Дара пришла в Изорину квартиру после одиннадцати и первым делом отключила сигнализацию.
На кухне ее ждал ужин.
Она машинально разделась, разогрела рыбу, отрезала ломтик хлеба, села за стол – а ее мысли витали в совершенно непостижимых уму просторах.
Только что она честно проделала то, что вытворяла много лет назад, будучи безнадежно влюблена и даже помышляя о самоубийстве. А именно – она весь день ходила за мужчиной со звериными волосками на носу.
Это имело определенное практическое значение – теперь Дара приблизительно понимала, кем он стал и чем занимается. Но для нее важнее было другое – она хотела разбудить в себе ту, юную и недолюбившую, она хотела вернуться в свои шестнадцать и семнадцать и начать с того места, на котором все оборвалось.
Мало кто ощущает свой возраст в виде цифр, и, во всяком случае, не Дара – ей даже не потребовалось сделать усилия, чтобы скинуть с плеч годы.
Она действительно вошла дважды в воды одной реки.
Незримо сопровождая того, кто не захотел ответить на ее первую и самую лучшую любовь, она восстанавливала вокруг себя мир, в котором эта любовь возникла, зашевелилась, открыла глаза.
И ей в этом деле даже везло – возлюбленный, выйдя из пассажа Геккельна, пошел хорошо знакомым путем, тем путем, по которому ноги ее сами носили: три квартала прямо, перейти улицу, и еще два квартала, а там уже будет другой дом, не такой роскошный, и под окном – не призрачная черемуха, но старый каштан. Над каштаном Дара и сидела на подоконнике в сумасшедшем месяце мае, мечтая до того мига, когда воображение девственницы уже бессильно, и впотьмах записывая в блокнот совершенно графоманские строчки.
Теперь она знала, почему полюбила нескладного парня с легкой манией величия и плохо вышколенной рукой, карандаш в которой не поспевал за фантазиями. За шестнадцать лет жизни это было самое яркое впечатление – только и всего. Любовь, тем не менее, была настоящая, тот самый всплеск гормонов, не имеющий физиологически правильного выхода, который может сделать человека и гением, и безумцем, и проституткой, и монахиней.
Более того – она знала, что и сейчас могла бы полюбить его, потому что, оценивая его взглядом опытной женщины, увидела немало привлекательного: искренность чувств и порывов, остроумие, замешанное на эрудиции, прекрасные карие глаза в длиннейших ресницах (длиннее, чем у нее, но это еще не повод расстраиваться – мало было на свете женщин с ресницами такой природной густоты и черноты, и очень немногим ресницы доставляют такое беспокойство, как доставляли возлюбленному, вынужденному их даже подстригать, чтобы не кололись и не раздражали нежную кожу между верхним веком и бровью!). Кроме того, в высокой сутуловатой фигуре чувствовалась постоянная готовность к объятию – как будто возлюбленный уже держал в руках женщину, невольно сведя вперед плечи и склоняясь для поцелуя.
Дара, став за прошедшие годы очень умной, разложила по большим и малым полочкам то, что сплавилось в любовь, и прежде всего оправдала себя. Она не могла не полюбить его – он был один такой на весь город! И она не могла не полюбить с первого взгляда – в таких глазах тонешь сразу, даже нажив некоторый иммунитет к долгим взглядам и фантастическим ресницам.
Глаза остались прежними, и даже странно было видеть их на лице взрослого мужчины. Руки остались прежними – она их видела, когда он в магазине снял перчатки. А его тела она не знала никогда – оно все равно должно было стать для нее открытием…
И уже радостное волнение овеяло душу. Пока оно не было ни любовью, ни влюбленностью, а вело свое происхождение от азарта погони и предвкушения удачи. Непременно нужно было пройти вслед за возлюбленным по тем же улицам, что много лет назад, то приближаясь к нему, то отставая, и постоянно увязывая при этом сегодняшние впечатления с воспоминаниями.
