– Владимир Александрович, пойдемте-ка в амбар, я вам кое-что хочу показать. Прямо сейчас.
Главный фельдшер станции Евгения Сергеевна выглядела если не расстроенной, то удивленной, что само по себе уже интриговало, потому что невозможно было представить, чтобы что-либо могло удивить ее всерьез. «Я полжизни на «скорой» и давно ничему не удивляюсь!», часто повторяла она, слегка лукавя. Из тридцати восьми прожитых лет Евгения Сергеевна проработала на «скорой» семнадцать. Также интриговало и то, что на этот раз главный фельдшер обошлась без своего привычного «мать его так-растак тридцать три раза». Люди, привыкшие выражаться изысканно, в моменты сильного душевного волнения переходят на мат. Матерщинники же в такие моменты выражаются как участники дипломатического приема.
– Что случилось? – забеспокоился Данилов, подчеркивая карандашом место, до которого он дочитал новый восьмистраничный приказ директора департамента.
– Проще показать, чем рассказывать, – ответила Евгения Сергеевна. – Пойдемте в амбар.
«Амбаром» она называла станционный аптечный склад. Помимо лекарств и расходных материалов, в отдельном отсеке там хранился запасной инвентарь.
Идти до амбара было недалеко, поэтому Данилов не стал задавать больше вопросов. По дороге он обратил внимание на то, что Евгения Сергеевна дышит как-то необычно.
– Что за странная одышка? – поинтересовался Данилов.
– Пыхчу от ярости! – был ответ. – Вы сейчас тоже запыхтите.
На столе, стоявшем у входа в амбар, куда обычно выкладывалось выдаваемое, стояли две раскрытые картонные коробки с бело-красными этикетками на боках. Аскорбиновая кислота, пятипроцентный раствор для инъекций. Данилов решил, что Евгения Сергеевна пригласила его на склад, чтобы зафиксировать недостачу упаковок в коробках, и удивился еще больше – зачем такая спешка? Недостача может и подождать, а у него сейчас самое ценное послеобеденное время, когда после перерыва и небольшой прогулки до кафе и обратно голова свежая и с документами работается быстро.
Стоило заглянуть в коробки, как захотелось запыхтеть самому. Упаковки с ампулами, вместо того чтобы лежать ровными штабелями, были сплющены, раздавлены, разорваны и лежали вперемешку, пересыпанные осколками разбившихся ампул. Сверху, в обоих коробках, лежали желто-голубые листы бумаги формата А5 с диагональной надписью большими печатными буквами «ПРИВІТ РОСІЙСЬКОМУ КРИМУ!».
– Что это такое? – спросил Данилов, беря в руки один из желто-голубых листов.
С оборота лист был белым и чистым.
– Это привет российскому Крыму, – перевела Евгения Сергеевна, как будто Данилов был не в состоянии понять смысл надписи.
– От кого?
– Из Тернополя, с фармацевтической фабрики «ТЕФА», – Евгения Сергеевна постучала указательным пальцем по этикетке на боку коробки. – Мы получили две коробки. Я открыла одну и решила проверить вторую. Такое впечатление, что ногами топтали. Между прочим, мы не первый год с ними работаем. И продолжаем работать, несмотря ни на что. Мне это кажется странным, потому что ту же аскорбинку производят в Краснодаре, но у Батьки Махно свои соображения.
– У кого? – не понял Данилов.
– Владимир Александрович, ну вы как будто вчера приехали! – укорила Евгения Сергеевна. – Батькой Махно зовут Остапа Григорьевича Сахно, первого заместителя директора департамента, через которого идут все медицинские закупки в Севастополе. На то отдельный приказ есть.
– Я в курсе, – ответил Данилов. – Читал.
В закупочную деятельность Данилов особенно не вникал, потому что она была отлажена еще до его появления в Севастополе и работала хорошо, без сбоев. По каждой группе товаров имелись поставщики, искать кого-то не было необходимости, да и никто не приходил с предложениями. Евгения Сергеевна, которой Данилов полностью доверял, регулярно составляла заявки, Данилов их подписывал – и на том его участие в закупках заканчивалось. В приказе директора департамента о том, что в целях совершенствования закупочной деятельности все поставщики должны быть одобрены ее первым заместителем, Данилов не видел ничего странного. У Остапа Григорьевича большой опыт в торговле лекарствами и медтехникой. Кому, как не ему, контролировать процесс? На самотек же его пускать нельзя. Могут быть разные злоупотребления. Опять же, закупать определенный товар у одного поставщика выгоднее, чем у разных – большие объемы дают лучшие цены.
– Через него и только через него, – повторила Евгения Сергеевна. – Иначе секир башка. Бывший главврач «восьмерки» попытался рыпнуться и в два счета стал бывшим. Батька свой интерес блюдет четко.
Евгения Сергеевна подняла правую руку со сложенными в щепоть большим, указательным и безымянным пальцами и выразительно потерла ими.
– Вы присутствовали при том, как Остап Григорьевич брал деньги у поставщиков? – нахмурился Данилов. – Видели своими глазами, как он «блюдет свой интерес»?
– Да кто же это при свидетелях делать будет? – усмехнулась Евгения Сергеевна. – К тому же Батьке нет смысла действовать так грубо. Там все гораздо запутаннее. Часть фирм, с которыми мы работаем, принадлежит ему, то есть формально – его жене, а остальные – его давние партнеры. Рука руку моет, но придраться не к чему.
– Давайте прекратим этот разговор, – Данилов положил листок обратно в коробку. – Не стоит делать выводы, порочащие человека, не имея на то веских оснований. Про меня тоже можно напридумывать чего угодно.
– Например? – прищурилась Евгения Сергеевна.
– Ну, не знаю… – растерялся Данилов. – Например, можно сказать, что у меня с женой нелады, – он суеверно постучал костяшками пальцев по столешнице, – поэтому я и приехал из Москвы в Севастополь.
– Личная жизнь начальства меня не интересует, – усмехнулась Евгения Сергеевна. – И замужем я никогда не была, так что на своем опыте судить не могу. Но мне всегда казалось, что когда любят, то стараются не разлучаться… Извините, Владимир Александрович, это я не про вас, а просто к слову. Ну что с этим будем делать? – она указала взглядом на коробки. – Мне кажется, что к акту надо фотографии приложить.
– Непременно, – согласился Данилов. – Со всех ракурсов. Больно уж… кхм… нестандартный случай. Сфотографируем, запечатаем, напишем акт и отправим все в департамент, в отдел организации лекарственного обеспечения. Пусть разбираются. Только вот еще что, Евгения Сергеевна. Если уж у нас зашел разговор о моих семейных делах, то я хотел бы прояснить ситуацию. Моя жена осталась в Москве из-за работы. Она – директор регионального объединения на московской станции и, одновременно, зам главврача. А у меня в Севастополь нечто вроде командировки. Вот налажу все, если, конечно, смогу, и уеду домой.
– Вы бы пока развелись с женой, фиктивно, и прописались бы в здешней квартире, чтобы потом оставить ее за собой, – посоветовала Евгения Сергеевна. – Будет куда летом приезжать.
– Такие финты не в моем стиле, – усмехнулся Данилов. – К тому же в глубине души я человек суеверный и фиктивно разводиться не стану ни за какие коврижки. Начнешь фиктивно, а закончишь по-настоящему. Отойдите, пожалуйста, от стола.
Евгения Сергеевна отступила на два шага. Данилов достал из кармана брюк телефон и сфотографировал коробки сверху и сбоку. Затем он крупным планом снял этикетку на коробке и листок с «приветом».
– Владимир Александрович! – к Данилову подбежала диспетчер оперативного отдела Галя Горбарец. – У Риты Ремизовой мать только что привезли в первую больницу! Ишемический инсульт! Рита сидит сама не своя, работать не может. Можно ее отпустить? Я уже вызвала Ковтун, та через полчаса приедет и до десяти поработает вместо Риты. А ночью мы без нее справимся.
