Доктор Данилов в сельской больнице - читать онлайн

Глава третья Московские новости и непознаваемая местная жизнь

Елена обещала приехать к двум часам. Чтобы первая половина дня не пропадала зря, Данилов решил нанести визит вежливости родителям Маши. Позвонил, представился и был приглашен в гости.

– Мы живем в розовом доме на углу Пионерской и Октябрьской, где с одной стороны аптека, а с другой – почта, – объяснила мать Маши. – Очень легко найти…

В Монаково было много улиц со старорежимными названиями: Революции, Пионерская, Октябрьская, Коммунистическая, имени Коминтерна, Маркса, Энгельса и Парижской коммуны, Советская, Красноармейская, проспект Ленина… Такое впечатление, что улицы здесь в девяностые годы прошлого века не переименовывали, то ли экономили деньги, то ли просто руки не дошли, то ли власти опасались, что подобные действия не встретят понимания у населения.

Визит оказался унылым. Родители Маши долго сетовали на изменившиеся нравы, намекая на несправедливое к ним отношение со стороны главного врача, которого иначе как Юркой-жуликом не называли. Данилову сразу стало ясно, где зарыта собака: по причине пенсионного возраста обоих Машиных родителей попросили из заведования, а продолжать работать рядовыми врачами они не пожелали и ушли на пенсию, целиком и полностью сосредоточившись на дворовых новостях и дачном земледелии.

– Мы не любим шума, поэтому будни проводим на даче, а выходные – в городе, – сказала Машина мать.

От рассказа о своих невзгодах она (отец Маши больше помалкивал, только кивал, соглашаясь с тем, что говорит жена) быстро перешла к расспросам и принялась выпытывать у Данилова, что за человек Полянский, с которым был роман у ее дочери, и почему он до сих пор не женат.

Данилов призвал на помощь фантазию и щедрыми, яркими мазками нарисовал светлый образ перспективного молодого ученого, с головой ушедшего в науку, кочующего с симпозиума на конференцию, с конференции на семинар, отдающего всего себя интересам дела, у которого совсем не оставалось времени на устройство личной жизни.

Он рассказывал и внутренне содрогался от смеха, думая о том, насколько его Полянский отличается от реального, завзятого бабника и закоренелого холостяка, число несостоявшихся спутниц жизни которого давно перевалило за сотню. «Знаешь, она така-а-ая! Ты не представляешь, какая она! Я наконец-то нашел свою половинку!» – и через полтора-два месяца: «Она такая, как все, ничего особенного». В этом был весь Полянский. Маше недолго оставалось ходить в его половинках, но пока что оба они верили, что это навсегда, и были счастливы.

Высидев для приличия час, Данилов сослался на скорый приезд жены и откланялся, получив приглашение по-свойски заходить на огонек. Вышел, облегченно вздохнул, позвонил Елене, узнал, что она стоит на одном из множества светофоров, которыми славится город Солнечногорск, и отправился на прогулку. Неспешным шагом добрел до набережной, полюбовался рекой и не спеша вернулся домой, в общежитие.

Спросил бы кто Данилова: «Какое оно, Монаково?» – Данилов ответил бы не задумываясь: «Разное». Действительно, разное: асфальт сменяется грунтовыми дорогами, цепочки одноэтажных домиков – четырех– и пятиэтажными домами, а окраины, которые уже лет сорок никак не отвыкнут звать новостройками, застроены девяти– и шестнадцатиэтажками. За городом, на берегу Волги, вырос элитный таунхаус «Монако гранд меридиан» – оплот и пристанище местной буржуазии.

– Эх, не ложатся к нам монАковцы, одни монакОвцы, – вздыхал охочий до нетрудовых доходов доктор Дударь. – МонАковцы все в Тверь норовят улечься или в Москву. Богатое к богатому тянется, голытьба к голытьбе…

Елена приехала ближе к трем часам. Навигатор вывел ее прямо к общежитию. Данилов увидел из окна, как она паркуется задом к подъезду, и поспешил на улицу.

– Вова! – Елена повисла у него на шее. – Я уже успела так соскучиться! Никита передавал тебе привет, если бы ему нашлось место, он бы приехал со мной.

Багажник и салон Елениной машины были забиты под завязку вещами Данилова.

– Какой я, однако, зажиточный, – пошутил Данилов, спустившись за новой партией вещей в четвертый раз.

