–Не прикол, а тактический ход,– отвечал шеф командным голосом, преисполненный манией величия во благо,– надо приманить нам недавнего ночного "гостя" и поймать,– при последних словах Олег незаметно сглотнул слюну недавнего горького случая. Жесты рукой скрывали волнение. Никто не знал, как он жаждал новой встречи с недавним новым знакомым. Знакомство необычное. От того не было легче; маленькая тайна глумилась и была доказательством, что он в своём мире не один. Олег нисколько знал, сколько верил, что тот обязательно вернётся, и реванш состоится. Бой! И даже тот факт, что вместо этого может быть другой, не меняло сути вещей. Только бы не упустить момент, а то как в прошлый раз,– поймать поймал, а удержать не смог. Да ещё получил не слабо!
–А откуда тебе знать, что он сегодня пожалует,– с уверенной ухмылкой проговорил Дрон, а потом как бы серьёзно добавил,– да и без света как его ловить, если что? На ощупь что ли?
Нескромная усмешка, со сдавленным окончанием; сплюснутое молчание, выравнивает избитые временем кочки и всё же…
Как не в тему!
Андрюха был здоровее Лёхи по внешним показателям и может даже и по физическим. Но вот по умственным, по сдержанности и даже по ответственности, Лёха превзошёл его как минимум дважды. Андрей был десантником, хотя с момента службы прошло больше пяти лет; он любил ломать всё руками, ногами, разбивал бутылки о голову, зубами открывал пивные бутылки и вытаскивал из досок гвозди. Считал это пиком своего совершенства и к большему не стремился.
Мозг беспомощно упирался в потолок, но Андрюха не понимал, что это даже не запертая дверь, а стена. Но это как автоматическая привычка, если не открывается, значит ломается… Другого не было.
Плюс его в том, что исполнителен, а в острые моменты разборок просто незаменим. За три года, что он тут работает, разборок было всего две и он показал себя в самом обезбашенном виде, произведя впечатление не только на оппонентов, но и на своих. И все эти базары по "фене", развод "рамсов" на кривые пальцы веером и сопли пузырём, были напрочь потушены беспредельными выходками Андрюхи.
Короче, он хоть и был сильным, но тупым.
–Очень просто,– не убавляя высокого тона говорил Олег,– будем всё ночное дежурство бодрствовать. Никто спать не будет, постоянно совершать обход территории по периметру – обходить незаметно. Сейчас подойдёт Николай и я покажу все возможные точки, откуда он может появиться.
Олег уже в уме разработал план (очередной план под № 13 или № 19) всего дежурства и был полон решимости.
–Больших потерь хозяйка нам не простит, ясно. Надо заканчивать с этим беспределом, а то для чего мы здесь находимся!?
В темноте, мелькая маленьким огоньком от сигареты, подошёл Николай.
–Я ещё издалека услышал что-то про усиленный режим работы? И что-то там про то, что нас кто-то не простит,– заговорил подходя ближе он.– Мне не послышалось?– Уже к брату обратился Коля.
–Тебе не послышалось,– сухо ответил старший брат.
–А что случилось?– Как бы без особого интереса к услышанному, спросил снова Николай,– к чему такая напряжёнка. Чё, немцы напали?– и заржал глядя на всех поочереди.
На его ржач ответил только Андрюха. Они с Колей как бы друзья – два сапога пара. По сущности вещей, сопровождающие их бытие, имеет зеркальное отражение одного от другого. Отсюда может и совпадение, как падение человеков…
"Звучит как-то пафосно… Можно пожалуйста включить эстетично мел…"
"Я за правду! Какая бы сладкая она не была!"
"У правды нет вкуса…"
"Но…"
"… а также цвета, запаха, звука (больше-меньше)!"
"Гм-м-м…"
"… срока давности и забвения!"
Олег сделал выжидательтную паузу и пропустив глупую шутку мимо ушей, не спеша стал отвечать:
–Хозяйка очень просила изловить нашего недавнего ночного "гостя". Ну или хотя бы того, кто к нам первым пожалует,– он говорил непринуждённо, устало и по большей степени со всеми, чем с братом.– Фонари не включаем. Идея моя, но Антонина Сергеевна поддержала. Пытаемся этим самым привлечь его на наш двор.
Младший хмыкнул. Старший глотает.
–Никаких шумных перекличек, шуток и тому подобное.– Он снова посмотрел на брата и по мимолётному взгляду понял, что для Коли это пустое,– и не курим!– последнее он наверно сказал, вообще зря.
–… и он обязательно сегодня объявится. На те, вот я! Берите меня, тёпленького,– как бы с издёвкой заключил Коля.
–Коля! Делай просто то, что я тебе говорю,– с наставлением проговорил Олег, стараясь не смотреть на него, а куда-то в сторону,– ты на работе, находишься в моём подчинении. Тебе легче всего. Не задавай, пожалуйста, лишних и глупых вопросов.
В конце он всё же посмотрел на него; взгляд старшего брата был настолько суров и серьёзен (а Олег старался), что у младшего не было больше ни малейшего желания спорить и препираться. Наступившая неудобная тишина прогрессировала в коллективную депрессию. Олег машинально потянулся за сигаретой и, взяв её в рот, не спешил прикуривать, а просто задумчиво мял губами фильтр. Было так тихо, что он слышал сопение каждого из них.
–Там у первого корпуса, прямо у забора, разросшийся кустарник клёна и у четвёртого корпуса также кленовые дебри – вот скорее всего нам оттуда и надо ждать его.
Олег был таким спокойным, даже непривычным для них.
–Ну да больше вроде бы и неоткуда,– поддержал его Лёха,– в остальных местах более просматриваемая местность.
–Верно заметил,– согласился Олег.
–Но если не исключать того, что в плане стратегии освещённое место для…
–Это лишнее,– перебил Лёху шеф,– поверь… Уверен, что до такого не дойдёт.
Двигавшийся рот во время разговора у Лёхи, так и замер на месте, когда его перебил Олег; непонятное ощущение, то ли он в злобе, то ли не впонятках. Второе хуже, но контролируемо…
Олегу, Лёха больше всех нравился, и как работник, да и как человек. Ответственный, мало говорит, но может много сделать – и самое важное, понимают друг друга – не нужно повторять дважды. В общем Лёха, чем-то напоминал самого Олега, отсюда и симпатия.
–Вот именно,– добавил через некоторое время Олег как-бы сам себе.– Ребята, помните, его надо поймать и если не уверены, то просто не вспугните бедолагу, а то пропустим всё удовольствие от поимки и… от казни. Ну всё, пацаны, за работу!
Олег хлопнул в ладоши, а Коля вздрогнул.
–На собрание, я вижу опоздал,– говорил плетущийся из темноты дед Захар,– о чём собрание-то было? Ежель не секрет.
–У тебя, Прохорыч, обязанности всё те же, что и были,– ответил ему Олег,– так что не заморачивайся особо.
–Ых-х, деляги,– в руках у деда появилась пачка "Казбека".
Глава 3
В тусклом свете жёлтой луны, под покровом уже глубокой ночи, окутавшей землю своим холодным одеялом, я в полном одиночестве, мелкими перебежками, передвигался через пустой луг по направлению к соседней деревне. Путь мой был неблизок, так как в целях собственной безопасности продвигался я не по прямой через луг, а совершал ни большой ни маленький крюк, чтобы подойти к деревне не с парадного входа, а как бы сказать, с задней стороны. Чисто геометрически, это было схоже с трапециевидным отрезком, только на самом кончике находился маленький крючок.
Именно по такому, образно нарисованному наброску, я состовлял план, который сейчас пытался воплотить во… что-то.
Всё шло по плану.
Постоянно перекидывая верёвку с одного плеча на другое, я вёл себя крайне суетливо, отчего много нервничал, вызывая у себя тем самым отдышку и лёгкое головокружение. Я ещё никогда не испытывал такого волнения; моё тело пересекало сразу несколько электромагнитных волн, которые неприменно должны были меня если не убить, то хотя бы на долгое время парализовать. Но что-то было третье; оно-то и поддерживало мою вертикаль.
Переходя время от времени с лёгкого бега на быструю ходьбу, я по-немногу давал дыханию восстановиться. Но расслабиться на полную себе всё же не позволял; я и так уже вспотел – трусы заварачивались в складочки, а новенькие кеды натерали мозоли.
Во время движения я всё время осматривался вокруг; напоминая юлу или бегущего волчка из телепередачи "Что? Где? Когда?" Напряжение шестистрункой звенело на пустоте, что было хуже того, если бы на ней играл какой-нибудь неуч.
Я прислушивался к любому постороннему шороху, от которого в любой момент готов был дать мощный отпор в случае внезапной опасности. Но встречать кого-то на своей дороге мне бы не хотелось. И поэтому, уже устав вертеться по сторонам, я просто-напросто присел в полуприсед и продолжал двигаться в таком вот положении.
"Мол, меня не видно!"
"Ага."
И вот, уже буквально через несколько десятков шагов потянуло свежей сыростью и прохладой. Неподалёку находилась речка, русло которой выходило прямо к той деревне, куда я и направлялся. А если быть ещё точнее, то к ферме – цели моего похода.
Вышедшая из-за туч луна немножко осветила мне дорогу; её местами резали прозрачные с серостью волны, набегавшие слёту на жёлтые края и кромсали её на кусочки. Я увидел речушку, её блескучую гладь, отражение противоположного берега – после чего резко ускорился в беге, а добежав до берега, скинул верёвку и сел на корточки перевести дыхание. Вода еле слышно хлюпает, набегая на поваленный ствол ивы, но если включить воображение, то можно услышать, как какой-нибудь зверёк хлебает водицу.
Как красиво и приятно о чём-то думать, но мне сейчас однозначно не до романтики.
Ещё раз осмотревшись вокруг и не заметив ничего подозрительного, я повалился на землю спиной и на несколько секунд закрыл глаза. Хочу успокоиться, привести тело в порядок и охладить разум. Через несколько секунд сердце замедляет ритм биения, а чуть позже малость стихает. По вискам за уши, стекает пот, а на щиколотки правой ноги интенсивно пульсирует пульс. Щиплет на левой пятке мозоль – и на правой, большой палец.
Обманчивая тишина должна была насторожить, но мне уже не до неё; развёрнутые ладони к тёмному небу принимают его тепло, впитывается в кожу, которое быстро распростронялось повсюду, понизив общий градус организма. Нега охватывает всё тело, оказывает магнетизируещее воздействие беря себе в союзники Его Величество Сон, но…
Где-то далеко раздаётся лай нескольких собак, истерично перелаивающихся между собой, который резко вывел меня из задумчивости. Эхо сразу несколькими голосами несётся по реке и сотнями тысяч брызгами растворяется где-то за моей спиной. Звук, не мгновенно, но так, что плавный выход совпал с плавным входом.
Вытаращенные глаза в небо, возвращают в реальность.
–Вот блин, так и заснуть не долго,– шёпотом сказал я себе, хотя в таком напряжении это невозможно… Хотя, что я могу назвать напряжением. И сам незнаю!
"Предположения…"
"Отнюдь. Не могу утверждать уверенно!"
"Сомневаешься?"
"Вся жизнь из сомнений… Что, не правда? Так…"
"Это залаживается ещё с детства. И только взрослым ты решаешь, принять это как своё, либо…"
"Что?!"
"… либо, борешься всю жизнь. Но бывает сразу…"
"Верно. Но есть и третье…"
Расслабляться мне не следовало. Но то, что случается, не зря…
"Знал, но делал!"
Поднявшись и быстренько накинув верёвку назад на плечо, я, ещё раз оглядевшись вокруг, начал пешее движение вдоль берега реки. Тянувшаяся сырость от водоёма стала вызывать у меня приступы кашля; мокрый воздух, невидимыми шупальцами осьминога, беспардонно лезет мне в ноздри и в рот, тыкаясь в носоглотку и дальше. По-началу, я глушил его – тёр ладонью грудь и плевался, но… Мне пришлось снова остановиться. Хотелось очень сильно откашляться, но шуметь никак нельзя было. Опустившись на колени и приложив подол футболки ко рту, я отвёл душу, освободив лёгкие от мокроты.
Я понял, что далёк от идеальной формы и в ближайшие планы входило занятия спортом. Но пока, высокая влажность не давала мне покоя, как огромный великан, вдруг навалился сзади и хотел меня повалить лицом вниз.
Я время от времени делал остановку, чтобы повторить всю процедуру заново.
Вдоль реки я шёл спокойным шагом, один (странно, если было бы не так), набирался сил, ведь впереди меня ожидало мероприятие требующее много энергии, крайней осторожности и особого внимания.
Под словом "особое", мне представлялись высокие ворота, а за ними высокие каменные стены; замок, неприступная крепость, с воображаемой надписью "секретно", дя всех. Там защита, но высокое доверие – там многое знаешь, но мало говоришь… Блеск! Восторг! Высота!!!
"Полёт! Полётище!!!"
Из множества кандитатов, а ближе, из толпы – ты избранный. Ты – один. И на зависть другим, всем, тебя одного пропускают внутрь. Для меня, как и для всех, это место особое. И почему-то совершенно не важно, что там находится, что там делают, как себя ведут… Главное, словно свершилось, и как будет потом, мне абсолютно по-хрену. Без значения! Лишь бы те, кто остался, завидовали.
Знаю, что похоже на бред, но у каждого же свои червяки в голове.
По ходу ходьбы у меня из головы не выходили слова Любы. Люба вообще мой гипнотезёр. По-другому не могу объяснить, почему я так подвластен ей. Но ни в коем случае подкаблучником себя не считаю,– но вот может же баба зацепить словом, что и покоя лишить! Не зря же говорят, что бабий язык имеет свойство материализовываться.
Материализовываться – слово-то какое-то… длинное и когда произносишь его, кажется, что чистишь сырую рыбу… зубами. Вроде бы ничего, только чешуя меж зубов застревает.
–Блин,– в сердцах выругался я про себя, совершенно не имея ввиду выпечку,– и зачем подходил к окну и слушал её!
В мыслях, я сердито ругал самого себя, но даже вслух, шёпотом, произнося острые колкости, делал это так, чтобы оно звучало словно не про меня, а про кого-то другого. Так хотелось взвесить жирного пинка этому другому. Да вот боялся мгновенной отдачи.
Но меня реально не на шутку терзали недавние слова жены, и несмотря на это, я продвигался и продвигался вперёд. Луна то скрывалась за тучками, то снова выходила и хоть немного, но освещала мой нелёгкий путь и не только. Шаг за шагом мои ноги отмеряли десятки, сотни метров, одновременно дрожали, были слабыми и выносливыми. Пройти мне осталось примерно около двух, двух с половиной километров. Уже сквозь лесополосу, расположенную вдоль деревни, к которой я направлялся, виднелся свет в близлежащих домах. Уже совсем рядышком слышался лай домашних собак, да и голоса гуляющей по улицам молодёжи тоже мне были слышно.
Будто никто не спал, а словно знали, что я иду и специально создавали шум.
"Подлецы?"
"Нет. Мерзавцы…"
Подувшее веяние прохладного ветерка с реки, снова вызывал у меня приступы кашля. Уже не присаживаясь на корточки и не пряча лицо в подоле футболки, а ровно стоя, не думая об осторожности и возможной опасности, я давал от души выйти наружу микробам. Слезившиеся глаза закрывались и проступала сдавленная влага. Но когда всё проходило, когда извержение внутренностей отлаживалось, я тут же опомнившись, резко осматривался и пригибался ниже к земле. Я никого не замечал, но чувствовали мои трусливые поджилки, что за мной кто-то наблюдает. Сославшись на нервное состояние, мне с трудом удалось себя успокоить и я спешно начал движение вперёд, и тут… меня кто-то окликнул.
–Э-э-эй,– хриплый голос звал меня полушёпотом, словно с эхом.
Не то, чтобы я испугался, но ноги сами встали как вкопанные, будто в землю вросли, а учащённое сердцебиение, словно маленькими молоточками, застучало в висках создавая мелкую вибрацию в верхней части тела. Из ступора я вышел быстро, выпрямившись во весь рост я медленно начал оглядываться в поисках исходящего звука; не с ума же я схожу в самом деле! Подумав о том, что я ещё ничего плохого не совершил, то и бояться мне просто нечего, а услышанные звуки мне просто показались, я уже было решил отправиться дальше, но тут опять до моего слуха донеслись звуки.
–Э-эй! Я здесь, за рекой.
Эхо летит вскользь о водную гладь и спотыкнувшись об илистый берег вываливается прямо передо мной.
У меня аж верёвка с плеча медленно сползла от очередного оцепенения. А за ней трико, а дальше развязались шнурки и осыпались в пятки позвонки. Я повернулся и поглядел на ту сторону берега. Там увидел здоровенную, чёрную фигуру человека, которая обращена была в мою сторону. Лунный свет отражается от жёлтизны грязного песка и он вытянутый чёрным штрихом в самой середине. Фигура некоторое время стояла неподвижно и ещё больше нагоняла на меня жути. Нехватало ещё, чтобы засветились глаза и блеснули остриём клыки. По правде я и этого ждал, потому что… потому что просто обосра… по-настоящему.
Всё-таки неимоверным усилием воли я переборол свой страх, нагнулся и поднял упавшую мою поклажу. Тут фигура наконец-то ожила и сдвинулась с места – оно приглядывалось ко мне. Немного спустя до меня долетели слова с того берега.
–Ну, чего так испугался,– хриплый голос всё так же шёпотом говорил, но так, чтобы мне было слышно.– Чё, кур воровал!
Хриплый смешок скакал через редкую рябь речки, но у самого бережка плюхнулся в воду по щиколотку. А там ил, который ещё глубже.
Вспомнися мультик из детства. Не помню названия, но был там плохой дяденька, имя которого тоже запамятовал – так вот, смеялся он именно так, потому что сотворил что-то плохое (это помню точно). Главное, сюжет совершенно выпал из головы и смысл, а вот смешок с хрипотцой всплыл как-будто так и надо.
