Сдача первого дежурства оказалась такой же «необычной», как и его прием. Началось с того, что доктор Половникова, которая должна была сменять Данилова, не явилась вовремя, и Роман Константинович отправился на утреннюю конференцию в одиночестве, оставив Данилова в отделении наблюдать за пациентами.
– Если что – так я и задержаться могу, – сказал Данилов. – Хоть на вторые сутки.
– «Дыры» я обычно затыкаю собой, – ответил начальник отделения. – Вот расширимся, народу побольше наберем, будет легче с заменами.
– С другой стороны, «дыр» прибавится.
– Это да, «дыр» прибавится, – согласился Роман Константинович и ушел «докладываться».
Данилов прошелся по отделению, убедился, что все пациенты подключены к мониторам и все мониторы работают как положено, и ушел в ординаторскую, чтобы взбодриться крепким кофе. Ночь выдалась хлопотная, суетливая. Один приезд «Скорой помощи», один перевод из отделения, кое-что по мелочи – не до кофе, короче говоря, было.
От таинства (а что такое – первая утренняя «дежурная» чашка кофе, как не таинство?) Данилова отвлек нарастающий дробный топот в коридоре – кто-то бежал к ординаторской. В реанимацию просто так не прибегают, скорее всего – привезли из отделения очередного «ухудшившегося» больного. Данилов отставил чашку и выскочил в коридор, где в него сразу же врезалось тело в белом халате. Хоть и с трудом, но Данилов устоял на ногах, заодно и тело поддержал, чтобы не упало.
– Извините, я так торопилась!
Тело оказалось невысокой, субтильной, коротко стриженной блондинкой бальзаковского возраста. «Такая хрупкая, а неслась прямо как снаряд, чуть в стенку не впечатала», – подумал Данилов.
– Вы – новый врач, так? Даниил Владимирович? А я – Галина Леонидовна! – Левой рукой женщина поправила сползавший с плеча ремешок сумки, а правую протянула Данилову.
Ее руки выбивались из общего образа – широкие ладони, пальцы короткие и совсем не хрупкие.
– Очень приятно, – Данилов осуществил рукопожатие осторожно, вполсилы, – только я – Владимир Александрович.
– А Рома сказал – Даниил…
– Это фамилия моя Данилов.
– Значит, я все перепутала, извините. Моя фамилия – Половникова, и не вздумайте по примеру наших остряков называть меня Полковниковой, я на это очень плохо реагирую. При любых обстоятельствах, потому что достали.
– Не вздумаю, – пообещал Данилов.
– Я так понимаю, что Рома еще не вернулся? – Половникова поставила сумку на стол, чуть ли не вплотную к даниловской чашке с кофе, а сама села на диван, закинула ногу на ногу и обхватила колено руками.
– Если вы имеете в виду начальника, то он еще на конференции. – Данилов сел на стул, взял чашку и сделал глоток, радуясь тому, что кофе не успел сильно остыть.
– Что – разве есть другой Рома? – удивилась Половникова.
– Хотите кофе? – спохватился Данилов.
– Нет, спасибо, – отказалась Половникова. – Тем более что растворимый кофе я не пью.
Данилов тоже предпочитал натуральный кофе, сваренный в джезве, но для варки такого кофе на работе не было ни условий, ни времени. Так что Половникова могла бы и воздержаться от уточнений. Ишь ты, дочь камергера, натуральный кофе ей подавай! Может, еще и лимончик нарезать? Тоненько так, на серебряном блюдечке?
– Мне бы отдышаться – бежала как ошпаренная, чуть ногу не подвернула. Представляете – на нашем перекрестке убрали левый поворот, теперь приходится пилить до следующего светофора, там разворачиваться, возвращаться в дикой пробке обратно и поворачивать направо! Как вам это нравится?
– Никак, – улыбнулся Данилов, – я на метро езжу.
– Что – не накопили еще на машину? – прищурилась Половникова. – Странно, вы же далеко не мальчик…
Никак не ожидавший подобной бесцеремонности Данилов едва не поперхнулся последним глотком кофе.
– Я, собственно, никогда на нее и не копил, – ответил он. – Не видел необходимости.
– Как это – не видели необходимости? А статус? – Половникова тряхнула головой. – Имидж, так сказать, состоявшегося мужика?
