Главный врач восемьдесят восьмой клинической больницы Валерий Николаевич Тронов по основной своей специальности был врачом-статистиком. В лечебной работе он разбирался плохо, но зато умел работать с цифрами и составлять отчеты, а это для главного врача важнее всего. Главным врачом Валерий Николаевич стал в тридцать восемь лет. Однако дальнейшая карьера забуксовала, вместо ожидаемых трех лет он сидел в главных врачах седьмой год. В начале 2020 года Валерию Николаевичу наконец-то удалось подготовить почву для перехода в департамент, причем не кем-нибудь с конца последним, а начальником управления организации стационарной помощи. Однако проклятый коронавирус спутал все планы. Коней не меняют на переправе, а главных врачей – во время борьбы с пандемиями и эпидемиями. Другой бы расстроился, но Валерий Николаевич считал себя умным человеком, а умный человек должен извлекать пользу из всего, в том числе и из поражений. «Черт с ним, с департаментом, – сказал себе Валерий Николаевич. – Наберу очков побольше и перейду в министерство, начальником департамента, а то и заместителем министра…».
Валерий Николаевич верил в свою счастливую звезду.
Надо признать, что у него на то были основания.
После окончания Саратовского медицинского института юный доктор Тронов приехал в Москву, где у него не было ни зацепок, ни покровителей. Но в активе были два сокровища – холодный аналитический ум и кипучий энтузиазм человека, которому нужно как можно больше и как можно раньше. Ну и удача тоже наличествовала, не без этого. Удача устроила Валере чудесное случайное знакомство с дочерью декана экономического факультета МГУ. Бедная девочка въехала на своей новенькой «тойоте» в стоящий на обочине самосвал и разбила нос о рулевое колесо. Произошло это прямо напротив ворот больницы, в которой тогда тянул статистику доктор Тронов. Он проходил по коридору приемного отделения и вдруг увидел ее – молодую, стройную, дорого одетую и, возможно, симпатичную (разобраться в этом вопросе мешал окровавленный платок, которые она прижимала к носу). Ее слегка подтряхивало. Она пыталась чего-то добиться у охранника, который монотонно бубнил:
– Подождите, гражданка, сейчас придет доктор и разберется.
Валеру как иглой в одно место кольнули – действуй! У него случались такие озарения. Он подошел, представился, опустив совершенно ненужное в данном случае слово «статистик», организовал девушке срочную и очень качественную консультацию ЛОР врача, а затем отпросился с работы и отвез ее домой на такси… Спустя полгода они поженились. Валера был доволен. К триединой мечте провинциала – жена-москвичка, квартира в Москве и дача в Подмосковье – бонусом прилагался очень влиятельный тесть, не чаявший души в своей единственной дочери. И если бы этот золотой человек был бы сейчас жив, то Валерию Николаевичу не пришлось бы сидеть столько лет в главных врачах. Он, конечно, и сам не дурак, но хороший толчок в нужный момент много значит… А тесть, царствие ему небесное, умел и подтолкнуть, и нажать, и смазать где нужно.
Времена настали хоть и сильно шебутные, но, вместе с тем, очень перспективные. В больницу дважды наезжал с визитами столичный мэр, и Валерий Николаевич оба раза показал себя и свое учреждение с самой лучшей стороны. Градоначальник остался доволен и в последний раз сказал, что редко кто умеет так хорошо работать. Валерий Николаевич в глубине души надеялся на визит Самого, но Сам выбрал для посещения больницу в Коммунарке. Валерий Николаевич сначала искренне расстроился, но после того, как у тамошнего главного врача выявили коронавирусную инфекцию, трижды перекрестился: «Уберег Господь!». Не дай Бог у Самого тоже эту пакость обнаружат и подумают, что он мог заразиться от главного врача во время своего визита. Они же там беседовали без масок, руки друг дружке жали… Рискованный момент!