Ведя борьбу со страхом, я ещё раз покрутился по сторонам и ответил тоже шёпотом.
–Да как тут не испугаешься!– Слабо откашлинувшись, я продолжил,– посреди ночи окликнуть, когда никого не ждёшь!
Снова плохой дяденька доносит хриплый смешок. И тоже кашляет.
Когда он закончил, я опять, не поворачивая гоовы пощурился по сторонам. Смотрел за его спину. Вдруг он не один. Чувство, кем-то затаённого и как-будто подглядывающего, скреблось под ложечкой и я ничего не мог с этим сделать.
"Может кто-то положит мне руку на плечо сзади, а может кто-то возьмёт за другую руку и потянет. Потом скажет: Вот где ты мне попался! И засмеётся, болтая головой вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз…"
Именно так выглядел мой страх; по-другому я называю это трусость. Да, я трус и то, что это правда признаваемая мною, несколько облегчает мою участь передо мной же самим. Сейчас меня направляет страх и даже можно назвать тот факт, что я не остался дома, я смело называю словом бояться. В детстве мне казалось, что это пройдёт в юности и само собой, а вот в юности я пришёл к выводу о том, что трусость можно победить, только физической силой.
Победить, значит предстояло драться, вести борьбу, возможно долгую и затянутую неизвестностью её окончания. И будет ли победа за мной, не давала мне покоя,– вдруг борьба окажется напрасной. Вдруг за правду, я смогу проиграть. Это тоже немного страшно!
В очередной раз, выглянувшая из-за туч луна, словно подтвердила мои кажущиеся странными думы, ну и дала маленькую возможность разглядеть встретившегося мне путника. Не такой уж он и здоровый, как мне показалось сначала; правду ведь говорят, что у страха глаза велики, да ноги быстрые.
Ну на счёт ног я, может, конечно и слукавил.
Мне хорошо был виден задний план и предположительное место его появления. Даже отпечатки его следов на песке, мне без труда удалось отличить от других. А он сам как ожившее пугало, вот, где-то за теми деревцами, спрыгнуло с шеста и вывалилось на мою голову. Он уже близко. Его угловатые скулы видно было даже на таком расстоянии (если не считать того, что включены были все визуально-фантазийно-воображаемые органы обработки информации). Взъерошенный чуб постоянно падал на глаза и он вздёрнутым движением головы, закидывал его назад и несколько секунд, он так и держал голову вздёрнутую к верху.
Он также как и я, время от времени оглядывался по сторонам как испуганный волчонок, и я даже через реку слышал его тяжёлое дыхание, как-будто до встречи со мной он пробежал несчётное количество километров. Но он не трус и просто потому, что вот так, посреди ночи сумел позвать меня и пообщаться. Если конечно не считать того, что парень возможно и псих.
Но речка служила мне надёжным щитом и путь отхода был тоже надёжным. Напряжение в моём теле потихоньку снижалось, падала температура накаливания нервных окончаний – ведь пока он на другой стороне берега, для меня он не опасен. Да и те несколько слов, перемолвленных между нами, как бы навели безопасный мост, по которому я же и смогу спастись от него, в случае чего. Но это так, философия.
Я видел, как человек на том берегу, присел на корточки и стал рыться в нагрудном кармане рубахи, не особо-то и волнуясь, что я стою на другом берегу реки и совершенно его незнаю. Не найдя в кармане того, что ему надо было, он так же, не меняя телоположения, вытянул правую ногу вперёд и начал копаться в кармане брюк, при этом приговаривал что-то и порой ругался. Мне знаком тип таких людей; ему будет по фиг, если я прямо сейчас сяду и наложу кучку дерьма, а у него попрошу бумагу. И что самое интересное, он отзовётся и даже сам лично принесёт её через речку и так спокойно скажет: "На братан!"
Мне на мгновение показалось, что человек потерял всякий интерес к моей особе, и, наблюдая за ним, решил не мешать ему и собрался было идти. И уже сделал шаг прочь, как он снова меня позвал.
–Слушай, брат,– его хриплый полушёпот возбудил снова во мне волнение,– а что ты тут делаешь?
Плохой дяденька начинал бесить меня и вызывающее поведение было не по сценарию.
Как-то этот вопрос я ожидал услышать немного ранее, несколько минут назад, но потом я подумал, что ему это не интересно и вовсе не спросит. Но как-то не угадал. И то, что он спросил, мне тоже не понравилось. Как бы то ни было, страх перед ним показывать мне не стоит и ответить вопросом на вопрос, я посчитал сейчас самым лучшим.
–А ты тут что забыл?
В своём голосе я услышал металлические нотки, что мне очень понравилось (ещё бы, я и говорил, словно на последнем выдохе); если взять за исключение то, что даётся это не легко. В это время мой ночной собеседник сидел в том же положении, но ковырялся уже в другом кармане.
Всё выглядело так, как между прочем. Как-будто тем, чем мы оба занимаемся, это каждодневная обыденность и мы чем-то коллеги.
–Да ты не бери в голову ничего,– не переставая заниматься своим делом отвечал он,– я, может тоже тут, как бы,– здесь он покрутил в воздухе рукой непонятно зачем, но наверно показывая, что он здесь тоже как бы по делу,– вот курить нету, курить хочу,– вроде бы как себе сказал он.
Я тут же вообразил сигаретный дымок и также воображаемо потянул его в себя. Получается, даже похоже на настоящее…
Он замолчал и как-будто углубился в себя. Глубоко. О том свидетельствовала тишина.
Мрачность натянутой струны, чуть ослабла и, игра стала невозможна. Над водой не так высоко и она вот-вот коснётся почти ровной глади – после уже игра не получится.
На минуту мне представилось, что тут кто-то должен быть ещё и не обязательно должно выглядеть всё мутно и с запахом страха; вот-вот меня позовут с приятным предложением выпить кофе или покурить. И я соглашусь, помахав на прощание тому, кто на том берегу. В ожидании звавшего я хотел заговорить, но если я и начну говорить, то это только в том случае, что точно буду знать и уверен в его наличии.
Я поработал кистями рук – сжимание и разжимание. Нервные точки на окончании пальцев, требовали работы – кровообращения. Просили. Поток крови пущенный от рук, прибыл в голову и я вновь вспомнил Любаву, а точнее нашу первую встречу; я думал она даже не посмотрит на меня и уже пожалел, что послушал двоюродного брата и поехал с ним в гости. Но на самом деле это уже были смотрины – меня и Любы. Обидно было, что об этом я узнал, когда Люба сделала выбор в пользу меня, а я, видя её раньше, так совершенно незадумываясь, сказал всё тому же брату, что Люба мне симпатична.
"Выбор сделала она???"
"Выбор сделала она…"
"Переводятся нынче…"
"Кто?"
"Не важно…"
"Не важно… Не важно?! Не важно."
Свадьбы у нас не было; что я, что она были из бедных семей и даже отношения не афишировали среди родственников. Три дня встреч. А на четвёртый мы переехали в свободный дом и вот, живём до сих пор.
Мне было трудней. А она словно жила со мной не один год. Смущение, краснота, жеманность – этого я не увидел в её глазах и не познал, как познают первый поцелуй и первое… Нет, но с этим было по-настоящему. Мои чёрные кучеряшки переодически выпрямлялись, уши больше не пухли, а глаза заливало только ало-красным вином. И ноги – ноги можно было оказывается отстёгивать и ставить с сторону. А затем, когда нужно прикреплять обратно. И после этого они как новые.
Затянувшееся неловкое молчание тяготило меня. "Как бы помягче отвязатся от него?", думал я всё это время. Мужик как-будто реально вышел из лесу поковыряться в карманах. И был он такой весь взлохмаченный, то ли долгим переходом, то ли быстрым бегом, либо внутренним мытарством, что порой казался жалким и несчастным. Так я мог видеть при не очень ясных бликах луны и рисуя воображаемое определение о нём. Он уже не оглядывался по сторонам, как я, не желавший кем-то быть замеченным, а просто смотрел в то место, откуда пришёл. И было у меня такое чувство, что он оттуда кого-то ждёт.
"Ещё кого-то мне нехватало здесь повстречать,– думал я чувствуя мурашки по всему телу,– двое против одного, посреди ночи, и думать не хочется. Да и не честно".
Гулявший на просторах луга ветер донёс из деревни собачий вой. Дикий вой. При чём одновременный. После некоторой тишины вой повторился, а следом за ним истерически залаяла кучка собак. Выли как по предворительному сговору, перенимая низкочастотную ноту друг от друга, а закончили словно хором. А между всем этим, была такая тишина, такое глубокое проникновение и давление на орган слуха, что трудно было определить это ощущение каким-то словом или метафорой. Словно не отсюда это было…
Меня такая жуть охватила, что аж ноги подкосились. Я пошатнулся, но на месте устоял. На психику давило ещё чёрное небо. Его высота, почему-то теряло измерение, сокращалось и наподобии пресса пыталось раздавить меня как козявку в лепёшку. "Да почему я такой сыкло?!"– взорвалось моё самолюбие и я прикусил нижнюю губу. Осколки этого чувства медленно стекали по внутренним органам. Мужество отчаянно боролось с пучиной кучерявых волн; по форме напоминающие шнековый механизм, они утягивали жертву внутрь, как мясорубка и выпрыгивающие кверху конечности, как бы прощались с миром на вечную вечность.