Избитый и заезженный психологический прием – задать человеку дурацкий вопрос, ответ на который будет звучать как оправдание, а затем попытаться загнать в угол при помощи еще более дурацких вопросов.
– Вы хотите продать мне вашу машину? – парировал Данилов.
– Нет, почему вы так решили? – удивилась Половникова. – Разве о моей машине речь?
– Раз у меня нет машины, то речь могла идти только о вашей. – Данилов намеренно сбил ее с толку не совсем логичным ответом, надеясь, что на этом вопросы прекратятся.
Зря надеялся – после недлинной паузы, явно потраченной на обдумывание ответа, Половникова задала новый вопрос. Столь же неожиданный.
– Владимир Александрович, разрешите узнать, а вы женаты?
Данилов молча кивнул. Ему встречались такие люди, которые сразу же после знакомства норовят выпытать всю подноготную. Ничего удивительного – гипертрофированное любопытство плюс недостаток воспитания. Комплекс «хочу все знать».
– Что-то я обручального кольца у вас не вижу…
У самой Половниковой обручальное кольцо было знатным – массивное, тяжелое, чуть ли не в два сантиметра толщиной.
Объяснять, что, по его мнению, на дежурстве в реанимации обручальное кольцо только мешает, Данилов не стал.
– А жена ваша следит за собой? – не унималась Половникова. – Она как вообще у вас, ухоженная?
«Ни хрена себе вопросы! – удивился Данилов. – Пора гасить».
– Вы хотите меня соблазнить и для этого интересуетесь, насколько хороша моя жена?
– Вот не надо со мной так. – Тон Половниковой стал угрожающим. – Не надо оскорблять!
– Разве я так плох, что меня и соблазнять не хочется? – гнул свою линию Данилов. – Хоть я и, как вы уже заметили, не мальчик, но тем не менее…
– Половникова, ну сколько же можно опаздывать! – Роман Константинович вернулся с конференции не в самом лучшем расположении духа. – Что мне с тобой сделать, чтобы ты прекратила опаздывать?
– Убей меня нежно! – не меняя позы, проворковала Половникова. – Я же не виновата!
– А кто виноват?
– Тот умник, который убрал левый поворот с нашего перекрестка. Кстати, нельзя ли узнать, кто это такой, и внести его имя в черный список?
– Галя, не валяй дурака! Поворот убрали в ноябре, на дворе – апрель, пора бы и привыкнуть!
– Ну как что, так сразу Галя! – умело копируя сельский украинский говор, изобразила возмущение Половникова. – А если я никак не привыкну, тогда что? Было бы о чем говорить – я опоздала на каких-то десять минут! Так я отдам эти несчастные десять минут. Владимир Александрович, когда будете сменять меня, можете прийти на пятнадцать минут позже, долг платежом красен, и про проценты забывать нечестно!
– Спасибо, но я не люблю опаздывать. – Данилов встал. – И задерживаться на работе сверх положенного тоже не люблю. Давайте я передам вам больных.
– Давайте! – Половникова тоже встала, подошла к столу и перебрала лежавшие на нем в раскрытой папке истории болезни. – Этого я знаю, эту я принимала, этого тоже знаю, и этого… Владимир Александрович, расскажите мне коротко про Бабаева и Королькова и идите домой.
– Никаких «расскажите мне коротко»! – Роман Константинович взял из папки все истории. – Пойдемте на обход. Что вообще означает «этого я знаю, того я знаю»? У нас реанимация, а не туберкулезная больница, где дневники пишут два раза в неделю! Тебя трое суток в отделении не было, что ты можешь знать про больных?!
– Рома, не свирепствуй, пожалуйста, – попросила Половникова, – тебе не идет. На обход так на обход, мне-то что? Я на дежурстве, это вот Владимир Александрович…
– Если так заботишься о Владимире Александровиче, то приходи его сменять вовремя! – отрезал начальник отделения. – Пошли, хватит болтать!