Рискованных моментов Валерий Николаевич боялся больше всего на свете, ну разве что после онкологии и инсульта с тетраплегией.[1] Карьеры выстраиваются годами, а рушатся в один миг. Каждый рабочий день начинался с вдумчивого анализа сложившейся обстановки – где надо соломки подстелить? Многие считали Валерия Николаевича самодуром, потому что он мог принудить сотрудника к увольнению без какой-то явной причины. Приглашал в кабинет, говорил «к сожалению, мы с вами не сработались» и предлагал написать заявление «по собственному желанию». Все писали, потому что выбор у них был тухлый – или уйдешь достойно-принудительно или вскоре тебя уволят по инициативе администрации с сильно подмоченной репутацией. Но Валерий Николаевич не был самодуром. И увольнять людей он не любил, потому что замена сотрудника наносит ущерб стабильности, пусть и небольшой, но ущерб. А стабильность – это наше все, основа основ любой благополучной карьеры. Однако, если чувствуешь, что человек потенциально способен создавать проблемы, от него лучше избавиться сразу и навсегда, невзирая на его ценность. Так хирурги при гангрене отрезают конечность для того, чтобы спасти человека.
В настоящее время Валерию Николаевичу очень хотелось уволить, причем с треском и шумом, так, чтобы другим неповадно было, двух человек – тварь, прятавшуюся под псевдонимом Юлиан Трианонов и Ольгу Никитичну Хореву, заместителя главного врача по медицинской части. В том, что за Трианоновым стоит она, сомнений у Валерия Николаевича почти не было. По этому вопросу мнение логики совпадало с мнением интуиции. Эта сорокалетняя амбициозная валькирия решила воспользоваться моментом. В былые времена ей не было никакого резона подсиживать Валерия Николаевича, потому что она не обладала потенциалом, необходимым для того, чтобы занять его место. Ну, максимум, в течение месяца-другого пробыла бы исполняющей обязанности, не более того. А потом не факт, что сработалась бы с новым главврачом. Так что до начала всей этой коронавирусной заварушки Валерий Николаевич от Ольги Никитичны никаких подстав не ожидал. Но сейчас все изменилось. Если он слетит со своего места в столь сложный и ответственный период, то со стороны на замену вряд ли пришлют кого-то. Не то нынче время, чтобы новый руководитель мог бы постепенно-неторопливо входить в курс дела и брать бразды правления в свои руки. Да даже если и торопливо, то три недели на изучение и вникание уйдет точно, будь ты хоть семи пядей во лбу, и в департаменте это прекрасно понимают. Три недели больница может обойтись без крепкой начальственной руки в обычное время, а не в такой фронтовой обстановке, как сейчас. Коней на переправе не меняют, это так. Но если конь сдохнет его постараются заменить привычным к переправам конем! Так что решение может быть только одно – после Тронова трон (Валерий Николаевич обожал «обкаламбуривать» свою звучную фамилию) займет Ольга Никитична. И если она хорошо себя проявит – а уж она-то проявит, можно не сомневаться! – то после ее уже никуда не уберут, оставят в главных врачах, да еще и орденом наградят за старание.
«Нет, какая же она все-таки сука! – думал Валерий Николаевич, в глубине души прекрасно понимая, что сам он на месте своего начмеда действовал бы точно так же – ловил бы возможность, пока она в руки дается. – Какая же сука! И какой точный расчет, какая гениальная идея! Привлечь к внутрибольничным событиям общественное внимание, а потом взорвать бомбу – раздуть из какой-нибудь оплошности шухер вселенского масштаба».
Без общественности Ольге Никитичне никак нельзя было обойтись, потому что все, кроме пожара с жертвами, можно замять-пережить, при условии, что сор не будет вынесен из избы.
