(Отрывок из романа «Перевернутый мир»)
Однажды к нам в заповедник приехала группа высокопоставленных чиновников во главе с губернатором. На охоту. Как и положено, с охраной, которая должна была бежать им вслед и защищать от зверей и шальных выстрелов. Присутствие охраны меня добило окончательно. И, как егерь, я наотрез отказался сопровождать их, сославшись на высокую температуру. И позднее очень жалел об этом.
У зверей не бывает охраны, они не ожидают выстрелов из засады. Никто не подозревает, что в собственном доме могут убить. И вполне возможно, я бы мог спасти хоть одного зверя. Но тогда я отказался участвовать в охоте, понимая, что ничего исправить не в силах. Официальная лицензия на убийство была у этих чинуш на руках. И хотя наш заповедник формально находился под строгим контролем государства, периодически, а именно в сезон охоты, контроль ослабевал, а все права передавались в руки избранных. Тех, кто жаждал порезвиться на природе, стреляя в беззащитное зверье. Для них был даже построен домик в лубочном стиле, этакий разукрашенный терем, на крыше которого вертелся деревянный петух-флюгер…
Я никогда не чувствовал себя таким беспомощным и слабым, как в тот день.
Добытчики вернулись в теремок ближе к ночи. И небрежно бросили на пол убитого лося. Пухлая верхняя губа зверя, залитая кровью, обиженно свисала вниз. Волоокие глаза застыли в мягкой печали и недоумении. Словно он не переставал спрашивать: за что?
Неужели всё так просто?
Я неотрывно смотрел на лося, я его знал. Он был моим другом, и я жалел его больше других, потому что он был хромым. Еще совсем маленького, желтенького теленочка, я выхаживал его, раненного браконьерами, а доктор из ближайшей деревни даже сделал ему сложную операцию на ноге. Помню, как все мы радовались, когда удалось спасти ногу, хотя хромота и осталась. Я поил лосенка свежим коровьим молоком из бутылочки. Он облизывал меня в знак благодарности шершавым язычком, чмокал теплыми губами, а его большие уши поворачивались на малейший шорох. Мы назвали его Димкой.