Обход начальника Данилову понравился. Быстро, четко, все по делу и по уму. Можно долго торчать возле каждого пациента, переливая из пустого в порожнее, из порожнего – в пустое, и так до бесконечности. Некоторые профессора, учившие студента Данилова медицине, могли обсуждать больного по полтора часа, явно гордясь своей дотошностью и обстоятельностью. Уставали студенты, уставали больные, некоторые так просто интересовались, а не желает ли уважаемый профессор убраться из палаты вместе со своей свитой, а то дышать уже нечем. Правильный обход надолго не растягивается – увидели то, что надо увидеть, сказали то, что надо сказать, и пошли дальше. В медицине время – не только деньги, но и нередко чья-то жизнь.
Начинавших «качать права» (а это одно из любимых занятий пациентов реанимационного отделения, находящихся в сознании) Роман Константинович успокаивал на месте. Начальник отделения был невысок, лыс, изрядно лопоух, и только очки в очки в массивной старомодной черной оправе на маленьком носу придавали ему немного солидности. Однако несмотря на свою не очень представительную внешность, Роман Константинович умел внушать и убеждать.
– Я понимаю, что вам скучно лежать без очков, телевизора и свежей прессы. Это действительно не жизнь, а сплошное уныние. Но до завтра придется потерпеть, сегодня вы еще наш, если судить по состоянию.
Или:
– Я понимаю, что сало и сырокопченая колбаса хранятся долго, но в ближайшие дни вам придется обойтись без этих вкусностей. Медсестра совершенно правильно отказалась принимать передачу…
Передачи больным, находящимся в реанимации, это особая тема. Почему-то большинство людей уверены в том, что без усиленного суперкалорийного питания на поправку пойти невозможно. Сало, колбасы-ветчины, шоколад и прочие сладости – все это, конечно вкусно, кому-то даже и полезно, но для пациентов реанимационных отделений не подходит. А родственники прут «вкусные вкусности» сумками и очень обижаются, когда у них не принимают передачи.
Данилов вчера вечером успел выдержать одну «продуктовую атаку». Дочь одного из пациентов, пребывавшего в состоянии «отключки», то есть без сознания, пыталась передать отцу два больших пакета с едой.
– Ну и что, что мой папа без сознания? – тараторила она. – Когда он очнется, то сразу же захочет покушать, что я, своего папу не знаю? А что вы ему дадите? Тертую морковку и больничный суп? Лучше пусть он поест домашней еды, он так любит мою фаршированную курочку! Что значит – вы не берете скоропортящиеся продукты? Где вы видите скоропортящееся? Если вы положите курочку в холодильник… Что, разве у вас нет холодильников? А где вы храните кровь для переливания? Ой, теперь я понимаю, почему у вас такая смертность!
– У нас нет холодильников для хранения продуктов, – успел вставить Данилов.
Разговор происходил в дверях отделения. Любящая дочь пыталась пройти к любимому отцу, а Данилов исполнял роль говорящего шлагбаума, закрытого и до крайности несговорчивого.
– Что значит – у вас нет холодильников для продуктов? Я понимаю, что это реанимация, а не гастроном! Так вы возьмете передачку? Она такая маленькая, что мне даже стыдно…
«Такая маленькая передачка» тянула килограмм на шесть-семь, если не на больше.
– Не возьму, извините! – ответил Данилов и, устав от общения, просто закрыл дверь перед носом у чрезмерно настойчивой дамочки и повернул торчавший в замочной скважине ключ.
Дамочка явно относилась к породе людей, на которых доводы и объяснения не действуют. Она пару раз ткнулась в дверь, но потом все же ушла, убедившись в том, что больше никто с ней разговаривать не станет.
Во время обхода Половникова продемонстрировала еще одно малопривлекательное качество. Она без особого на то повода критиковала назначения других врачей, причем делала это напоказ, предваряя обязательным: «Мне кажется, что лучше и правильнее было бы…» Замечания ее носили второстепенный, если не третьестепенный характер и не могли существенно повлиять на эффективность лечения, но подавались они с таким важным видом, словно речь шла о чем-то архиважном и архинужном. К тому же Данилов заметил, что Половникова выступает только возле тех пациентов, которые находятся в сознании и, следовательно, способны оценить ее, так сказать, профессионализм. Было ясно, что доктор Половникова то ли пытается набрать клиентуру, то ли создает о себе суперпозитивное впечатление, надеясь, что это поможет ей в карьерном росте. Говоря по-простому Половникова «тянула на себя одеяло». Этого Данилов в людях очень не любил и совсем не понимал. То есть понимал, что одеяло тянется корысти ради, но как так можно себя вести, не понимал.