Еще ни один археолог так тщательно не составлял разбитую вдребезги вазу из крошечных осколков, как Дара – свое чувство двадцатилетней давности.
Главное ей удалось поймать – радость. И, чтобы не нарушить ее, Дара еще какое-то время, оторвавшись от возлюбленного, бродила по городу одна, пока не поняла, что уже довольно поздно.
Поужинав, она опять пошла в ванную – не столько ради теплого душа, сколько – желая внимательно рассмотреть свое тело. Было несколько месяцев, когда она не занималась собой – во-первых, знала, что при необходимости быстро приведет себя в порядок особыми методами, а во-вторых – было ни к чему. Это нежелание быть привлекательной могло бы ее насторожить, потом она кляла себя за то, что вовремя не проявила беспокойства, но теперь было поздно каяться – гейс сработал.
Приходилось начинать новую жизнь.
Выйдя из ванной, она легла в Сашкиной комнате, совершенно не подумав, что девочка когда-нибудь вернется же домой. Поскольку детей у нее не было, и в семейных домах она бывала только в дневное время, выполняя работу целительницы, то мысль о припозднившемся ребенке не разу ее не волновала.
Никто не пришел – и Дара, оценив сверхделикатность своих крестниц, как-то незаметно заснула.
В это время одна из крестниц, совершенно не подозревая о собственной деликатности, уже во второй раз отдавалась крепкому и неутомимому приятелю, вторая же, уложив спать не своего ребенка, раскладывала на кухонном столе карты и думала о странных вещах…
Наутро Дара проснулась, зная, чем будет заниматься. Прежде всего следовало посетить Сану, большую специалистку по части женской красоты.
Дара позвонила крестнице и застала ее на пороге – покормив и выпроводив в институт Сашку, Сана как раз собралась выполнить обещание и присмотреть за салоном. Она хотела непременно убедиться, что Дара найдет туда дорогу, что вызвало у крестной сперва легкое недоумение, потом печальную гримаску: крестницы не знали, что она тоже родом из этого города и до сих пор помнит наизусть все маршруты трамваев и троллейбусов.
Потом Дара прибралась – у нее с вечера была не мыта посуда, – оделась и без лишней спешки поехала в салон. По дороге она хотела прикупить себе что-нибудь из одежды.
Как почти все целительницы, она построила свой гардероб на черном и зеленом. Зеленый полагался по обычаю, а черный был функционален. Поэтому в магазинах она просто в упор не видела вещей другого цвета. И это было очень удобно – избавляло от проблемы выбора.
А ей сейчас как раз и хотелось, чтобы поменьше проблем. И новая вещь была просто необходима – не потому, что старые плохи, а – для куража.
Первым ей подвернулся бутик с дорогим бельем. Она вошла, держа курс на манекен в черных трусиках и черном бюстгальтере, но цветовая вспышка слева заставила резко повернуться.
Это был ослепительно синий цвет, целый парус синего цвета, пролом в стене – туда, где бывает такое небо!
– Тьфу! – на манер крестницы Изоры вслух сказала Дара. Действительно – ей только этого страшного капота шестьдесят последнего размера и недоставало. Но покупать белье что-то расхотелось. Черного у нее и так было полно, а зеленое… Воля ваша, есть в зеленом белье что-то ошарашивающее. Ей уже случалось видеть отнюдь не вспыхнувшие страстью, но озадаченные физиономии, и больше она не экспериментировала.
Дальше ее понесло за куражем в салон меховых изделий. Она не собиралась покупать шубу, но чего-то хотелось… да… жестковатого, упругого, но при этом покорного…
Она не сразу поняла, что просто ее пальцам хочется ласкать живой звериный мех, а может, вовсе и не мех, а чью-то шевелюру.
Это уже был хороший знак!
И как только Дара осознала, что это – хороший знак, ощущение исчезло.
Она словно увидела себя наедине с большой коробкой «пазлс», на полторы тысячи кусочков, из которых ей заново придется составлять собственную женскую суть. Но картонные загогулины, как их положишь, так и лежат, кусочки же ощущений расползаются, как тараканы.
