Глава 5 Прокрастинация восьмидесятого уровня

Дома я, конечно, возвращаюсь во вменяемое состояние и, осознав, во что ввязалась, рву на себе остатки волос. О-хо-хо, мне придется вешать на уши людям какую-то лапшу. Внушать доверчивым тетенькам, что они изменят свою жизнь, если будут ходить по улице с улыбочками и писáть на стенах странные лозунги. Более того, мне самой придется постоянно скалиться, как в рекламе зубной пасты! От открывающихся перспектив меня начинает трясти. Чтобы хоть немного успокоиться, съедаю тарелку борща, миску жареной картошки, полбуханки черного хлеба с тмином и полбанки домашней кабачковой икры. От еды внутри немного теплеет.

А может, не всё так страшно? Ну, правда? Я ведь не БАДы пенсионерам втюхивать буду. Пару месяцев перекантуюсь в доме культуры, а потом найду работу поприличнее. Или буду так вести клуб позитива, чтобы участники быстрей разбежались.

Говорят, неприятные дела категорически нельзя откладывать на потом: чем больше времени они простаивают, тем тяжелей за них взяться. Я задумчиво стряхиваю коричневые крошки в пустую тарелку и торжественно клянусь приняться за программу тренинга позитивного мышления немедленно. В принципе разработать цикл занятий на какую угодно тему – мне раз плюнуть: у меня красный диплом и многолетний педагогический опыт. Я подымаюсь из-за кухонного стола с лицом, полным решимости. Быстрей, быстрей к ноутбуку!

Делаю пару шагов в сторону коридора и вспоминаю, что забыла выпить чаю. Нет, так дело не пойдет. Я выуживаю из холодильника банку с клубничным вареньем и наливаю себе огромную чашку «Дилмы». Незаметно пролетает минут сорок. В голове одна за другой рождаются десятки гениальных мыслей – не зря говорят, что сладкое полезно для мозгов. И вот я снова подскакиваю из-за стола и тороплюсь из кухни, чтобы записать все свои педагогические находки. Но взгляд натыкается на огромную гору грязной посуды на столе… Боже, откуда она здесь? Кастрюля с половником, сковородка с лопаткой, куча тарелок, банок. Если я немедленно всё не вымою, мать отправит меня в ссылку. Трагически вздыхаю и понуро перетаскиваю утварь в раковину.

Вообще-то, я терпеть не могу драить посуду. Еще в детстве предлагала родителям перейти на одноразовые тарелки, но эти ретрограды оказались категорически против. Еще и лентяйкой меня окрестили. Хотя дело не в лени, а в неудобной мойке. Когда я мою тарелки, приходится так сильно наклоняться вперед, что спина превращается в один комок боли.

Свалив посуду в раковину, я открываю кран и долго пялюсь на воду – обычно это хорошо помогает настроиться на предстоящую пытку. Примерно через минуту в голову приходит спасительная мысль: «Какая посуда? Мне же ужин готовить надо».

Нахожу в холодильнике фарш. Обжариваю его, делаю подливку со сметаной, варю макароны… Пахнет так вкусно, что снова хочется есть. Но я отважно пытаюсь побороть аппетит самоистязанием, ну, то есть мытьем посуды. Не помогает. Поясница отстегивается, а есть хочется даже сильней. Бросив намыленную кастрюлю, наливаю себе большую миску подливки и достаю из хлебницы оставшуюся половину буханки.

Наконец (уже смеркается) оказываюсь в своей комнате. На автомате заваливаюсь на диван и закрываю глаза. Какая-то смутная мысль не дает покоя. Внутренний голос уверяет, что я забыла о чем-то важном. А я человек ответственный, поэтому изо всех сил напрягаю память. И от перенапряжения мгновенно проваливаюсь в сон.

* * *

– Почему ты выросла такой эгоисткой? – будит меня рассерженный мамин голос. – Почему? Я ведь ночей не спала, сил не жалела, чтобы вырастить тебя приличным человеком.

Я не успеваю разлепить глаза, как на спину мне приземляется что-то тяжелое.

– Скачи-скачи, мой поник! – кричит дочь и весело подпрыгивает у меня на пояснице.

