Николаев проспал почти до обеда. Редкую ночь удается спокойно поспать, а тут шутка ли – заслуженный, едва ли не зубами выцарапанный выходной. Тут уж сам бог велел отоспаться.
Он выпростал руку из-под одеяла, нашарил в изголовье будильник и, бросив взгляд на стрелки, удовлетворенно заулыбался. Ребята сейчас, должно быть, трудятся на полную катушку, благо все в сборе, а он полеживает себе и горя не знает.
Солнце заливало его однокомнатную квартирку, скрадывая скудность меблировки. В его лучах плясала пыль, скопившаяся в углах.
Николаев огляделся вокруг и не без раздражения отметил, что женской руки в доме все же не хватает. Вон и обои потрескались под потолком, и окна давно не мыты. А о горах грязной посуды в кухне и кучах белья в ванной и вспоминать не хочется.
Он на минуту зажмурился, представив, как хлопочет около него миловидная блондиночка в клетчатом передничке, смахивая несуществующую пыль с мебели или подавая на стол вкусные блюда. Но почти тут же, брезгливо сморщившись, прогнал от себя это видение.
Во-первых, он никогда не появлялся дома к обеду. Совсем не близко располагалось его родное учреждение.
А во-вторых… А во-вторых, образ заботливой белокурой супруги тотчас исчез под напором другого, более колоритного.
Та, другая женщина не прыгала вокруг него, пытаясь угодить. Не мельтешила перед глазами с пылесосом и кастрюлями. Она сидела напротив и просто смотрела на него. И было в этом взгляде все, о чем только может мечтать мужчина: и любовь, и нежность, и страсть, и желание.
– Она никогда не смотрела на меня так, – с горечью прошептал Роман. – И вряд ли посмотрит…
В том чувстве, которое, продираясь изнутри, пыталось вырваться наружу, Николаев боялся признаться даже самому себе. Он плевался, когда в его присутствии о ней заговаривали сотрудники, пытался сквернословить в ее адрес и сыпать насмешками, но факт оставался фактом – не думать о ней он не мог. И самое главное: чем больше он о ней думал, тем хуже ему становилось.
А все дело было в том, что за всю свою жизнь, за все свои тридцать восемь лет, Николаев никогда не влюблялся. Нет, конечно же, у мужчины с такой броской внешностью были женщины. Много женщин… Но в его сердце и мыслях поселиться не смогла ни одна из них. Работа, работа и еще раз работа. Она была его матерью, женой и любовницей. Ей он посвящал и зимние вечера, и летние ночи, походя срывая торопливые ласки безликой вереницы несостоявшихся жен и подруг. Это ей он писал послание за посланием вместо романтических стихов и признаний в любви, преумножая тома дел и протоколов дознаний на полках. И это его устраивало! Он был почти счастлив. Нет, конечно же, случалось, что царапнет что-то где-то, когда слушал восторженные речи коллег по работе о первых молочных зубах и первых робких шагах первенцев, но все это было так мимолетно, так малоощутимо, что Роман почти тут же забывал об этом.
Но вот сейчас… Сейчас его зацепило, и зацепило крепко. Удивительно, но исчезло куда-то и идолопоклонение работе. То, без чего он раньше не представлял себе существования, вдруг отошло на второй план и сделалось менее значимым в сравнении с этим чувством. Он бы, может, и справился со всем этим, если бы не мать…
Пару недель назад, усадив его против себя в своем крошечном будуаре, расположенном за их с отцом спальней, она провела морщинистой рукой по его волосам и тихо промолвила:
– Ромочка, что с тобой, детка? Не тревожь ты материнское сердце, расскажи.
– Мать, да ты чего? – опешил он от неожиданности и попытался встать со своего места.
– Не уходи, прошу тебя, – она встревоженно смотрела ему в лицо. – Ты так редко бываешь у нас, но мы не обижаемся. Ты очень взрослый. У тебя такая работа. Каждый твой визит к нам – это праздник.
– Ма, да я знаю. – Роман почувствовал неловкость. – Ты наготовила всего…
– Я сейчас не об этом, – мягко перебила она его.
– А о чем?
– С тобой что-то происходит… И не смей отрицать! Материнское сердце чувствует. – Увидев, что смутила сына, она попыталась пошутить: – К тому же твоя мать имеет в трех поколениях цыганок-колдуний, а нас, как известно, обмануть непросто. У тебя неприятности по службе?
– Нет. Там все в порядке. – И чтобы окончательно развеять ее опасения, приложил руку к груди. – Клянусь, ма! На работе все в порядке.
– Тогда это женщина! – обрадованно выдохнула она. – Я это поняла, едва ты вошел.
– Что ты поняла? – Роману сделалось совсем нехорошо – если его чувства так отчетливо видны окружающим, то какой он, к черту, сыщик…