Так она бродила еще некоторое время, приобрела же пару колготок и бальзам для губ в зеленом патрончике. Бальзам был действительно нужен – ночью похолодало, и Дара не хотела, чтобы у нее потрескались губы.
Но в конце концов она все же оказалась у дверей салона «Дара».
Сана уже была на месте, ремонтники вызвали ее и она поспешила навстречу крестной. Некоторое время они стояли молча, не здороваясь, и ждали, пока мужики уберутся. Они не могли говорить, не выполнив ритуала встречи.
Сана сделала шаг навстречу, поклонилась, коснувшись пальцами пола, и сказала, как полагалось:
– Добро пожаловать, крестная!
– Мир дому твоему, – ответила ей Дара. – И гроздь рябины – душе твоей.
Потом они одновременно сделали равное количество шагов и обнялись – щекой к щеке, без поцелуев.
Отношения с Изорой сложились несколько другие – с воркованием и поцелуйчиками, ласковыми словечками и милой женской суетой. Сана же, хотя и стала крестницей, вызывала скорее настороженное отношение – что-то в них двух пока еще не совпадало.
– Рябину я кстати, с осени припасла. Когда будем чистить помещение перед открытием, повешу над дверьми. Проходи, только осторожнее. Изорка постоянно с белым хвостом ходит.
Имелся в виду подол тяжелой шубы.
Сана, рассказывая про иные похождения подруги в салоне, ждала, что Дара хоть что-то скажет про ее новый цвет волос, но крестная была слишком увлечена собственными заботами.
– Саночка, мне нужна твоя главная процедура. Где тут у вас можно лечь? – спросила она.
Эта процедура, подстройка физического тела под преображенное эфирное, Сане особенно удавалась.
– Где? В Изоркином кабинете… Погоди, там уже лежит человек! Я на эту Изорку инкуба натравлю! Салон еще не открыт, а она льготные визитки раздает!
– Там что, клиент? – удивилась Дара.
– Ну! Приперся спозаранку! И визиткой машет! Не выгонять же, первый все-таки. Ну, я его кое-как привела в чувство, сейчас лежит, дремлет. Не человек, а сквозняк какой-то, отовсюду сифонит, ничего в нем не держится…
– Порча?
– И еще какая!
– Другой подходящей комнаты нет?
– Эти сукины дети только кабинет довели до ума, – пожаловалась Сана. – Там обе массажные кушетки, все столы, гадальные столики – не повернуться.
– Дремлет, говоришь?
– Я его как грудного ребенка запеленала, чтобы тепло не потерял, все на него навалила, и купол сверху! Знаешь, как я с ним возилась? Защита пробита по всему периметру, так сифонит, что шторы на окнах шевелятся. Представляешь?
– И долго он там у тебя дремать будет?
Сана посмотрела на часы.
– Ну, час по меньшей мере.
– Пошли!
В кабинете на одной из кушеток лежало что-то вроде долговязой египетской мумии – вот только египтяне поверх одеял не заматывали своих покойных фараонов в китайский атлас с золотыми драконами. Даже лицо страдальца было прикрыто бумажной салфеткой с дыркой, примерно соответствующей рту и ноздрям.
– Сейчас я постелю, а ты раздевайся, – велела крестной Сана и стала раскладывать на второй кушетке сперва мягкий тюфячок, потом – одноразовую простыню.
Дара присела рядом с сифонящим клиентом, чтобы стянуть колготки.
Очевидно, Сана не имела опыта упаковки мумий и случайно оставила в одеялах щель. В складках произошло некое шевеление, как будто маленькое и слепое существо тыкалось в поисках выхода. Потом появились пальцы. И пальцы эти не тянулись, не скользили по ткани – они шли, шли небольшими шажками, указательный был за правую ногу, средний, украшенный серебряным перстнем, – за левую.
Дара, увидев эту шагающую руку, невольно открыла рот, рука же тем временем неторопливо вскарабкалась ей на голое бедро.
