Филиппу, сыну наследника императора Карла, с благим пожеланием
Польза латинского языка очень велика и для речи, и для правильного мышления. Ибо латинский язык – словно некая сокровищница всяческой эрудиции, поскольку на нем великие и выдающиеся умы написали все научные труды, каковых никто не может постичь иначе как через знание этого языка. По каковой причине я охотно соглашусь среди занятий серьезными науками помочь также в этой части первому опыту детства. Я написал первое упражнение по устной речи, надеюсь, полезное детям при пользовании латинским языком. Посвящаю его тебе, венценосному мальчику, как из-за высокого благоволения твоего отца ко мне, так и потому, что формированием твоей души в добрых нравах окажу очень большие услуги Испании – моей родине, чье спасение – в твоей честности и мудрости. Но об этом ты услышишь обстоятельнее и содержательнее от Мартина Силицео, твоего наставника [42].
Девушка Беатрикс [43], Эмануэл, Евсевий
Беатрикс. Иисус Христос, пробуди нас от порочного сна. Эй, мальчики, проснетесь ли вы сегодня?
Евсевий. Не знаю, что попало мне в глаза, так и кажется, что они полны песка.
Беатрикс. Это твоя первая утренняя песня и очень старая. Я открою оба эти окна, деревянное и стеклянное, чтобы ясное утро достигло ваших глаз. Поднимайтесь, поднимайтесь.
Евсевий. Так уже утро?
Беатрикс. Ближе полдень, чем утренняя заря. Эмануэл, ты хочешь свежую рубашку?
Эмануэл. Сейчас не нужно, эта достаточно чистая; завтра возьму другую. Принеси мне камзол (thorax) [44].
Беатрикс. Какой, простой или утепленный?
Эмануэл. Какой хочешь, мне неважно. Принеси простой, менее тяжелый, раз сегодня я буду играть в мяч.
Беатрикс. Это вечно твой обычай, прежде об игре думаешь, чем о школе.
Эмануэл. Что ты говоришь, глупая? Сама школа называется игрой [45].
Беатрикс. Я не понимаю ваших грамматических [вещей] и софизмов.
Эмануэл. Дай тугие кожаные ремешки [46].
Беатрикс. Они разорваны, возьми шелковые, так приказал твой педагог. Что еще? Хочешь короткие брюки (femoralia) и чулки, ведь жарко?
Эмануэл. Совсем нет. Дай длинные чулки (feminicruralia). Стяни меня, пожалуйста.
Беатрикс. Что, у тебя руки из соломы или из масла?
Эмануэл. Нет, но закрепи их [ремешки] тонкой ниткой. Ах, какие ты дала мне ремни (astrigmenta), без железных креплений и разодранные!
Беатрикс. Вспомни, ты вчера цельные испортил азартной игрой.
Эмануэл. А ты откуда знаешь?
Беатрикс. Я в щель двери наблюдала, как ты играл с Гузманулом.
Эмануэл. Буду благодарен, если об этом не разузнает педагог.
Беатрикс. Напротив, я расскажу, как только назовешь меня, как обычно, безобразной.
Эмануэл. А что, если жадной?
Беатрикс. Как хочешь, только не безобразной.
Эмануэл. Принеси башмаки.
Беатрикс. Какие из двух пар? С длинным ремнем (obstragulum) [47] или с коротким?
Эмануэл. Они грязью покрыты.
Беатрикс. Сухой грязью, которая называется другим словом – «пыль»? Ну ты хорош. Ведь в открытых местах ремень порван и застежка потеряна.
Эмануэл. Прошу, надень.
Беатрикс. Ты сам это сделай.
Эмануэл. Не могу согнуться.
Беатрикс. Сам ты согнулся бы легко, а лень твоя – с трудом. Разве шпагу проглотил, как тот шарлатан четвертого дня? Неужели ты еще так изнежен? Что будет с тобой более взрослым?
Эмануэл. Завяжи не тугим двойным узлом, так изящнее.
Беатрикс. Тем не менее узел сразу бы развязался, и башмак у тебя упал бы с ноги. Лучше или тугим двойным узлом, или узлом и бантом (laxo). Возьми тунику с длинными рукавами и тканый пояс.
Эмануэл. Меньше всего именно этот пояс, но [дай] кожаный охотничий.
Беатрикс. Мать запрещает. Хочешь все делать по собственной воле? Ты вчера сломал застежку ремня.
Эмануэл. Я не мог иначе отстегнуть. Тогда дай пурпурный [пояс?] изо льна.
Беатрикс. Возьми. Подпоясывайся по галльскому способу. Голову причеши сначала более редким гребнем, потом более частым. Приладь войлочную круглую шляпу на макушке, чтобы не сползала она на затылок, как обычно у тебя, или на лоб и глаза.
Эмануэл. Выйдем же, наконец.
Беатрикс. Как? С немытыми руками и лицом?
Эмануэл. С этой своей назойливой заботливостью ты уморила бы даже быка, не говоря уж о человеке. Мне кажется, что не мальчика ты одеваешь, а невесту.
Беатрикс. Евсевий, принеси таз с кружкой, лей сильнее; скорее течет из носика сосуда с узким горлышком, чем ты льешь. Очисти грязь с узлов пальцев, прополоскай рот и горло, хорошо протри глаза (веки и ресницы), затем крепко шею и под ушами. Возьми полотенце. Вытрись. Бессмертный Боже! Тебе надо напоминать о каждой вещи в отдельности, неужели ничего не сделаешь сам по собственному побуждению?
Эмануэл. Ах, ты слишком несносна и надоедлива.
Беатрикс. А ты слишком славный и миловидный мальчик. Поцелуй меня. Преклони колени перед образом нашего Спасителя, прочитай Господню молитву и другие молитвы, как делаешь, согласно обычаю, прежде чем выйдешь из комнаты. Смотри, мой Эмануэл, не помышляй ни о чем другом, пока молишься. Подожди-ка немного, положи этот носовой платок в поясной кошелек, чтобы сморкаться.
Эмануэл. Я достаточно подготовлен согласно твоей воле?
Беатрикс. Да.
Эмануэл. Согласно моей – нет, так как пока еще согласно твоей. Я осмелился бы поспорить с твоим обещанием потратить один час на одевание.
Беатрикс. Что, если даже два? Куда ты пойдешь вообще? Что будешь делать? Быть землекопом, думаю, или пахать.
Эмануэл. Будто нет того, что я бы мог делать.
Беатрикс. О великий муж, пылко занятый ничегонеделанием!
Эмануэл. Уйдешь ли ты отсюда, насмешница? Уходи, или я прогоню тебя этим башмаком или сорву повязку у тебя с головы.