Сейчас тот, кто на том берегу, был для меня партнёром по преодолению страха и глядя на него я словно ощущал твёрдую опору. Я вытягивал на себя его силу, мысленно дотягивался до призрачного тела, но лишь для того, чтобы взяться за разодранный локоть.
Теперь уже тупое молчание сводило меня с ума. Я ждал, что он что-нибудь скажет; слышать его голос с хрипотцой, льющейся ломанной цепочкой и достигающий моей тепловой зоны, оказывал оживляющее воздействие… Хотелось услышать хотя бы о том, что он ищет и не может найти. Либо не находит, потому-что плохо ищет. Меня охватывала беспричинная паника, с маленькой головой, но острыми зубками и растягивающейся пастью до неимоверных размеров. Мне бы только "ОП!", и ухватиться на лету за её хвост и оторвавшись от земли, предаться опьянённому полёту возбуждённой фантазии. Но она тут же молниеносно бьёт носом, если оно находится в теле змеи.
Декорация собранная из мелких кусочков мозаики, осыпается после того, как клей высыхает и даёт трещину от влаги первого же дождя. Стоит ли говорить о качестве клея, если та климатическая зона, на которой создавалась эта декорация, совершенно не подходит под…
"Интересно, а что будет с теми собаками?"
"Какими собаками?"
"Ну с теми, что так выли, до мочи в штанах???"
"А что с ними должно быть?"
"Ну это… когда мозаика осыпится, от того, что в высохший клей… В высохший клей попадёт влага, потому-что…"
"Ты сейчас о чём? Я что-то не понимаю!"
"Не ты, а мы! Нельзя же взять, и перелистнуть исписанный лист бумаги на чистый. Или непонравившуюся книгу, захлопнуть и забросить в самый дальний угол… Как жизнь!!!"
Я был готов кинуться бежать прочь с этого дикого места, но голос с того берега (как с того света), отвёл меня от кошмарных думок и вернул в....
–Слышишь, псы завыли,– мой собеседник поднялся и повернулся в сторону деревни,– говорят, собака воет к покойнику в доме, у которого она живёт.
–Всё это беспочвенные домыслы,– пытался молодцом держаться я, отвечая ему,– её просто с цепи надо спустить. Чтобы погуляла. Они же тоже с этим…– недоговорил я и также глядел в сторону чёрного горизонта с бледно-жёлтыми точками.
–С чем, с этим?
–Ну, с чувствами…
Смеётся он. Не долго и резко останавливается.
–Ну не скажи-и брат! Не ска-а-ажи,– протянул он как-то непривычно громко.– В доме у моего отца жил пёс – Вальтер. Овчарка, породистый кобель. И вдруг, в один прекрасный день, также стал выть. Он-то был уже взрослый, почти старый. Никого и ничего не слушался… Как затянет свою мелодию! Прямо средь бела дня. Помню бабка моя так на него плевалась, так плевалась, -Он усмехается, видимо представляет. -Ему его отец, мой дед, говорил, что собаку палкой надо избить, чтобы заткнулась. Чтобы боялась тварь, хозяина… И палку рядом положить… чтобы…
Разговор резко оборвался, так как опять донёсся жуткий вой псины; они сначала по-одному, перебирались, словно настраивались, но потом в один собачий голос. Даже тишина умолкла, не звеня долгим эхом. Я метлой сметаю осколки мозаики, но боюсь, что мир под ногами, также может просыпаться…
Вновь бешенные мысли, бешенно бегут – не угнаться. Они сбивают с конкретной мысли, перешагивая через один, но чаще через два пункта реального течения…
… Как глупо! Разве там не то же самое? Разве можно искать взаимосвязь там, где всё построено на противоречиях, на отталкивании и на одних минусах…
Мы некоторое время помолчали, потом он продолжил:
–Так вот, отец взял палку собаку проучить. Так подошёл к ней, не спеша, как бы приготавливаясь,– он вдруг замолчал. Я уже представил картину человека внешне напоминающего моего собеседника, у которого в руке была поленница предназначенная для растопки печки. И собака – я не мог её вообразить. Только цепок и вшивый ошейник, которым псина растёрла себе шею до оплешины. Вряд ли смог он её избить…
А потом как-то грустно договорил:
–Сердечный приступ,– последнее слово прозвучало уже глухо. Видно, ему стало чуть не по себе от воспоминаний.
–Мне очень жаль твоего отца, но поверь – это чистая случайность,– я словно протягивал ему руку через реку, высказывая таким вот образом сожаление.– Послушай уважаемый, не знаю твоего имени, но…
–Никита,– оборвал меня он,– Никитой меня зовут. Извини…
При упоминании своего имени, он чуть подался вперёд, словно слова посылаемые им, имели какую-то форму и вес.
Меня нисколько не интересовало как его звать, и то зачем он здесь. Я лишь хотел по-быстрее удалиться, ибо у меня были свои дела, но мужик явно жаждал общения.
–Братишка, у тебя нет закурить?– уж больно жалобно спросил Никита,– курить охота, мочи нет.
Теперь я уже стал раздражаться таким вот общением; минутный союз развалился, но надо держаться, ибо нервный срыв мне не поможет. Мне не понравилось то, что он перебил меня. Возникшая, по моему мнению умная мысль, предположение, насчёт домыслов и всяческих бредовых примет, имела место быть высказанной, как доказательство построеннии теории на фундаменте из воздуха. Но…
–Ну если даже у меня и есть курить, как я тебе передам, через реку?– говорил я как можно спокойнее и почти во весь голос, забыв про осторожность,– река широкая-то.
–Так я к тебе переплыву. Смотри,– ответил мне Никита и было уже направился ко мне. Зашёл в воду чуть ли ни по пояс, когда я его остановил.
–Стой, стой,– чуть не закричал я,– нет у меня сигарет, нет. Вернись на место.
Его руки были в воде. По запястье. Я представил как ему сейчас мокро и облепился сочувствием. Сохраняя спокойствие я искал в себе фальш, но только убеждался, что мне не всё-равно. Илистое дно, наверно затянуло его по щиколотку, ноги коченеют от подводных ключей и возможно скоро будет судорога…
Он с досадой развернулся и шумно разгребая ногами воду, вышел на берег что-то бормоча себе под нос. Я же, довольный тем, что остановил Никиту, свободно выдохнул и впервые, наверно минут за десять, огляделся вокруг себя; повышенный тон прибавил смелости, но не надолго. Но перед этим, возникший не понятно откуда порыв, прибавил мне росту и веса. За моей спиной стоял бескрайний легион опоры и горячее дыхание рвущихся в бой каждой единицы, приятно грел, мои, пока ещё заправленные крылья.
Я и подумать не успел, как из леса на том берегу реки выскочил ещё один человек. Я был в шоке и просто ошарашен от того, как тот быстро передвигался. И не только от этого. Внешний вид его был намного хуже Никиты, но поведение, передвижения и наконец маскировка, выдавала в нём лидера. Человек отлично сливался с природой, с её тенями и формами. А выпадающий свет луны, придавливал его к земле как гнома. Он шёл совершенно бесшумно, но когда шипел на Никиту, тем и выдал себя.
Меня-то он и не заметил, а может не подал виду; всё своё внимание незнакомец обращал на Никиту. А точнее вымещал негатив на шепотливо кричащем языке. От неожиданности я половину не расслышал, о чём тот говорил этому, но из обрывков некоторых фраз я понял, что он сильно ругал Никиту. До слуха долетали куски мата, ловко находящие рифму слетающих с языка фраз незнакомца. Жестикуляции рук позавидовал бы сурдопереводчик и всё. Никита, отчего-то только молчал, не проронив ни слова. Тот мужик тряс его за плечи и высказывал какие-то претензии, я слышал как брызжит его слюна, а Никита… Никита молчит – принимая претензии, видимо зная за что.
Ещё, что мне удалось расслышать, так это то, что они должны немедленно уходить, и внезапно возникший, буквально ниоткуда человек, исчез в темноте также быстро, как и появился. Никита неспешно, но всё же послушно, направился вслед за этим человеком. Он неспешно волочил ноги в промокших насквозь брюках, подбирая штанины поочереди каждой рукой.
Я немного, самую только малость, обиделся на него. Потому что он вот так, не попращавшись, удалился в ночь. Дело не в том, что он не вежливый или не уважительно ко мне отнёсся, а в том, что сотворившись из ниоткуда, Никита растворился в никуда. Может показаться странным моё замечание, но я так не люблю.
Я остался совсем один в полном неведении, что здесь сейчас вообще происходило. И к чему всё это. Долго думать я не стал и также направился прочь от этого места; ноги не слушались до конца, но движимый к поставленной цели словно подталкивал меня в спину… Этого у меня было достаточно – стоило этим овладеть и шёл до нужного.
