Ответный удар кота-убийцы


Не самое удачное фото

Ой, ладно, ладно. Ну так суньте меня головой в церковный ящик для пожертвований. Я злобно смотрел на маму Элли. Это все она-а-а виновата. Это она заняла мое любимое местечко на диване. Ну, знаете – ту мяконькую подушку, на которую всегда падает солнце. Я всегда на нее сажусь, чтобы в окно смотреть.

С этого места как раз открывается вид на лужайку, куда вываливаются из гнезда маленькие пернатые пирожки – это они так летать учатся.

Ням-ням…

Потому я так злобно на нее и смотрел. Она того заслуживала, между прочим. Я всего лишь намекал – подвинься, мол, немного, а я тут подремлю. Нам, котам, без тихого часа никак нельзя. Я делаюсь раздражительным, коли не дать мне вздремнуть.

Так вот, представьте, я просто стоял там и смотрел на нее. И ВСЕ!

Ну, ладно. Еще посверкивал глазами.

Но она этого даже не замечала. Она с головой ушла в изучение новой брошюры из Колледжа дополнительного образования.

– На какие курсы мне пойти? – спрашивала она Элли. – Чем бы заняться? Живописью? Музыкой? Литературой? А может, танцами? Или йогой?

– А у них нет курсов ремонта старых автомобилей? – спросил отец Элли. – Если есть, пойди.

Он прав. Машина у них – страх божий. Просто позорище. Эдакий пазл из еле-еле скрепленных меж собою деталей. Громыхает по дороге, как гигантская жестянка с игральными костями, изрыгая удушливый дым. А на новую им денег ни в жизнь не заработать.

Знаете, какие курсы нужны матери Элли? Курсы под названием «Как соткать авто из воздуха». Но в колледже вряд ли такие имеются.

Я прибавил своему взгляду злобности, намекая, что стою здесь не ради того, чтобы восхищаться ее красотой. У меня уже ноги болят.

Она подняла глаза и увидела меня.

– Ой, Таффи! Какая недовольная мордашка, ну что за прелесть!

Вам бы понравилось? Вот и мне. Ненавижу, когда меня дразнят. И я гневно набычился.

Ну, ладно, хорошо. Если вы настаиваете на достоверности изложения фактов, я еще и чуток пошипел.

А потом плюнул.

И знаете что? Угадайте. Она вдруг принялась рыться в сумочке, выудила фотоаппарат и сфотографировала меня.

Надо признать, на фотографии я получился не в лучшем виде. Я был немного сердит.

И, возможно, чересчур скалил зубы.

И когти можно было поменьше выпускать. А то я выглядел так, будто готов вонзить их в чью-то ногу, ежели этот кто-то не подвинется и не уступит кое-кому другому место под солнцем.

Нет. Не самое удачное фото.

Но ей, похоже, понравилось. И это навело ее на мысль.

– Придумала! – сказала она. – Пойду на курсы живописи. Займусь рисованием и керамикой. Но перво-наперво нарисую портрет Таффи, как на этом снимке. Будет чудесно-расчудесно. Расчудесней не бывает.

Упс!

Она это сделала, представляете? Ну что за тетка! Умудрилась оживить эту груду металла, которую они паркуют перед нашим домом. И покатила на первое занятие, помахав из окна на прощанье.

И вернулась с моим портретом.

Я смотрел на это дело с теплого места на стене, где я часто и о многом размышляю.

– Очаровательно! – проворковала дежурившая на парковке полицейская тетя, когда мамочка Элли выдирала большой холст из цепкой хватки задней дверцы машины. – Тигр в натуральном виде.

– Батюшки! – воскликнула из-за забора миссис Харрис, пока портрет несли к дому. – Мне нравится. Это что, постер к новому фильму ужасов?

– Восторг, – сказал папа Элли. – Очень точно поймано выражение лица.

Элли промолчала. Если честно, думаю, она немного испугалась картины.

Потом мать Элли стала размышлять, куда бы ее пристроить. (Надо было меня спросить. Я бы ей сказал задушевно: «Может, сразу на помойку?».)

Но нет. Она оглядывала гостиную.

– А если вот сюда, на стену?

Я смотрел на нее не мигая.

