Не соврал Петру покойный насчет засады снаружи, хотя сам не ведал, что сказал правду. Во дворе, образованном блочными девятиэтажками, в одной из которых Лехман недавно снял охраннику однокомнатную квартиру, действительно приткнулась темно-синяя «Тойота» с полностью укомплектованным оружием экипажем. Стволов было пять – по одному на каждого. И все эти лихие люди с пасмурным выражением лиц на самом деле давно следили за Петиным подъездом, заняв такую позицию, чтобы их автомобиль сливался в темноте со скопищем мусорных баков, кустов и деревьев.
Фонарные столбы давно превратились в бесполезный антураж, так что свет из них можно было высечь разве что собственным лбом – в виде россыпи искр из глаз. Во дворе выделялись яркими прямоугольниками лишь окна домов, но дождливая мгла поглощала их скудный свет задолго до того, как он успевал достичь земли, поэтому обнаружить засаду мог только любитель обстоятельных ночных прогулок. Таких в округе давным-давно не наблюдалось.
О том, что в ночи отваживаются бродить какие-то живые люди, говорил лишь далекий истеричный смех, от которого за версту несло анашой.
«Тойота» безмолвствовала, даже приглушенная музыка не доносилась из нее наружу. Самое комфортабельное место переднего пассажира занимал сухощавый мужчина с обритым наголо черепом, отчего его уши казались раскинутыми на манер крыльев летучей мыши. Живости его глаз позавидовал бы разве что покойник, а тонкогубый рот мужчины напоминал шрам, оставленный острой бритвой. И все же это был именно рот, настоящий же шрам пересекал его левую щеку от уголка глаза до середины скулы.
Розовый рубец привычно дернулся, когда мужчина приоткрыл рот на ширину щели почтового ящика и негромко сказал: