В середине XVIII века размеренная жизнь американских колоний сильно изменилась, и причиной этого стала метрополия.
Как только закончилась Семилетняя война, обогатившая Британию огромными индийскими землями, но полностью опустошившая казну, король Георг и его уже почти личный парламент обратили свои алчные взоры за океан. Колониям объявили, что теперь они должны платить налоги без утверждения их ассамблеями, чего не было никогда за все время их существования.
Было бы странно, если бы 13 колоний, богатых и имеющих колоссальные перспективы, не взбунтовались, получив такое требование от Англии. Они взбунтовались, и восстание из-за нарушения вековых американских свобод быстро превратилось в Войну за независимость.
В начале XVII века все колонии получили королевские хартии, утвержденные парламентом. Хартии гарантировали им выборные советы, суд присяжных, право колонистов собираться для обсуждения общественных дел и установление налогов метрополией только с согласия всех общин. Тогда же Массачусетс и Нью-Йорк приняли билли: «Никакой налог не должен быть взимаем с колониальных подданных Его Величества без согласия губернатора, Совета и представителей, созванных на общем собрании». Это условие, поддержанное всеми тринадцатью колониями, два столетия молчаливо принимала Британская империя.
Американские земли, заселенные ее же подданными, Англия рассматривала только как источник получения доходов. Колонии не имели права торговать ни с кем, кроме метрополии, сильно занижавшей цены на вывозимое сырье и сильно завышавшей их на свои ввозимые товары. Империя не вводила в Америке прямых налогов, ибо ей шла колоссальная прибыль от торговой монополии. Стоимость ввозимых товаров перед взрывом составляло большую сумму в шесть миллионов фунтов стерлингов – треть всей английской торговли. Для перевозок и переездов колонистам разрешалось пользоваться только английскими и американскими судами, а все европейские товары империя облагала огромными пошлинами.
Северные колонии с неплодородной землей, но обилием рек, озер и лесов, способствующих судостроению, обеспечивающему три четверти потребностей Британской империи, и рыбным промыслом были объединены в Новую Англию. В ней, в тесном союзе с королевскими таможенниками, процветала морская контрабанда, имевшая огромные размеры.
Южные Виргиния, Джорджия, Мериленд и обе Каролины в обилии выращивали табак, хлопок, рис, разводили овец, свиней, коров, лошадей. В отличие от Новой Англии, с ее купцами, торговцами и деловыми людьми, на юге преобладали богатые плантаторы – землевладельцы, фермеры и арендаторы.
Англия, теряя здравый смысл, которого у Георга III вообще не было, запрещала открытие в колониях мануфактур, рудников и заводов. Эти запреты, конечно, обходили. Насквозь продажные английские таможенные посты за взятки оформляли американские товары как британские. К середине XVIII века внутренняя американская торговля по объему сравнялась с английской колониальной, а контрабанда превратилась в мощную отрасль экономики.
В Вест-Индии делали патоку и сахар, из которых в Новой Англии гнали отличный ром. На деньги от его продажи покупали африканских рабов, продавали их на плантации сахарного тростника в Вест-Индию, изготавливали сахар, увеличивали производство рома и получали огромные доходы.
В колониях появился единый торгово-промышленный рынок и богатые финансисты. Из трех миллионов колонистов и полмиллиона рабов девяносто процентов жили на фермах, плантациях и в маленьких городках. Половину из них составляли законтрактованные слуги, бедняки из Европы.
Главными колониями были промышленный Нью-Йорк и плантаторская Виргиния, заселенная семьями младших детей английских аристократов и джентльменов. Лорды-землевладельцы сдавали землю в аренду свободным фермерам и их контрактникам, новые земли осваивали сквоттеры и трапперы, ремесленники изготавливали нужные изделия, нехватку которых покрывала контрабанда.