Короче говоря, на Половниковой в плане человеческих и профессиональных взаимоотношений можно было поставить крест. Вдобавок Данилов сделал вывод о том, что Половникова не блещет умом и ей не хватает профессионализма. Была бы умнее – делала бы другие замечания, более толковые. Данилов немного удивился тому, что начальник отделения ни разу не оборвал умничанья Половниковой, но решил, что Роман Константинович попросту привык к ним, не принимает их всерьез и оттого никак не реагирует. А может, у них какие-то особые отношения, кто их знает?
Закончив обход, Роман Константинович сразу же ушел к себе.
– Есть разговор, – сказала Данилову Половникова, указывая глазами на дверь ординаторской.
Слегка заинтригованный Данилов прошел за ней в ординаторскую. Расселись в прежнем порядке – Половникова на диване, Данилов – на стуле.
– Вы напрасно думаете, что мне нужны поклонники… – начала Половникова.
Данилов так не думал, но возражать поленился.
– …поклонники мне не нужны, хватит с меня и Ромы со Славиком. Вообще-то я замужем, мой муж офицер, настоящий.
– Бывают ненастоящие офицеры? – удивился Данилов.
– Еще сколько! – скривилась Половникова. – Это те, кто пороху не нюхал. А вот мой муж прошел все горячие точки, какие только были. Он летчик, подполковник. Но я задержала вас не для того, чтобы похвастаться мужем и поклонниками, а для того, чтобы объясниться, то есть объяснить вам, почему я интересовалась вашей женой. Кстати, а может, у вас еще и дочь есть? Взрослая, не дошкольница?
– Вы собирались объяснить… – напомнил Данилов.
– Собиралась, собиралась. Так вот, мой интерес был вызван не тем, что вы подумали, а желанием предложить вашей жене, и не только ей, умопомрачительную косметику фирмы «Белецца де оро», уполномоченным дилером которой я являюсь. Что вы так на меня смотрите? Да, я подрабатываю где могу, сколько получают военные, вы, наверное, слышали, а у нас дочь-школьница, и вообще, хочется жить хорошо, ни в чем себе не отказывая. Если будет интересно, я могу принести проспекты.
– Навряд ли, – улыбнулся Данилов, – если у вас все, то я, пожалуй, пойду…
– Еще минуточку! Посмотрите на меня! – Половникова задрала подбородок и повертела головой. – Есть у меня на шее морщины?
– Нет.
– А на лице? – Вращения головой повторились при опущенном подбородке. – Ну, хоть одна?
Данилов отрицательно помотал головой.
– Это еще не все, видели бы вы мою грудь! – тоном, в котором гордость мешалась с пафосом, сказала Половникова. – Не грудь, а настоящая песня-сказка! И все благодаря омолаживающим чудодейственым кремам и лосьонам от «Белеццы»!
Казалось, что она сейчас скинет одежды и не только предъявит, как говорится, товар лицом, но и даст потрогать. Данилов посильнее сжал челюсти, чтобы ненароком не сказать нечто такое, что выйдет за рамки светской беседы. В конце концов, с коллегами следует поддерживать если не дружеские, то хотя бы ровные отношения, без конфронтаций. Тем более здесь, в реанимационном отделении, где с коллегами ненадолго встречаешься по утрам во время приема-передачи дежурств. Можно и сделать небольшое усилие над собой – не смеяться над коллегами и не быть с ними чрезмерно резким.
– Вот мне никто не дает больше двадцати двух – двадцати пяти лет, хотя на самом деле мне… малость больше.
Данилов понял, что от него ожидают чего-то вроде: «Ах, да вам больше двадцати не дашь!» – но предпочел промолчать.
– «Белецца де оро» не тратит деньги на рекламу, а вкладывает их в исследования. Известность у этой компании не слишком велика, но репутация в косметологических кругах очень высокая…
– А еще она использует для производства своей продукции только натуральные ингредиенты, среди которых очень много редких, даже уникальных.
– Верно! – улыбнулась Половникова. – А откуда вы знаете? Имели дело с «Белеццей»?