– Да, – твердо сказала она. – Здесь будет в самый раз. И все гости смогут любоваться.

(Ага. Пугать гостей, вот для чего нужна эта картина.)

Но она так и поступила. Нашла молоток и гвоздь и водрузила свой «Портрет Таффи» над диваном.

Туда, где я легко смогу дотянуться до него со спинки.

Если как следует поскребу когтями по стене…

Упс!


Один маленький шлепок

Ладно, ладно. Ну так отчекрыжьте мне когти. Я пор-р-рвал его в лохмотья. Ой-ой-ой, беда какая! Уж если кто имеет право выцарапать зенки этому нарисованному коту, так это я.

И вообще, я не нарочно. Всего-то навсего протянул свою симпатичную лапочку и погладил картину – дружески. Ну, скажем, ради того, чтобы как-то с ней примириться. А один коготок возьми да и зацепись за холст. И что, вы станете вменять это мне в вину?

Застрял он там.

Никто не посмеет корить меня за попытку освободить лапу. Да, не одну, а несколько попыток. Сколько? Э-э-э… много.

Вынужден признать, что в результате картина потеряла товарный вид. Потеряла вообще всякий вид. Никакой картины практически не осталось. Зато мне стало гор-р-раздо легче на душе.

Я сидел на стене в саду и ждал. И дождался.

– Что за… Только поглядите: «Портрет Таффи» порван на кусочки!



– На мелкие! По всему ковру обрывки валяются!

– И не только по ковру! Вон там, на столе – что это? Нарисованное ухо?

– А на лампе повис кусок хвоста?

– Я нашла лапу на подоконнике! – взвыла Элли.

Да, я постарался, чтобы «Портрет Таффи» был повсюду. Если его снова захотят повесить, им придется дать ему другое название.

Им придется назвать его «Конец битвы». Угадайте, кто вышел из нее победителем.

Элли подняла подрамник с висящими лоскутами.

– Таффи! – строго пискнула она. Ой, напугала! – Погляди, что ты наделал с первой маминой картиной. Ты же ее уничтожил!

Какая трагедия. Если хотите знать мое мнение, в художественной галерее не станут рвать на себе волосы, когда до них дойдет эта весть. Может, маме Элли хватило ума оживить мертвую машину, чтобы доехать до курсов живописи, но рисовать она не умеет ни вот на столечко.

Да я лапой нарисую лучше, чем она. И если она когда-нибудь оставит без присмотра новенький белый холст, я смогу это доказать.

Во, точно. Так и сделаю.

Буйство красоты!

Ну так окуните мне усы в отбеливатель. Да, я срезал путь прямо через ее драгоценнейший холст. Я спешил. Откуда мне было знать, что она пошла за кисточкой и через минуту вернется?

Вот лежит он на каменном полу, весь такой красивый, аккуратно натянутый, белый и – ну да – пустой.

Готовый к употреблению, так сказать.

Наверное, я просто задумался о чем-то, когда наступил на тюбик синей краски – по ошибке, – перед тем как пройти через холст к калитке.

И всякий может оступиться на тюбике с красной краской, если поспешит назад, учуяв рыбный запах из мусорного бака.

И разве это преступление – поскользнуться на тюбике с желтой? Ведь когда бросаешься за бабочкой, ничего уже не видишь вокруг. Я же не нарочно.

И уж точно нельзя винить мой хвост за то, что он макнулся в зеленую краску и волочился за мной, пока я в волнении метался по холсту, недоумевая, откуда столько разноцветных клякс.

А что, сочно-красочно. Бодрит. Ново-модерново.

Миссис Будущая-Великая-Художница, однако, отнюдь не обрадовалась.

– Новый холст, только что натянутый! Полностью загублен! Что за мазня, а! А я-то собиралась написать прекрасный закат над озером среди холмов, заросших лютиками!

Элли за меня вступилась.

– Таффи не нарочно. Он просто первым нарисовал твой рисунок.

Я поглядел на свое творчество. Элли права. Любите закаты? Вот вам пожалуйста – жирная красная полоса. Хотите озеро? На здоровье! Вот вам синяя клякса. Лютики? А это что, по-вашему? Да-да, вот эти желтые брызги по всей картине. Среди холмов? Так за чем же дело стало? Уж чего-чего, а зеленой краски здесь тонны.