В оперативном отделе, который принимал вызовы у населения и передавал их на подстанции, дежурило всего три диспетчера. Три диспетчера – это мало даже по зимним меркам, а по летним, когда население Севастополя увеличивается втрое, – и подавно. Работа у диспетчеров очень сложная и ответственная. Далеко не каждый вызов передается внятно и четко. Приходится выспрашивать, уточнять. Вызывающие нервничают, путаются, грубят. С подстанциями есть свои сложности. Надо координировать работу с учетом текущей ситуации, передавая вызовы не только «по адресу», но и с учетом загрузки. Кроме приема и передачи вызовов оперативный отдел отслеживает наличие свободных коек в стационарах и с учетом этого организует госпитализацию – дает бригадам «место» в той или иной больнице. Кроме трех диспетчеров в оперативном отделе дежурит врач, старший в смене. Он руководит работой отдела, консультирует по телефону, но большую часть времени выполняет работу четвертого диспетчера. Медики шутят, что работа в оперативном отделе сродни работе авиационного диспетчера – столько же напряжения и столько же ответственности. В этой шутке девяносто процентов правды.
– Отпустить, конечно! – не раздумывая ответил Данилов, понимая, что работник из Риты никакой. – А почему вы ко мне с этим обращаетесь? Замены в компетенции Першанова. Или он против?
Илья Борисович Першанов стал руководить оперативным отделом после того, как получил на вызове ножевое ранение брюшной полости. На вызовы после этого он больше ездить не мог – развилась фобия, поэтому перешел на сидячую работу. Илья Борисович был хорошим заведующим, умным, опытным, способным быстро принимать решения, причем верные. Кроме того он был чутким и добрым руководителем и пользовался у подчиненных не только уважением, но и любовью. Разумеется, при таком наборе достоинств у человека должны были быть и недостатки. Илья Борисович боялся начальства. Любого, начиная с Данилова и выше. Вот и сейчас отпустить сотрудницу без разрешения главного врача он не мог. Данилову такое поведение не нравилось. Он считал, что людям надо предоставлять как можно больше самостоятельности и что идеальным главврачом можно считать такого, без которого станция способна работать так же четко, как и при нем. Поэтому Данилов всякий раз напоминал Илье Борисовичу, что тот вправе решить вопрос самостоятельно.
– Илья Борисович хотел получить ваше согласие, – ожидаемо ответила Галя и, заглянув в ящики, замерла на несколько секунд. – Ой-ой-ой! Ничего себе привет… Это нам с Украины прислали?
– Нет, это мы с Владимиром Александровичем сами сделали! – огрызнулась Евгения Сергеевна. – Я подойду потом к тебе с актом. Подпишешь как третий член комиссии.
– Конечно подпишу! – кивнула Галя и умчалась прочь.
– У нас в подъезде прошлой осенью какая-то сволочь фальшивую бомбу у дверей положила, а сверху написала: «Слава Украине», – сказала Евгения Сергеевна. – Все, как полагается – связка «сосисок», электронное табло, провода. Соседку мою от переживаний кондратий хватил. Ходит теперь только по квартире, с палочкой. Да и я перепугалась не на шутку. Вот зачем так, а? И ампулы зачем топтать?
– Не знаю, – сухо ответил Данилов. – Пойду распечатаю снимки и напишу докладную в департамент, а вы пока пишите акт…
На следующее утро, когда Данилов появился в своей приемной, секретарша Катя сказала:
– Владимир Александрович, вас срочно требует к себе Сахно. Пять минут назад звонил.
– Срочно? – удивился Данилов. – Что, ночью какое-то чепэ было?
– Насколько мне известно – нет, – Катя озадаченно нахмурилась. – Обычно же если чепэ, то телефоны с восьми утра начинают трезвонить, а сейчас все тихо.
– Ладно, – Данилов открыл дверь своего кабинета. – Проведу пятиминутку и пойду к Сахно.
– Владимир Александрович! – остановила его Катя. – Если Сахно говорит «срочно», то надо бросать все дела и бежать.
– А если я говорю, что собираюсь провести пятиминутку, то Сахно придется подождать, – резким тоном ответил Данилов. – И бегать я не люблю, предпочитаю ходить шагом.
Катя покраснела и уткнулась глазами в монитор своего компьютера.
Из-за какой-то непонятной вредности, возникшей в душе после Катиного предупреждения, Данилов отдал служебно-разъездную «Газель», обслуживавшую не только главного врача, но и всю станцию, своему заместителю Михаилу Маратовичу, который собрался на контрольный объезд подстанций. В отъезжавшую на его глазах машину психиатрической бригады, единственной специализированной бригады в Севастополе, тоже подсаживаться не стал, а пошел в первую больницу, на территории которой находился департамент, пешком, через старое кладбище. Во время «пятиминутки» (так Данилов называл утреннюю видеоконференцию) выяснилось, что никаких чепэ, достойных внимания руководства департамента, за прошлые сутки не произошло. На второй подстанции сломалась на линии машина, на четвертой сдали полиции буяна, который полез в драку с бригадой, на седьмой какой-то неустановленный придурок разбил камнем окно в комнате отдыха водителей. Обычные рабочие сутки, можно сказать – «тихие». Данилов шел быстрым шагом – вредность его не простиралась настолько, чтобы плестись медленно, – но на душе у него было спокойно. Наверное, из Минздрава пришел очередной циркуляр, на который нужно срочно отреагировать. Или, может, Сахно решил забрать кого-то из даниловских заместителей? А что, возможно. Быстрые кадровые перетасовки – в его стиле. Сахно Данилов недолюбливал. Ему не нравился грубоватый стиль общения первого зама, гармонировавший с его обликом брутального бритоголового крепыша. Подчиненным Сахно «тыкал» и разговаривал с ними резким, приказным тоном. Попробовал он «тыкать» и Данилову. Данилов, в свою очередь, тоже перешел на «ты». Сахно недовольно хмыкнул – вот ты какой, северный олень! – но «тыкать» перестал.
В отношении «тыканья-выканья» у Данилова был пунктик. Он был сторонником равноправия и говорил «вы» всем подчиненным. Некоторые, например, Лариса, на «вы» реагировали нервно. «Когда вы мне «выкаете», Владсаныч, мне кажется, что я что-то не так сделала», – сказала она. Данилов начал обращаться к ней на «ты», но Лариса продолжала ему «выкать». Но это ладно – человек сам попросил, потому что так ему комфортнее. Это совсем другое дело.
Сахно встретил Данилова неласково.
– Ваша секретарша не сказала, что вы нужны мне срочно?! – грозно спросил он, снимая с лица очки и кладя их на раскрытую папку с документами.
Сахно носил очки в тонкой оправе, которые совершенно не подходили к его скуластому, грубому, словно рубленному топором, лицу.
– Сказала, – Данилов без приглашения сел на один из стульев, приставленных к длинному столу для совещаний. – Я провел пятиминутку и пришел к вам.
– Пятиминутку? – скривился Сахно. – Если я говорю «срочно», то это значит срочно! Одна нога там, другая здесь!
Данилов ничего не ответил. Он сидел, смотрел на Сахно и ждал, что будет дальше. Уже было ясно, что ничего хорошего ждать не стоит. «Наверное кто-то написал грандиозную жалобу», – подумал Данилов, не знавший за собой никаких грехов.
– Что это вы написали?! – Сахно взял со стола и швырнул по направлению к Данилову несколько скрепленных листов, в которых Данилов сразу же узнал свою вчерашнюю докладную и приложенную к ней копию акта списания двух коробок с ампулами аскорбиновой кислоты.
Бросок был настолько точным, что листы упали прямо перед Даниловым.
– Это докладная и акт о списании, – ответил Данилов, не касаясь бумаг. – А разве с ними что-то не так?