Валерий Николаевич хорошо умел заминать дела и гасить недовольство пострадавших или их родственников. Иногда приходилось откупаться в самом что ни на есть прямом смысле, доставая деньги из собственного кармана. Какой-то идиот на дежурстве перелил плазму не той группы, а расплачивается за его ошибку главный врач – ну разве это справедливо? А что делать? Это в старые добрые времена недовольные писали жалобы в минздрав и получали в ответ стандартные отписки. Сейчас недовольные высказываются в интернете с призывным кличем: «Прошу перепоста!». Нет уж, лучше откупиться, чем читать в том же Фейсбуке: «В восемьдесят восьмой московской больнице врачи-убийцы перелили пациенту не ту кровь! Трое детей остались без отца!..».
Количество подписчиков проклятого Юлиана Трианонова росло быстрее, чем количество зараженных коронавирусом. Вчера их было семьдесят две тысячи… И это только подписчики! Но читают его пасквили не только они… И хуже всего, что их читают в департаменте и министерстве. Директор департамента Соловей вчера пошутил на совещании: «Валерий Николаевич может не отчитываться, я и так в курсе, Фейсбук читаю». Валерий Николаевич попробовал отшутиться: «Я в Фейсбуке всего не пишу», но тут же получил щелок в нос, в переносном смысле, конечно. «А не вас имел в виду, а вашего Трианонова», ответил Соловей и все присутствующие ехидно заулыбались.
После того, как знакомый майор, занимавшийся преступлениями в сфере информационных технологий, объяснил, что по закону «прижать» Трианонова не удастся, ибо его пасквили не попадают ни под одну из статей кодекса, Валерий Николаевич решил найти гадину самостоятельно. То есть, не совсем самостоятельно, а с помощью какого-нибудь компьютерного гения, умеющего читать виртуальные следы. По наводке знакомых гений отыскался быстро. За три часа работы содрал три штуки баксов (ну у них и тарифы!), однако же распутал зашифрованный след. Оказалось, что Трианонов отправляет свои пасквили из одного мюнхенского отеля.
Из мюнхенского отеля – вот кто бы мог подумать?
Валерий Николаевич посулил гению втрое против прежнего за то, чтобы тот нашел обратный след, тянущийся из отеля в Москву. Должны же быть какие-то технические возможности, ведь в фильмах постоянно говорят о том, что любое действие оставляет след во Всемирной Паутине. Однако честный юноша объяснил, что это бессмысленно. Тот, кто так страхуется, не будет слать письма из Москвы прямиком в отель, потому что осторожные люди глупых поступков не совершают.
– Письма отправляются не в отель, и вообще не на устройство, подключенное к сети отеля, а куда-то в другое место. Была бы это какая-нибудь маленькая деревенька в горах, еще можно было бы попытаться. Но Мюнхен – огромный город. Жизни на него не хватит.
– Почему именно в горах? – спросил Валерий Николаевич, всегда вникавший в мелкие детали.
– В смысле – изолированная, труднодоступная, – пояснил гений. – Чтобы знать наверняка или хотя бы с уверенностью предполагать, что отправитель не приехал из какого-то другого населенного пункта.
Если бы дело происходило в обычное время, то Валерий Николаевич мог бы и частного детектива в Мюнхен отправить, благо средства, нажитые праведным и неправедным образом, позволяли ему такое «удовольствие». Но сейчас, когда границы закрыты… Эх, да что тут говорить!
Проблемы поодиночке не приходят. Сегодня утром, когда Валерий Николаевич сел в машину, чтобы ехать на работу, ему позвонил знакомый журналист из «Московского сплетника». Позавчера какого-то родственника этого журналиста, не то свекра его сестры, не то брата его матери, госпитализировали в первое реанимационное отделение. Журналист звонил, волновался, просил «обратить внимание».
Знакомство было случайным, да и сам журналист был не из известных, но Валерий Николаевич предпочитал дружить со всеми представителями второй древнейшей профессии, независимо от их рангов и мест работы. Как говорила бабушка Анна Васильевна: «мал комарик, да кусач». Любой журналюга может испортить человеку репутацию, особенно если он работает в такой скандальной газете, как «Московский сплетник». Поэтому Валерий Николаевич справился о пациенте Громове, перезвонил журналисту, успокоил и благополучно забыл об этом.