– Сана, Сана! – зашептала Дара. – Чего это он?… Чего это с ним?
– Чего-чего… – передразнил помирающий голос из-под салфетки. – Пристаю…
Возмущенная Дара стряхнула с себя пальцы и встала, а тут и Сана взяла власть в свои руки. Она поднесла к дыре в салфетке пузырек с целебным ароматом и негромко приказала клиенту спать, спать, спать…
Чтобы странный клиент заснул надежнее, Сана даже сделала над его лицом несколько пассов. Она полностью сосредоточилась, войдя в то самое спокойное состояние, которое было ей то ли подарено, а то ли навязано удачным именем, и тут услышала за спиной всхлипы.
Она быстро обернулась – и оказалось, что это, зажимая себе рот, смеется Дара.
– Надо же! – еле произнесла крестная. – Нет, надо же!… Настоящий мужик! Помирает, но стоит почувствовать запах женщины!… Клянусь рогатым Хорном – правильный мужик!
– Алкоголик и алкоголик, – подождав, пока крестная уймется, сказала Сана.
– Мужичка испортили, но это я с него сниму и зависимости больше не будет. другое дело – все пробои в ауре залатать, чтобы не сифонило…
– Ты с ним поосторожнее! Говорю же тебе – мужик правильный! – Дара опять рассмеялась. – Я сто лет таких не встречала… Ну, сто не сто…
Сана насторожилась – сейчас могла последовать очень важная информация.
– Где же ты жила, если там не было ни одного испорченного алкаша? – как бы из простого любопытства спросила она.
Последние три года они с Изорой видели крестную или в снах, или на праздниках годового круга, или, по ее вызову, в совершенно неожиданных местах, вроде городка под названием Левая Россошь, но в гостях у нее не бывали.
– Нет, алкашей и там хватало… – тут лицо Дары стало злым, верхняя губа вздернулась, показав клыки, чуть длиннее, чем положено при голливудской улыбке. – Это очень странный город, Санка. Это фригидный город.
– Ясно… – пробормотала крестница, уже выстраивая в голове совершенно фантастический сюжет: если возможно испортить отдельно взятую женщину, лишив ее сексуального удовлетворения, то может найтись мстительный кретин, который проделает это с целым городом…
– Быть фригидной – неприлично… Этот город похож на фригидную дуру, которая всем пытается доказать, что и с ней оргазмы случаются, и при этом немилосердно врет! Я не знаю – на таком уж дурном месте он поставлен, что ли? Санка, это уникальный случай – там мужики фригидные!
– То есть как? Импотенты?
– Да нет, эрекция-то у них имеется. Они НЕ ХОТЯТ душой, понимаешь? Они в черт знает каком поколении забыли, что значит хотеть женской близости. По случаю эрекции, конечно, проделывают все необходимое. И отваливаются, чтобы спокойно заснуть.
– А ты это место проверяла? Ну, с рамкой, что ли, с лозой?
– Там и рамка не нужна, – подумав, ответила Дара. – Наверно, этот город с рождения был обречен. Он стоит в устье большой реки, он там уже под тысячу лет стоит, обычный торговый город, где никогда не было Хозяина. Город занимался исключительно делами, собирал к себе только тех, кто желает заниматься делами, а тех, кому взбрело в голову любить или творить, он не то чтобы выталкивал… Их интуиция или туда не пускала, или прочь гнала. Если бы за тысячу лет в городе появился хоть один Хозяин, который силой воли мог бы это все переломить! Но его не было – и вот печальный результат…
– Как же ты туда попала? – уже догадываясь, что это было не обычное назначение, а что-то вроде почетной ссылки с заранее обдуманным намерением, спросила Сана.
– Как всегда – Совет направил.
– Ложись, – видя, что правды от крестной не скоро добьешься, велела Сана и стала растирать свои маленькие крепкие руки, чтобы вызвать в них жар нужного объема и качества.