Овальный пятачок, освещённый ночным светилом, рассекала тёмно-синия линия. Встряска всполоснутого белья, осыпала мелкой крошкой края контура и овал заблестел. Заблестел красиво… Всё-всё, что может иметь цвет, звук, запах и глаза – всё должно быть красиво. (Прошу не учитывать оборотную сторону медали. Это не про это…)
… И шёл, стараясь выкинуть мысли об этих двух повстречавшихся странных типах, подальше. Но получалось плохо; мне показалось это некоим знаком и чему-то предшествующее, только не понимал к чему. Верил, что каждая новая встреча, каждый попавшийся человек на жизненном пути, это предзнаменование чего-то ещё. Вот только несёт ли это хорошее или плохое, предстоит узнать, а пока гадаю и шагаю.
Усыпанное звёздами ночное небо и яркий свет луны, периодически накрывали чёрные тучи. Они были редки и моментально рассеивались как утренний туман. Чем глубже в ночь, тем чернее тучи. И чем ярче лунный свет, тем темнее становилось, когда она исчезала. Из-за этого, когда пряталась луна, видимость была равна практически нулю. Ориентировался я по свету в домах с каждым шагом приближавшейся деревни. Жёлтые точки вырастали в овальные фигурки с закруглёнными уголками. И даже сеть и полосы из веток деревьев, ничуть не омрачал приближающийся вид – вид жизни. По мере продвижения вперёд на моём пути попадалась прибрежная растительность, колючие кустарники дикой яблони с опавшими на землю недозревшими плодами. Также собранная рыбаками бреднем тина и брошенная так, скрученная и ещё совсем мокрая и противная. Всё это было плохо видно, что несколько замедляющая моё продвижение, но в некоторой степени как-то маскируя и моё здесь пребывание.
Отошедшие на второй план Любава и Никита, со своим внезапным незнакомцем, не спешили исчезать, а так, присели в сторонке, в ожидании бурного и нахлынувшего когда-нибудь, смятения. Они ждали, когда я их наконец позову, или снова по причине возбуждённого себялюбия впаду в депрессию, тем самым раскроюсь для вторжения. То, что они мне мешали, неспешило осозноваться и поэтому я как-будто отвернулся от них в сторону, но знал, что они есть.
Уже когда до моего места назначения оставалось приблизительно метров восемьдесят, я замедлил шаг, а вскоре и вовсе остановился, чтобы осмотреться и понаблюдать за обстановкой. После встречи с Никитой и его спутником, я почему-то стал менее осторожен и внимателен, что в данный момент мне было нужно как никогда. Лягушачьи песни, а точнее свадьбы, торжествующе воспевали своё превосходство над чем-то большим, грозным и возможно смертельным. Так или иначе водоёмное мероприятие приглушало и громкое сердцебиение, и тяжёлое, с хрипотцой дыхание, и самое главное – вызов!
Вызов самому себе… Оно было через меру громким и вызывающим. Так что всё оказывается кстати. И как никогда!
Я простоял неподвижно несколько минут, реагируя буквально на каждый звук доходивший до моего слуха. После, уже крадучись начал, продвигаться вперёд, ближе к цели. Не смотря почти на глубокую ночь, у меня было такое ощущение, что деревня ещё не спит, столько мне слышалось всякого рода звуков, которые заставляли дышать через один раз. Но всё это были только мои предрассудки, вызванные страхом и чересчур возбудившейся чувствительностью и сосредоточенностью.
До забора скотного двора оставалось всего несколько шагов, и я крайне осторожно встал на четвереньки как маленький пугливый пёсик и сквозь проросшие мелким клёном кусты, пробрался к взрослому дереву всё того же клёна. Сломанные мною ветки пахли сочным, но кислым молодняком; листья прилипали к ладоням, а несколько раз я наступил на что-то мокрое и вязкое – даже боюсь подумать о том, что бы это могло быть.
Прислоняюсь к дереву спиной – перевожу дух. Земля таила страсть и тайну канувшую в небитие веков, а ещё сырость, отчего колени подверглись тяжбой памяти трёхмесячного похода и его развязки. Я сидел и думал о тех высших силах, что так легко и свободно предрешают судьбу таких как я. Нисколько не хочу поднять своего значение перед Ним, но можно же понизить планку и объективно считаться не только со своим, но и с нашим мнениями.
Но мне виднее, потому и считаюсь…
Это всё от воды, от того течения, которое, что хоть к вечеру, что хоть на туманной зорьке, приносит откуда-то издалека непонятное что-то и это что-то непонятное притягивает как магнит, как запретный плод, как свинцовый шарик при ударе о боёк, вспыхивает огнём сушёный порох, отправляя в единственный и последний путь его, на удачу и чью-то нежить. И всё это, без права на возвращение.
Мне ещё не довелось постичь скоротечности жизни; отлаживаемые дела ни делались, а накопившиеся новые, никак не приступали к старту. И теперь там, где-то, где сразу-то и рукой не достать, я вижу, что так оно никогда с места и не сдвинется…
К собственному удивлению, я почему-то не испытывал теперь дикого страха; я словно присел передохнуть в тенёчке и так, как это было около реки, посреди ночи, да ещё и несмотря на то, что я был практически рядом с логовом зверя. И меня это обстоятельство в кой-то мере напрягало, но так, чтобы вроде бы непосильную на первый взгляд ношу, я сумел бы легко взвалить на плечи и отнести куда мне нужно. Но по возникшей, по неосторожности (а осторожность я сохранял неподдельную), мог наделать немало шума и непоправимых глупостей. Предчувствие такого только накручивало и так на накрученное состояние… И я в конец понимаю, что шпарюсь, горю, плавлюсь как пластилин на солнце, как масло на разогревающейся скороводе.
Это не сумашествие – это гон…
Самое верное, что мне надо было сделать, так это переждать какое-то время. Встряхнуться, свесить руки подобно кистям, полных виноградных плодов и подумать о чём-то отрешающим, незначащим пока ничего. Если получилось, дать оценку своему новому положению и продумать о дальнейших действиях.
Дальнейшие действия. Их было десятки, сотни, а может даже и тысячи – там, у самого дома, у крыльца. Они были выучены наизусть, разобраны по пунктам, расставлены по полочкам. Подкреплены силой духа и уверенностью в их пригодности…
… тут они рассыпались как соль на стол и столько же на пол. Боишься начать уборку, потому-что плохая примета… Подбирать… Ну что, посмеёмся!
Сжавшись, словно снежный ком, готовлюсь к полёту. Вот сейчас клён сам собой оттянется назад, немного задержится и… Ти-и-иу-у!!! Поехали!!! Полетели.
Стоило мне только перевести дыхание и малость расслабиться, как мною овладевало неутолимое желание выкурить сигарету. "Как странно,– подумал я,– вовремя морального и физического напряжения, меня не тянуло к этой пагубной привычке, словно оторванное – не имеющее ко мне абсолютно никакого отношения, система газо- и космо-водородная цилиндрическая масса, чёрного цвета с золотистыми точками. А стоило дать организму небольшую разгрузку, выдохнуть и почувствовать мягкое и тёплое седло, как на тебе – надо затянуться".
Высунув голову из-за дерева, я стал внимательно осматривать территорию фермы и расположенные на ней корпуса. Видимое мною было хорошо мне знакомо, ибо уже не в первый раз здесь находился, а последний-то раз не плохо и засветился. И почему я здесь опять? Может у меня уверенность в собственной неуязвимости и не родился ещё тот, который сможет схватить Яшку-цыгана.
А может это подростковая упрямство, переросшее в старческий моразм и прочно укореняется.
"Ну да прочь задор и отвагу, лучше сконцентрируйся на объекте и делай то, зачем сюда пришёл."
"В кой-то века с тобой согласен…"
"Ещё бы. Одно дело делаем…"
Из-за очередного слияния туч, тухнет свет, но я довольствовался тем, что мне было уже знакомо из раннего посещения фермы. Единственное, что меня настораживало, это то, что территория не освещалась фонарями. Темно. Неужто на электричестве экономят барыги, или это, может, ловушка для такого как я. Мне было смешно и я представил, как они обсуждают моё появление и то, как меня схватят. Опять смешно.
Но мне кажется, что всё просто как-то… Неужто меня такое сможет остановить и из-за отсутствия света, или ещё что-то в этом роде, я, прошедший пешком неблизкое расстояние, возьму и поверну назад. Бред. Скажу больше, во мне просыпается азарт, а в голове звучит музыка, мотивирующая на безумный шаг; я шевелю губами и предаюсь волнующему восторгу, возможно которому не суждено сбыться. Да пусть…
А охранник, этот пёс сторожевой, который был в прошлый раз… Ха-ха-ха! Его уже, походу, сняли с цепи за случай со мной и выбросили. Ха-ха-ха! Круче было бы, если это был сам хозяин, то… Тут фантазия притормаживается, потому что развитие оного, по предворительным подсчётам, имело ни одно, ни два и даже не три версии. И одна-другой лучше, изящней, бесбашенней.