Мальчик (сын), отец, мать, (Изабелла) [48]
Сын. Здравствуй, мой отец, здравствуй, моя матушка, желаю вам счастливого дня, родненькие. Милости Христа желаю вам, сестрицы.
Отец. Сын мой, пусть спасет тебя Господь; пусть вознесет к замечательным добродетелям.
Мать. Пусть спасет тебя Христос, мой свет. Что ты делаешь, мой сладкий? Как чувствуешь? Как спал этой ночью?
Сын. Чувствую хорошо и спал спокойно.
Мать. Да пребудет с тобой Христова благодать.
Сын. В середине ночи я, однако, был разбужен головной болью.
Мать. Я расстроена и несчастна! Что расскажешь? В какой части головы?
Сын. В темени.
Мать. Как долго?
Сын. Едва ли одну восьмую часть часа, потом я уснул и больше [боли] не чувствовал.
Мать. Я пришла в себя, ведь ты меня успокоил.
Сын. Пусть тебе станет хорошо.
Изабеллочка, приготовь мне легкий завтрак. Русцио, Русцио! Здесь веселый песик. Как хвостом виляет! Как встает на задние лапы! Как живешь, как чувствуешь себя? Эй, принесешь один-другой кусок хлеба, чтобы дать ему, увидишь забавнейшие игры. Не голоден? Разве ничего не ел сегодня? Действительно, в этой собаке больше ума, чем в жирном погонщике мулов.
Отец. Мой Туллио, мне с тобой хочется немного побеседовать.
Сын. К чему [ты это говоришь], мой отец? Ведь для меня не может быть ничего сладостнее, чем слушать тебя.
Отец. Этот твой Росцио – животное, разве он человек?
Сын. Думаю, животное.
Отец. Как ты думаешь, почему ты человек, а не он? Ты ешь, пьешь, спишь, гуляешь, бегаешь, играешь. Он все это [тоже] делает.
Сын. И все же я человек.
Отец. Как ты об этом знаешь? Чего ты теперь имеешь больше, чем пес? Но важно то, что он не может стать человеком, ты можешь, если хочешь.
Сын. Прошу, отец мой, докажи это сразу же.
Отец. [Это] произойдет, если пойдешь, куда идут животными, возвращаются людьми [49].
Сын. Я пойду, отец, очень охотно, но где это?
Отец. В школе (in ludo literario).
Сын. В таком случае я никак медлить не стану.
Отец. И я.
Изабеллочка, слышишь? Дай ему легкий завтрак в сундучке.
Изабелла. Что же?
Отец. Кусок хлеба с маслом, сухие фиги, на закуску виноград, но высушенный на солнце, – другой, липкий, пачкает пальцы и одежду мальчиков. Разве лишь он (мальчик) предпочтет немного вишен или золотые продолговатые сливы. Приделай ручку к сундучку, чтобы он не выскользнул из рук.
Отец, родственник, школьный учитель Филопон [50]
Отец. Осени себя святым крестом. Веди нас, Иисус Христос, мудрейший – неразумных, могущественнейший – слабых. Скажи, прошу, мой родной, ты, кто занимаешься литературой, кто в этой гимназии наилучший наставник мальчиков?
Родственник. Ученейшим, пожалуй, является Варрон, но очень тщательным и честнейшим и неплохой эрудиции – Филопон [51]. У Варрона очень многочисленная школа, и дома многочисленная группа учеников в контубернии [52]. Филопон, видимо, не находит удовольствия от множества, он довольствуется немногими [53].
Отец. Я предпочитаю его. Вот он прогуливается в портике гимназии. Сын, это форматорий (от formatio – образование) и как бы мастерская людей, и здесь мастер образования. Пусть п омогает тебе Христос, учитель. Обнажи голову, мальчик, и преклони правое колено, как тебя учили, теперь стой прямо.
Филопон. Нам всем благоприятен твой приход. Какое-то дело [ко мне]?
Отец. Я приведу к тебе своего сынка, чтобы ты сделал из животного человека.
Филопон. Приложу к этому делу самоотверженный труд, он станет из животного человеком, из никуда не годного – разумным и добрым, ты, право, не будешь сомневаться в этом.
Отец. За сколько ты учишь?
Филопон. Если мальчик будет хорошо успевать, то за низкую цену, если плохо – то дорого.
Отец. Ты тонко и мудро говоришь об этом, как и обо всем. Итак, разделим между нами эту заботу: ты – чтобы старательно обучать, я – чтобы щедро вознаграждать твой труд.
Цирратус, Претекстатус, Ветула, девушка (Терезула), Олускулария[54]
Цирратус. Кажется, время тебе идти в школу?
Претекстатус. Конечно, нам пора идти.
Цирратус. Плохо помню дорогу, думаю, она в ближайшем квартале.
Претекстатус. Сколько раз ты туда ходил?
Цирратус. Три или четыре раза.
Претекстатус. Когда начал туда ходить?
Цирратус. Думаю, сегодня третий раз или четвертый.
Претекстатус. Так в чем же дело, разве этого недостаточно, чтобы узнать дорогу?
Цирратус. Нет, даже если бы я пошел сто раз.
Претекстатус. А я, даже если бы пошел один раз, никогда бы потом не блуждал. Но ты идешь нехотя, ходишь, забавляясь, и не видишь ни дороги, ни домов, ни каких-либо знаков, которые потом тебе напоминали бы, куда надо повернуть, какой дороги держаться. Я все это замечаю тщательно, так как иду охотно.
Цирратус. Этот парень живет недалеко от школы. Эй ты, пустышка (titivillitium) [55], как пройти к твоему дому?
Пустышка. Чего ты хочешь? Идешь от своей матери? Моей матери нет дома, к тому же и сестры нет, обе отправились к св. Анне [56].
Цирратус. Что там происходит?
Пустышка. Вчера был праздник Освящения, сегодня их пригласила какая-то женщина, занимающаяся сыроварением, чтобы отведать створоженное молоко.
Цирратус. А ты почему не отправился вместе с ними?
Пустышка. Я остался здесь, чтобы сторожить дом; моего брата, младенца, они унесли туда с собой. Но они обещали мне, что принесут в корзиночке часть остатков еды для меня.
Цирратус. Почему же ты тогда не остаешься дома?
Пустышка. Я скоро вернусь; [но] в игре в кости с сыном поденщика я теперь опережаю. Хотите и вы поучаствовать?
Цирратус. Пожалуйста, пойдем.
Претекстатус. Ни в коем случае.
Цирратус. Почему нет?
Претекстатус. Чтобы нас не высекли.
Цирратус. Ой, я не подумал.
Пустышка. Вас не высекут.
Цирратус. Почем ты знаешь?
Пустышка. Потому что ваш магистр вчера потерял розгу.
Цирратус. Ой, [но] как ты узнал?
