Войско это обнаружил не Илья, другой дозор. Примчались как пришпаренные.
– Идут, идут!
– Ну и славно! – обрадовался великий князь. – Я уж думал, не решится Собеслав. За стенами будет отсиживаться или вовсе сбежит. Коня мне! Хочу сам глянуть!
Глянули. Вражье воинство, числом не уступавшее русам, двигалось трактом вдоль озера, направляясь к небольшому городку, над которым поднимались к небу сизые дымные хвосты, а на песчаном берегу мертвыми черными насекомыми лежали рыбацкие лодки.
С холма, возвышавшегося над скошенными пажитями с редкими копенками сена, вороги смотрелись как цепочка на ладони.
– Только конные, – произнес Варяжко озабоченно. – А пешцы куда подевались?
– Найдутся, – проворчал Сигурд. – Ты глянь, конунг, какое место доброе. Когда твои сверху ударят, они вон к той рощице побегут, а там их мои встретят.
– Складно говоришь, ярл, – одобрил Владимир. – Но в битве по-всякому случается. А ну как не побегут?
– А куда денутся? – Сигурд даже удивился. – Тут скакать – всего ничего. Когда ты по их походному порядку ударишь, побегут, как зайцы.
Илья с Маттахом, увязавшиеся за старшими, тоже разглядывали хорватское воинство. Оно было слишком далеко, чтобы даже при ярком солнце разглядеть подробности. Видно было только, что идут уверенно, с развернутыми знаменами. И беспечно, без дозоров. Головной отряд, с десяток воев, опережает остальных на полстрелища, не более.
– Бьем! – решил Владимир. – Сигурд, подтягивай своих и скрытно – в рощу. Вольг, строй гридь. Всем на конь. Ждем, когда они под нас зайдут, и бьем прямо в середку. Сам поведу.
Оба воеводы развернули коней и помчались вдоль войска русов, на скаку выкрикивая распоряжения.
Походный порядок нарушился. Головные остановились, задние подтягивались к ним, сбиваясь в кучу. Фыркали кони, сыпали командами сотники и десятники. И, повинуясь этим командам, княжья гридь потекла в стороны, в лес, растягиваясь в привычное боевое построение, на ходу проверяя оружие, застегивая ремешки шлемов…
Не подозревающие о близкой гибели хорваты продолжали так же спокойно двигаться вдоль озерного берега. Разве что головные прибавили немного: городок впереди манил и лошадей, и всадников пищей, теплом, отдыхом…
– А ведь не побегут они к рощице, – вдруг сказал Владимир, ни к кому вроде не обращаясь, но Илья услышал и шагнул ближе. – В городок они побегут, под стены.
– А если их отвлечь? – предложил Илья.
Окажись здесь воеводы, он бы помалкивал, но ни воевод, ни даже сотников головных сейчас рядом не было. Равно как и воев из старшей гриди. Все делом занимались. Кроме Ильи, у которого своей сотни не имелось.
Равно как и его людям не было места в общем строю княжьей дружины.
Владимир подумал над предложением… И кивнул.
– Госта! – окликнул он командира своей охранной полусотни. – Выдели два десятка подразнить хорватов.
– Я поведу! – немедленно влез Габдулла Безотчий, личный холоп Владимира, взятый в плен после победы в поединке под стенами Булгара и с тех пор неизменный верный телохранитель великого князя.
Владимир глянул на него через плечо, и Габдулла притих.
– Серегеич. Ты предложил, тебе и делать.
Маттах радостно взвизгнул, Илья же постарался принять поручение с достоинством, но все же не выдержал, заулыбался.
Госта тем временем подозвал двоих десятников, показал на Илью: с ним пойдете.
Два десятка отборной княжьей гриди выдвинулись вперед, встали на заросшем редким лесом склоне стремя в стремя.
Госта и Илья обменялись понимающими взглядами. Командиру полусотни неохота было отдавать своих людей под чужое начало, но его место при Владимире, а Илье он доверял, как и всему его роду.
Госта не был варягом. Его отец, Лунд, был свеем и давним другом Владимира еще со времен новгородского княжения. Потом Владимир отдал Лунду в наместничество Полоцк, который после изгнания из Киева Рогнеды свей передал воеводе Устаху. И теперь жил в Киеве, на Горе. Илья с батей бывал у него в гостях.
Илья подумал было послать за своими, Малигой, Рулавом… Но решил, что некогда. Хорватская колонна двигалась быстро.
В виду головных хорватского войска они появились, обогнув холм. И сразу на рысях двинулись к городку.
Проскакали саженей сто и остановились. Будто только что увидели воев головного отряда. Потоптались немного, как и было задумано, а потом рванули галопом к тракту… И снова остановились. Уже в виду всего войска. Остановились, сбились в кучу, словно бы совещаясь: как дальше?
План Ильи был таков: сначала изобразить удивление, а потом – напасть, закидать стрелами, а когда погонятся, не слишком быстро, будто кони устали, уходить в сторону от городка. Не слишком быстро, чтобы у противника появилась надежда, что смогут догнать.
Так и сделали. Потоптались – и галопом к головному отряду.
Эх, весело! Любил Илья такую скачку: во весь опор, прильнув к гриве. А особенно любил тот миг, когда выходишь на прицельный выстрел, придержав жеребца, встаешь в полный рост и начинаешь метать стрелу за стрелой. Мощно растягиваешь лук, провожая мыслью уходящие в смертоносный полет стрелы, видишь, как спустя несколько ударов сердца крохотный, как муха на столе, доселе полагавший себя в безопасности ворог валится из седла, пораженный невидимой смертью, будто перуновой молнией.
Но на сей раз вышло совсем не как задумывалось.
Илья летел, припав к шее Голубя, который и без понуканий мчал вихрем, не желая уступить Маттахову легконогому жеребцу, небольшому размером, но стремительному, как падающий на жертву сокол.
Хузарин, точно так же припавший к гриве, визжал от восторга, косился на княжича, надеясь обогнать, но коня тоже не подгонял – тот и без того гнал во всю силу… Быстрее, быстрее, быстрее…
Илья умом понимал, что неправильно отрываться от остальной гриди. Но уступить Маттаху просто не мог… Однако потихоньку уступал. Может, Голубь и сильнее, и быстрее, да только ноша у него куда тяжелее. Хузарин понемногу вырывался вперед. На полкорпуса, на корпус… За скачкой Илья даже забыл о противнике. Глянул лишь, когда Маттах бросил вожжи на полном скаку и, красуясь, не придержав коня, взялся за лук…
Тут только Илья посмотрел вперед, на хорватов…
И закричал во всю мочь:
– Нет, Маттах! Не стреляй! Нельзя!
Княжичу наконец-то удалось разглядеть знамена противника…
И он узнал белого орла, расправившего крылья на знамени краковского князя Болеслава Храброго.