Седьмая ходка оказалась последней.

– Когда благородный муж умерен в еде, не стремится к удобству в жилье, расторопен в делах, сдержан в речах и, чтобы усовершенствовать себя, сближается с людьми, обладающими правильными принципами, о нем можно сказать, что он любит учиться, – выдала Елена, скептически оглядев даниловские апартаменты, заваленные коробками и пакетами.

– Конфуций? – предположил Данилов.

– Он самый. – Елена, лавируя между завалами, подошла к окну и выглянула во двор. – Вид у тебя неплохой. Ну, рассказывай, Данилов, как ты тут живешь? Уже успел сблизиться с людьми, обладающими правильными принципами?

– Пока что только с соседкой из пятнадцатой комнаты, – признался Данилов. – Я же больше живу на работе, чем здесь.

– Соседка симпатичная? – насторожилась Елена.

– Миленькая такая, – поддразнил Данилов, – чай заваривает вкусно. Я тебя с ней познакомлю, должна же ты войти в местное общество, чтобы иметь представление, с кем общается твой муж.

– Давай отложим на потом, – ответила Елена, присаживаясь на край кровати. – Сейчас мы разберем этот бардак, а потом я расскажу тебе последние московские сплетни.

– А давай сначала сплетни? – просил Данилов. – Я безумно соскучился по московским сплетням!

– Ordnung muss sein! («Порядок должен быть!» – нем.) – Елена встала и подняла ближайший пакет. – Сначала разберем, а потом будем разговоры разговаривать… Ой, а скрипку-то я тебе не привезла! Совсем забыла! Балда я, балда!

– Ничего страшного, – поспешил успокоить Данилов. – Вернее, хорошо, что не привезла. Мне тут все равно не до скрипки, местная обстановка как-то не располагает к музицированию. Жителю Монакова больше подходит баян или балалайка.

– Ты хочешь сказать, что здесь так провинциально?

– Здесь все по-другому, – серьезно ответил Данилов. – Это другой мир, это… – он замялся, подбирая нужное определение, но не нашел ничего лучше, чем сказать, – не Москва, это – матушка Россия.

– Жду подробностей, – потребовала Елена.

– Сначала орднунг, потом московские сплетни, ну а третьим номером программы пойдут местные впечатления. – Данилов разрезал ключом от апартаментов упаковочный скотч и раскрыл самую большую из коробок…

Разобрались быстро. Через полчаса вещи лежали по своим местам. Большая часть – в шкафу, электрический чайник и посуда – на столе, книги и справочники – на широком подоконнике. Наполнившись знакомыми вещами, комната в общежитии стала совсем домашней.

– Ничего, – одобрила Елена. – А можно ли гостям пользоваться вашим душем?

– Разумеется. – Данилов достал из шкафа только что убранные туда махровый халат, чистое полотенце и флакон с гелем для душа. – Держи. Тапки под кроватью.

Переодевшись, Елена подняла вверх руки, посмотрела на ноги, обутые в пластиковые шлепанцы Данилова, и усмехнулась:

– Вылитый Маленький Мук. Душевая-то у вас запирается?

– Изнутри – да, – ответил Данилов. – Если хочешь, я могу подежурить у двери, охраняя твой покой.

– Лучше вынеси мусор, завари чай и накрой на стол. – Елена указала пальцем на пакет, который остался стоять в углу. – Я привезла пирожные, чтобы отметить твое новоселье…

Данилов управился гораздо быстрее Елены, которая любила долгие водные процедуры. Наконец она вернулась и рухнула на кровать, простонав:

– Хорошо-то как, не помереть бы от счастья! Дорога была такой тяжелой, по Московской области сплошные пробки… Господи, какое счастье, что у нас с тобой нет дачи!

Данилов оглушительно заржал, а отсмеявшись, рассказал жене историю с подводными земельными участками и потребовал:

– Выкладывай свои сплетни, а то еще немного, и я узнаю все из газет.

– Ты же не читаешь их!

– Это речевой оборот такой (Данилов как-никак был сыном учительницы русского языка и литературы), намек на то, что еще немного, и твои сплетни станут известны всему миру.

– Скорее всего, так и будет.

Елена уселась на кровати, скрестив ноги, Данилов указал рукой на кресло, но она отрицательно потрясла головой. Данилов придвинул стол к кровати, разлил чай по чашкам и сел рядом с Еленой.

– Говорят, что со дня на день с Москвы снимут Кепку! – Елена сделала паузу, ожидая, какое впечатление новость произведет на Данилова.

«Кепка» была одним из прозвищ московского мэра Жулкова, предпочитавшего данный головной убор всем прочим.

– Эти слухи ходили, еще когда мы учились на первом курсе! – скривился Данилов. – Кепка и Целышевский вечны. Нас не станет, а они еще будут.

Директора московского департамента здравоохранения Целышевского слухи снимали и отправляли на пенсию по три раза в год, но он выходил сухим из любой грязной воды, в крайнем случае жертвуя кем-то из подчиненных.

– Напрасно ты так думаешь. Ты телевизор не смотришь?

– Какой телевизор, Лен?! Посмотри, где ты тут его видишь?

– А в отделении? Или в вашей больнице нет телевизоров?

– Есть, но врачей не хватает. Я как зашел в больницу во вторник, так до субботы из нее не выходил. Знаешь, что такое тридцатипроцентная укомплектованность реанимации врачами? Это отработал – упал, потом встал, еще отработал и снова упал. Какой, к чертям собачьим, телевизор?

– И новости вы с коллегами не обсуждаете?

– Не забывай, что это Монаково, а не Москва. Большая политика здесь заканчивается на главе районной администрации, все остальное монаковцев не интересует. Кадровые перестановки в Москве? Я тебя умоляю! Гораздо важнее, что жена доктора Заречного пообещала утопиться, если муж к ней не вернется, что магазин «Свежачок» у Аветиса купил Самвел, и теперь там водочный кредит без залога невозможен, что на улице Парижской комунны наконец-то засыпали яму…

Ямы этой Данилов увидеть не успел, но местные жители, например, тот же доктор Дударь, на полном серьезе утверждали, что вырыта она была еще в далеком 1941 году и служила окопом то ли нашим войскам, то ли немецким (в руках врага Монаково находилось недолго, меньше месяца), и с тех пор ее все никак не могли засыпать.

– Это и есть местные новости!

– А ты, я вижу, освоился здесь, – улыбнулась Елена.

– Есть немного, – подтвердил Данилов. – Так что с Кепкой?

– По центральным каналам идут передачи, в которых его чихвостят и в хвост и в гриву. Причем делается это не голословно, а с фактами. Сам понимаешь, что такого дыма без хорошего огня не будет. И сам понимаешь, какие тут открываются перспективы.

– Так-так, сейчас попробую сообразить! – Данилов прикрыл глаза, чтобы лучше думалось. – Значит, Кепку с Москвы снимут, а следом пойдут кадровые перестановки на всех уровнях…

– Правильно мыслишь, – одобрила Елена.

– Целышевского попрут, на его место скорее всего посадят Гучкова…

Когда-то давно главный врач «Станции скорой и неотложной медицинской помощи города Москвы» Михаил Юрьевич Гучков был заместителем директора столичного департамента здравоохранения. Отношения с Целышевским у него не сложились, как часто не бывает у руководителей и их чересчур прытких подчиненных. Испугавшись, что Гучков его подсидит, Целышевский принял меры, в результате которых Михаил Юрьевич пересел в кресло главного врача одной из самой худших московских больниц, бросил его на усиление. Разумеется, в надежде, что Гучков не справится, его можно будет снять как не оправдавшего доверия и забыть о нем навсегда.

Расчет оказался неверным. Гучков не только решительно, но и умело взялся за дело и вскоре навел в своей больнице такой порядок, что бригады «скорой помощи» перестали брать с пациентов деньги за то, чтобы только не везти в эту «кузницу здоровья», и начали брать за то, чтобы туда отвезти. Целышевский похвалил Гучкова и назначил его главным врачом московской «Скорой». Вроде как повышение, но скорее всего не без надежды на то, что здесь Гучков непременно потерпит фиаско. Впрочем, нельзя исключить и того, что руководитель департамента по достоинству оценил организаторские таланты Гучкова и нашел им новое применение.

– …кресло главного врача освободится, и в него сядешь ты! – Данилов открыл глаза и уставился на Елену.

– Вынуждена тебя разочаровать, – рассмеялась Елена. – Преемником Гучкова стану не я. Кто именно – сказать не возьмусь, но то, что не я – это стопудово. Я имела в виду твои перспективы…

– Чтобы я стал главным врачом «Скорой»? – Данилов опешил, но чашку свою не уронил, успев поставить на стол.

– Вова, не тупи! Включи мозг! – потребовала Елена. – Кадровые перестановки будут не только в медицине, но и везде, в том числе и в ГУВД. Улавливаешь?

– Да, – кивнул Данилов, которого к отъезду из Москвы вынудил конфликт с одним из гувдешных генералов. – Это обнадеживает и вдохновляет. Теперь я уверенно буду смотреть в будущее…

– Ладно, не издевайся. – Елена прикрыла рот Данилова своей ладонью. – Я тебе рассказала новость, теперь ты рассказывай про себя и про Монаково. А то по телефону только и слышу, что «угу» и «нормально»…

Снизу грянули хором:

– На первом этаже общежития живут большие любители хорового пения, – сказал Данилов, – только я еще не успел с ними познакомиться.

– И не надо, – посоветовала Елена. – Петь они точно не умеют.

– Зато как душевно, – возразил Данилов. – И репертуар богатый – одно и то же подряд не поют. Нет, ты только послушай…

Пропустив куплет (сказки все это, что из песни слова не выкинешь) про «теплоту» и «трех человек у автомата», хор затянул:

Елена спрыгнула с кровати, подбежала к открытому окну и закрыла его:

– докончили певуны.

– Здесь очень хорошая слышимость, так что окно можно открыть, – сказал Данилов.

– Пугачева убила бы их за такое пение! – сказала Елена, снова открывая окно.

– Она бы порадовалась, – сказал Данилов. – Это ж квинтэссенция любви народной, когда твои песни помнят и поют. Если я не ошибаюсь, это песня времен нашего детства:

затянул одинокий женский голос.

поддержали остальные.

Елена невнятно помянула чью-то мать (такое случалось редко) и вернулась на кровать.

– Не обращай внимания, – посоветовал Данилов. – Судя по душевности пения, они уже хорошо набрались, так что еще одна-две песни, и все. Потом другие соседи врубят рок или металл.

– Лучше металл, чем это унылое соплежуйство! «Я от себя любовь таю, а от него тем более!» – передразнила Елена. – Ладно, рассказывай о себе, только погромче. Как вам здесь живется, доктор Данилов?

– Живется мне ничего, – начал Данилов, – можно сказать, нормально. Имею эти прекрасные апартаменты, – он сделал широкий жест рукой, – всего за семьсот рублей в месяц, только еще не успел понять, электричество в эту сумму входит или нет. В городе, кстати говоря, меньше чем за три тысячи комнату не найти. Также я имею калорийные горячие обеды на работе, всего по тридцать два рубля за обед. Мидий, конечно, не подают, но в целом обеды достойные. Короче говоря, моя социальная защищенность на должном уровне. На работу хожу пешком, существенно экономя на транспорте, так что оклада в восемь тысяч рублей мне вполне хватит…

– Сколько-сколько? – вскинулась Елена. – Восемь тысяч?

– Ну, что-то около того. Но это без надбавок и за одну ставку, а мы работаем на три, если не на четыре…

– Но больше полутора вам никто не заплатит, – перебила Елена.

– Что сверх полутора, идет в премию, и насколько я понял, это неписаное правило соблюдается. Так что не все уж так плохо с материальной точки зрения.

– А как больница?

– Больница? – задумался Данилов. – Обычная сельская больница, как ее все называют. Сравнивать ее со Склифом или со сто тридцать третьей больницей бесполезно, потому что сравнивать можно что-то схожее, а тут все по-другому.

– А если поконкретнее? – Елена всегда отличалась дотошностью и любовью к деталям.

– Можно начать хотя бы с того, что здесь практически нет свободных санитарских ставок и до черта врачебных. Парадокс?

– Да, – согласилась Елена. – А в чем причина?