– Нет, с «Белеццей» дела не имел, но сетевой маркетинг – это так предсказуемо. Уникальный товар, нежелание тратиться на рекламу и прочие «трали-вали». Разве я не прав?
– Думайте, что хотите! – поскучнела Половникова. – У меня и без вас клиентов хватает! Товара, бывает, не хватает, а клиенты есть всегда! Я просто хотела сделать вам приятное, как коллеге…
– Спасибо, Галина Леонидовна, – вежливо поблагодарил Данилов, вставая со стула. – Счастливо отдежурить!
Он взял с подоконника свою сумку (шкафов, за исключением небольшого висячего шкафчика для посуды и чая-кофе, в ординаторской не было) и подошел к двери.
– Если нужна будет недорогая мебель – обращайтесь, – сказала Половникова. – У меня есть знакомые ребята из Могилева, привезут в лучшем виде прямо домой и процентов на тридцать дешевле, чем в магазине.
– А антиквариатом вы не занимаетесь? – спросил Данилов.
– Нет, а что?
– Так, ничего, для полноты картины не мешало бы. – Данилов сгладил колкость улыбкой и вышел из ординаторской.
В раздевалку набилась толпа студентов, Данилов, помня по собственному опыту, что студенты переодеваются быстро, решил подождать в коридоре. От нечего делать начал рассматривать стенд с бодрым заголовком «Возвращаем в строй». Каждое отделение, разве что за исключением онкологического и патологоанатомического, было представлено одной-двумя фотографиями. На одной из фотографий Данилов увидел групповой снимок первого реанимационного отделения. В центре стоял, бликуя своей лысиной, Роман Константинович, справа от него – старшая сестра, слева – представительный и надменный Кочерыжкин, из-за плеча которого выглядывала Половникова.
Кроме начальника отделения и Кочерыжкина на снимке присутствовал еще один мужчина, худой, высокий, лысый и очкастый. Он немного походил на Романа Константиновича, но был на голову выше и уши его не смотрели в стороны. Данилов предположил, что это не кто иной, как доктор Чернов, последний из коллег, с которым оставалось познакомиться. Рассмотрев Чернова повнимательнее, Данилов не нашел в его внешности ничего отталкивающего или не располагающего. Обычный мужчина, на вид – сверстник или немного старше. «Ну, хоть этот должен оказаться нормальным человеком, – понадеялся Данилов, – а то совсем труба, не с кем пообщаться! Индюк и барыга-спекулянт, ничего себе коллеги. Бедняга начальник, трудно ему, наверное, руководить такими перцами».
Студенты ушли, можно было идти переодеваться, а Данилов все занимался «прикладной физиогномикой», пытаясь убедить себя в том, что знакомство с доктором Черновым его не разочарует.
По большому счету Данилову было все равно, но все же, когда тебя окружают хорошие люди, работать приятнее. Опять же, хотя бы один из коллег-докторов должен быть нормальным хорошим человеком. Мало ли что потребуется – дежурствами поменяться, совета спросить или, к примеру, обсудить какой-нибудь интересный случай. И пациентов, с которыми возился целые сутки, хочется передавать в надежные руки хорошего человека и настоящего профессионала.
Вспомнив, как выпендривалась во время обхода Половникова, Данилов негромко выругался и пошел переодеваться. Самое неприятное, когда ты вымотался на сутках, где угодно, хоть на «скорой», хоть в реанимации, хоть в приемном покое, – это возвращение домой. Во время работы раскисать некогда, а стоит только переодеться и выйти на улицу, как наваливается усталость и хочется спать. Минуты растягиваются в часы, и кажется, что ты никогда не доедешь до дома. А вот если устал не очень, то можно прогуляться, зайти куда-нибудь, чтобы неторопливо выпить кофе, съесть что-то вкусное и неторопливо думать о делах зная, что впереди куча свободного времени. Это так важно – знать, что время сейчас принадлежит тебе и ты можешь неторопливо и щедро им распоряжаться… До тех пор, пока не наступит пора бежать сломя голову или просто идти на следующее дежурство.
Все проходит, и это пройдет. И хорошо, что все проходит, ведь смена впечатлений уберегает от скуки. А самое главное в жизни – это не заскучать.