Глава четвёртая
Под медленно вошёл в комнату – всё ещё с мешком на спине, – прислонил к стене шляпную булавку с болтающейся тесёмкой и поставил посреди кухонного стола чашку из кукольного сервиза, выглядевшую здесь салатницей или суповой миской.
– Ой, Под… – начала было Хомили.
– Блюдце тоже принёс. – Под опустил с плеч мешок, развязал и достал из него блюдце. – Принимай! Как раз в пару.
У него было круглое, как булочка с изюмом, лицо, но сейчас щёки как-то обвисли.
– Ой, Под, – встревожилась Хомили, – ты неважно выглядишь. Ты здоров?
Под сел на табурет.
– Вполне.
– Ты забрался по портьере? – не унималась Хомили. – Не следовало, наверное: это слишком тебя разволновало.
Под скорчил непонятную гримасу, глаза его, как на шарнирах, повернулись к Арриэтте. Хомили уставилась на мужа, открыв рот, затем обернулась к дочери и деловито сказала:
– Ну-ка иди к себе, Арриэтта: быстренько, быстренько, будь умницей, а я принесу тебе ужин.
– Ну-у, – протянула та, – разве нельзя посмотреть, что ещё добыл папочка?
– У него ничего больше нет. Только еда. Чашку с блюдцем ты уже видела.
Арриэтта пошла в столовую, чтобы убрать на место дневник, и замешкалась, прилаживая свечку на перевёрнутую кверху остриём кнопку, служившую им подсвечником.
– Что ты там возишься? – ворчливо промолвила Хомили. – Дай её сюда. Видишь, её надо ставить вот так. Быстренько иди к себе.
– Спокойной ночи, папочка, – сказала Арриэтта, целуя отца в плоскую бледную щёку.
– Осторожней там со светом, – по привычке предупредил Под, проводив дочь взглядом своих круглых глаз.
– Ну, Под, – сказала Хомили, когда за Арриеттой закрылась дверь и они остались одни, – в чём дело? Что случилось?
– Меня увидели, – без всякого выражения произнёс тот.
Хомили, словно слепая, протянула вперёд руку, нащупала край стола и, ухватившись за него, со стоном медленно опустилась на табурет.
– Ой, Под!
Повисла тишина. Под не сводил глаз с Хомили, а та уставилась на стол, потом подняла белое как мел лицо:
– Как это произошло?
Под заёрзал на месте.
– Не знаю, но меня увидели, и это очень плохо.
– Ни одного из нас, – медленно проговорила Хомили, – не видели после дядюшки Хендрири, да и его, говорят, за сорок пять лет видели первого. – Пальцы её судорожно сжались, словно в голову ей пришла какая-то ужасная мысль. – И всё равно, Под, я отсюда не уйду!
– Никто тебя и не просит, – буркнул тот.
– Уйти и жить, как Хендрири и Люпи, в барсучьей норе! На другом конце света… среди земляных червей!
– Всего в двух полях отсюда, за рощей, – возразил Под.
– Орехи – вот вся их еда! И ягоды. Я не удивлюсь, если они едят мышей…
– Ты и сама ела мышей, – напомнил жене Под.
– И всюду сквозняки, и сырость, и дети растут без присмотра, как дикари. Подумай об Арриэтте! – сказала Хомили. – Вспомни, как мы её воспитали. Единственный ребёнок. Она там погибнет. Для Хендрири это не так страшно.
– Почему? – удивился Под. – У него пятеро.
– Вот именно потому, – объяснила Хомили. – Когда у тебя пятеро детей, за их воспитанием не очень-то уследишь. Но главное сейчас не это… Кто тебя увидел?
– Мальчик.
– Что? – воскликнула Хомили.
– Мальчик. – Под изобразил руками в воздухе силуэт. – Ну… мальчик.
– Но в доме же нет… Какой мальчик?
– Не понимаю. Что значит «какой»? Мальчик в ночной рубашке. Просто мальчик. Ты же знаешь, что такое мальчик.
– Да, – ответила Хомили, – я знаю, что такое мальчик. Но вот уже лет двадцать как в доме нет никаких мальчиков.
– Не было, – возразил Под. – А теперь есть.
Хомили молча уставилась на него, но Под храбро встретил её взгляд. Потом Хомили спросила:
– Где он тебя увидел?
– В классной комнате.
– А-а… когда ты доставал чашку?