И пусть они на свете экономят, пусть охрану набрали побольше и сильнее, и думают, что ферма надёжно защищена… Этой ночью я их разочарую в излишней самоуверенности. Не в количестве плюс, а во мне…
За то время, которое я играл с собственным самолюбием, мне удалось восстановить свой хиленький организм, а напущенный на самого себя фарс так и рвал меня с места на действия. Отбросив сладкие мыслишки, я стал рассматривать в темноте возможное место для того, чтобы ближе подойти к забору, и заметил, что чуть в стороне растёт густая поросль молодых кленов. Она прорастала параллельно ограде и именно оттуда, как мне показалось, будет удобнее вести наблюдение за происходящим на скотном дворе. И уже в несколько широких ползков по земле я очутился на новом месте.
Ещё как надо не расположившись, я неожиданно почувствовал запах никотина. Это могло означать только одно – совсем рядом находится человек от которого оно исходит. Их человек. Должно быть, это охрана.
"Или сторож…"
"А это, не одно и то же?"
"Ты чё, не слышишь разницы? Сто рож!!!"
"Подумаешь!"
И я не ошибся. Стоило мне только высунуть голову, как буквально в двух десятках метрах от меня, стоял человек. Он был в камуфляже, курил и лицом в мою сторону. Яркий огонёк сигареты описывал зигзаго-образные пируэты вверх и вниз, немного в стороны, круговые движения – словно подавал какие-то сигналы наподобии маятника. Можно было подумать, что на "АТАСе" стоит и маячит кому-то. Вот сейчас что-нибудь загремит, зашуршит холщёвый мешок, зашевелится дверь скрипя петлями и откуда-то из темноты выскочит сразу несколько человек в масках и только шорох удаляющих ног, напомнит о встревоженной тишине и о её возвращении…
… Он как-будто видел меня, смотрел прямо в глаза и, жестикулировал. Я словно прилип, своим криссталиком, к его огоньку. Но тут же вернулся на место и затаил дыхание. Нет, не страшно… Больше наверно, забавно, приколько. Да-да, забавно и прикольно.
Но не в этом дело. Совсем не в нём! Что-то знакомое мне показалось в фигуре этого человека; неужто это тот самый парень, с которым я столкнулся в последний раз. "Как бы он не засёк меня", закралась в голову пугливая мыслишка; понеслось бешеное представления попадания в плен, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мои глазки судорожно забегали по сторонам ища выход, но закрыв их и прикусив нижнюю губу, я резко выдохнул и взял себя в руки. Сжав кулаки и вообразив невидимый поручень, я его подтягиваю на себя и прижимаюсь всем корпусом…
Точно, не упаду…
Привкус крови… Фарс! Обманулся.
"Хочу курить",– думаю я и повторяю это вслух, но слышу слабо, ну и пусть. Я в себе и это важно.
Я сосредотачиваю слух на том, что у меня за спиной и при случае был готов вскочить и уносить ноги, что было сил. Но ферма молчала и никаких действий с моей стороны не последовало. Переждав некоторое время и по-новой собрав волю в кулак, я решился посмотреть снова туда, где был человек. Он всё также стоял на прежнем месте как ни в чём ни бывало и продолжал дымить сигаретой. Похоже, он ничего не заметил, успокоил я себя. Ещё немного и я прослежу график обхода территории и тогда…
Глава 4
Олег допивал очередную чашечку крепкого кофе. Мизерная посудинка тонула в его широкой ладони и только яркая раскраска её – столица нашей Родины, с изображением Красной Площади и памятника Минину и Пожарскому, делала заметной в его тугих пальцах. От такого невозможно было взбодриться, даже на толику; вынужденное самовнушение, да и так сойдёт…
В перерывах между глотками он смотрел на часы, но каждый раз забывал о значении движимых стрелок, пересекающие через цифры и пунктиры. Бороться со сном Олег учился сам – в целях развития тела и духа. Но этой ночью предпочтение было отдано горячей и тонизирующей жидкости. Вонючая сторожка так и благоухала ароматным запахом напитка, выращенного где-то за тысячи километров от этого места.
Перебитые, в том числе и его, носки, ещё находились на уровне пола, зависли над уровнем не выше стоп, а может просто были придавлены – и болтались по углам, за диваном и за тумбочкой, и ждали… Ждали, когда он закончит. Чтобы… Но когда закончит, его здесь уже не будет. Облом!
Время, перевалившее за полночь, так долго тянулось, что терпеть всенощное бдение было очень тяжело. Поэтому практически каждый час, ему приходилось ставить кипяток и с его помощью, держать себя в боевом состоянии. Хотя боевое, считалось чисто относительно. Одному Прохорычу было нипочём. Тот всегда был бодр и складывалось такое ощущение, что усталось ему неведома. Только ядовитый запах его папирос присутствовал практически везде, где только он находился, к чему прикосался и даже тогда, когда его не было рядом. Даже кофе не мог соперничать по стойкости; серый дракон со скоростью ветра пожирал другие запахи и покружившись вокруг и над, свернул хвост калачиком и водрузился на трон.
Человеку свойственно быть раздражительным, вспыльчивым, злым. Время что ли такое?! Хотя при чём здесь оно! Он глубоко ими обростает, предаётся наслаждению, передаёт по наследству и даже гордится этим. Печально! И всё ж… Опомниться удаётся не сразу, и то не всегда. Собравшись с силами, волей и терпением, человек хочет стать лучше и избавиться от этой пакости. Если подойти к этому с умом, и то, результат может быть двояким… Главное разобраться. В себе.
Не бороться со всеми сразу, а свести к минимуму большее, а меньшее – вообще искоренить. Но и тот минимум, оставшись наедине, иногда вырастает в такого дракона, что все предидущие, вместе взятые, не стоят и рядом с ним.
Олег раздражался папиросным никотином. А ещё потными носками, отрыжкой копчёной колбасой и беспричинным смехом. Если с последними тремя, он как-то справлялся, то с первым – неполучалось. Причину искал в себе, рылся как червяк в навозе – пробовал, не получалось. Закрывал глаза и спал… Сны! Искал в них, может намёк, а может сразу решение, но… Как назло – пусто!
Способ "клин-клином" – бред. Ещё один. Почему? Потому! Потные носки чем лучше, а на копчёную колбасу ещё нужно заработать. И тут Олега осенило – дед, Захар Прохорович. Этот демон – он причина. Но разочарование сразу усадило Олега на задницу и сложило ручки перед ним. Головка склонилась набок…
Ну не мог же он в конце концов навредить старику. Не запереть же его в одном из корпусов, да и запретить тоже ни в его силах. Демон имел неприкосновеность, при чём жёсткую. Единственный плюс его в том, что своим старческим желание поговорить, он не давал ребятам впасть в сон, надоедая им своими рассказами из прошлого, которые Прохорыч пересказывал не один десяток раз. Дед реально приободрял коллектив, и хоть часто роптали на него за это, как ни смотри, а он незаменимый член нашего маленького общества.
Выход напросился сам собой – смирение.
Вот и сейчас, пока Олег перекусывал кофе, дед успел и к нему заглянуть.
Он раскрыл вовсю дверь и ступив одной ногой на порог громко проговорил:
–Что за ерунда?! Слышь! Не включать фонари. На улице хоть глаз коли, ночь,– сходу начал он. Во время разговора у него изо рта то и дело летела белая слюна. Негодования,– Тонька с ума что ли помаленьку сходит. Дура баба!– Он хотел сплюнуть, но было некуда и потому проглотил.
Серый дракон просачивается над головой старика и чуть не задирает его капюшон, чем закрывает всё лицо старика. Длинные конечности держать шире двери, чтобы он весь поместился. Но аромат свежесваренного кофе, держит оборону – отчаянно и достойно.
–Да не шуми ты, Прохорыч. Не буди тишину!– Оборвал его Олег. Он видел только ногу и нахлобученный капюшон,– сам негодую, а что делать. Кофе будешь, пока горячий?
–???
–Говорю, компанию составишь?
–У меня другая отрава,– отмахнулся Прохорыч, не понятно для Олега, что тот имел ввиду.
Дракон напирает и кашляет огнём. Он занял уже весь потолок, а по четырём углам спускаются его цепкие щупальцы. Казалось бы высокий, южно-американский абориген, готов принять бой, но градус кипения заметно падал, несправляясь наверное с резкой переменой часовых поясов.
–Ну и…
Дед махнул рукой и удалился прочь. Дверь хлопнула и приоткрылась.
Дракон лежал уже ниже лампочки, свисающей на проводе от потолка более чем на двадцать сантиметров, сложив чешуйчатые лапы одна на одну, а сверху них свою огромную голову. Он еле слышно сопел в свои большие ноздри и выпускающийся воздух, плавно приподнимал к верху его длинные усы.
Оставшись один, Олег одним глотком уничтожил остатки плохо растворимого кофе на самом дне чашечки и решил просто минутку-другую посидеть в одиночестве. Разум требовал размышлений, а на языке горький след кофеина; язык прилепает к нёбу и хочется пить – пить много. холодной, колодезной воды.
