый напев,

Шумят базары чаек и бакланов.

В природы храм войди ты поутру!

Глянь, листья пальм колышутся как пальцы.

Берут аккорды ветви на ветру.

Растения как будто в лёгком танце.

Птиц щебетанье неумолчно тут.

В раю земном цветы в любое время.

Зелёный Мыс! Люблю я твой уют!

Перед твоей красой пригну колени.

Аджарским солнцем бережно согрет

И напоён водою дождевою,

Зелёный Мыс, ты много-много лет

Одариваешь сказкою живою.

После дождей деревья в серебре.

Зимой вдали Кавказ седой белеет.

На кручах гор, в морщинистой коре

Секвой и сосен мачты в небе реют.

Придёшь сюда от суматохи вечной

И ощутишь всю радость бытия,

Вдруг станешь мудрым, добрым, человечным.

Природа-мать исцелит всех и вся.

Слились в единстве все пять континентов.

И царство флоры за руки взялось.

Стоят деревья – исполины, монументы.

Они свидетели всего, что тут сбылось.

Порою летней так играют краски!

Амбра магнолий зачарует всех!

Как хороши травы зелёной ласки,

По глади моря бриза лёгкий бег!

Здесь в январе услышишь гул пчелиный,

Горят камелий розовых глаза,

Цветут фиалки с гибкою лещиной,

Мимозы жёлты, небо – бирюза!

Смотрю на Чакви с птичьего полёта:

Вон, Кобулети прячет горизонт,

На юг – Батуми – Грузии ворота,

А для меня отчизны милой порт!

От восхищенья замирает сердце!

Я опьянён твоею красотой!

Ты – моя молодость! Моё шальное детство!

Я породнился с этою землёй!

Люблю я край мимоз и мандаринов,

Взращённых лаской загрубелых рук.

Здесь человек с природой дружит сильно,

Здесь человек всему живому друг.

Пусть землю греет солнца излученье!

И будут всюду радость и цветы!

Наполнен воздух птиц весёлым пеньем

И нам откроется дорога красоты.

Батуми, Батуми! – Слышится

В шуме прибоя, прибоя, прибоя!

Солнечный город счастлив

И молод душою, душою, душою!

Чайки, дельфины на глади морской,

В парках павлины и розы.

Горят апельсины на ветках зимой

И дурманящий запах мимозы.

1987

Стоим на якоре, который раз в Стамбуле.

Передо мною плещется Босфор.

Вот здесь Европа, а вон Азия. Смогу ли

Вам рассказать, чем славен город с давних пор?

Не раз сей город поменял своё названье,

Приют давал купцам, рабам с античных дней.

Константинополь и Византий – всё в преданьи,

Но я скажу, друзья, вам больше за людей.

Вчера я с боцманом был в лучшем ресторане.

Сюда заходит часто сам Осман-фазан.

Его портрет найдёте вы в любом духане:

Великий плут и комбинатор его сан.

Он одному купцу продал трамвай и поезд,

Другому ратушу и мост через Босфор.

Купцы поверили разбойнику на совесть,

Что он – мэр города, а он хитёр-актёр.

Скажу по правде: турки – славные ребята!

Полно шатенов, чёрных, рыжих и льняных.

Орлиный нос, усы и кепка чуть примята,

А руки до чего натружены у них!

Сам видел как тащил носильщик пианино.

(Полно носильщиков, не надо лошадей!)

Два километра протащил, взвалив на спину,

По узким улицам. И не задел людей.

Был я в мечетях, по коврам ходил персидским,

Святой водою рот и ноги полоскал.

Перебирал я чётки, был к аллаху близким.

На алтаре передо мной коран лежал.

В домах трудяг водопровод ещё в новинку,

Электросвет в Стамбуле избранным горит.

Двадцатый век пришёл сюда наполовинку.

И полумесяц это, как бы, подтвердит.

Все жертвы бизнеса, кругом – одни контрасты.

Имеешь лиры – будет выпить и поесть.

Живёт, кто вертится, живёт лишь головастый,

Иначе можно между стульев больно сесть.

В любой день солнечный здесь зонт не забывайте:

Из окон могут вас нечаянно облить.

И лучше с девочками с улиц не играйте:

Набор джентльмена можно запросто схватить.

В порт не успел и спал в отеле, поневоле.

Стучалось в номер до утра ко мне бабьё.

– О, господин, вам одному не скучно, что-ли?

– Эх, будь я турок – посадил б вас на копьё!

Потомки Евы здесь убийственно грудасты

И можно женщину за пять секунд словить.

Но по ночам дерутся с ними педерасты,

Чтоб клиентуру на себя переманить.

В Стамбуле так: всё, что упало, то пропало.

Балкон отпилят, вынут деньги и часы,

Крышки от люков, урны, всё, что из метала…

Коль крепко спите – дерзко сбреют вам усы.

Дамы турецкие горячие как бани,

Да я и сам, как огнедышащий дракон.

Однако славные ивановские Мани

Им нос утёрли бы на праздник под хмельком.

Спустил в Стамбуле я последние доллары.

Зато гулял и пил, и ел как падишах,

Но вот во сне глаза жены моей, Варвары,

Словно цунами зародили в сердце страх.

Погрузка кончилась и завтра снова в море.

Как жалко рейд стамбульский покидать.

Старпом бодрит меня: «Увидишь Варю вскоре».

На что я нежно отвечаю: «Шёл бы спать!»

Уже печатает узлы корабль не хило.

Стамбул, до встречи! После Африки вернусь!

Я полюбил народ твой очень милый,

Но на турецкой даме вряд ли я женюсь.

В моей судьбе штурвалом правит Варя.

И к ней швартуюсь после рейса вмиг.

Она заплачет: «Бородатая ты харя!

Жену забыл, сын от тебя отвык!»

Четыре месяца жену буду лелеять,

Возить в коляске новых близнецов,

Чинить проводку и обои клеить,

И буду самый лучший из отцов.

Подует с моря – стану озираться.

И надоест мне в отпуске толстеть.

Я снова буду рейса домогаться,

За свой корабль всегда буду болеть.

Пойду вперёд, опять в Босфора горло.

Вновь папе плавать, снова маме ждать.

Во всех морях меня штормами тёрло,

А на лице от всех ветров печать…

1987

За грехи наши земные и пороки всяческие,

Извращения большие и малые ребяческие

Нам послал Господь болячку под названием Спид.

По земле болячка скачет и людей гвоздит.

Спид, Спид, Спид, Спид, Спид один!

Спи – один! Спи – дома!

К проституткам не ходи,

Кушай больше брома!

1987

Житель гетто, бедный чернокожий,

как любой абориген-жилец

На живую мумию похожий

В Трансваале вырос мой отец.

Том, в саванне Африки родился,

лет с восьми работал в рудниках.

С нищетою рано подружился,

рыл руду в Драконовых горах.

Называли филиалом ада

шахты в негритянском городке.

Миска супа, вот и вся награда,

Когда жизнь висит на волоске.

Тело Тома покрывали шрамы,

ведь хозяин—бур жестоко бил.

Избивая, сыпал соль на раны

и сигару об его плечо тушил.

Получив туберкулёз бесплатно,

спрятав деньги в стареньком платке,

Как котёнок, Том искал обратный —

Счастья кончик в жизненном клубке.

Он работал грузчиком портовым,

От чахотки уж едва дышал,

Но решил сорвать с себя оковы.

В трюме сухогруза убежал.

Том простился с «Чёрным Континентом»

И приплыл в Нью-Йорк, едва живой.

Вот беда: «Свобода» и Манхэттен

Повернулись сразу же спиной.

Ну какие слушал он рассказы?

И какой доверился звезде?

Тут, в Нью-Йорке понимаешь сразу:

Гетто одинаковы везде.

Понял, что обманут, слишком поздно.

Понял: не отмоешь добела

Этот мир, зараженный серьёзно.

Мир богатых, строй насилья, зла.

Он погиб во время забастовки

Когда нёс в руках свободы флаг.

Полисмен в стрельбе был очень ловким —

Разрядил обойму просто так…

Когда вижу статую Свободы —

слёзы на глазах моих блестят.

Ведь американскому народу

О свободе только говорят.

Мы в Гарлеме гибнем в нечистотах,

Крысы делят с нами свой обед.

Целый день в труде, как пчёлы в сотах.

роемся в грязи – ни цента нет.

Небо над Гарлемом – наша крыша,

А постель – от ящиков картон.

Здесь наркотик заменяет пищу.

И преступный мир со всех сторон.

Сохнет, прозябает пролетарий,

Деловые люди делят куш.

Бизнесмены нас внесут в гербарий,

Соберут мозаику из душ.

Неграм и индейцам счастье снится,

Да и белых много в нищете.

Вот бы нам, друзья, объединиться,

Всем поверить в наш приоритет!

Все мы жертвы, маленькие очень,

Бизнеса большого, дел больших.

Но нас миллионы, кто не хочет

Больше жить в условиях таких!

Белая Свобода держит светоч,

Будто хочет небеса поджечь.

Золото – богатым, бедным – мелочь…

Не пора ль вложить ей в руки меч?

Словно факел реет наше знамя.

Старый мир сгорит от правосудия!

Африка, Америка! За нами!

Единенье – вот наше орудие!

1986

Я не пью, не курю, матом не ругаюсь.

Но с женой – ведьмой злой в личной жизни маюсь.

Мне твердили друзья: «Будешь под пятой!

Наслаждайся, живи жизнью холостой!»

Взял в свой дом, стал отцом, но покоя мало.

Ведь жена – сатана деньги обожала.

Все червонцы тащил для ее забав.

По рукам, по ногам сжала как удав.

Подколодная тварь кровь мою сосала.

Ей две тысячи рублей в месяц было мало.

У меня на спине для нее седло!

Как верблюд в мозолях. Ох, не повезло!

Разбавляли бензин мы мочой ослиной.

Был король, а не ноль. Жизнь была малиной!

Черной, красной икрой мазал бутерброд.

И меня обожал деловой народ.

Фарцевал, гарцевал в личной черной «Волге»,

Героин продавал, бизнес мой был долгим.

Мог в любой кабинет дверь открыть ногой.

А теперь как мертвец – проклятый изгой.

Словно белка крутил для нее колеса.

Королева моя все водила носом.

Чуть дыша убежал к доброй, молодой.

– Пусть холит, с ведьмой спит волкодав цепной!

От гадюки своей я ушел калекой.

Сколько зла, спаси бог, в этом человеке!

Хуже черта она, хуже ведем ста!

Написала на меня во все ведомства…

Из-за мести её на крючок попался.

На ножа острие был и вдруг сорвался.

Весь мой бизнес поник, как в мороз цветок.

Надзирателя лик щурится в глазок.

1987

Что привело нас в море на мытарства

И что хорошего в скитаниях морских?

Отвечу прямо, нас сплотило братство!

Своею дружбой славны моряки.

Влечёт нас в море неба безграничность,

В полях морских пасём барашки волн.

Здесь не черствеет, а куётся личность.

Весь экипаж в содружество сплочён.

Закат, восход для нас – как на ладони,

Под ливнем тропиков стирается костюм,

Несутся в пене вскачь морские кони,

В порту разгрузится и вновь забьётся трюм.

В тоске по милым чувства проверяются.

Никто не любит крепче моряков.

И наши лица счастьем озаряются

При появлении родимых берегов.

Для беспокойства веских нет причин.

Пусть шторм швыряет. Ветер, дай нам крылья!

Работа эта – истинных мужчин.

Здесь закалимся, словно сталь в горниле.

Наш быт суров, но мы нежней, чем дети

И больше ценим радости земли.

Как космонавтов на чужой планете

Письма от близких греют нас вдали.

Нельзя пройти без шторма в этой жизни!

Пусть колыбель морская нас качает.

С просторов синих шлём привет Отчизне!

Советский флаг в пути нас окрыляет.

1987

Был воспитан я в тигровой стае,

В джунглях одичал и взматерел.

На людей похож только местами —

От кошачьей жизни озверел.

Не могу сказать простого слова,

Кровожадным и угрюмым стал.

Пусть лишён пушистого покрова,

Но зато клыки грызут металл.

Как попал к тигрятам помню смутно:

Мать копалась в рисовых чеках,

Тигр схватил дитя. И Брахмапутру

Переплыл, держа меня в зубах.

Мой отец приёмный – тигр главный,

Был, бедняга, старый людоед.

Я – младенец голенький и славный

Мог ему достаться на обед.

Съесть хотел, но матушка-тигрица

Полюбила голенькую масть:

– Пусть живёт у нас, остепенится.

Я не дам детёнышу пропасть!

И сосал тигрицу больше года,

Мясо антилопы получал.

Слился в джунглях с девственной природой

И науки тигров изучал.

Вырос, получил красотку в жёны.

Как огонь её искрился мех.

И родился от меня тигрёнок…

Я не знаю, есть ли в этом грех?

В джунглях нет машин и телевизоров,

Нет одеколона, сигарет.

Ни ветеринаров, ни провизоров…

И изменниц-женщин тоже нет.

За тигрицу дрался на турнирах,

Черепа соперникам дробил.

В нашем прайде тигров много сильных,

Но меня никто не победил.

Обожал своё родное логово,

Носом ощущал звериный след,

В завтрак кушал буйвола двурогого,

Детям нёс козлёнка на обед.

Всем лечил ободранные лапы.

Благо, у меня то две руки.

Как прекрасно быть тигровым папой

И не знать ни горя, ни тоски.

Как-то раз на буйволов охотясь,

Произвёл людской переполох.

– Где моя тигрица, нежный лотос?

Я в плену! Уж лучше бы подох!

Связан и доставлен был в зверинец.

Тут узрели облик мой людской.

Каждый в клетку мне кидал гостинец

И я свыкся с жизнею мирской.

Всё-таки работать мне не надо,

С миски суп лакаю языком.

Для учёных я – просто награда:

Пишут диссертации тайком.

Кормят, одевают, изучают

Мой тигрообразный интеллект,

К жизни человечьей возвращают…

Только бесполезен их проект.

Хищник я. И на свою добычу

В сумерках охочусь и в ночи.

Не вернут людского мне обличья

Ни ветеринары, ни врачи.

Не нужна и трудовая книжка,

Не хочу за партой век сидеть.

С получеловеческим умишком

Без дипломов можно умереть.

Я открыл рецепт тигровой мази

Коновалам и профессорам.

Для науки весь Тибет облазил —

Мумиё искал им и бальзам.

Мой портрет печатают в журналах,

Маугли потерянным зовут.

А мне жаль людей безумных, слабых.

Не пойму, куда они идут?

Истребили всё зверье и птицу,

Скоро доберутся до морей.

Лишь созвездие Тигра сохранится,

Может быть, в галактике моей.

Здесь полно очкариков-доцентов,

Женщины на щеки мажут грим.

Я от сигарет зверел как цербер.

Уж не раз рычал об этом им!

Ходят ко мне женщины гурьбою.

Их прельщаю дикой красотой.

Многие обижены судьбою,

Жаждут в мою клетку на постой.

Коль самцы заявятся в мой домик,

Я как тигр рычу, что было сил.

Для меня любой мужик как гномик,

Убегают все, вплоть до верзил.

Приходила матушка родная —

Не признала своего сынка.

Что со мною натворила стая?

Душу закручинила тоска.

Не нужны мне женщин комплименты.

Без тигрицы милой не могу.

Вот закончатся эксперименты,

Снова в джунгли к тиграм убегу!

1987

Скоро выпустит нас из гнезда институт медицинский,

С облегченьем вздохнёт и слезинку смахнёт Деканат.

Разлетимся лечить всех людей и далёких, и близких

По канонам, которые нам завещал Гиппократ.

Кончил я институт! И теперь меня ждут поликлиники, стационары.

Пусть больные не мрут, а подольше живут и меня Неболитом зовут.

Будем мы тосковать по учёбе, друзьям и подругам.

В лекционные залы, страшась, первокурсник войдёт.

– Ты не бойся, чудак! Тем, кто учится, вовсе не туго!

С оптимизмом в учёбе шесть лет как во сне промелькнёт.

Кончил я институт! И теперь меня ждут поликлиники, стационары.

Много новых проблем жизнь прибавит нам всем.

Вспомним лекции и семинары.

Как курьеры носились… В вагонах метро – так чудесно!

Пироговка, Измайлово и корпуса Моховой…

Сил давал Деканат, закалял стадион «Буревестник»,

Из столовой спешили скорей пообедать домой.

Нас сплотила учёба и жизни учила «картошка».

И зазря злились мы на сержантов своих в «лагерях».

От двенадцати сессий мы, право, устали немножко!

Но с любовью идём вновь и вновь к институтским дверям.

Нам зачётка была дорога как зеница из ока.

Открывали мы ей, как ключом у доцентов сердца.

Видим сами теперь, что в суровости нету порока,

Ведь суровость учителя лучше, чем нежность отца.

Мы марксизм-ленинизм изучали – стал каждый философ,

Пролистали от корки до корки немалый объём.

Предстоит сеченовцам решить много трудных вопросов.

Будь спасательным кругом для нас, институтский диплом!

Кончил я институт! И теперь меня ждут поликлиники, стационары.

Много новых проблем жизнь прибавит нам всем.

Вспомним лекции и семинары.

1987

Когда влюблен – ты окрылен!

А нет любви – и крыльев нет.

Чтоб повезло – скорей в седло!

Скачи, ищи любовь по свету.

А если встретил – береги.

Ты за любовь иди на битвы!

Пусть сгинут все твои враги,

И шепчет милая молитвы!

Вся жизнь моя – для тебя, для тебя одной.

В дальних краях я живу и дышу тобой.

Радость любви велика как Вселенная!

Счастье двоим, нам двоим беспредельное…

Пусть дождь и град лицо секут.

Ты привыкай страдать любя.

Любимым жизни отдают

И забывают про себя.

Терпеньем все превозмогай:

Мороз и слякоть, боль и слабость.

Любовь разлукой закаляй

И сердце не покинет радость.

Мужчинам, раненым в боях,

Любовь спасенье посылает

На копья мы поднимем страх

И горн победу заиграет.

Турниров рыцарских пора

Давно минула, но в мужчинах

Не погасить любви костра.

И женщины встречают сильных!

1987

Два года трудных наконец минуло.

Исполнив свой международный долг,

Мы держим путь в Отчизну из Кабула.

На танках – пепел огненных дорог.

Он далеко, меридиан семидесятый,

Но близок нам приветливый народ.

Сменив свой мирный труд на автоматы,

Мы защищали Хайберский проход.*

Как снег с небес слетали с гор бандиты

Через границу с пакистанских баз.

Душманы шли к «разбитому корыту»,

Не зная силы каждого из нас.

Они взрывали школы и больницы,

Уничтожали храмы мусульман.

Шли диверсанты и детоубийцы,

Чтоб потопить в крови Афганистан.

Листву меняли в кишлаках чинары.

Девятый год дехканский сон недобр.

Бок о бок с нами юные аскары **

Душили злобных заграничных кобр.

Свинец и кровь лились одной рекою.

В народ впились наймиты – пауки.

Людей опутать чёрной паранджою

Не удалось им – руки коротки.

Среди душманов много подневольных.

Кто фанатизмом ослеплён – стань зряч!

Братоубийство прекрати, довольно!

Пусть в кишлаках утихнет вдовий плач…

Друзей немало в цинковых бушлатах.

Нам не вернуть Отечеству сынов.

Портретов всех не будет на плакатах!

Им не носить колодки орденов!

Утраты боль сильней, чем боль от раны.

И кто осушит слёзы матерей?!!

России мать! Ханум *** Афганистана!

Мир не забудет ваших сыновей!

Советским людям не нужны богатства

Своих соседей. Крепкий мир нам нужен!

И жить хотим мы по законам братства —

Со всеми в мире, без оружия!

Два года трудных наконец минуло.

Исполнив свой международный долг,

Мы держим путь в Отчизну из Кабула.

На танках – пепел огненных дорог.

Огонь войны с каким сравнить вулканом?

Вскипал Гильменд **** и трясся Гиндукуш.

Горячий ветер над Афганистаном

Зажёг навеки пламя наших душ.