Я одарил нашу Живописицу надменным взглядом. «Это не мазня, – говорил взгляд. – Это и есть настоящее искусство».

И Элли была явно со мной солидарна. Она молчала, пока миссис Пикассо не оживила жестяного мертвяка и не отбыла на свои курсы. (Бдыф! Крлы-крлы! Х@%№*%$! Шмяк! Чпок! Апчхи!) Но потом сказала отцу:

– Мне по правде нравится. Можно повесить ее на стену?

Вообще-то он должен был бы проявить чуть больше такта. Но он все еще злился на миледи за то, что та предпочла живопись урокам «Как слепить машину из груды ржавых железок». А еще он экономит на всем, вплоть до гвоздей. А над диваном уже вбит гвоздь. Поэтому он взял и повесил мою картину на место женушкиной.

Элли любовалась ею, в восторге прижав руки к груди. (Надо отдать ей должное – девчонка хоть и плакса невозможная, но преданный друг.)

– Я назову ее «Буйство красоты», – сказала она.

Я оглядел свою первую живописную работу критическим взглядом. Не уверен насчет «красоты», но «буйство» мне понравилось.

Да. Именно буйство. Класс.

Крохотный совет

Миссис Умелые Ручки вернулась домой с тремя уродливыми, бесформенными комками сухой грязи.

(Я не шучу. Комья высохшей грязи, полые внутри. Цвета детской неожиданности.)

– У меня не было холста, – объяснила она. (Холодный взгляд в мою сторону.) – Пришлось пойти на гончарное дело.

Гончарное дело?

Это где горшки лепят? Ночные горшки – вот что ей по уму, если желаете знать мнение талантливого котика, автора работы «Буйство красоты».

Я толкнул один вздутый ком лапой.

Ай-яй-яй! Он рассыпался на мелкие осколки, не успев даже удариться о землю.

– Таффи! – сказала она. – Ну как ты мог! Сперва извазюкал чистый холст, а теперь разбил самую красивую цветочную вазу.

Красивая цветочная ваза? Я вас умоляа-а-аю! Ни капельки не красивая. Это грязь со дна болота. И если что-нибудь упадет в глубины этой кривобокой, в горбах и ямах, тары, его оттуда уже не выцарапаешь.

Она осторожно поставила две оставшиеся вазы на полку.

– Ну вот, – сказала она. – Отсюда даже Таффи не сможет их сбросить.

Крошечный совет: не бросайте вызов котам. Мне пришлось приложить некоторые усилия. (Я был не в лучшей форме.) Но в конце-то концов… В конце концов мне все же представился случай запрыгнуть на полку.

Те две вазы оказались еще страшнее первой, по чистой случайности упавшей на пол. Все в натеках – как спереди, так и сзади. А у одной снизу на днище было что-то наподобие бородавки, и из-за этого вся ваза раскачивалась, чуть только ее тронешь.

Ой!

Рад был бы вам сообщить, что она разлетелась на тысячи осколков. (Это бы здорово прозвучало, очень поэтично.) Но бока у нее были такой толщины, что развалилась она всего-то на две части.

Ну ничего. Не судите меня строго. Она же все-таки разбилась.

Уже минус две.

Осталась одна.


Последняя уродливая ваза

Оказывается, не только мне не нравились эти уродицы. Оказывается, не я один мечтал от них избавиться. На следующее утро иду себе как обычно в гостиную и обнаруживаю папу Элли на диване рядом с моим солнечным пятном.

Он посмотрел на меня как-то по-новому. Поначалу я не распознал этого выражения, но потом… Хм… Он что, рад меня видеть?

Фантастика? Или этому есть объяснение?

Он дружелюбно протянул ко мне руку:

– Иди сюда, котя. Ко мне, котя.

Ничего себе заявочки! «Иди сюда, котя»? Никогда не замечал, чтобы этот человек страдал без моего общества. И что-то не припомню, чтобы я часами нежился у него на коленях.

В жизни такого не было.