С начала XVIII века официальная церковь уже не контролировала образование и культуру колоний. Это стало делом светских властей. Три университетских колледжа – Гарвардский в Массачусетсе с 1636 года, Уильяма и Мэри в Виргинии с 1693 года и Йельский в Коннектикуте – с 1701 года давали отличное образование. К середине XVIII века к ним добавились Принстонский и Рутгерский в Нью-Джерси, Филадельфийский в Пенсильвании, Колумбийский в Нью-Йорке, Брауна в Род-Айленде, Дартмурский в Нью-Гемпшире. Сеть частных школ, библиотек Бенджамена Франклина были заполнены учениками и читателями, как и десятки книжных магазинов, ставших центром просвещения. Книги и журналы везли в Америку из Европы, в колониях выходили 43 газеты.
Аристократическая Виргиния и деловая Новая Англия стали очагами культуры колоний, в которых в середине XVIII века начала складываться американская нация.
Впервые объединиться колониям в союз в 1754 году предложил Бенджамен Франклин, представлявший их интересы в Лондоне, где в парламенте Америка не имела своих депутатов. Во главе союза предполагался президент, назначаемый королем, законодательная власть должна была принадлежать Верховному Совету, исполнительная – правительству. Все решения, в том числе по налогам, должны были приниматься только с общего согласия всех колоний.
Франклина поддерживал Томас Джефферсон, заявивший, что труженики на земле – избранный богом народ, и Америка должна быть республикой земельных собственников. Избирательное право в колониях имели мужчины-собственники, платившие налоги. При голосовании на этих землевладельцев оглядывались фермеры-арендаторы. Законодательные собрания принимали билли, с условием, что они не противоречат английским законам. Их утверждали губернаторы, которые могли распустить содержавшие их ассамблеи, что делалось крайне редко. В 1774 году такое время пришло. Ненадолго.
К этому времени все колонии поддерживали лозунг: «Никаких налогов без представительства». Однако время лозунгов «Союз колоний необходим для их сохранения, защиты и расширения Америки» и «Объединимся или умрем» пришло совсем не легко. Сначала должна была случиться война, которую ждать оставалось совсем недолго. Лучшие люди в Европе в 1765 году говорили:
– Северная Америка не может быть долго подчинена Великобритании. Ее размеры так велики, ежегодный прирост населения так значителен, и она имеет такое количество всего необходимого для обороны, что ни одна нация не кажется более готовой к независимости.
Развитию колоний мешала неуемная английская жадность. Для выращивания урожая плантаторы брали в британских банках кредиты под огромные проценты, которые не могли погасить даже после его продажи. Общие долги южных колоний английским кредиторам в 1776 году составляли пять миллионов фунтов стерлингов. Многих землевладельцев банкротили, забирали у них землю и имущество и выставляли их на торги, быстро увеличивая количество яростных врагов империи.
– Итак, джентльмены, он наступил! День, когда верховная власть потеряла свое право над народом, который считает себя вправе прибегнуть к силе, чтобы обезопасить себя, не находя в существующем порядке ни безопасности, ни помощи.
В Уильямсбургской таверне, где проходило заседание распущенной губернатором виргинской ассамблеи, черной тучей висело огромное напряжение. Заседания проходили с далекого 1607 года, но впервые на них звучали речи, подобные словам депутата Патрика Генри, о том, что королю Георгу стоило вспомнить о судьбе мстительного Карла I, в эпоху Кромвеля, сделавшего Англию Британской империей. Все помнили, как внесенная Генри резолюция была принята всеми тринадцатью колониями: «Право назначать пошлины принадлежит исключительно законодательному собранию Виргинии. Кто утверждает противное – тот должен считаться врагом колонии!»
Уже несколько лет лозунг «No taxation without representation!» – «Никаких налогов без представительства!» был главным в американском обществе. В октябре 1765 года по зову Массачусетса 9 из 13 колоний, приславших 28 делегатов, собрались на первый межколониальный конгресс, чтобы этот лозунг принять. Колонисты читали и обсуждали политические памфлеты, в том числе и памфлет Джеймса Отиса «Права британских колоний», в котором он писал о том, что такая политика уже стоила одному королю головы, а другому – трона.