– Да.
– У тебя разве нет глаз? Ты не мог сперва посмотреть по сторонам?
– В классной комнате никогда никого не бывает. Больше того, и сегодня тоже не было.
– А где же он был?
– В постели. В детской, или как там она у них зовётся. Вот где. Сидел в постели. А дверь была открыта.
– Ну, мог бы заглянуть и в детскую.
– Да как же я мог – на портьере, на полпути от пола!
– Это там он тебя увидел?
– Да.
– С чашкой?
– Да. Я не мог двинуться ни вверх, ни вниз.
– Ах, Под, – сказала Хомили, – не надо было мне тебя пускать. В твои-то годы…
– Да нет, не в этом дело! Ты меня неправильно поняла. Наверх я взобрался с лёгкостью: взлетел как птичка, можно сказать, и бомбошки не понадобились, – а вот потом… – Под наклонился к ней. – В руке у меня была чашка, если ты понимаешь, что я имею в виду. – Он снял чашку со стола. – Она не очень-то лёгкая. Её можно держать за ручку вот так… но она тянет, если так можно выразиться, вниз. Её нужно держать в двух руках. Кусок сыра или яблоко – другое дело, я их просто роняю: толкну, они и упадут, а я слезу потихоньку да и подберу их, – а с чашкой в руке… Понимаешь теперь? И когда спускаешься, надо глядеть, куда ставишь ногу. А некоторые бомбошки на портьере оторваны. Не знаешь, за что и ухватиться, чтобы не упасть…
– Ах, Под, – проговорила Хомили, чуть не плача, – что же ты сделал?
– Ну… он взял у меня чашку.
– Что?! – в ужасе воскликнула Хомили.
– Понимаешь, он сидел в постели и смотрел на меня. Я провёл там, на портьере, не меньше десяти минут, потому что часы пробили четверть…
– Но что значит «он взял чашку»?
– Ну, он слез с кровати, подошёл ко мне и сказал: «Давай мне чашку».
– Ой! – выдохнула Хомили, глядя на него во все глаза. – И ты дал?
– Он сам взял, да так осторожно, а когда я спустился, отдал обратно.
Хомили закрыла лицо руками.
– Да не расстраивайся ты так! – взволнованно проговорил Под.
– Он мог тебя поймать! – сдавленным голосом произнесла Хомили, и плечи её затряслись.
– Мог. Но он лишь протянул мне чашку и сказал: «Возьмите, пожалуйста».
Хомили подняла на него глаза:
– Что нам теперь делать?
Под вздохнул:
– А что мы можем? Ничего. Разве что…
– Ах нет, нет! – воскликнула Хомили. – Только не это. Только не переселяться. Да ещё теперь, когда я всё здесь так уютно устроила: и часы у нас есть, и всякое другое.
– Ну, часы можно взять с собой, – сказал Под.
– А Арриэтта? Как насчёт её? Она совсем не такая, как её двоюродные братья: умеет читать, писать и шить…
– Он не знает, где мы живём.
– Но они найдут нас! – воскликнула Хомили. – Вспомни Хендрири. Они принесли кошку и…
– Полно, полно, – остановил жену Под. – Зачем вспоминать прошлое?
– Но и забывать о нём нельзя. Они принесли кошку и…
– Верно, но Эглтина была совсем не такая, как Арриэтта.
– Нет? Но она же её ровесница.
– Они ничего ей не рассказывали, понимаешь? И это было большой ошибкой. Они делали вид, будто на свете нет ничего, кроме нашего подполья, не рассказывали о миссис Драйвер или Крампфирле и, уж конечно, словечком не обмолвились о кошках.
– В доме и не было кошки, – напомнила ему Хомили, – до тех пор, пока человеки не увидели Хендрири.
– Но потом-то была, – возразил Под. – Детям нужно всё говорить – так я считаю, – не то они сами начинают разузнавать, что к чему.
– Под, – растерянно проговорила Хомили, – мы ведь тоже ничего не рассказывали Арриэтте.
– Ну, она и так многое знает. У нас же есть решётка…
– Она ничего не знает об Эглтине и о том, что будет, если кого-то из нас увидит кто-то из человеков.
– Ну что ж, когда-нибудь расскажем: мы ведь и так собирались, – но к чему спешить?
Хомили поднялась с места:
– Под, мы должны сделать это сегодня.