– Не так! – рявкнул Сахно. – Что вы себе позволяете, доктор?! Разбили по недосмотру две коробки аскорбинки и решили свалить на поставщиков? Даже историю подходящую потрудились придумать! Ах-ах-ах, какие нехорошие украинские националисты! Да кто вам поверит?! Я лично вам не верю!
Слово «доктор» служило у Сахно для выражения недовольства. Звучал в нем некий начальственный намек, строгое предостережение – гляди, мол, у меня, а то перейдешь сейчас из главврачей в доктора, это быстро.
– Не надо сваливать свою вину на других! – Сахно набирал обороты, уже не говорил, а кричал и разок стукнул кулаком по столу. – Недосмотрели, разбили, значит будете платить из своего кармана! Вместе с главным фельдшером! Заберите свои писульки и напишите мне объяснительную! К ней и приложите акт! И Тыжненко ваша пускай тоже напишет! Честно пишите, как есть! У меня все!
Сахно нацепил на нос очки, готовясь продолжить прерванное занятие. Данилов не спешил вставать.
– Вы плохо слышите?! – откровенно хамским тоном спросил Сахно, сверля Данилова взглядом из-под очков. – У меня все! Вы свободны!
– Вы закончили, а я еще нет, – сказал Данилов. – Все, написанное в докладной, – истинная правда. Ничего другого мы с Тыжненко не напишем. Коробки стоят на станции. Можете приехать и убедиться в том, что их не просто уронили. Содержимое коробок топтали или давили…
– Сначала уронили, а потом растоптали! – скривился Сахно. – Если уж хватило ума на привет с Украины, то хватит и на остальное!
– Остап Григорьевич, – Данилов говорил спокойно и даже с оттенком того дружелюбного участия, которое часто присутствует в разговорах с упрямящимися пациентами. – Разве я или Евгения Сергеевна хоть раз давали вам повод заподозрить нас в неискренности? Это первое. Если уронить коробку с упаковками ампул, то много не разобьешь. Максимум в двух-трех упаковках могут обнаружиться битые ампулы. Пакуется же все с умом, с учетом того, что при погрузке-разгрузке все швыряется. Стоило ли нам городить огород из-за десятка ампул? Это второе. И будьте любезны общаться со мной спокойно и вежливо, чтобы не испортить мое мнение о вас. Это третье. Вот теперь у меня все. До свиданья.
Данилов встал и ушел. Сахно не сказал ему ни слова. Данилов не оборачивался, но по отсутствию звуков за спиной можно было сделать вывод о том, что Сахно сидит не двигаясь и переваривает услышанное. А может, не переваривает, а просчитывает расклады. Хамы теряются, когда их ставят на место. Они же все в глубине души трусы и слабаки. Хамят от неуверенности в себе.
Хмурой пожилой секретарше Сахно, которую звали невыговариваемым именем Парандзем Артаваздовна, Данилов улыбнулся во все тридцать два зуба. Парандзем Артаваздовна улыбнулась в ответ и, стрельнув глазами в сторону двери, из которой вышел Данилов, выразительно приподняла левую бровь – как там Остап Григорьевич? Данилов показал ей оттопыренный большой палец, кивнул на прощанье и ушел.
Возвращаясь на станцию, Данилов думал о том, как разумно устроено все в этом мире. С первого взгляда высшего замысла постичь невозможно, но постепенно он нам открывается. Неспроста ведь кратчайший путь между первой больницей и станцией скорой помощи проходит через кладбище. По дороге в департамент можно собраться с мыслями в умиротворяющей кладбищенской тишине, на обратном пути – быстро успокоиться. Сахно, конечно, идиот. Напыщенный и самовлюбленный дурак. Недаром же он сразу не понравился Данилову. Но что делать? Начальство не выбирают. Будем знать, с кем имеем дело, и станем держать ухо востро. Если Сахно не уймется, то придется идти к Масконовой. Она умная, должна понять, что нормальный человек такой истории выдумать не в состоянии…