– Валерий Николаевич! – вибрировал в телефоне взволнованный голос. – Тут такое случилось… Сестра и все ее домашние просто в шоке!
– Соболезную! – сочувственно произнес Валерий Николаевич. – Держитесь!
Поздравлять он любил многословно, потому что кашу маслом не испортишь, а соболезнования выражал скупо, чтобы не провоцировать ненужных истерик. Да и на работу пора уже было ехать. Опаздывать Валерий Николаевич не любил, а опаздывающих просто ненавидел.
– Что? – голос вдруг стал тихим. – Уже?.. Вы это серьезно?.. Когда?..
– Я не знаю! – немного раздраженно ответил Валерий Николаевич. – Я еще не успел доехать до работы, а вчера после обеда уехал в департамент и пробыл там допоздна.
«Да что это я ему объясняю? – подумал он, раздражаясь все сильнее. – Как будто оправдываюсь! Перед кем? Да ну его к…».
– Простите, но мне сейчас некогда, – тоном, не допускающим возражений, сказал он. – Я очень спешу.
– Одну минуточку! – голос снова завибрировал. – Вопрос жизни и смерти! Сестра боится обращаться в полицию… Впрочем, если вы говорите, что Михаил Петрович умер, то…
Упоминание о полиции переключило Валерия Николаевича с режима «я очень спешу» в режим «я вас внимательно слушаю».
Оказалось, что вчера вечером на домашний телефонный номер Михаила Петровича позвонил мужчина, который представился врачом первого реанимационного отделения, но фамилию свою не назвал. Врач сообщил, что состояние у пациента Громова тяжелое и он подключен к аппарату искусственной вентиляции легких. Однако аппаратов сейчас гораздо меньше, чем нуждающихся, а лет пациенту Громову семьдесят пять, так что в любой момент заведующий отделением может распорядиться отключить Громова от аппарата для того, подключить к нему кого-то помоложе и с лучшими перспективами. Особая инструкция Минздрава разрешает такое. Но если до восьми часов утра родственники положат в указанное им место семьдесят тысяч рублей, Михаил Петрович будет пребывать «на аппарате» столько, сколько потребуется по его состоянию. Время пошло…
– Детский сад какой-то! – взахлеб тараторил собеседник. – И место закладки указали странное, будто в плохом детективе – урна на школьном стадионе. Но сестра склонна была поверить. Больница на особом режиме, к врачам реанимации доступа нет, передать деньги можно только так! Я уговорил ее подождать, пока не свяжусь с вами, но вы со вчерашнего вечера были недоступны…
Как и положено главному врачу крупной больницы, Валерий Николаевич имел два мобильных телефона – общий и для узкого круга. Общий он выключил вчера еще перед началом совещания в департаменте, а включил сегодня утром, когда спускался в лифте в подземный гараж.
– Вы можете помочь?! Если, конечно, Михаил Петрович еще жив?
– Разумеется! – заверил Валерий Николаевич. – Вы можете быть совершенно спокойны, даю вам слово. Я сейчас же позвоню в больницу, узнаю о состоянии вашего родственника, отдам необходимые распоряжения и сразу же перезвоню вам, договорились? С полицией пока погодите. Это явная афера, к которой наши врачи не имеют никакого отношения, я в этом уверен. А оперативники будут трепать нервы мне и моим сотрудникам, отвлекать нас от работы в такое сложное время…
– О том, что Михаила Петровича госпитализировали, знали только близкие, – сказал собеседник. – Ну, может кто-то из соседей видел, как его в машину грузили, но откуда они могли узнать номер больницы и номер отделения? Сестра у меня не очень общительная, а муж ее – тем более, он в службе исполнения наказаний работает, там все – молчуны…
«Господи! – обреченно подумал Валерий Николаевич. – Ну почему эти негодяи не попытались развести какую-нибудь семью попроще, а выбрали родственника журналиста и папашу сотрудника ФСИН? И почему это должно было произойти именно в моей больнице?»
