Обыватель завидует нам, телепатам. Втайне он мечтает: вот мне бы!.. Сохнет от горя: почему не я? Строит планы: уж я бы!.. С той же страстью, заслуживающей лучшего применения, обыватель завидует миллиардерам, чей капитал достался им по наследству, без всяких усилий. Иногда кажется, что предел мечтаний большинства – замочная скважина, в которую они станут подглядывать без разрешения, пуская слюни. Там, в замочной скважине – десятки способов разбогатеть, сотни возможностей прославиться, тысячи шансов отомстить. Бедные дети! – глупые, жадные, любимые…
Ваша зависть взаимна.
Рыбки, подумала Анна-Мария.
Семихвосты-радужники с Ютаса-IV. Бахромчатые сомики. Павлинцы с мордами изумленных дурачков. Оранжево-белые паяцы, похожие на детские варежки, резвились меж щупальцами фиолетовых актиний. Мимо них с величайшей осторожностью проплывали рыбы-стилеты – извивы трехгранных тел, дрожь «зазубрин». У самого дна висели челноки-змееглавцы, темные, как музейный грош – и сонные, как студент на утренней лекции. Их яркие гребни топорщились венцом.
Цепочки пузырьков. Колыханье водорослей, блеск ракушек…
Герцог Раухенбаум, заведующий кафедрой ценольбологии, отличался своеобразным, чтобы не сказать – экстравагантным вкусом. Когда герцог пойдет на повышение, думала Анна-Мария, и кафедра достанется мне, я всё переделаю. В первую очередь – аквариум. В моем кабинете всё будет иначе.
– Плющ! – не повышая голоса, велела она.
На окне дрогнули густые плети. Сверкнув желтой окантовкой, шевельнулись звездчатые листья. Угол наклона каждого листа изменился, соответствуя режиму ожидания. В просветы заглянуло солнце. Еще полчаса, максимум – час, и оно скроется за буковой рощей.
– Открыть окно!
Плющ расползся в разные стороны, освобождая пространство. Стекло раскололось посередине – и створки ушли в стену. Еще одна прихоть Раухенбаума. Когда кабинет отойдет в наследство Анне-Марии, плющ будет просто исчезать. Без раздражающего копошения. Если, конечно, Анна-Мария оставит плющ. Дикий виноград куда симпатичней. Осенью на нем повисают лоснящиеся, иссиня-черные грозди…
Она покормила рыбок. Необязательный, но успокаивающий процесс. Пситеры рекомендуют: антистресс и всё такое. «Кормить с руки – труд невелик, но в нем находишь сердцевину тех превращений, что царят в душе безмолвно и смущенно…» Когда-то ей пришлось заучить монолог Принца наизусть. Трагедия «Черный замок»; глупая, сентиментальная девчонка.
Смейтесь, кому смешно.
За окном дремал университет. Учебные корпуса – пряничные домики в море зелени. Общежития, пустые в это время года. Над рекой – дома преподавателей. Студенты разлетелись на каникулы. Лекторы в отпусках. Те немногие, кто подобно Анне-Марии еще возился с заочниками, вечера проводили с семьей, а не в кабинетах. Чудаки, задерживающиеся после рабочего дня, были наперечет. К примеру, граф Якоби – форономик галактического масштаба, автор «Реперной триджизации кварков», молодящийся щеголь. Он курил в лаборатории напротив, на балконе третьего этажа, с таким видом, словно заседал в Королевском совете Ларгитаса.
В ответ мыслям Анны-Марии граф приосанился и подкрутил усы. Прошлой зимой Якоби решил приударить за коллегой, и стоило большого труда остаться друзьями. Почему ты до сих пор не замужем, спрашивает мама. Что ей ответить? Свобода? Наука? Карьера?
«Пора домой. Надо вызвать роборикшу…»
По странной ассоциации с мамой, Анна-Мария вспомнила свою первую лекцию. Она вышла на кафедру, оглядела притихшую аудиторию – тех, кто сидел в зале, и тех, чьи лица выстроились в ряд на гиперактивной панели… Введение в курс. Заученные, единственно верные слова вдруг показались чужими. Их предстояло сотворить заново.
– Как вам известно, наука делится на две империи: космологию и ноологию. Ноология, как духовная дисциплина, в свою очередь делится на два королевства: философско-ноотехнические науки и общественные науки…
Ей быстро удалось собрать внимание.
– …подответвление этногенетических наук включает в себя две науки 1-го порядка: номологию, то есть правоведение, и политику. Политику составляют две науки 2-го порядка: теория власти и ценольбология, иначе наука об общественном счастье. Граф Раухенбаум будет читать вам сравнительную ценольбологию, чей предмет – изучение условий, способствующих счастью общества и индивидов. Я же возьму на себя курс фундаментальной ценольбогении – изучение причин, рождающих эти условия…
Великий Космос, как летит время! Другие выходят к первокурсникам со словами: «Наука делится на две империи…» Диссертация, титул, повышение; монографии, методические работы. Статьи в академических журналах. Признание коллег. Уважение герцога, скупого на похвалу. Дни, месяцы, годы. Мечта о часе, когда Анна-Мария сменит аквариум в кабинете – и плющ уступит место винограду.
Ей ли не знать причины, рождающие условия для счастья?
Внешний датчик наблюдения сыграл мелодию из «Вернись, Адель». Челеста, бас, флейта. Кто-то приближался к кабинету. Уборщица, ясное дело. Катит впереди себя дез-комбайн, меняя на ходу настройки…
– Прошу прощения. Это кафедра ценольбологии?
В дверях стоял молодой офицер. Белый китель, золото погон. Шнуры с серебряными наконечниками. Кортик с витой рукоятью. На кокарде – атакующий сокол. Капитан-лейтенант ВКС Ларгитаса, сделала вывод Анна-Мария. Ее дядей по отцу был контр-адмирал Рейнеке, старый холостяк, души не чаявший в племяннице. Знаки различия она выучила раньше азбуки.
– Да. Вы кого-то ищете?
Капитан смотрел на Анну-Марию так, как в жизни не бывает, и быть не может. Даже вспотел, бедняга. В смятении сдвинул фуражку на затылок. Лихой, мальчишеский чуб выбился наружу, заполоскался на сквозняке. Знамя покорности – сдаюсь на милость…
– Я? Ищу, конечно…
«Нашел, – читалось на простоватом лице. – Уже нашел.»
– Беата ван Фрассен… хотел спросить…
– Ван Фрассен? У нас такая не преподает. Я бы знала.
– Заочница… я сегодня прилетел на Ларгитас, в отпуск…
– Ваша невеста?
– Сестра. Я надеялся узнать, где она поселилась.
– Свяжитесь с сестрой по коммуникатору.
– Не отвечает. Скорее всего, занимается. Не хочет, чтоб отвлекали.
«Или уединилась с любовником,» – подумала Анна-Мария. Она неплохо представляла нравы заочников, снимавших напряжение от сессии.
– Вы тоже заочница? Аспирант?
– В обоих случаях – нет.
– Кавалерственная дама?
– Вы льстец, капитан. Я уж и забыла, когда была кавалер-дамой…
– Только не говорите мне, что вы декан факультета! Я всё равно не поверю.
– Не скажу. Я – графиня Рейнеке. Заместитель заведующего кафедрой.
– Графиня? – капитан усмехнулся. У него была славная, открытая улыбка. – В ваши годы? В таком случае я адмирал. Знаете, я поначалу нервничал. Беата жаловалась, что здешние мэтры – звери. С клыками и когтями. Вот, думаю, явлюсь на кафедру, не понравлюсь… Потом кто-нибудь Беату на зачете – раз, и в пепел. Это хорошо, что я встретил вас. Вы шутите, значит, всё в порядке.
Он младше меня лет на десять, прикинула Анна-Мария. Когда возбужден, делается болтлив. Ладная фигура. Слово из дешевых логосериалов – ладная. Но в данном случае – очень точно. Жаль, рост маловат.
– По-вашему, я не гожусь в графини?
– Отлично годитесь. Лет через двадцать.
– Это комплимент?
– Это констатация факта.
Оправившись от первого потрясения, капитан на глазах превращался в записного сердцееда. Надо сказать, без особого успеха. Сердцееды не краснеют. И уж точно нет у сердцеедов таких милых, таких детских ямочек на щеках.
– Уже легче. Сперва я решила, что это – мнение о моих профессиональных способностях. Хорошенькую карьеру вы мне напророчили…
– Я…
– Не смущайтесь. Обождите, я сейчас узнаю. Запрос!
Голосфера на столе мигнула россыпью огоньков.
– Беата ван Фрассен, место регистрации?
Акуст-линза прокашлялась басом. Все-таки герцог Раухенбаум был большим оригиналом. При Анне-Марии линза приобретет дивное сопрано. И навсегда забудет про кашель. Это уже решено.
– Второе общежитие, – доложила информателла. – Комната семь, первый этаж.
– Видите, как просто? Спешите к сестре, капитан.
Он не уходил.
– Ценольбология? Что вы преподаете, моя графиня?
– Общественное и индивидуальное счастье, – Анна-Мария вновь почувствовала себя на первой лекции. Если честно, приятное ощущение. – Его условия и причинно-следственные связи. Вот вы, капитан… Что вам нужно для счастья?
– Чтобы вы согласились поужинать со мной, – без запинки отбарабанил он.
– Хорошо.
– Вы согласны?
– Нет. Хорошо в том смысле, что примем ваш ответ за основу. Это условие вашего сиюминутного счастья. Довольно глупое условие, замечу.
– Уж какое есть, – обиделся капитан.
– Что за причина породила это условие?
– Вы мне нравитесь, графиня.
– Охотно верю. Мой дядя утверждал, что его офицерам в первый день отпуска нравятся все женщины, включая статую Отчаяния на Картском мемориале.
– Ваш дядя?
– Контр-адмирал Рейнеке.
При упоминании контр-адмирала он содрогнулся. Слава бежала далеко впереди Рейнеке Кровопийцы. Говорили даже, что на завтрак контр-адмирал ест жилистых штабс-обер-боцманов, вымачивая их в боцманских слезах. Анна-Мария знала, что это ложь. Дядя предпочитал капитан-лейтенантов.
Таких, как этот красавчик.
– Вернемся к вашему счастью, капитан. Причина – я вам нравлюсь. Условие достижения – мое согласие на ужин с вами. Я вас верно поняла?
– Да! Вы согласны?
– Ни в коем случае. Вы не сдали зачет. Причину я еще готова принять, усилив ее сексуальным напряжением после длительного воздержания…
Румянец на щеках капитана стал пунцовым.
– Но условие… Согласно основам ценольбологии, то, что вы назвали в качестве условия – один из внешних стимулов желания. Я соглашусь, и вам для счастья сразу понадобится угостить меня вином. Заглянуть мне в декольте. Танцевать со мной. Далее счастье, этот ненасытный монстр, потребует от вас пригласить меня в отель. Или напроситься ко мне в гости.
– Похоже, графиня, я бездарно провалил зачет.
– Именно так. Ваше лже-счастье – динамический процесс. Он неудовлетворим в принципе. А мы в первую очередь говорим о подлинном, фундаментальном счастье. Его условия определяются одним-единственным словом.
– Каким же?
Он ждал – и дождался.
– Ограничение.
– Вы шутите?
– Ничуть. Я вам нравлюсь. Вы желаете обладать мной. Немедленно. Но мешает ограничение: мораль, сомнение в моем согласии, уголовная ответственность за насилие… Допустим, все ограничения сняты. Допустим, вы повалили меня на пол и достигли цели. Будете ли вы счастливы?