Пустышка. Сегодня из нашего дома мы слышали его вопли, когда он искал розгу.
Цирратус. Пожалуйста, поиграем немного.
Претекстатус. Ты играй, если хочешь, я пойду один.
Цирратус. Не сообщай, пожалуйста, обо мне преподавателю, скажи, что меня задержал отец.
Претекстатус. Хочешь, чтобы я солгал?
Цирратус. Почему нет ради товарища?
Претекстатус. Потому что в храме я слышал проповедника, который утверждал, что лжецы – дети дьявола, а говорящие правду – Бога.
Цирратус. Действительно, дьявола? Прочь! Знаком святого креста освободи нас, наш Господь, от недругов наших.
Претекстатус. Ты не можешь быть свободен, если играешь, когда надо учиться.
Цирратус. Пойдем, ты взял верх.
Пустышка. Ой, эти парни не осмеливаются немного поиграть, иначе их должны высечь.
Претекстатус. Этот парень пропащий, [из него] выйдет нечестивый человек. Но как он ускользнул от нас? И мы не спросили о дороге к школе. Позовем назад.
Цирратус. Он предался дурному делу, не хочу, чтобы меня снова побуждали к игре. Спросим у этой старушки. Мать, ты не знаешь, как пройти к школе Филопона?
Ветула. Я жила возле этой школы шесть лет, в этом месте родила сына, старшего по рождению, и двух дочерей. Перейдите эту площадь Villae Rasae [57], оттуда идет узкий переулок, потом площадь Domini Veterani, отсюда поверните направо, затем налево, там спросите, недалеко ли находится школа.
Цирратус. Ой, мы не сможем все запомнить.
Ветула. Проводи их в школу Филопона, Терезула. Такое дело, что ее мать дала нам лен для чесания и прядения.
Терезула. Что за наказание, Филопон? Будто я знаю, что за человек этот Филопон? Разве ты не говорила о том, кто расшивал башмаки возле Зеленого трактира? О глашатае на улице Гигантис, который держит наемных лошадей?
Ветула. Хорошо знаю, что ты, негодница, всегда узнаешь не то, что нужно, а то, что к делу не относится. Филопон – учитель в школе, старик, высокий, подслеповатый, как видно из комнат, в которых мы некогда жили.
Терезула. А, уже припоминаю.
Ветула. При возвращении пройди через продовольственный рынок, купи салат, редиску и вишню, возьми корзиночку.
Цирратус. Проведи нас также через овощной рынок.
Терезула. Здесь [по этому пути] пойдете короче.
Цирратус. Мы не хотим идти этим путем.
Терезула. Почему так?
Цирратус. Потому что там меня укусила собака из дома пекаря, вот и хотим тебя сопровождать на рынок.
Терезула. Я пойду на рынок, возвращаясь (ведь мы до сих пор находимся далеко), после того как оставлю вас в школе, и куплю то, что мне велено.
Цирратус. Мы хотим увидеть, за сколько ты покупаешь вишню.
Терезула. Каждый фунт мы покупаем за 6 монет. Но зачем это тебе?
Цирратус. Потому что сестра сегодня утром приказала мне разузнать, есть ли там некая старуха торговка овощами, у которой, если купишь вишню, то она, как мне известно, продаст ее за меньшую цену, чем другие, и даст нам немного вишни или пучок латука. Ведь ее дочь когда-то служила у моей матери и сестры.
Терезула. Как бы не стоил вам этот лишний путь нескольких плетей.
Цирратус. Совсем нет, ведь мы придем вовремя.
Терезула. Пойдем. Я так мало гуляла, зачахну, жалкая, сидя все дни дома.
Претекстатус. Чем ты занята? Разве только сидишь в праздности?
Терезула. В какой праздности? Это же совсем не так: я пряду, скатываю [в шар], свиваю (скручиваю), тку. Ты думаешь, наша старушка потерпит, чтобы я бездельничала? Она проклинает праздничные дни, в которые надо отдыхать.
Претекстатус. Разве праздничные дни не священны? Как, в таком случае она проклинает священное дело? Неужели она сама хочет проклинать то, что установлено священным?
Терезула. Думаешь, я училась геометрии, чтобы мочь вам объяснить это?
Цирратус. Что значит «геометрия»?
Терезула. Я не знаю. У нас была соседка, которую звали Геометра, она всегда или сама была в храме с пресвитерами, или с ней в ее доме пресвитеры. И потому была она, как говорили, мудрейшая. Но пришли на овощной рынок. Где, наконец, ваша старушка?
Цирратус. Я оглядел его [рынок]. Но у нее покупай при том условии, что она даст нам какой-нибудь подарок. Эй, тетка, эта девушка купит у тебя вишни, если немного нам подаришь.
Олускулария. Ничего я не дарю, все продается.
Цирратус. Не дарится грязь у тебя, которая на руках и шее?
Олускулария. Если не уйдешь отсюда, бесстыдник, эту грязь почувствуют твои щеки.
Цирратус. Каким образом [ее] почувствуют мои щеки, когда она у тебя на руках?
Олускулария. Верни вишню, воришка.
Цирратус. Беру пробу, так как хочу купить.
Олускулария. Тогда покупай.
Цирратус. Если понравится – за сколько?
Олускулария. Фунт за монету (numo libram).
Цирратус. Ой, вишня кислая, ты старуха – отравительница, ты продаешь здесь народу вишню, вызывающую удушье.
Терезула. Уходим отсюда в школу. Вы ведь своей хитростью впутали меня в рискованные дела и отвлекли надолго. Думаю, моя старушка уже беснуется дома из-за моей задержки. Вот дверь, стучите.
Наставник, Лузиус, Эсхин, мальчики, Котта [58]
Наставник. Возьми букварь в левую руку, а [в правую] эту палочку, которой будешь указывать отдельные буквы, выпрямись (стой прямо), шапку положи за пазуху, слушай очень внимательно, как я буду называть эти буквы, наблюдай тщательно за движением губ. Смотри и повторяй совершенно так же, [как и я], когда я потребую. Будь со мной. Ты же слышал. Следуй теперь моим предписаниям в конкретных вопросах. Ты хорошо понимаешь?
Лузиус. Мне кажется, довольно хорошо.
Наставник. Каждая [вещь] из тех, [что в букваре], называется буква. Из них пять букв – гласные А, E, I, O, U, по-испански они – oueia, что есть ovis [59]. Запомни это слово. Такая буква с какой-либо одной или со многими другими создает слог (syllaba), без гласных слога не создать, и сама гласная нередко есть слог. А все другие [буквы] называются согласными, потому что сами по себе они не звучат, если не присоединяется гласная, ибо имеют звук несовершенный и неполный. Таковые B, C, D, G, которые без Е звучат недостаточно. [И] уже из слогов происходят vocеs (звуки) или слова, из них – речь, которой лишены все животные. И ты не отличался бы от животного, если бы не научился хорошей речи. Бодрствуй, деятельно занимайся усердной работой. Я ухожу. Садись со своими соучениками, изучай, что наметил.