Пациент Громов оказался жив и к аппарату искусственной вентиляции легких его вообще не подключали. Валерий Николаевич обрадовал журналиста, заодно объяснив ему, что аппаратуры в больнице много, никакого дефицита нет, а особой инструкции Минздрава тоже не существует, выдумки это. Вопрос надо было решить окончательно и насовсем, поэтому Валерий Николаевич пригласил журналиста к себе, чтобы спокойно поговорить про родственника и вообще пообщаться.
Журналист, газетная душа, заодно захотел взять интервью. Да без проблем, всегда рады. Договорились на три часа дня. До встречи с журналистом Валерий Николаевич собирался переговорить с заведующим первой реанимацией Даниловым, разузнать у него о Громове и дать ценные указания. Пусть он побеседует с каждым из врачей с глазу на глаз и предупредит, что повторная подобная выходка добром не закончится. Мо̀лодцы с Петровки найдут «шалунов» и обеспечат каждому изоляцию лет этак на пять, если не на семь. Если же и сам Данилов решил поиграть в такие игры, то тем лучше – получит предупреждение из первых, как говорится, уст. Нет, какие же все-таки придурки! Положите деньги в урну на школьном стадионе! Да этот стадион засадами окружить можно запросто. Впрочем, расчет у них был на то, что родственники пациента в полицию не обратятся, но как можно быть уверенным в этом, не зная обстановки в данной конкретной семье?
Взять, хотя бы, самого Валерия Николаевича. Ради своего добрейшего и суперполезного тестя он бы никаких денег не пожалел бы, ибо это был тот самый случай, когда любые вложения окупались с лихвой, да и человек был приятный. Но за свою тещу Нину Семеновну, эту старую суку, он бы и копейки не заплатил – пусть подыхает поскорее. Судьба зла – милый тесть давно уже умер, а теща-ведьма жива-здорова и каждый день сношает по телефону мозги своей дочери, объясняя ей, какую великую ошибку она совершила, выйдя замуж за «безродную шваль». Сама, можно подумать, княгиня Белосельская-Белозерская, дочь сапожника.
Неладно начавшийся день так же неладно и продолжался. Приехав в больницу, Валерий Николаевич выслушал короткий рапорт начмеда Ольги Никитичны и попросил секретаршу Катерину срочно вызвать к нему заведующего первым реанимационным отделением.
Через четверть часа Катерина вошла в кабинет и доложила, что доктор Данилов отказался идти к главному врачу под тем предлогом, что ему нужно осматривать пациентов.
– Я не могла ему дозвониться и передала информацию старшей сестре Гайнулиной, – лепетала Катерина, – а она не смогла эту информацию правильно донести…
Валерию Николаевичу нравилось в Катерине все, начиная с ее трепета перед обожаемым начальником (ах, только бы не разочаровать его!) и заканчивая перманентной готовностью к скоротечным сексуальным контактам в рабочее время, которые никогда не сопровождались намеками на что-то более серьезное. За это Катерине можно было простить некоторую небрежность в работе и отсутствие эталонных внешних данных. Личико скуластое, глаза узковаты, челюсти слегка выступают вперед и фигура плоская, но с лица, как говорится, воду не пить, а фигура при скоротечных контактах не так уж и важна. И вообще, в неглавных вопросах Валерий Николаевич придерживался мудрого принципа: «используй то, что под рукою и не ищи себе другого».
– Ничего, ничего, – ответил Валерий Николаевич, старательно подавляя раздражение. – Пациенты важнее всего и это не обсуждается. Позвони Владимиру Александровичу и попроси его зайти, когда он закончит срочные дела.