Несомненно, ссылка во фригидный город была связана с гейсом – кто-то, обладающий властью, хотел ускорить действие этого жестокого гейса, и он своего добился! Но расспрашивать крестную было незачем – ведь скоро Йул, и там, если повезет, крестницы узнают то, что от них скрывает крестная.
– А у вас, гляди ты, еще нормальные мужики остались, – имея в виду сифонящего страдальца, сказала Дара, легла и задрала подбородок. Он у нее и так был выступающий, да еще она умела сделать «длинную шейку», что, при продолговатом худом лице, правильном профиле и легкой горбинке носа, напоминало одну чуть ли не до семидесяти лет танцевавшую балерину, только, естественно, в молодости.
– Ну, разве что такие… – проворчала Сана. Ей слова уже начинали мешать, она входила в то состояние сознания, когда начинаешь видеть эфирные тела, и болтовня тут была неуместна.
– Все-таки этот город имеет шанс… – не унималась крестная.
И тут Сана взорвалась.
– Ты что – не почувствала?
Она выпалила это – и сама испугалась. Ведь Дара для того и рассказала Изоре про свою беду, чтобы Изора своими словами все передала Сану, и обе крестницы постарались появить максимальный такт.
– Ну, то, что я почувствовала… – Дара тихо фыркнула. Она имела в виду радость погони по давно знакомым улицам, маленький праздник воспоминаний, теперь уже не больных, а скорее забавных, но ничего объяснять не стала.
– Тут же время спятило!
– То есть как? – Дара даже приподнялась на локотках.
– У меня подружка была, десять лет назад в Германию слиняла. Недавно приезжает, встречаемся, и знаешь что она говорит? У вас тут, говорит, ни хрена не изменилось! Я тоже, как ты, спрашиваю – то есть как? Ты не знаешь, конечно, тут у нас много чего порушили, много чего построили, улицы переименовали, мне до нее люди говорили: батюшки, совсем другой город стал! А она!…
– Ну – она?
– Она говорит: как Ленка Корсакова десять лет назад сохла по Димке, так и сохнет, как Буйкова десять лет назад изменяла мужу с Сашкой Гутманом, так и изменяет! Встретилась с Любкой Данилиной – и Данилина ей точно так же рассказывает, как Марчук от жены к ней бегает да как жену бросить и на ней жениться обещал, что и десять лет назад! Крестненькая – теми же словами! Для баб время остановилось, они какой-то давней ерундой живут – и знаешь, почему?
– Знаю. С ними ничего нового не происходит.
– Вот! – выпалив все это, Сана сразу успокоилась. – А ты говоришь – мужики правильные… Там, где мужики правильные, с женщинами все время что-то новенькое происходит. И всякую дрянь им помнить незачем.
Синяя мумия в золотых драконах пошевелилась.
– Этот, наверно, последний остался, – заметила Сана. – А теперь молчи, я работать буду. Сегодня животик тебе внутрь загоню, грудь немного повыше подтяну, и еще мне твои ляжки что-то не нравятся. Закрой глаза, буду с тобой разбираться…
– Так вот я куда приехала… – пробормотала Дара.
Возможно, город всегда был таким. Просто она покинула его совсем молодой и не могла заметить этого странного свойства. Но сейчас, выслушав Сану, она поняла – крестница права. Ее собственная затяжная первая любовь тому свидетельница. А если бы остаться тут – то и десять лет спустя будешь жить походами под ненаглядное окошко да воспоминаниями о нескольких совместных прогулках, искренне полагая, что душа чем-то наполнена.
С другой стороны – если в душе возлюбленного было хоть какое-то подобие чувства по отношению к ней – то оно там и осталось. Тоже неплохо… шанс…
Во всяком случае, этот город с его застарелыми любовями, ревностями, адюльтерами и прочими затеями лучше того, другого, где женщина берет себе мужа или любовника лишь затем, чтобы было с кем заниматься сексом. Так подумала Дара и полностью отдалась Саниной процедуре…