Ему явно от меня что-то нужно. Я мельком огляделся и…

Ву-а-ля! Он переставил Последнюю Уродливую Вазу на кофейный столик. Ага! Так вот на что он рассчитывал! Что сегодня я проделаю это еще раз, «на бис»: один тычок маленькой мягкой лапкой, огорченный «Упс!» – и свежеиспеченная ваза отправляется прямиком в мусорное ведро.

Не то чтобы я не предпринимал попыток. Эта последняя была особенно страхообразна, бедняжка. Без нее мир станет краше. Уж если совсем начистоту – даже осколки будут смотреться симпатичней, чем эта кошмарная глыба.

А я – домашнее животное, призванное украшать дом всеми силами и способами.

Я поднял лапу – мол, командуй: внимание, приготовились, пуск…

И тут он совершил большую ошибку.

– Правильно, – сказал он. – Хороший мальчик.

«Хороший мальчик»? За кого он меня принимает? За глупую псину?

Я холодно, очень холодно посмотрел на него и мигнул. Если бы не половая тряпка вместо мозгов, он бы понял, что это означает. А именно:

«Извините. Кто из нас двоих похож на дрессированную собачку? Я, что ли, когда-нибудь тебя слушался? Нет, никогда. Приходил, когда ты меня зовешь? Нет, я хожу куда сам пожелаю. Я – кот.»

Уж кто здесь отменно выдрессирован – так это ты. Когда я проголодаюсь, мне стоит лишь покрутиться у тебя в ногах (ну давай, споткнись и хряпнись на пол) – и ты открываешь банку. Когда хочу погулять, я становлюсь у выхода и вою, будто меня сейчас стошнит, и ты уже тут как тут, открываешь дверь.

Ну и кто из нас должен говорить «Хороший мальчик», а, скажи, Бастер?

Вот именно. Не ты. Я.

Конечно, существует множество способов выразить свою мысль. Я выбрал метод уклончивой головоморочки – «да» и «нет» не говорить. Держал его на крючке, вскакивая на столик и снова спрыгивая. (Какой же он лицемер, а! В другой день он бы меня моментом согнал.) Каждый раз я проходил все ближе к вазе, касался бочком, протягивал лапу, как бы норовя сбросить этот неприятный образчик гончарного искусства. На что он и рассчитывал.

Я даже немного подтолкнул ее, и она покачнулась.

И почти упала.

Почти.

Но не упала.

– Ну давай же, – упрашивал папаша. – У тебя получится. Ты же достаточно неуклюж.

Что? Неуклюж? Так-так… Вот, значит, что выясняется. Я мог бы ему объяснить, что ни одна вещь в этом доме не упала без моей на то воли. Если это я, конечно, ронял, а не кто-то из домашних. Называйте нас, котов, умными. Называйте коварными. Называйте виновниками кошачьих концертов.

Но никогда не называйте нас неуклюжими.

И вдруг он бросил притворяться. Сменил тактику.

– Ну же, – вкрадчиво заворковал он. – Разбей ее, сделай мне приятное. Пожалуйста. Милый котик. Милый, милый котик.

Да как он посмел! Нет, вы представьте! Пять лет мы прожили с ним под одной крышей, и после всего он называет меня «милым».

Это оскорбление.

Еле удержался, чтобы не расцарапать ему рожу. Но нет, я придумал месть тоньше и изысканней. Вытаращил глаза и вздыбил шерсть. Изобразил сценку «Вижу в дверях привидение». (Я в этой роли хорош, очень хорош.) А потом для большей достоверности стал пятиться на кофейном столике, пока не свалил красивую фарфоровую плошку, которую он обожает. Плошка разбилась, а монеты, которые он в нее собирал (это у него такое хобби), раскатились по полу.

Он ползал по всей комнате, собирая деньги, когда в дверь позвонили.

Мистер Харрис, сосед. Как всегда, распространяет билеты вещевой лотереи.

– Простите, – как всегда, ответил отец Элли, – к сожалению, у меня нет мелочи.

Мистер Харрис в изумлении уставился на гору монет в ладонях папочки.

– Этого как раз хватит, – сказал он. – По крайней мере, на один билет. А приз шикарный, вашей семье он пришелся бы весьма кстати. Новая машина.

Загрузка...