Лузиус. Мы сегодня не играем?
Эсхин. Нет, ведь это день, когда надо работать. Эй, ты полагаешь, что пришел сюда для игры? Это место не для игры, а для занятий.
Мальчики. Почему тогда [школа] называется игра (ludus) [60]?
Эсхин. Называется, действительно, игра, но относящаяся к азбуке, потому что здесь надо играть буквами, в другом месте – мячом, обручом с бубенчиками, костями. И я слышал, что по-гречески она [эта игра] называется schola (школа), словно досуг (ocium), потому что истинный досуг и покой души – проводить время в занятиях (in studiis). Но будем изучать то, что предписал наставник, говорить тихо, чтобы не мешать друг другу.
Лузиус. Мой дедушка, который некогда учился в Болонье, учил меня, что лучше укореняется в памяти то, что желаешь, если произносишь [это] громче, и подтверждал [это] авторитетом какого-то Плиния [61].
Эсхин. Если кто так хотел бы изучить его предписания, пусть удалится в сады или на церковное кладбище, там пусть кричит, чтобы разбудить мертвых.
Котта. Разве изучать означает болтать, браниться? Идите, собирайтесь все у учителя по его указанию.
Туллиолус, Корнелиола, Сципио, Лентулус, мать [62]
Корнелиола. С благополучным возвращением, Туллиолус. Хочешь немного поиграть?
Туллиолус. Не сразу еще.
Корнелиола. [А] какие у тебя дела?
Туллиолус. Еще позаниматься, чтобы запомнить то, что велел магистр.
Корнелиола. Что же?
Туллиолус. Смотри.
Корнелиола. Ой, что это за значки? Думаю, что это нарисованные муравьи. Мать моя, сколько муравьев и мошек, изображенных на дощечке, приносит Туллиолус!
Туллиолус. Молчи, глупая. Это буквы.
Корнелиола. Как называется первая [из них]?
Туллиолус. А.
Корнелиола. Почему А скорее первая, чем эта следующая?
Мать. Почему ты скорее Корнелиола, а не Туллиолус?
Корнелиола. Потому что меня так зовут.
Мать. Вот так и те буквы. Но теперь иди играть, мой сын.
Туллиолус. Я откладываю свою табличку и палочку [63]. Если кто коснется [их], получит шлепок от матери. Не так ли, моя матушка?
Мать. Так, мой сын.
Туллиолус. Сципио, Лентул, приходите поиграть.
Сципио. В какую игру?
Туллиолус. Будем играть орехами, бросая их в ямку.
Лентулус. У меня нет орехов, разве лишь немного и те разбитые и гнилые.
Сципио. Играем скорлупками орехов.
Туллиолус. Какая мне польза от этого, даже если выиграю 20 (штук), внутри никакого ядра, которое я мог бы съесть.
Сципио. Я же, когда играю, не ем. Если хочу что-то съесть, иду к матери. Эта скорлупа орехов удобна для постройки домиков для муравьев.
Лентулус. Сыграем в чет и нечет на иголки [64].
Туллиолус. Принеси лучше игральные кости.
Сципио. Принеси, Лентул.
Лентулус. Вот вам игральные кости [65].
Туллиолус. Какие они пыльные и грязные и плохо очищенные от мяса и недостаточно отшлифованные. Ты бросай.
Сципио. Кто играет первым?
Туллиолус. Я – первый. На что играем?
Сципио. На ремень.
Лентулус. Я не хочу свой терять [проигрывать], ведь дома меня поколотит педагог.
Туллиолус. А что ты хочешь потерять, если проиграешь?
Лентулус. Щелчки.
Мать. Что это за разбросанная земля? Вы испортите себе всю одежду и башмаки в таком грязном месте. Почему, прежде чем сесть, не подметете пол? Принеси веники.
Туллиолус. Итак, на чем сойдемся?
Сципио. Иголка за каждое очко.
Туллиолус. Даже две.
Лентулус. У меня нет иголок. Если хотите, я положу вместо иголок вишневые косточки.
Туллиолус. Убирайся! Играем я и ты, Сципио.
Сципио. Я осмелюсь доверить судьбе свои иголки.
Туллиолус. Дай мне кости, чтобы я бросил первым. Вот я и выиграл.
Сципио. Совсем нет, ведь ты не играл серьезно.
Туллиолус. Кто играет когда-либо серьезно? Это как если бы назвать белое черным.
Сципио. Шути сколько хочешь, но только не получишь иголки.
Туллиолус. Эй, предоставляю тебе этот бросок. Играем теперь за награду, да будет судьба милостивой.
Сципио. Ты побежден.
Туллиолус. Получи.
Лентулус. Дай [мне] кости.
Туллиолус. В этот бросок (вложи) все.
Лентулус. Не возражаю.
Девушка. Неужели, мальчики, вы никак не закончите игры до обеда?
Туллиолус. Только начинаем, а она говорит уже об обеде.
Корнелиола. Эта игра уже надоедает, будем играть разноцветными камешками [66].
Туллиолус. Нарисуй нам на этой стороне [доски] квадраты углем или мелом.
Сципио. Я предпочитаю обедать, чем играть, и ухожу со всеми своими иголками, освободившись от вашего обмана.
Туллиолус. Вспомни, что ты вчера ограбил Цетега [67]. «Никто нигде не может играть со счастливой десницей».
Корнелиола. Принести, пожалуйста, листы для игры, какие найдешь под игорной доской с левой стороны.
Сципио. Это в другой раз, теперь нет возможности, ведь если я задержусь дольше, боюсь, как бы мой разгневанный педагог не отправил меня спать голодным. Корнелиола, сохрани для нас вот эти изготовленные листы до завтрашнего вечера.
Корнелиола. Если мать позволит, то лучше было бы играть теперь, пока нам разрешают.
Сципио. Теперь лучше обедать, пока нас зовут.
Девушка. А мне, которая смотрела за вами, ничего не дадите?
Корнелиола. Мы бы дали, если бы ты судила. Скорее ты нам дай, раз забавлялась нашими играми.
Мальчик. Эй, мальчики, когда вы придете? Обед полусъеден, скоро, убрав мясо, мы подадим на стол сыр и фрукты.
Непотулус, Пизо, Магистр, Гиподидаскулус [68]
Непотулус. Хорошо (laute) ли вы здесь живете?
Пизо. Что эти слова означают? Моемся ли мы? Ежедневно и многократно [моем] руки и лицо, ведь чистота полезна и здоровью и уму.