– Наверное, это всё гены, – подытоживает мать таким тоном, словно выступает на педагогическом консилиуме. – Ты вся в бабушку, та тоже только о себе и думала.

Я с огромным трудом сбрасываю с себя маленькую наездницу и, перевернувшись, сажусь.

– Мам, ты чего?

– Я «чего»? – еще сильней разъяряется маман. – Это я «чего»? Посмотрите, какая наглость!

Дочь обхватывает меня за шею руками, а ноги заплетает на моей талии.

– Покатай меня, большая черепаха! – орет она прямо мне в ухо.

– Что случилось-то? – Я отчаянно пытаюсь избежать удушения и одновременно разобраться в маминых претензиях.

– Зачем ты весь хлеб стрескала, хрюшенция?

– Так это ты из-за хлеба так причитаешь?

Мать качает головой и с несчастным лицом выходит из комнаты. Я скачу за ней с Алёнкой на спине:

– Мам, я случайно. Даже не заметила, как это получилось. Если хочешь, я прямо сейчас схожу за хлебом.

– Не надо. Перебьюсь. – Мать с треском захлопывает дверь в свою комнату.

А я вдруг вспоминаю, что должна готовить программы занятий для дома культуры. Вернувшись к себе, сбрасываю Алёнку на диван и сажусь к ноутбуку. Так… С кружком английского всё просто: достаточно только немного скорректировать свои старые поурочные планы, рассчитанные на детей. А вот что делать с клубом позитива?

Дочь пытается вскарабкаться мне на колени.

– Поиграй со мной. Давай я буду котик, а ты меня гладь.

Я прижимаю колени к груди и показываю «котейке» язык.

– Попозже, сейчас мне некогда.

– Поиграй. – Дочь притаскивает из угла комнаты коробку с настольными играми. – Хотя бы в ходилку, один разочек.

У нас много всякого добра, но она выбирает именно ту ходилку, которую я ненавижу – «Прогулку с динозаврами». В этой игре так много всяких ловушек, что играть нужно минимум час.

– Какую тебе дать фишку: красную или желтую? – заботливо спрашивает дочь, раскладывая на полу игровое поле.

– Алёна, мне некогда!

– Я же сказала: один раз поиграем и всё.

– Потом. Завтра. Или…

Дочь делает трогательные глаза.

– А в лото?

– Алёна, милая, пожалуйста, дай мне поработать.

Моя девочка в сердцах отшвыривает коробку и смотрит на меня с вызовом:

– Тогда я хочу кушать.

Я судорожно вздыхаю, но вытаскиваю себя из-за стола: кушать – это святое.

Пока миска с макаронами для дочери кружится в микроволновке, мой мозг продолжает размышлять над программой занятий.

Так! Мне следует немедленно раздобыть хотя бы пару книг об оптимизме. Но где? У мамы точно есть, но теперь, после ссоры, она не даст. Будет дуться и бойкотировать меня как раз до понедельника.

Микроволновка весело тренькает, и я выставляю миску на стол.

– Макароны не хочу. – Дочь увлеченно шкрябает край стола вилкой. – Хочу просто яблочко.

Внутри меня взрываются снаряды и свистят пули. В кухню заглядывает мать.

– Ну что? Ждешь, пока все магазины закроются?

– А?

– Ты же за хлебом собиралась. – Тяжелый родительский взгляд превращает меня в пепел.

– Но ты ведь сказала «не надо».

– Нет, это не ребенок, это какое-то наказание! – восклицает мать и с оскорбленным видом удаляется обратно в свои покои.

Считаю до пяти. Потом делаю пару глубоких вдохов. Потом старательно рисую в воображении зеленый листик – спортивные психологи уверяют, что это успокаивает. Рука сама находит вилку. Сажусь за стол и с остервенением накидываюсь на дочкины макароны. И пусть весь мир подождет.

Несколько секунд Алёна разглядывает мое лицо так, словно пытается опознать во мне контрабандиста, а потом резко выдергивает у меня миску и придвигает к себе.

Естественно, после ссоры с мамой никаких сил на педагогические подвиги у меня нет. Минут сорок я смотрю с дочерью мультики, после чего мы заваливаемся спать. Утро вечера мудренее! – уверяю я причитающую совесть. В конце концов, у меня еще два дня на то, чтобы создать что-нибудь шедевральное.

* * *

И вот суббота. Просыпаюсь в половине восьмого от того, что Алёнина пятка упорно ерзает по моей щеке. Спать хочется невероятно, но пятка острая, а я человек мнительный – страх за сохранность собственной челюсти упорно не пускает меня в объятия Морфея. Промаявшись минут десять, решаюсь на отчаянный шаг: сантиметр за сантиметром выползаю из-под «остроконечной» девочки, словно спецназовец из окружения. Я почти вывожу зубы из-под угрозы, как диван вдруг заканчивается, и онемевшее со сна тело шлепается на пол. Челюсть угрожающе лязгает, а душа замирает. О нет, пожалуйста, только не зубы! Мой список несовершенств и так трещит по швам.

Я торопливо ощупываю пальцами верхние и нижние резцы. Кажется, всё цело. И чего я так перепугалась? Паникерша. Секунд десять я таращусь в темноту и беззвучно хихикаю над собой, а потом снова пихаю пальцы в рот, чтобы перепроверить сохранность красоты.

Душа успокаивается только после четвертой инспекции. Я, конечно, пытаюсь влезть обратно на диван, но Алёна поспешно раскидывается поперек него звездочкой. Вздохнув, делаю марш-бросок к столу, а включив ноутбук, даже приободряюсь: возможно, столь раннее пробуждение – знак свыше. В кои-то веки у меня есть возможность поработать в тишине.

Я создаю новый документ и, открыв его, уверенно вбиваю заголовок: «Программа тренинга позитивного мышления». Внимательно перечитываю. Мне кажется или название звучит немного коряво? Тщательно взвесив все за и против, стираю слово «программа». После чего минут десять сосредоточенно ерзаю на стуле в поисках идей. Наконец меня осеняет. Я выделяю заголовок красным цветом и отодвигаюсь от монитора. Да! Так гораздо, гораздо лучше.

В ёрзаниях и созерцании проходит еще минут десять. Потом я записываю на листочке план работы. Пункт А – надергать из Интернета каких-нибудь упражнений по развитию оптимизма. Пункт Б – приписать к ним парочку маминых рассуждений о жизни. Я кликаю мышкой по ярлыку браузера, и в этот миг дом оглашает ужасный визг перфоратора.

– Мамочка! – чуть ли не до потолка подпрыгивает Алёнка. – Ты где?

Я кидаюсь к дивану и сгребаю малышку в объятия.

– Зайка моя, ты испугалась?

Алёнка раздражается:

– Я не зайка, я котик.

* * *

После пробуждения дочери мечта поработать тает, как утренний туман; я помогаю Алёне переодеться из пижамы в лосины и футболку, и мы перемещаемся на кухню. Я варю манную кашу, а Алёнка цепляет за край штанов поясок от платья и, виляя попой, дефилирует по коридору туда-сюда.

Дочь противно мяукает, дом то и дело сотрясают «трели» перфоратора, а из маминой комнаты почему-то не доносится ни звука. Из-за этого мне тревожно. Разложив кашу по тарелкам, подхожу к двери в мамину спальню и тихонько стучу:

– Мам, у тебя всё нормально?

Дверь моментально распахивается, и на пороге появляется пришелец, вооруженный пилочкой для ногтей. У него зеленое лицо, а на голове какие-то красно-желтые загогулины.

– Как у меня может быть всё нормально, если собственная дочь относится ко мне наплевательски? – с надрывом в голосе вопрошает инопланетянин, и я узнаю в нем свою мать.

Наверное, на днях она опять получила спам-рассылку с бьюти-сайта. А может, в садик заглянул член косметической секты с тюбиками масок и наборами инновационных бигуди.

– Хорошо папа не дожил до этого момента, – цедит мать, ожесточенно орудуя пилкой. – Он бы умер со стыда, увидев в какую дармоедку ты превратилась.

Я замечаю на дверном косяке парочку застывших капель обойного клея и старательно пытаюсь их отскоблить.

– Я манку сварила, – бубню я. – Будешь?

Мама аж подскакивает.

– Нет, вы только посмотрите на нее! Ни одного проблеска совести. Как будто и не в курсе, что на завтрак я всегда ограничиваюсь бутербродом.

Она захлопывает дверь, а я возвращаюсь на кухню. Усаживаю за стол дочь. Алёна ковыряет манку ложкой и тараторит о чем-то своем, а я старательно киваю, не вникая в смысл сказанного. Каша стоит у меня поперек горла. В конце концов отодвигаю тарелку и внимательно смотрю на дочь:

– Солнышко, мне надо в магазин.

– Я не солнышко! – оскорбляется малышка. – Я котик. Неужели трудно запомнить?

Поспешно киваю.

– Хорошо, доченька.

Алёна хлопает ладонью по столу так, что тарелки подпрыгивают.

– Я не доченька. Я котик. Котик!

Я скриплю зубами и добросовестно пытаюсь представить зеленый листок. Воображение подсовывает мне кленовую ладошку, усыпанную бисером росы. Внимательно разглядываю тонкие прожилки листа – и по мышцам прокатывается волна расслабления.

Да я просто гений саморегуляции! – приятно удивляюсь я, но потом на листе возникает гусеница и начинает хряпать его с молниеносной скоростью. Брр! Вздрагиваю и поспешно отвлекаюсь от фантазий: я терпеть не могу насекомых.

Алёна случайно залезает пальцами в кашу, после чего торопливо вытирает руку о футболку. Придвигаю к дочери стакан с салфетками.

– Нельзя вытирать руки об одежду.

– Я не вытираю, я чешусь, – огрызается дочь. – Может, у меня блохи?

Вздохнув, подымаюсь из-за стола.

– Так, котик, я пошла в магазин. Ты когда поешь, поставь тарелку в мойку и немного поиграй. Я скоро приду.

Алёна тут же вскакивает на ноги.

– Я пойду с тобой.

Окно сотрясает порыв ветра. Кошу глазом на улицу, и по коже бегут мурашки: во дворе что-то вроде метели, белые хлопья свивают воронки, а люди перемещаются перебежками.

– Нет, котик, ты останешься дома, – бормочу я и иду в свою комнату.

Алёна кидается за мной и легко обходит на финише. То есть на пороге. Вбежав в комнату, она сразу несется к шкафу и вываливает на пол все футболки и свитера со своей полки.

– Эй, ты чего творишь! – успеваю крикнуть я, как она уже находит то, что нужно и, плюхнувшись на ковер, начинает стягивать лосины.

– Я тоже хочу гулять, – приговаривает Алёна, раздраженно дергая ногами, запутавшимися в штанинах.

– Дочь… Тьфу, котик, – я пытаюсь сделать авторитетное лицо. – В такую погоду маленьким надо сидеть дома.

С возмущенным кряхтением Алена втискивается в колготки и берется за кофту. Я снова кидаюсь к родительской двери и, не дождавшись ответа на свой стук, просовываю нос в комнату. Мама сидит на кровати и навертывает на стопы какие-то водоросли.

– Мам, я иду за хлебом.

– Угу.

– Ты могла бы немного поиграть с Алёной, пока меня нет?

Она надевает на стопы целлофановые пакеты и только потом подымает на меня глаза:

– Может, хватит уже сваливать на меня свои родительские обязанности? Дай мне хотя бы в субботу уделить время самой себе.

Я затворяю дверь и возвращаюсь в свою комнату. Алёны и след простыл.

– Кот, ты где?

Я торопливо собираю разбросанные на ковре вещи и запихивают их в шкаф. Из прихожей доносится сосредоточенное сопение. Я выглядываю в коридор и обнаруживаю, что Алёна уже натянула синтепоновый комбинезон. В голове у меня тут же вспыхивает тревожная кнопка: если дочь сейчас вспотеет, ее легко продует. Чтобы не допустить этого, я натягиваю на себя пуховик – прямо поверх домашней футболки и лосин – и выскакиваю с малышкой на лестницу. «Магнит» через два дома – авось не замерзну.

На мое счастье у пуховика теплый капюшон, а в карманах находятся варежки.

Загрузка...