– Причина в том, что для многих местных жителей, точнее, жительниц, работа санитаркой – неплохая прибавка к пенсии или к огородно-фермерской деятельности. Совмещать можно неограниченно, график либеральный: можно уйти домой на обед, переделать дела и вернуться на работу; опять же связи в больнице тоже важны, случись что – отнесутся хорошо, по-свойски. Здесь с работой туго, и те, кто не желает или не имеет возможности уехать, держатся за любую работу, на которой регулярно платят. И по десяточке, а то и по полтиннику санитаркам обламывается, не без этого. А врачам нужны перспективы, большие заработки, высшее образование – это амбиции, а потом уже знания. Вот и нет врачей. И сестрам в основном больше сорока, но с ними напряженка, многие уезжают в Москву. Предел мечтаний местной медсестры – стать массажисткой в Москве. У меня уже человек десять по-свойски интересовалось, нет ли у меня каких завязок в массажных салонах… Среди местных бытует такая прикольная уверенность, что всего в жизни можно добиться только по блату.

– Закономерно, – кивнула Елена. – Все, кто считает иначе, пробиваются в Москве или еще где, а все, кто уповает на связи, сидят на попах и ждут у моря погоды, оправдывая свое бездействие отсутствием блата. Три дня назад общалась я в Скайпе с одноклассницей, некоторое время бывшей моей подругой. И вдруг она выдает: «Круто ты поднялась, Ленок! Сразу видно, что любовников с умом выбираешь!» Я так ржала, чуть ли не до истерики. Никита уже холодной водой обливать собрался…

– А что ответила?

– Написала: «Была ты, Светик, дурой, дурой и помрешь». Сам понимаешь, на этом общение закончилось. Слушай, а для кого я все это везла? Ты что, разлюбил сладкое?

– Нет, просто некогда за разговорами.

– В таком случае объявляю обеденный перерыв! – Подавая пример Данилову, Елена потянулась за пирожным.

Поедание пирожных прошло под песню «Мне пел-нашептывал начальник из сыскной…», после которой наступила тишина. Когда от привезенных Еленой сладостей почти ничего уже не осталось, Данилов налил в электрический чайник свежей воды (попробовав местную воду из-под крана, он сразу пошел и купил две пятилитровые фляги с питьевой водой) и вытряхнул в пластиковый пакет, играющий роль мусорного ведра, спитую заварку из заварочного чайника. Заглянув внутрь чайника, Данилов вздохнул и понес его в туалет ополаскивать от мелких чаинок. Отсутствие воды в комнате (раковину с краном можно было установить, медицинское общежитие, в конце концов!) создавало некоторые неудобства.

В коридоре Данилов встретил Марину.

– Ползу отсыпаться! – доложила она, доставая из сумки ключ. – А у вас, я смотрю, гости.

– Жена приехала, – ответил Данилов. – Но как?.. А-а, машину увидели…

– И сделала логический вывод! – рассмеялась Марина. – Заходите вечером в гости.

– Спасибо за приглашение, но вечером она уже уедет.

– Тогда заходите один, если жена разрешит!

Марина подмигнула Данилову и скрылась за дверью своей комнаты.

«Все, что угодно, только не роман с соседкой по общежитию! – подумал Данилов. – Это так пошло – все эти служебные и околослужебные романы!»

Вернувшись в комнату, он насыпал в чайник свежей заварки, залил ее подоспевшим кипятком и продолжил рассказ:

– Оснащение, конечно, не такое, как в Москве. Шприцы не кипятим, но мониторов вместо двенадцати всего четыре, хорошими трубками (имеются в виду эндотрахеальные, иначе говоря – интубационные трубки) и наборами для катетеризации наше отделение снабжают спонсоры…

– У вас они есть?

– Мой заведующий активно промывает местных любителей выпить или ширнуться, а часть платы берет расходными материалами, говорит им, где, чего и сколько надо заказать. И такая ситуация, насколько я понимаю, во всех отделениях. С лекарствами тоже не ахти, всего не хватает. Зам по медицинской части требует отчет чуть ли не за каждую таблетку и ампулу, но мы это дело успешно саботируем, типа руки не доходят. Ремонт оставляет желать лучшего, мебель тоже…

– Это все понятно, – перебила Елена. – А как тебе местная администрация?

– Пока не понял, – признался Данилов. – Что можно понять за неделю беспробудной работы? Только наслушался разных мнений, суть которых сводится к одному: будь у администрации руки развязаны, вела бы она себя иначе, а кадровый голод вынуждает быть человечной и беречь имеющихся сотрудников.

– В чем это выражается? – прищурилась Елена. – У вас анархия?

– На словах у нас железная дисциплина, – улыбнулся Данилов. – На бумаге – тоже.

– А на самом деле?