Когда подчиненные отказываются повиноваться, выражать недовольство нельзя, это Валерий Николаевич усвоил накрепко в самом начале своей профессиональной деятельности. Надо сделать вид, что все правильно, а затем тихо-четко избавиться от строптивого сотрудника. От Данилова же и избавляться не требовалось. Как только вся эта коронавирусная свистопляска завершится, Данилов вернется на свою кафедру, ради которой отказался от какого-то там поста в Минздраве. Странный, конечно, мужик. После должности директора департамента здравоохранения Севастополя, между прочим – города федерального значения, равного по статусу Москве и Питеру, вернулся в кафедральные ассистенты. Не иначе как предложенная реальность не оправдала ожиданий. Или же это какая-то многоходовочка, смысл которой так сразу не понять. Иной раз многоходовочки бывают очень запутанными…
В свое время, лет этак двадцать назад, Валерию Николаевичу, только что приехавшему в Москву, рассказали анекдот из жизни о чуваке, который имея высшее образование по специальности «технология питания» и определенный стаж работы, вдруг в возрасте Христа пошел учиться на фельдшера. Валерий Николаевич тогда поудивлялся и забыл анекдот. Вспомнил его через пятнадцать лет, когда главный врач станции скорой помощи на банкете по случаю Дня медика, поделился с окружающими радостью – наконец-то, мол, избавился от язвы-фельдшера, который донимал меня многие годы. Представляете – от своей первой профессии, весьма, надо сказать, хлебной, отказался, выучился на фельдшера, устроился на скорую… И все ради чего? Ради того, чтобы независимый профсоюз организовать и кровь мою пить литрами. Валерий Николаевич сразу же вспомнил давнишний анекдот и восхитился красотой игры – ну надо же! Ему всегда нравились такие хитрованские выверты.
Звонить заведующему с требованием срочной явки пред начальственные очи было бы неразумно и бесполезно. Ответит, что занят, и нанесет тем самым дополнительный ущерб репутации главного врача. Одно дело – отказать старшей сестре, которая передает распоряжение, полученное от секретарши, и совсем другое сказать «нет!» лично главному врачу. А потом, чего доброго, положит трубку и скажет сотрудникам: «Что-то наш главный совсем сбрендил, работать не дает». Нельзя такого допускать, пусть уж приходит, как сможет и пусть с ним общается Катерина. А мы все запомним. Память у Валерия Николаевича была замечательная. Он помнил все, кроме того, что хотел поскорее забыть.
Согласно вселенскому по закону подлости, заведующего задержали какие-то дела, и явился он уже после ухода журналиста. Ничего страшного, информацию о пациенте Громове Катерина получила от старшего реаниматолога смены, а во время интервью Данилов бы только мешал. Неприятный человек, хотя специалист отличный и организатор замечательный, о таком заведующем реанимационным отделением можно только мечтать.
На досуге Валерий Николаевич любил поразмышлять о том, что по какому-то странному правилу, установленному непонятно кем, хорошие специалисты чаще всего бывают неприятными в общении людьми, а приятные в общении люди оказываются хреновыми специалистами. Взять того же Данилова – сухарь и бука, недаром же его Трианонов Железным Дровосеком прозвал. А вот Катерина вся из себя милая-премилая и отзывчиво-покладистая, но при этом дура-дурой. На шее амулет носит, предохраняющий от заражения коронавирусом – мешочек с какой-то травой и не снимает его даже во время любовных забав. И это выпускница биофака МГУ! Куда катится этот мир?
– Вот вы не пришли утром, а дело было очень важное, – ласково попенял строптивцу Валерий Николаевич, а затем вывалил на него свежие новости, слегка их при этом приукрасив – пусть знает, как главный врач его от неприятностей спасал.
Дав Данилову немного времени на осмысление информации, Валерий Николаевич спросил:
– И что вы собираетесь делать?
Ожидался ответ «не знаю», после которого Валерий Николаевич велел бы переговорить по отдельности с каждым сотрудником и строго-настрого предупредить, чтобы ничего подобного больше не было. Иначе – дорога дальняя, казенный дом. Но вместо этого неприятный человек сказал:
– Это кто-то посторонний, имеющий доступ к информации о госпитализации пациентов, но не знающий о их текущем состоянии. Я собирался перевести Громова в отделение еще вчера и отложил перевод только из-за того, что были свободные койки, а ему, все-таки, семьдесят пять лет. Но решение это я принял уже после того, как был написан переводной эпикриз и взято место во втором отделении. Перед уходом из отделения в районе трех часов, я распорядился задержать Громова до восьми, до моего возвращения… Вы улавливаете, к чему я клоню?