Непотулус. Не об этом спрашиваю, а о том, едите ли и пьете вволю?
Пизо. Мы едим не по воле души, но по воле вкусовых ощущений.
Непотулус. Спрашиваю [едите], когда хотите?
Пизо. В основном, конечно, когда голодны, и кто хочет, ест; кто не хочет, воздерживается.
Непотулус. Вы поднимаетесь из-за стола голодными?
Пизо. Не вполне сытыми; [сытость] не полезна, ведь насыщаться свойственно животным, а не людям. Говорят, некий мудрейший царь никогда не ложился в постель без желания [поесть] и никогда не поднимался сытым [69].
Непотулус. Что едите?
Пизо. Что имеем.
Непотулус. Думал, что вы едите то, чего не имеете. Но что, наконец, то, что вы имеете?
Пизо. Назойливый дознаватель! Что дают.
Непотулус. А что дают?
Пизо. Приступаем [к завтраку] утром в течение полутора часов после того, как поднялись.
Непотулус. Когда поднимаетесь?
Пизо. Почти с солнцем – вождем муз, и Авророй [70], приятнейшей музам. Наш легкий завтрак (silatum) – кусок хлеба из муки грубого помола, немного масла и что-то из фруктов, какие предоставляет время года. Завтрак (prandium) – ранняя зелень (овощи) или каша из полбы в горшке, кое-что из мясной закуски. Иногда [что-то] из репы, капусты, amydum [71], similago [72], рис; затем в рыбные дни пахта (serosum) в чашках, из которой выжато масло с добавлением нескольких кусочков хлеба. Какая-то свежая рыба, если на рыбном рынке умеренные цены, если нет, соленая, хорошо вымоченная, потом горох или турецкий горох (cicer), или чечевица, или бобы, или люпин.
Непотулус. Сколько из этого каждому?
Пизо. Хлеба, сколько хотим, закуски в достаточном количестве, не для насыщения, но для питания. Обильнейшие пиры ищи в другом месте, не в школе, где души формируются для добродетели.
Непотулус. Что пьете?
Пизо. Одни – холодную воду, другие – мягкий хлебный квас, немногие и редко – вино, хорошо разбавленное [водой]. Пополуденная трапеза (merenda) [73], или (если хочешь) закуска, предшествующая главной трапезе, что-то из хлеба и миндаля или лесных орехов, сухих фиг, сушеного винограда или, если лето, – груш или яблок, вишен или слив. Когда же ради удовольствия мы отправляемся в деревню, тогда пьем молоко, свежее или кислое, свежий сыр, сливки, люпин, пропитанный щелоком (lixivio) [74], виноградные листья и другое, что даст вилла. Начало главной трапезы – винегрет рубленый (concisum) с добавлением соли, сдобренный оливковым маслом из сосуда с узким горлышком, также с налитым [на него] уксусом.
Непотулус. Что? [А] маслом орехов или репы (nucum aut raparum)?
Пизо. Прочь вещь невкусную и нездоровую! Затем на широком небольшом блюде сваренная в горшке баранина в собственном соку с сушеными сливами или корешками и травками, которые будут служить вместо приправы; иногда tucetum [75], приятнейшее на вкус.
Непотулус. С какой приправой?
Пизо. С голодом, наилучшей из всех и вкуснейшей [приправой].
Затем в некоторые дни седмицы что-то из жареного, главным образом телятину, изредка весной ягнятину. Во вторую трапезу (pro secunda mensa) [76] очень немного редиски и сыра, не гнилого и не старого, но свежего, который питательнее, чем старый, груши, персики, айву. В дни, когда не позволено есть мясное, у нас вместо мяса яйца, жареные (assa), либо поджаренные (frixa), либо вареные, каждое отдельно или вмешанные в пирог [лепешку] на сковороде с уксусом или соусом (omphacio) [77], не столь влитом, сколь накапанном. Иногда немного рыбы, а за сыром следуют орехи.
Непотулус. Сколько каждому?
Пизо. Два яйца каждому и два ореха.
Непотулус. Что? Разве после обеда вы никогда не едите (comessamini)?
Пизо. Ни раз (saepius).
Непотулус. Как (расскажи), пожалуйста, ведь это такое удовольствие.
Пизо. Пир Сира у Теренция [78] или какой-то другой из тех роскошнейших в Афинах или подобных [им] пирах упоминали истории. Неужели ты считаешь, что мы свиньи, а не люди? Какие желудки, какое здоровье выдержали бы гулять и пировать после подкрепления четыре раза. Послушай, это школа, а не место для откорма животных. Говорят также, что нет ничего губительнее для здоровья, чем пить, когда сразу отправишься на покой.
Непотулус. Позволено будет участвовать в вашей трапезе?
Пизо. Несомненно, [но] только получив разрешение от наставника, которое, знаю, он даст без труда. Ведь иначе было бы в обычае дурного воспитания приводить тебя на пир без ведома магистра, и кто тебя привел, ничего другого не получил бы от учеников, кроме позора и стыда. Подожди немного.
Учитель, позволено будет с твоего доброго разрешения пригласить на нашу трапезу одного мальчика, мне известного?
Магистр. Очень хорошо, он не будет в тягость.
Пизо. Благодарю. Тот, кого ты видишь несущим полотенце вместо шейного платка, распорядитель пира этих семи дней, ведь у нас здесь заведующие хозяйством – распорядители пиров как короли.
Архитриклиниус. Ламия, который час?
Ламия. Я не слышал часов после трех, усердно занимаясь сочинением письма. Флор лучше это знает, он все это пополуденное время не видел ни книги, ни бумаги.
Флорус. Дружеское свидетельство и у разгневанного магистра очень полезное! Но как мог ты это заметить, погруженный, как ты говоришь, в сочинение письма? Право же, неприязнь понуждает тебя лгать. Я действительно рад, что недруг мой считается лжецом. Если после этого он захочет меня в чем-то оклеветать, ему не поверят.
Архитриклиниус. Смогу я от кого-нибудь узнать о времени? Анторакс, беги к св. Петру [79] и посмотри на часы.
Анторакс. Указательный палец [индекс] обозначает уже шесть.
Архитриклиниус. В самом деле шесть? Ну, мальчики, давайте, ну же поднимайтесь. Отбросьте книги, как олени рога [80]. Готовьте трапезу, накрывайте. Приставляйте стулья, круглые столы, четырехугольные столики, [несите] полотенца, хлеб. Быстрее летите по приказанию, чтобы учитель не был разгневан нашей медлительностью. Ты открывай хлебный квас. Ты черпай воду из водоема (cisterna), поставь бокалы. Так, в чем дело? Принес [их] такими грязными? Унеси в кухню, чтобы служанка их протерла и хорошо осушила, чтобы они были чистыми и блестящими.
Пизо. Ты этого никогда не добьешься, пока у нас эта обезьяна, кухонная служанка, она никогда не вытирает усердно то, что чистит, так боится за свои пальцы, и не моет, разве лишь один раз и остывшей [водой].
Архитриклиниус. Почему же ты не предупредишь об этом учителя?
Пизо. Не раз жаловался смотрителю дома, ведь в его руках менять слуг в кухне.
Но вот и наставник. Ты сам вымой здесь бокалы, очисти [их] листьями смоковницы или крапивы, песком, водой, чтобы сегодня у магистра не было ничего по праву достойного порицания.
Магистр. Все готово? Есть что-то, что нас задержит?
Архитриклиниус. Совершенно ничего.
Магистр. Чтобы после нам не делать больших перерывов между блюдами (inter missus).
Архитриклиниус. Неужели блюдами (inter missus)? Вернее сказать, missum, и она [еда] скудна [81].
Магистр. Что ты бормочешь?
Архитриклиниус. Говорю, чтобы ты сел, время трапезничать, и обед чуть ли не портится.
Магистр. Мальчики, все вымойте руки, [ополосните] рот. Ах, что это за полотенце? Кто здесь себя обтирает, где очищаются? Беги, принеси другое, более чистое. Сядем в обычном порядке. Мальчик, наш гость присутствует?
Пизо. Он здесь.
Магистр. Откуда он?
Пизо. Из Фландрии.
Магистр. Из какого города той провинции?
Пизо. Из Брюгге.
Магистр. Возьми его на себя. Пусть каждый достанет свой ножичек, каждый очистит свой хлеб, если что-то [в нем] застряло на корке или от золы или от угля [82]. Пусть освятят трапезу, чье благодеяние приходится на эту седмицу.
Флорус. «Питай души наши любовью своей, Христос, кто щедростью своей питаешь жизни всех живущих. Пусть будут святы, Господи, эти твои дары нам берущим, так как ты, кто даровал это, свят есть. Аминь».
Магистр. Садитесь, насколько позволено, свободно, чтобы не теснить друг друга, раз достаточно места. А у тебя есть ножичек, житель Брюгге?
Пизо. Чудо! Фландрец без ножичка и именно из Брюгге, где чеканят наилучшие [ножички].
Непотулус. А мне ножичек не нужен, кусая, я зубами разорву или пальцами разделю хлеб.
Гиподидаскулус. Говорят, что кусание очень полезно как деснам, так и белизне зубов.
Магистр. Где ты имел первый опыт [изучения] латинского языка? Ведь мне не кажется, что ты плохо обучен.
Непотулус. В Брюгге у Иоанна Теодора Нервио [83].
Магистр. У мужа старательного, ученого, честного. Прекраснейший Брюгге, разве лишь следует сожалеть, что он приходит в упадок изо дня в день из-за порока разнузданнейшего плебса [84]. Как давно ты оттуда прибыл?
Непотулус. Сегодня шестой день.
Магистр. Давно ли начал учиться?
Непотулус. Три года тому назад.
Магистр. Не может быть, чтобы ты был недоволен успехом.
Непотулус. Справедливо. Ведь у меня был магистр, которым нельзя быть недовольным.
Магистр. Но что делает наш Вивес?[85]
Непотулус. Говорят, что он занимается атлетизмом, однако не атлетически.
Магистр. Так в чем же дело?
Непотулус. В том, что он всегда борется, но неусердно.
Магистр. С чем?
Непотулус. Со своей болезнью суставов [86].
Магистр. О, коварный противник, который прежде всего поражает ноги.
Гиподидаскулус. Мало того, жестокий ликтор [87], который все тело сжимает.
Магистр. А ты что делаешь? Что медлишь? Кажется, что ты пришел посмотреть, а не трапезничать. Никто из вас не берет на трапезу войлочную шапку, чтобы никакой волос не упал в миски. Почему не обращаетесь с гостем радушно? [88] Непотуле, буду пить за твое здоровье.
Непотулус. Учитель, принимаю душой очень охотно.
Гиподидаскулус. Опустошай свой бокал [до конца], ведь остается маленький глоток.
Непотулус. Для меня это было бы в новинку.
Магистр. Что? Не опорожнять?
А ты, помощник учителя, что скажешь, что принес нового на обед?
Гиподидаскулус. Я, право, ничего не скажу, но за эти два часа я много передумал об искусстве грамматики.
Магистр. Что же?
Гиподидаскулус. Поистине, потаенное и из глубин грамматики. Во-первых, почему грамматики поставили в искусстве три рода, когда в природе только два; или почему природа не производит вещи среднего рода, подобно мужскому и женскому? Не могу разузнать причину такой тайны. Затем философы говорят, что есть только три времени. Искусство наше ставит пять. А потому искусство наше вне природы вещей [89].
Магистр. Напротив, ты сам вне природы вещей, ведь искусство – в природе вещей.
Гиподидаскулус. Если я вне природы вещей, как я могу есть этот хлеб, это мясо, которые находятся в природе вещей?
Магистр. Ты, кто приходишь из другой природы вещей, настолько хуже, чтобы есть то, что имеется в этой нашей.
Гиподидаскулус. Пαράφθεγµα ἀπρоσδίόνυσоν (ответ, чуждый замыслу?). Я хотел бы другого решения моих вопросов. О, если бы мы имели теперь какого-нибудь Палемона [90] или Варрона, которые могли бы эти вопросы в основном решить.
Магистр. И не лучше ли даже Аристотеля или Платона? У тебя есть что-то другое [сказать]?
Гиподидаскулус. Вчера я увидел, что совершено тяжелое преступление. Школьный учитель, зловоннее козла, с Прямой улицы, который в своей школе учит в грязи и зловонии грошовых слушателей, произнес три или четыре раза volucres с ударением на предпоследнем слоге. Я, право, удивлен, что земля под ним не разверзлась.
Магистр. Что другое пристало говорить о таком школьном учителе? Он вообще в грамматических правилах очень слаб. Но ты слишком взволнован легкой вещью и делаешь трагедию из комедии или скорее мима [91].
Гиподидаскулус. Право же, я выполнил свою обязанность, теперь твой долг, скажи ты в свой черед что-то за обедом.
Магистр. Я не хочу, чтобы ты снова отвечал несуразно (необдуманно). Эта подливка (jussulenta) уже замерзла, принеси жаровню (foculum mensorium), подогрейте немного, прежде чем обмакнете хлеб. Эта редиска несъедобна, тем более она жесткая, не таковы ли и корешки в подливке?
Гиподидаскулус. Жесткие [овощи и корни] наверняка доставили не с продовольственного рынка, но получили [их] здесь, из нашей кладовой; нет ничего более неподходящего для кладовой, чем эта комната. Не знаю, в чем дело, сюда всегда приносят кости, лишенные костного мозга.