– В реальности каждый делает то, что считает нужным, стараясь не слишком выбиваться из рамок. Короче говоря, власть в больнице принадлежит низам, а не верхам. Если врача прижать или обидеть, он снимает халат…

Данилов уже сподобился лицезреть процедуру торжественного снимания халата. Во время утренней конференции заместитель главного врача Елена Михайловна напустилась на хирурга Краева, самовольно перекроившего расписание операций в отсутствие заведующего отделением. Сам заведующий хирургией сидел с отсутствующим выражением лица, показывая, что случившееся выеденного яйца не стоит – перекроил и перекроил, от перестановки оперируемых сумма дохода хирурга не меняется.

Елена Михайловна погорячилась и перегнула палку, сказала глупость:

– Самоуправству не место в нашей больнице! Еще одна подобная выходка, и мы с вами, Андрей Александрович, расстанемся! Навсегда!

Видимо, это пафосное «Навсегда!» и оказалось той самой последней соломинкой, сломавшей хребет верблюду терпения доктора Краева. Со словами: «Да разве ж я против?! Давно мечтал!» – Краев встал, стянул с широких плеч кандидата в мастера спорта по академической гребле халат и торжественно, на обеих руках, отнес его в президиум, где возложил его на стол перед Еленой Михайловной.

Замер с опущенной головой на несколько секунд, словно прощаясь с халатом, и торжественным шагом направился к дверям.

Заведующий хирургией сорвался с места, схватил краевский халат и с воплем «Андрюха, ну ты же не ребенок – пятьдесят скоро!» выбежал следом за мятежным доктором. Елена Михайловна закусила трясущуюся нижнюю губу и продолжила пятиминутку. Часа через три доктор Краев пришел в реанимацию проведать прооперированного им пациента. Его уговорил заведующий хирургией, справился.

– У нас нравы деликатные, – прокомментировал ситуацию Олег Денисович, – руководству грубить не принято. Куда приличнее и проще халат с себя снять – доходит лучше любых слов. Я, чего греха таить, и сам пару раз это делал. Один раз на совещании заведующих, другой – на пятиминутке.

– Хорошо помогает? – спросил Данилов.

– Помогает, только злоупотреблять не надо, во всем должна быть мера…

Елена с интересом выслушала рассказ о процедуре снятия халата и сказала:

– Трудно у вас руководить.

– Работать – тоже не сахар, – ответил Данилов. – Сплошной трудовой подвиг.

– Кстати о халатах. – Елена огладила рукой надетый на ней махровый халат Данилова. – Долго еще мне придется сидеть рядом с тобой во всяких соблазнительных позах в этом эротическом одеянии? Или ты так уработался в своей сельской больнице, что больше ни на что сил не осталось?

– Для хорошего дела силы всегда найдутся! – заверил Данилов. – Только дверь запру…

– Да уж, пожалуйста, – улыбнулась Елена. – Одно дело, когда все слышно, и совсем другое, когда все видно.

Созвучно настроению внизу запели:

– Надо бы тебе обзавестись каким-нибудь уютным диванчиком, – сказала Елена на прощание, – тогда я смогла бы оставаться у тебя ночевать.

Они стояли на улице возле машины, на пыльных боках которой местная детвора нарисовала пальцами кривляющиеся рожицы. Данилов мысленно поставил юным монаковцам пятерку по поведению. В Москве художники по пыли большей частью писали или изображали какую-нибудь похабщину.

– Я могу уступить тебе кровать и спокойно выспаться в кресле, – ответил Данилов, – а диванчик мне ни к чему. Не собираюсь я обрастать имуществом в Монаково, а то получится по пословице: коготок увяз – всей птичке пропасть. Сначала диванчик, потом комодик, за комодиком огородик, так и застряну здесь на всю оставшуюся жизнь.

– А вообще-то тут неплохо. – Елена огляделась по сторонам. – Тишина, покой, умиротворение…

– Это певцы пока отдыхают, – сыронизировал Данилов. – А еще у местных жителей есть отвратительная привычка переговариваться на расстоянии без помощи телефона. Как начнут орать из одного дома в другой: «Доброе утро, Семеновна! Как спалось?!» – так и мертвого поднимут.

– Нет, я непременно должна приехать к тебе на весь уик-энд, чтобы как следует познать местную жизнь! – решила Елена.

– Местную жизнь познать невозможно, – покачал головой Данилов. – Она сама кого хочет познает…