– Да что вы такое говорите? Разумеется, нет!
– Ответ принят. Вы будете удовлетворены. А счастливы вы сейчас. В эту самую минуту. Из-за ограничений. Превращающих в счастье каждую поблажку. Я заговорила с вами – счастье. Вы распускаете павлиний хвост – счастье. Надеетесь, рассчитываете, строите планы – счастье. Дальше углубляться не стану, вы – офицер космофлота, а не мой студент. Просто задумайтесь и ответьте: я права?
– Я буду ждать вас внизу, – ответил он.
– А ваша сестра?
– Мы вместе навестим мою сестру, графиня. А потом пойдем ужинать.
– А если я замужем?
– Это не имеет значения.
Ограничения, подумала Анна-Мария. Разница в возрасте. Сплетни: интрижка с молодцом-офицериком. Косые взгляды в спину. А, катись оно всё в черную дыру…
– Я ухожу, – сообщила она кабинету, дивясь самой себе, той, какую не знала до сегодняшнего дня. Знакомство было головокружительным, как обморок. – Отключить питание. Взять под охрану!
– До свиданья, графиня, – ответила информателла. – Удачного вечера.
Проекция оконного плюща исчезла, трепеща листьями. Стекло приобрело цвет спелой вишни. Погасли огни рабочей сферы. Вздрогнул аквариум. Рыбки начали рассасываться одна за другой, превращаясь в крохотные радуги. Павлинцы и семихвосты, стилеты и паяцы, бахромчатые сомики, змееглавцы – всё обратилось в сияющий калейдоскоп, завертелось, растворилось…
Погасло.
Вирт-аквариум перешел в режим ожидания. «Корм благополучно утилизирован», сообщала надпись на панели. И второй строкой: «„Jala-Maku XVI“, комплект декоративный».
– Пойдемте, мой герой. Я провожу вас к общежитию.
– Ужин? – напомнил он.
– И не надейтесь. Поужинаете с сестрой.
– Ограничение, – рассмеялся капитан. – Да, я помню.
Медовый месяц они провели на Китте. Теодор и Анна-Мария ван Фрассен. Он уговорил ее взять фамилию мужа. Он мог веревки из нее вить, хотя со стороны казалось, что бравый Теодор – чистый подкаблучник. «Ван Фрассен? – спросил у племянницы контр-адмирал Рейнеке, получив приглашение на свадьбу. – С „Громобоя“? Смотри, милочка, тебе с ним жить…»
В устах дяди это была высшая похвала. Если уж Рейнеке Кровопийца не нашел для капитан-лейтенанта ни одного оскорбительного замечания… Прямая дорога в академию, не меньше.
Синее море. Желтый песок. Бунгало в тени пальм. Ему – тридцать два. Ей – сорок три. Кому какое дело? Коралловые рифы. Рыбалка с антиграв-платформ. Батутеннис на пляже. Теодор – чемпион ВКС. Его удар в заднем сальто бесподобен. Завидуйте. Не пытайтесь флиртовать – глаза выцарапаю. Темнокожие гитаристы. Нежность струн. Флейты во мраке. Страсть. Покой. Смех. Это ненадолго. Три недели, больше нельзя. Ему – на корабль. Ей – в университет.
Ограничение.
Условие настоящего счастья.
Здесь, на Китте, она приняла зачаточную таблетку. Хотела ребенка. Медицина Ларгитаса – лучшая медицина Ойкумены – давно лишила женщин, родившихся на этой благословенной планете, их вечных проблем. Никаких критических дней. Никаких вредных последствий. Всё хорошо, организм бодр, а любовь не требует унылых предосторожностей. Если же решилась – пилюли «Флерлевит» к твоим услугам.
Кого желаете, спрашивал рекламный вкладыш. Мальчика? Девочку? Близнецов? Близнецы – это слишком, подумала Анна-Мария, засыпая. Мама всегда мечтала о внучке.
Рядом сопел утомленный Теодор.