– Улавливаю, – кивнул Валерий Николаевич. – Окончательное решение было принято вечером, примерно в то же время, когда был сделан звонок с требованием денег. Но звонили явно не из отделения…
– Однозначно, – подтвердил Данилов. – К тому же, в полусмену «двадцать – два» у нас, кроме меня, работало только двое мужчин, которые явно ничем подобным заниматься не стали бы…
– Кто именно? – быстро спросил главный врач.
– Доцент Стахович и доктор Жаврид.
– Соглашусь, пожалуй.
Стахович, доцент кафедры факультетской хирургии и ведущий абдоминальный хирург больницы, никогда бы не опустился до столь гнусного вымогательства, в этом Валерий Николаевич был уверен на сто процентов. У Стаховича были свои источники доходов и жена, владевшая сетью салонов красоты. Станет такой человек заниматься явной уголовщиной? Да никогда в жизни. А у реаниматолога Жаврида имелся выраженный дефект речи – он одновременно заикался и картавил. С непривычки трудно было понять, что он говорит, особенно при телефонном общении.
– Звонить домой пациенту, которого уже перевели или вот-вот переведут в отделение неразумно, ведь родственники обычно узнают об этом быстро, – продолжил Данилов. – Или пошлют куда подальше, или в полицию сообщат… Кстати говоря, если утечка сведений от родственников исключена, то надо трясти приемное отделение или отдел госпитализации. Интересно, а по другим стационарам такие звонки были? Если – да, то приемное можно отбросить…
– Ну вы прямо Эркюль Пуаро, – поддел главный врач.
– Можно подумать, что только он один умел рассуждать логически, – парировал Данилов.
«Вот и нашел бы Трианонова с помощью своей логики», неприязненно подумал Валерий Николаевич, но озвучивать свою мысль не стал, прекрасно зная, что собеседник ответит на это какой-нибудь резкостью в стиле «делать мне больше нечего».
Юлиан Трианонов
** апреля 2020 года.
«В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань»
А. С. Пушкин, поэма «Полтава».
«Доброго вам времени суток, кукусики мои драгоценные!
Видели ли вы в натуре, как Давид побеждает Голиафа? Сомневаюсь, ибо дело было очень давно… А вот я, представьте себе, видел, не далее, как сегодня.
Но сначала нужно объяснить, как в военно-коронавирусное время устроены реанимационные отделения в передовых стационарах (слово «передовые» означает «те, которые находятся на передовой», а не «самые продвинутые»).
А устроены они следующим образом.
На условном Олимпе, то есть над всеми, находится заведующий отделением, который отличается от Зевса-громовержца, властителя истинного Олимпа, тем, что молнии обычно мечут в него. Впрочем, так было всегда и везде. Нет в медицине креста тяжелее, чем заведование отделением. Особенно – реанимационным, особенно – в особых условиях.
Каждую смену возглавляет старший реаниматолог, который отвечает за все, что происходит в его дежурство и принимает ключевые решения. Помимо старшего реаниматолога в смену должны работать еще три врача-реаниматолога, правда, это в лучшем случае. Бывает, что вместо трех выходит на работу один – кто-то болеет, а кем-то заткнули дыру в другом реанимационном отделении. Тогда заведующему приходится работать не только за себя, но и за недостающего врача. Железный Дровосек сносит это стоически, ни словом, ни жестом не показывая, как его все задолбало. Мамочка время от времени горько вздыхает и жалеет вслух о том, что она не пошла учиться в консерваторию. А Карапуз говорит всякие разные нецензурные слова (он у нас вообще считается первым матерщинником).