"Вроде бы и ничего такого,– думает он про себя,– и режим работы располагал быть постоянно на ногах, в движении, в бдении. А стоило только присесть на минутку, свесить плечи на ключицу, так сразу же смаривало в сон. Веки тяжелели, наступала головная боль, темнело в глазах."
Обычно за дежурство парни из охраны, поочереди прилаживались на часок покимарить, а то и больше этого. Но дело принципа для Олега, оно значится с большой буквы и отступать правилу он не желает. Закодировал сам себя, но только гордится этим. Просто потом возвращаться тяжелее – да и стыдно. Стыдно перед собой.
Тут ещё большую роль играет слово хозяйки – сказала усилить бдительность, значит покимарить не получиться. "Не дай-то Бог, снова "гость" объявится и "отработает" своё. Работать, так работать",– снова думал про себя Олег и гнал всю навязчивую нечисть, сбивающая его с ПУТИ.
Это всё нервы. Вместо того, чтобы признаться, ищет источник несуществующего.
Параллельно в голове крутились мысли о "Курске". В чём-то он находил взаимосвязь и со своим положением по жизни и с такой огромной трагедией. Но только сравнение ничтожно маленькое, а масштаб трагедии был настолько велик, что ему не хватит и целой жизни, чтобы осознать её. Как и нормальный человек это не могло не сказаться и на внутреннем состоянии Олега, его поведении и отношениях с… которых пока не было. Он боялся поставить себя на место хоть одного подводника, чтобы представить те ощущения, которые вскоре закончаться навсегда.
Его передёргивало, а в носу чуял трупный запах. Боковым зрением ползли полуразложившиеся трупы в тельняшках, а из прогнивших дыр выползали морские падальщики. Потом плавующие трупы распухшие от воды сталкивались меж собой и расходились, чтобы столкнуться с другими.
" А у кого-то семьи: жена, дети, родители. Дяди, тёти, крестники…"
"И всё…"
"И всё! В один миг."
Только хотел он встать, чтобы выйти, как в сторожку вошёл Николай. Дракон вздрогнул и проснулся, но сейчас для Олега он союзник. Он ему кивает, подавая знак, чтобы тот пока не вмешивался. Коля ещё не закрыл дверь, как несколько раз фыркнул вроде себе под нос, но чтобы Олег слышал.
"О, обозначился",– ворчливо подумал Олег и вида даже не подавал.
Вместе с Коле ещё что-то вошло; его не было видно – оно ощущалось Олегом, как предрассветный луч солнца, лениво выползающий из-за горизонта и давал знак красно-пёстрому Пете-петушку о начале…
–Ну как там?– спросил Олег у брата,– тишина?
Коля, нервно сопя, прошёл мимо него и после этого недовольно ответил:
–Да кому там что нужно, все и вся спят. Даже бычки, и те мирно храпят,– Коля сделал акцент на последнем слове показывая затаенную злость и недовольство на…, а затем добавил уже как бы себе.– Уже столько кофе попили. До утра не хватит.
Он заглянул в банку с кофе, зачем-то понюхал её и вновь недовольно сказал:
–Всю ночь на ногах. У нас и кофе не хватит до утра.
–Я хорошо слышу,– ответил Олег.
–А, ну понятно!– похоже на отмашку.
То, с чем был Коля, похоже был сильней того дракона, которого оставил Прохорыч, и на которого рассчитывал Олег. Он прятался за спину Коли, боком выглядывал и косился на дракона; эта была стратегия, он присматривался, прицеливался.
Коля подошёл к плите; Олегу было видно как пар ещё исходил от недавно вскипячённой воды в чайнике…
"…О, что это? Что это, что это!!!"
"Ради всего святого, молчи! Молчи!!!"
"Да просто интересно…"
"Посмотри… сам знаешь куда – там тоже интересно."
… ещё не до конца остыла решётка на которой стоял чайник и которую совсем недавно жжёг синим пламенем природный газ. Коля берёт за ручку и… секундное оцепенение на лице; этот пар тоже предмет в некоторой степени одушевлённый. Птица! Птицеяд! Он не появляется медленно или постепенно; он взрывается как порох, но совершенно бесшумно и появившись, встаёт на дыбошки. Не до конца расправив крылья, цокает острыми когтями на уродливых лапах. Скользит по столу как на коньках – вспархнув пару раз крыльями, удерживает равновесие и шипит косоротым клювом…
О чём можно думать в такие минуты? О чём вообще он думает?
Как бы это назвать?! Те моменты в жизни, проходящие через него как через сито, когда злость вростается в сердце, мелкими кусочками пропущенными через мясорубку и этими маленькими червечками, чем-то напоминающие тех, что съедают спелое, здоровое яблоко изнутри… Ты как-будто слепнешь. Теряешь вначале предчувствие, а вскоре и чувство реальности и всё кажется, что тебе само должно везти, подставляться под тебя, подстраиваться – а ты только протягиваешь руку и берёшь готовое и пользуешься. Если вдруг не так, то злость растёт, развивается, укореняется. И обычным сжатием кулаков и до скрипа зубов, не обойтись.
Сделав шаг к столу, Коля тут же опрокинул чайник с кипятком на пол, разлив всё содержимое. Брызги накрывают его пыльные берцы и немного голенища до колен. Мокрый пол под столом, под тумбой от телевизора, под Колей – блестит сероватой жижей. Достаётся и Олегу; он не обращает внимание, хотя несколько крупных капель, жгут погрубевшую кожу даже через брезентовую штанину. Коля ухватывается за руку, как за спасательный выступ на отвесной скале, за которую если не удержиться, то падение вниз, принесёт ему исчезновение как моральное, так и физическое…
… и так смешно сжимается его лицо, так он меняется на глазах, как кусок сливочного масла растекается на горячей сковородке. Уродливая гримаса от боли на последнем издыхании сдерживается, чтобы не изрыгнуть ещё одного – воплощения воображаемого предмета, ещё более уродливого и безжалостного. Коля всё ещё сдерживается, чтобы не закричать и зажав раненую руку меж ног, молча стал пережидать, когда боль утихнет.
Птицеяд одним только взглядом уничтожает дракона, а тот, что пришёл с Колей, поджав хвост, пулей вылетел из сторожки.
То ничтожество, что увидел Олег, он представил с плавающими трупами в замкнутом пространстве наполовину заполненной водой. Чтобы исчезнуть, нужно вырваться наружу. Но некуда! Вода меняет цвет, становится мутной, в ней плавают опарыши, которые размножаются со скоростью времени. И растут! Растут!
К Олегу пришёл удав; он как кот потёрся о его ногу, запрыгнул на колени и обернувшись вокруг пояса, пристроился у него подмышкой.
"… дракон ушёл – пришёл удав…"
Он сидит на высокой табуретке и спокойно наблюдает за танцами брата. Пусть немного и жжёт ему ногу, но это не сравнить с тем, за чем он сейчас наблюдает… и не имел не малейшего желания вмешиваться и помогать. Возможно брат ожидает снисхождения, смягчения; может он даже думает, что сейчас старший брат снимет маску босса и положа руку на плечо, скажет: "Ну всё, братишка, хватит! Я не прав, каюсь. Ложись спать, мы тут сами!" И погладит по голове.
"Он забыл ещё одно – слёзы. Поплакать забыл!"
"Подумаешь, обжёгся. Тут люди смерти ждут. Ждут и ничего!"
"Да! Велико расстояние – неохватить одним обхватом!"
Коля же больше испугался, чем пострадал. Он несколько раз тряхнул пострадавшей рукой, шипя от боли как разозлёный змей и очень тщательно стал осматривать её. Сейчас он так жалок! Но не смотря на это, змей продожает шипеть и вот-вот ужалит сам себя. Но вскоре боль утихает и остаётся только беспорядок, да застывший на уголках рта яд.
–Попил кофейку!– как-будто выдавливается. Коля стоял по-среди комнатки в луже кипятка, от которой ещё исходил пар.
Обострилась вонь от не стираных носков. Она режет ноздри и в области переносицы; во рту появляется привкус кислого с горьким. Чешется горло, словно там застрял колючий кусок чего-нибудь.
"Уж лучше Прохорыч",– подумал Олег и поежился в плечах, ощущая озноб по телу .
–Вот и сон как рукой сняло,– проговорил он вслух, словно сейчас не о трупах думал, а о философии взаимодействии между собой простых и сложных вещей.
Старший брат стал украдкой смотреть на Колю и образно кинул его в тонущую субмарину. Важность такого события сразу же потерялась, казалось бы, в очевидном трагизме. Так как социальный статус утрачивается сам по себе, если среди героев обнаруживается такой индивид, как его младший брат.
Вот сейчас он стоит в луже и незнает, что делать. Не говоря уж о подводной лодке.
"Смешно…"
"Смешно и больно… Нет, не больно. Болит. Болит живот от смеха. Ха-ха-ха!!!"
"Что это такое?"
"Стандартная реакция на глупость человека…"
"А-а-а!"
"Всегда?"
