Что общего между вороном и письменным столом…
Пройди мимо, если ты всё знаешь и не хочешь знать, ибо не я поведаю тебе что-то новое, всё было сказано и придумано до нас, и эти узоры на пальцах не я вырезаю. И ни к чему устремляешь ты уголок своего зрачка в мой почерк. И он – не мой – он пишет лишь тем, что дал ему Бог от начала.
Бог дал перо птице и дал перо человеку. И нам только кажется, что для разных целей. Неумело вы эволюционируете человека, господа дарвинисты, ведь это он, только когда хохочет непрестанно, бывает похож на обезьяну, а когда смотрит в облака и плачет, глядя на солнце, он разве не чувствует себя вольным соколом? Так откуду же его высокое происхождение? Разве от шутки? Некоторых царей не в силах был порадовать ни один из шутов. Если это не может утешить в унынии, то настоящее ли это утешение и так ли ценно в жизни? Самое ценное в жизни определяется степенью получаемого от него желания жить.
Итак. Бог даровал перо птице и даровал перо человеку. И нам только кажется, что для разных целей. Птица парит, чтобы говорить с Богом. Человек говорит с Богом, чтобы парить. Не зря в греческом языке есть понятие «ἄνθρωπος», т. е. антропос, т. е. буквально – «ввысь обращающий взор». И льется прекрасная песня не зря:
Если бы не небо у тебя в глазах,
ничего тебе бы я не рассказал…
Итак, оды миру смолкли. Да здравствуют оды небу, оно прогремит над вашими домами и постучит во все ворота света. Небо! Небо – общее между вороном и письменным столом.
Небо – это слово. Наше стремление к этимологиям, пословицам, сказаниям и самой правде русского духа – казачьим песням – у нас не отнять, не отнять у нас любовь к нашей Родине, которую нам бы обнять. И не умеем мы – не заставишь – ею не петь и ею не дышать: русскою вольною, чистою, благословенною, могучею, не возвращающейся тощею речью.
Отрежут нам язык если – мы будем писать о Ней; отрежут нам ежели пальцы – мы будем думать о Ней; а коли ум наш станет нем – душа наша будет о Родине. И нет Родины, нет Родины без Христа.
Что нельзя отнять у человека?
Не думай, что тень. Не будь у него света, и тени бы не было. У человека нельзя отнять совесть, единственную – его, и любой хороший бизнесмен, замечу вам, должен знать, что сей товар не сыплет барышей – ее никто не берет. И всё же Человек тянется к прекрасному, таков наш удел. Мы не можем хвалить мрак. Верно. Но долгий свет мучителен. Болят неподготовленые глаза. И чтоб выспаться, необходима тьма. Однако возлюбив тьму, ты погубишь себя вечным сном. Тень закрывает очи на преступления человеческие, а совесть направляет на них свет. Потому что тень не живая, а совесть – живая. Во все времена над нею смеются – смеются обычно над правдой – ее распинают, сжигают и бросают в пучину, а она всё равно живая, – да мало того! – всё равно говорящая! Еще Салтыков-Щедрин поставил нас перед случаем ее пропажи… а совесть-то, а совесть-то не пропадала…
Она стоит у тебя за спиной. Она ждет мгновения с тобой побеседовать.
Да. Истинное творчество не может брать свои истоки из пустоты. Писатель брал свое вдохновение из биографии совести. А строгий читатель смело позволит себе мыслить о произведениях как о жизни и сердце их создателя – его право. Слово обязано быть былью, а не пылью. Рука же творца, исполненная любовью к делу своему, дело обращает в тело, и пыль обращает в быль, до того еще небывалую.
Пустыня цвести не умеет. А свято место пусто не бывает. Вот и до поговорок дошли, а как будет нечего сказать уж совсем – переживём, возьмёмся за символизм, неотъемлемую часть любой культуры, находящую отклик в народных традициях, обычаях, нравах и ремеслах.
Что символ?
– это неотъемлемая мышца языка, будь он звуком, письмом или жестом… или подарком.
Нравится мне, что пишет про этимологию данного слова Юрий Пущаев: первоначально σύμβολα назывались у древних греков разломанные половинки одной пластинки, которые подходили друг другу по линии разлома при их соединении: получается, что символ – это то, что сводит вместе, соединяет в единство разные части одного и того же целого, будь то предложения, музыка или государства. А значит се, в каком-то смысле (узнаю у Пущаева) мужчина и женщина – это символы друг друга, которые друг друга восполняют, становясь «единой плотью».
Вините меня, если хотите, но без символизма невозможно жить, и даже больше – сойдешь с ума. Шизофрения – последняя стадия неединства личности. Гражданская война – последняя стадия неединства народа. Трансгендерность – последняя стадия неединства мужчины с женщиной. По данным из википедии на 2014 год, первое место по количеству лиц, совершивших хирургическую коррекцию пола, занимает Таиланд, второе – Иран. В Иране однополые связи уголовно преследуются, вплоть до смертной казни, поэтому гомосексуальные иранцы прибегают к хирургической коррекции пола, такие операции в Иране частично финансируются государством. Но это не напоминает ли вам компрачикосов? Человек, который хочет разрушить народ, в первую очередь разрушает символ народа. Человек, который хочет сломать человека, в первую очередь разрушает единство его мировоззрения и его понятий, т. е. его ума. Дьявол, который хочет разрушить мир, разрывает единство между мужчиной и женщиной, потому как помнит, что Ева – это жизнь, родившаяся, благодаря этому единству, и предлагает дьявол вместо него равенство, но x ≠ y, а xy = xy, где Ева больше не может быть жизнью, а Адам человеком. «Нельзя служить двум господам одновременно, ведь косоглазие появится тогда.»
Дьявол не творец. Творец знает цену своему труду, он вкладывает в него всего себя, свой вдох и свой образ. Разрушитель – всегда тот, кто завидует творцу. Когда на суде Соломон предложил разрубить ребенка пополам, безразлично было женщине, не рожавшей младенца, а мать взмолила о его пощаде, вспомните, обе хотели себе сие чадо.
Тот, кто не способен дать эволюцию (лат. evolutio развертывание, но не всякое, а только развертывание свитка; т. е. развернули – и начали читать), предлагает революцию (лат. revolutum – «возвращаться назад», прекратили читать). И не удивительно, что революционеры хотели убрать Бога, ведь изначально письменность служила для передачи пророчеств и легенд, былин и заветов, связанных напрямую с верой волшебной или Божественной силе – Слово служило для эволюции. Ум – в одухотворенности. Революционер убивает Слово, революционер уничтожает символ. Что делает и Фауст, который нутром своим революционер – он прекращает читать, устремляя внимание поиску себя.
Но пока революционер революционирует, не будем ему мешать, будем эволюционировать.
Да. Есть в прозе то, чего не даёт поэзия, но проза никогда не одарит нас тем, что открывает поэзия внемлющему сердцу.
Проза – это наука.
Русская пословица – это небо.
А поэзия – это волшебство.
А я вовсе не преподаватель.
И не проповедник.