Магистр. Кости имеют мало костного мозга в новолуние.
Гиподидаскулус. А в полнолуние?
Магистр. Самое большое.
Гиподидаскулус. Но тогда наши кости имеют минимум [его] или, вернее, ничего.
Магистр. Не луна поглощает у нас костный мозг, но наша Ламия [92]. Она положила сюда слишком много перца и имбиря, и в этой подливке и во всем винегрете слишком много мяты, петрушки, шалфея, дикой капусты, настурции, иссопа. Нет ничего столь вредного для тел детей и юношей, ведь эта пища раскаляет внутренние органы.
Анторакс. Из каких тогда трав, на твой взгляд, это должно быть изготовлено?
Магистр. Из какой-то смеси латука, огородной буглоссы, портулака, петрушки. Эй, Гинголфе, не вытирай губы рукой или рукавом, но как губы, так и руку вытирай полотенцем, ведь потому оно тебе и дано. Кусков мяса касайся лишь в той части, какую возьмешь себе. Ты, Дромо, не обращаешь внимания, что твои рукава испачканы мясным жиром? Подверни их, если они широкие, до плеч, если нет, собери или подверни до локтя, если они будут скатываться, прикрепи ниточкой или, что тебе больше подходит, колючкой (иглой). Ты, изнеженный господинчик (dominaster) [93], лежишь за трапезой? Где ты этому научился? В каком хлеву? Эй, подложите ему под локоть подушечку. Распорядитель, смотри, чтобы не погибли эти остатки, убери их в кладовую, унеси прежде всего солонку, затем хлеб, потом чашки, круглые блюда, полотенца, наконец, скатерть. Пусть каждый очистит свой ножик и уберет его в чехол. Эй ты, Цинициол, не царапай зубы ножичком, ведь это вредно. Сделай себе зубочистку из крылышка или тонкой заостренной палочки и осторожно соскреби, чтобы не надрезать десны и не вызвать кровь. Поднимайтесь и мойте руки, прежде чем будет оглашено изъявление благодарности. Уберем еду, призовем служанку, чтобы подмела метлой этот пол. Воздадим Христу благодарности, пусть подскажет слова тот, кто освятил трапезу.
Флорус. За временную пищу воздаем временные (преходящие) благодарности Христу Господу, сделай так, чтобы благодаря бессмертию мы получили их вечными. Аминь.
Магистр. Идите поиграйте, побеседуйте, погуляйте, кому что будет угодно, пока светло.
Нуго, Граккулуc, Турдус, Бамбалио [94], надзиратель
Нуго. Сядем на это бревно, ты, Граккулус, спереди на ту каменную стену, только чтобы не мешал нам видеть проходящих мимо. Погреемся у этой стены, замечательно открытой солнцу. Какой огромный пень! И для чего он нужен?
Турдус. Чтобы мы здесь сидели.
Нуго. Должно быть, дерево было очень высоким и толстым.
Турдус. Какие бывают в Индии.
Граккулуc. Оттуда ты знаешь, ты что, был в Индии с испанцами?
Турдус. Словно ты не можешь так или иначе знать что-то о стране, если не был в ней. Но я предъявлю тебе моего писателя. Плиний пишет, что в Индии растут такие высокие [деревья], что [до их вершины] не может долететь стрела лука [95]; а народ тот не медлит, беря колчаны [со стрелами], как говорит Вергилий [96].
Нуго. Плиний также пишет, что конный отряд (турма) умещается под ветвями [таких деревьев].
Турдус. Никто этому не удивится, кто посмотрит на тростник (scirpus) той страны, который бедные и богатые используют при ходьбе.
Граккулуc. Послушай, который час?
Нуго. Никакой. Ведь колокол теперь сброшен [на землю]; ты присутствовал?
Граккулуc. Не осмелился, говорят, что это опасно.
Нуго. Я был и видел, как беременные женщины перепрыгивали через русло, которое возникло под землей [от падения колокола].
Турдус. Я слышал, что это для них целительное средство [полезное для здоровья].
Граккулуc. Эта философия прялки, как говорят [97]. Но я спрашивал о времени.
Нуго. Зачем тебе время? Разве лишь желаешь что-то делать, пока есть удобный случай, есть час [для этого]. Но где твои дорожные часы?
Граккулуc. Недавно я потерял их, когда бежал от собаки огородника, у которого оборвал сливы.
Турдус. Я видел из окна, как ты бежал, но, куда ты вернулся, разглядеть не смог, так как мне мешал висячий сад. Его прикрепила там мать; хотя отец не желал этого и сильно протестовал, мать же, настойчивая в своем намерении, упорно настаивала на том, чтобы сад не был уничтожен.
Нуго. А что ты? Молчал?
Турдус. Плакал молча. А что другое я мог сделать, когда самые дорогие мне люди расходятся во мнениях? Однако мать приказала мне не вставать на сторону отца и усердно кричать [вместе с ней], но мне вообще не по душе было выступать против отца. А потому разгневанная мать послала меня в школу на четыре полных дня. Она клялась, что я не от нее рожден, но подменен кормилицей, за что, по словам матери, она привлечет кормилицу [к суду] уголовного судьи.
Нуго. Какая власть у такого судьи? Разве не всякий судья обладает правоспособностью?
Турдус. Почем я знаю? Так она сказала.
Граккулуc. [Смотрите], кто те люди, одетые в дорожные плащи и защищенные поножами?
Нуго. Галлы [98].
Граккулуc. Что? Разве не мир [сейчас]?
Турдус. Они рассказывали о будущей войне, притом жестокой.
Граккулуc. Что они приносят?
Турдус. Вино.
Нуго. Многих развеселят.
Граккулуc. Надо думать, не только вино веселит, но мысль и воспоминание о вине.
Нуго. Повсюду пьяные, а для меня, пьющего воду, это безразлично.
Граккулуc. [Тогда] ты никогда не споешь доброй песни.
Турдус. Ты знаешь эту женщину?
Граккулуc. Нет. А кто она?
Турдус. С ушами, заткнутыми хлопком.
Граккулуc. Почему так?
Турдус. Чтобы ничего не слышать, потому что слышит плохое.
Нуго. Сколь многие [женщины] слышат открытыми и хорошо просверленными (пробуравленными) ушами наихудшее.
Турдус. Думаю, что к этому можно отнести то, что сказано у Цицерона в «Тускуланских беседах»: «Глуховат был Красс, но хуже то, что он плохое о себе слышал»[99].
Нуго. Нет сомнения, что это должно быть отнесено к дурным слухам. Но послушай, Бамбалио, ты нашел свои «Тускуланские беседы»?
Бамбалио. Да, [нашел] у мелкого торговца до того искаженными, что и не узнал.