Реанимационные отделения при перепрофилировании больницы «на корону» развернули большие – каждое на двадцать четыре койки плюс четыре резервных, которые в больничной статистике не учитываются, но могут быть задействованы в случае перегрузки. Ясный пень, что три или четыре реаниматолога не потянут двадцать четыре реанимационные койки, на которых лежат по-настоящему тяжелые пациенты с новой, неизученной патологией, чреватой всяческими сюрпризами. При обострении ситуации часть пациентов рискует остаться без врачебного внимания, а этого в реанимации допускать нельзя. Опять же, помимо «настоящей» реанимационной деятельности, врачам приходится выполнять много другой работы, начиная с ведения медицинской документации и заканчивая онлайн-консультациями в других отделениях.
Хорошо бы, конечно, иметь в смену восемь квалифицированных реаниматологов, да только откуда их взять? Потребность резко возросла, а предложение осталось прежним. Поэтому четыре врачебные ставки в каждую смену «заткнулись всяким г…ом», как выражается доктор Чтоб Все Сдохли, то есть – приданными врачами самых разных специальностей и самого разного уровня, от ординаторов до профессоров.
Легко ли профессору или доценту, работать условным «мальчиком на побегушках» наравне с ординаторами, которым он еще в прошлом или позапрошлом году читал лекции? Разумеется – нелегко. Легко ли человеку, многого добившемуся в своей профессии, заполнять истории болезни и обходить пациентов для списывания показаний с мониторов? А ведь временами «старшие» коллеги нет-нет, да подпустят шпильку – ну как вам наша настоящая врачебная работа? Или с ехидной усмешкой предложат подключичный катетер поставить, а для этого относительно простого действия надо набитую руку иметь. Короче говоря, много ума и терпения нужно ферзю или ладье для того, чтобы отбыть свое в пешках, не создавая при этом проблем ни себе, ни окружающим.
Но вот у «приданного» доцента Фон Барона не было ни ума, ни терпения. И навыка в постановке подключичных катетеров тоже не было. А еще не было желания обращаться за помощью к старшему реаниматологу, потому что это означало потерю престижа и несмываемый позор на благородные доцентовы седины.
Вообразите, кукусики мои несравненные, такую картину. Навис Фон Барон над пациентом, аки коршун над кроликом, весь трясется от усердия, а дело не ладится. И тут мимо проходит ординатор первого года Шприц, салага, можно сказать, который пару лет назад трепетал перед Фон Бароном на экзамене. И что делает салага? Отодвигает плечом уважаемого человека, в секунду мгновенную ставит катетер (навострился, поганец) и небрежно так роняет: «Обращайтесь, если что, Барон Батькович». И это на глазах у постовой медсестры, главной сплетницы Двух Крендельков, которую главная медсестра прозвала «Нашим Радио». Разумеется, с Фон Бароном случилась истерика, принявшая вид гипертонического криза. Он досрочно покинул Зону и обратился за помощью к доктору, которого посадили возле выхода для оказания помощи чересчур нежным сотрудникам. После оказания медицинской помощи наивный Фон Барон попытался искать сочувствия у Железного Дровосека. И в самом деле, негоже салаге-ординатору доцента плечом двигать без каких-либо «простите пожалуйста, могу ли я вам помочь?». Но искать сочувствия у Железного Дровосека, это все равно что пытаться узнать мое настоящее имя (если кто не в курсе, то Юлиан Трианонов – это псевдоним). «Я считаю, что методикой катетеризации центральных вен должен владеть каждый уважающий себя врач», – сказал Железный Дровосек и на этом инцидент был исперчен.[2]Обращение Фон Барона к Минотавру не помогло. Минотавр мудро предпочел не снисходить до подобных мелочей.
Ну нельзя же, в самом деле, сводить в одной упряжке доцентов с ординаторами! Кто это придумал, тому незачет. Доцентов с профессорами нужно назначать помощниками главных врачей и прочих руководителей, а не ставить приданными врачами в реанимационные отделения. Почему никто не заботится о руководителях? Им же тоже сейчас трудно приходится.
С вами был я, ваш светоч, луч справедливости в мире мрака.
До новых встреч!».