Еще в раннем детстве я полюбил это чувство…С годами оно превращалось во что-то большее, чем страсть или даже жажда. Я убегал, прятался и молчал, как будто специально обрекая себя на одиночество. Только я, никого вокруг, и тишина. Она, словно густой, теплый туман, окутывала все вокруг. Это «все» куда-то пропадало, проваливалось… Пожалуй, неважно, где оно сейчас, то, детское, неуклюжее, но честное и настоящее. Да, пожалуй, самое сложное – простить себя. Других прощать легче (они сразу же обо всем забывают), а я помню. Наверное, эта тишина и нужна, чтобы забыть. Когда кто-нибудь рядом, он напоминает, что здесь,
в этой маленькой комнате, кроме столика, дивана, книжных полок, набитых до потолка чьими-то бессмертными творениями, телевизора и дурацкой картинки на стене, еще есть ты… А иногда хочется не помнить об этом. Вдруг резкий щелчок откуда-то сверху сбил меня с мысли, и я начал засыпать. Опять это блаженство: щекочущие мурашки пробегают по равнинным гладям и откосам тела, и долгий, не моргающий взгляд в пустоту… Покой.
«Нет, пожалуйста, только не сейчас!» – подумал я и проснулся. Хорошо, что была еще ночь (не люблю просыпаться в уже с утра испорченном дне). Наверное, это дождь разбудил меня. Большие капли ударялись о стекла. Не зная этого звука, я подумал бы, что карабкается соседская кошка по водосточной трубе, или суетливый голубь прогуливается туда-сюда по жестяному карнизу.
«Льет, как из ведра, – подумал я. – Или по меньшей мере с десяток голубей и кошек». Пожалуй, дождь единственный, кого я могу слушать часами. Это тоже очень сложно – слушать. Люди так скучны, однообразны и предсказуемы, порой их видно насквозь, будто они из воды. А с дождем не так: он всегда такой же, как обычно, но разный. Не знаю, кто придумал, что дождь наводит скуку, страх или грусть. Обидно за него. Я поймал себя на мысли, что не помню о чем был сон. Так всегда…
За окном промелькнуло что-то, и я встал посмотреть. Открыл окно, и в лицо мне ударил холодный свежий воздух, вперемешку с маленькими капельками. Я вдохнул их носом и выдохнул тонкую струйку пара, сумев рассмотреть в темноте лишь мокрую, неподвижную березу. Она выглядела так, будто на нее нацепили старый шерстяной свитер, и заставили бежать под зеленым ливнем. А теперь она стоит здесь и отдыхает. Я потянулся, еще раз вдохнул, закрыл окно и лег. Приоткрывшись, скрипнула форточка. «Это даже хорошо, – подумал я, – теперь я все слышу»…