Нуго. Кто украл [их]?
Бамбалио. Ватиниус, пусть ему плохо будет!
Граккулуc. Ах! Человек с крючковатыми и очень липкими [вороватыми] руками. Никогда не допускай его к своим ящикам, ларцам [где хранятся рукописи], если хочешь, чтобы все было в целости. Разве ты не знаешь, что люди считают его вором (crumenifecam) и в воровстве он был обвинен начальником гимназии?
Нуго. [А] сестра той девушки родила близнецов.
Граккулуc. Чего удивительного? Некая женщина на Соляной дороге к Leonem galeatum [100] родила шесть дней тому назад тройню.
Нуго. Плиний говорит, что может появиться до семи [детей] [101].
Турдус. Кто из вас слышал о жене графа Батавии [Голландии]? Сообщают, что она за одни роды, очень трудные, из-за проклятия какой-то нищей, [родила] столько [детей], сколько дней в году [102].
Граккулуc. Что это была за нищая?
Турдус. Эта нищенка, обремененная детьми, просила у графини милостыню. Та, когда увидела столько детей, с бранью прогнала ее, крича о разврате. Ведь она не верила, что от одного мужа нищенка родила такое потомство. Невинная нищенка молила богов, чтобы, узнав, что она нравственно безупречна и чиста, они дали графине от ее мужа столько детей за одни роды, сколько дней в году. Так и случилось, и в некоем городе того острова [103] появилось то многочисленное потомство.
Граккулуc. Предпочитаю верить, чем разузнавать.
Нуго. У Бога все возможно.
Граккулуc. И даже очень легко.
Нуго. Ты не узнал того нагруженного сетями [человека], в широкополой шляпе, который в сопровождении собак, ведет очень тощую клячу (мерина)?
Турдус. Не стихотворец ли это Манний?
Нуго. Точно, он.
Турдус. Откуда же столь сильная метаморфоза?
Нуго. Он от Минервы перешел к Диане, то есть от честнейшего занятия к пустой и глупой работе. Его отец расширил дело по производству товаров. Он, считая отцовское ремесло для себя позорным, обратился к разведению лошадей и к охоте, решив, что именно так сможет стать знатным человеком, будто, сделав что-то полезное, не считался бы за благородного. За этим охотником следует Курий, весьма ученый, известнейший игрок в кости, который умеет правильно бросать игральные кости, чтобы они падали, как сам хочет. Дома у него в приятелях Триконгиус.
Турдус. Вернее сказать, амфора.
Граккулуc. Мало того, губка.
Нуго. Вернее, сухой песок Африки [104].
Бамбалио. Говорят, он всегда испытывает жажду.
Нуго. Не знаю, так ли это, [но] действительно всегда готов пьянствовать.
Бамбалио. Послушай соловушку.
Граккулуc. Но где?
Бамбалио. Не видишь, он сидит на той ветке? Смотри, как пылко поет, не прерываясь.
Нуго. Соловью непозволительно петь горестно.
Граккулуc. Что удивительного, что он насвистывает сладостно, ведь он из Аттики! Там даже бесчисленные морские волны не без ритмичности ударяются о берег.
Нуго. Плиний пишет, что в присутствии людей он поет продолжительнее и старательнее.
Турдус. В чем причина?
Нуго. Я открою тебе причину. Кукушка и соловей поют в одно и то же время, именно весной, с середины апреля до конца мая. Эти две птицы соревновались в мелодичности звучания. Нашелся судья, и поскольку спор был о звуке, самым пригодным в знании его оказался осел, который имел, по сравнению с прочими животными, большие уши. Осел, отвергнув соловья, гармонию чьей песни он не смог понять, присудил победу кукушке. Соловей обратился к человеку, которого там видит, и сразу же сообщает о своем деле, поет так старательно, чтобы доказать ему, что осел допустил несправедливость, которую нужно устранить.
Граккулуc. Считаю это делом, достойным поэта.
Нуго. Как же так? Ты [ведь] ждал, что оно достойно философа? Спроси об этом у новых парижских магистров.
Граккулуc. Многие из них философы одеждой, а не мозгами [105].
Нуго. Но почему одеждами? Ведь ты сказал бы [так] скорее о поварах или мельниках.
Граккулуc. Потому что они [философы] носят свои одежды грубыми, потертыми, рваными, грязными, неопрятными, изъеденными вшами.
Нуго. Стало быть, они будут философами-киниками.
Граккулуc. Вернее, cimici (насекомыми, клопами), [а] не перипатетиками, которыми страстно желают казаться. Ведь Аристотель, глава школы, был культурнейшим. Что же касается меня, то я уже теперь говорю «надолго прощай» философии, если по-другому, [чем они], не могу быть философом. Ибо что прекраснее и достойнее человека, чем чистота и некая пристойная забота о пище и одежде? В этом, на мой взгляд, лувенцы опережают парижан.
Турдус. А что ты [сам думаешь]? Не считаешь, что излишняя забота о чистоте и изяществе является помехой для занятий?
Граккулуc. Я, по крайней мере, чистоту одобряю, тщательную и мелочную заботу о ней отвергаю.
Нуго. Ты осуждаешь изящество? О нем столь пространно писал Валла [106], и его так тщательно рекомендуют нам наши наставники.
Граккулуc. Одно – изящество в речи, другое – в одежде.
Турдус. Знаете, что мне рассказывал посыльный из Лувена?
Нуго. Что же?
Турдус. Что Клодий безнадежно влюблен в какую-то девушку и что Луско перешел от занятий [в школе] к торговле, то есть от лошадей к ослам [107].
Нуго. Что я слышу?
Турдус. Клодия все знали полным соков, румяным, хорошо одетым, веселым, улыбающимся, товарищем, приятным собеседником. Теперь, говорят, он сухой, истощенный, бледный, даже воскового цвета, немощный, растрепанный, угрюмый, молчаливый, избегающий света и человеческого общения; никто, кто видел его прежде, уже не узнал бы.
Нуго. О жалкий юноша! Откуда это зло?
Турдус. От любви.
Нуго. А откуда любовь?
Турдус. Насколько я мог узнать из слов посыльного, он [Клодий], оставив серьезные и надежные занятия, всецело предался сладострастной поэзии, латинской и на народном языке. Оттуда первая подготовка души: как если бы искра огня, сколь бы ни была она мала, попала на тот горючий материал, тут же воспламенив его, как паклю. [И] он предался безделью и праздности.
Нуго. Что считаешь нужным сказать о многих и более серьезных обстоятельствах его вдохновленного состояния?
Турдус. Сейчас он безумствует, часто гуляет в одиночестве, но всегда или молча, или что-то напевая и играя на музыкальном инструменте, пишет стихи на родном (vernaculo) языке.