"Ха-ха-ха, да-а-а, Всегда! Ха-ха-ха…"
"И почему жизнь подбрасывая уроки, не учит их читать! А впрочем, дело самого испытуемого."
Подумал, но смысл до конца не понял. Только на утро… Утром…
–Блин, Олег! Ёлки зелёные,– вырвалось у Николая откуда-то изнутри, словно грудь разорвало и оттуда раздался ни его голос. На самом же деле он с трудом сдержался, чтобы не выругаться матом сжав зубы, невыплеснуться, но на уголках рта появилась слюна. Потом собравшись и более спокойным, невызывающим тоном, проговорил,– что мы, железные что ли. Может хватит мучать нас. Да сам… Это ребячество какое-то…
"Ну как мальчишка десятилетний!"– Если Олег так и думает, значит Коленьке ещё далеко до взрослого, до социома. Ещё нужно погладить по головке и показать дорожку по которой дальше идти. А ещё подтолкнуть в спину, так сказать, для разгону. Но и этого мало будет. В дорогу нужно не просто говорить наставления, но и поправлять, если не дай Бог свернёт не на ту тропинку.
Коля говорил не меняя своего положения, словно прилип к полу залитому кипятком. Лишь на последних словах он повернулся к брату, изображая брезгливость и не только.
–А ты что, привык работать прохлаждаясь. Курортник, чёрт тебя побери!– Олег был спокоен, потому-что удав ещё ласкался о его грудь и мурлыкал как кот с самой нежной шерсткой. Он отвечал безразлично, но с наставлением, смотря на младшего как на стену, которая ломается и под взглядом, и под словом, а при случае и под делом. Хочется слепить её заново как из пластилина, или голубой глины, что ни в коем случае не меняет сути дела. Только пластилин под солнцем плывёт как масло и неподдаётся лепке. А глина вроде схватывается, но прикосаясь к ней холодной рукой, рассыпается как песок.
Так же, не особо суетясь, Олег поднялся, обошёл брата и лужу, поставил пустую чашку в мойку. В мойке уже были две грязные.
"Лёхи и Андрюхи,"– подумал он, а на дне подсохшего кофейного осадка Олег разглядел поросячьи пятачки. -"Лёхи и Андрюхи", -вновь подумал он.
Удаву нравится хозяин и подобрав хвост, который прежде волочился по полу, аккуратно положил его в карман.
Олег повернулся к Коле, и указывая пальцем на беспорядок на полу, проговорил:
–Прибери-ка тут по-шустрому за собой,– Олег одевает кепку на голову, гладит себя по бороде; удавчик мурлычет, но немного сдавливает кольцом – и более жёстче добавил,– дома будешь у себя возмущаться и не передо мной, а перед женой, будущей,– и резко развернувшись, направившись к выходу.
Лужица подпрыгивала под каждый шаг. Перед самой дверью скрипнула знакомая половица. У дверей уже несколько недель болталась ручка и скоро наверно отвалится.
"Прикручу,"– снова подумал он, а про брата,-"не починю!"
–Я на обход. И не спать. Накажу.
Внутри Николая кипела лава негодования и нетерпения. Исходящий пар обжигал горло и язык. Рвотное кипение выдавливало нутро наружу, наизнанку…
… и вот он открывает рот и из него вываливается плотный оранжево-красно-бело-коричневый огонь; пламя болтает его во все стороны, хочет ухватить кого-нибудь или что-нибудь, неважно – и поглотить, уничтожить, похитить. Николай поворачивает голову, где только что находился его брат, но того уже нет. Повезло. Языки пламени беспомощно бросают свои длинные руки во все стороны, и не находя ничего подходящего, начинают обрабатывать своего хозяина.
Суперответственность брата раздражала его до мозга и костей. Коля научился читать последовательность действий старшего и возможно предугадывать очередной ход, но почему у него возникает потребность делать наоборот. Коля не задаётся таким вопросом. Он вообще не задаётся никакими вопросам, а нужно лишь то, что само привалит. А объясняется всё просто; просто он ещё не работал в таком напряжённом режиме, а психовал от усталости, от невозможности воспротивиться, от лени. А тут ещё кипяток!
Но перечить брату, только дороже себе. Помниться Коле, как Олег однажды так ему накостылял, что у Коли вылетело из головы то, за что это он его так. И вместо того, чтобы осознать, он затаил обиду. Она созревала день ото дня, месяц от месяца, год… Коля уже не помнил насколько давность, принёсшая ему обиду, исчерпала себя как ветхая древесина, пролежавшая в сырой земле не один десяток лет. Закравшийся дух мести безобидным котёнком, вырос в зрелого тигра и начинает грызть. Он грызёт Колю, потому что Коля бездействует, Коля ничего не предпринимает, Коля лопух.
Почти ежедневное упоминание таким обидным выражением, выводит того из себя. Колит под лопаткой, стучит в височках. Слезятся глаза от пущенного тумана – а обида-то растёт.
Но время не пришло, и не приходило, и ему больше ничего не оставалось, как взять и убраться в сторожке. Бормоча под нос ругательства Коля вдруг понял, что они только портят настрой и так плохого настроения. Ветки веника сыпались под нажимом, прибавляли работы и уничтожали…
Олег же не меньше был возмущён поведением брата. Ведь был же он когда-то нормальным. Или нормальным его нужно считать таким, какой он сейчас есть?
"Нет! Бред! Однозначный…"
"Какой есть. Ешь…"
"Ого-го-го, по-легче! Брат всё-таки…"
"То-то и оно!"
Был же когда-то белоснежным, хрустящим как первый снег, под прихватившем только что морозцем землю. Великолепное начало! Затянувшееся рождение ангела! Но тут смерть отца, а вскоре и матери. А он продолжал играть на солнышке и пускать в глаза зайчиков.
Он стал другим, когда Олег вернулся из армии. Нет, перед самой повесткой он почувствовал под коркой предательское течение, скрывающееся ещё в неведомом ему подсознании избалованного братишки, но не воспринял это всерьёз. Два года отсутствия, перевернули не только страну с ног на голову, но и младшего бесёнка. От белоснежника остались еле заметные кусочки в области подмышек, шее и пояснице. Остальное изменилось до неузнаваемости. Олег и сам-то после армии покутил, не дай кому повторить такое. Но то было в целях стряхнуть пыль. Пыль смывалась сорокаградусным растворителем и сошкабливалась…
Да чем только не сошкабливалась! И кем!
Вопрос оставался открытым, большим и жирным. Олег не боролся. Только искал и не находил…
А тот, как малое дитя, оторвали от мамкиной сиськи – ноет по любому капризу, лишь бы не работать. Лишь бы оставаться маленьким и чтобы его нянчили и сюсюкались, хвалили и лелеяли. И всё время помогали, кто чем сможет, кому что не жалко. Но то, что брат такой, отчасти он и сам виноват. И он знал, и понимал это.
"Тебе нужна помощь – я готов помочь. Запрыгивай ко мне на спину, я тебя подвезу. Тяжёленький! Ну как, удобно? То-то же! Чего молчишь, пригрелся?! А тебе куда? Как куда мне – мне по своим делам! И тебе туда же! Странно! Хорошо, давай я тебя подвезу, куда тебе надобно, а потом по своим делам отправлюсь. Вот развилка, куда – направо, или налево? Выбрать самому?! Да ты толком можешь объяснить и показать свою дорогу? Что значит всё-равно?! Ну слезай, слезай паршивец… Ты посмотри на него какой наглец! Пристроился, понимаешь и всё ему ни почём! Пошёл вон! Я сказал вон, тунеядец!"
Узнаёте?!
Тихо вышагивая, рука сама, чисто машинально потянулась к карману с пачкой сигарет. Олег даже не заметил, как прикурил и глубоко-глубоко затянулся. Через несколько шагов он почувствовал лёгкое головокружение и тошноту, а по пальцам ощущался жар. Сначала он подумал, что его тошнота связана с неприязнью на родного брата, а потом дошло, что это обычное и нормальное явление называемое "НИЧЕГО СЕБЕ, ДОЛГО НЕ КУРИЛ". Или "НИЧЕГО СЕБЕ, ПРИКУРИЛ". Или "ХЛОПТИ-ЁПТИ, ОП ЦА-ЦА. ПРИКУРИЛ ЦИГАРКУ Я." Или… или так можно до бесконечности. Не в том смысл.
Олег считал дни воздержания от никотина; каждый день как ступенька и чем больше, тем выше ступень. Это арифметика, и кажущееся бесполезным перебор цифр, в некоторой степени отвлекает.
"Отвлекает?"
"Нет! Скорей наоборот. Вовлекает!"
"Интересно! И как?"
"А так, счёт не терпит приблизительности… Остаток и тот не внушает доверия…"
"О как! Серьёзно у тебя…"
"А то! Не шути…"
Только что выпитое кофе, лишь прибавило соли к сладкому десерту. Это как в кашу из грибов, добавить добрую щепоть сахару, перемешать и поставить на стол в паре с молоком, парным. Вдруг опомнившись, ты остановился. Горячее щекотало ноздри, но вкусовые рефлексы не срабатывают. С ложки капает густая, светло-коричневая масса.