Джордж Мейсон, сосед Джорджа Вашингтона по имению, с которым они продумывали и готовили эту речь, достал из кармана тоненькую пачку листов бумаги и продолжил:
– В 1763 году метрополия запретила нам селиться за Аллеганскими горами. Боится усиления нашей мощи? Через год она ввела пошлины Гренвиля и запретила торговать с Вест-Индией. А ведь это была единственная возможность вырваться из ее торговой монополии.
Они запретили нам даже рыбную ловлю у Ньюфаундленда, чего не позволяли себе все двести лет существования колоний. Наши корабли лучше и дешевле английских – они запретили их строительство, как и ранее – основание мануфактур. Мы не можем переработать собственный хлопок в ткани. После того как государственный долг Англии превысил 340 миллионов фунтов стерлингов, она впервые ввела в колониях налог прямого действия, который задел всех нас – гербовый сбор. Даже наша бумага должна быть английской! Мы первыми из всех колоний приняли резолюцию против гербового сбора, и нас тут же поддержали все.
Англия стала в корне подрывать интересы всей Америки, от плантатора до траппера, и натолкнулась на сопротивление. «Сыны свободы» организовали протесты и митинги. К ассамблеям присоединились улицы. 22 марта 1765 года закон был принят, и как только об этом узнали в колониях, в их городах начались демонстрации. Гербовую бумагу сжигали вместе с домами самых одиозных чиновников. Сборщиков налогов раздевали, валяли в перьях и смоле и в таком виде водили по улицам. За ними носили длинные шесты с чучелами английских министров и плакатами «Безумие Англии – разорение Америки!»
1 ноября, в день вступления закона в силу, во всех американских городах прошли массовые демонстрации в черном, названные похоронами свободы, и закон не вступил в действие. По нашему предложению начался бойкот английских товаров, который стал успешно разорять метрополию. В колониях началось создание комитетов связи для координации действий. Престиж английских властей быстро падал, и 22 февраля 1766 года закон о гербовом сборе был отменен.
Колонии ликовали и впервые поняли, что их союз – большая сила. Однако империя всего лишь отступила, и совсем ненадолго. «Сыны свободы» расклеивали листовки: «То, что они не смогли провести в жизнь открытой атакой, будут делать при помощи секретных махинаций, уловками и хитростями».
Мейсон остановился, и в таверне на минуту воцарилась полная тишина. То, что он сказал, была правда, подтвержденная через несколько месяцев.
В июне 1767 года в колониях началось косвенное налогообложение. Законы Таунсенда ввели пошлины на ввозимые в колонии стекло, краски, свинец, вино, масло и чай. В Бостоне было создано Высшее таможенное управление с широкими полномочиями. Началась борьба с контрабандой, и капитан корабля, задержавший судно с американскими или с европейскими товарами, получал половину их стоимости. За законы Таунсенда проголосовали 188 парламентариев против 98, которые на вопрос «Где находится Филадельфия?» отвечали «Кажется на Суматре».
Деньги от этих пошлин должны были пойти на содержание английских колониальных властей, чтобы сделать их независимыми от законодательных собраний. Ассамблеи возмутились, и губернаторы их распустили. В порту Бостона из метрополии высадились два пехотных полка, впервые враждебно встреченные населением.
Вашингтон и Мейсон организовали «Общество воздержания», быстро распространившееся по колониям. Бойкот английских товаров, ежегодно приносивших Британии два миллиона фунтов чистого дохода, стал всеобъемлющим. В колониях впервые появилась общая оппозиция во главе с Массачусетсом и Виргинией, заявивших, что «законы Таунсенда – покушение на свободу народа, и мы все вместе должны противостоять поработителям».
Вся Америка читала «Письмо пенсильванского фермера к жителям британских колоний» Джона Дикинсона:
«Нам не следует терять из вида ни на минуту, что мы не можем быть свободными. Не будучи уверенными в неприкосновенности, мы не можем считать неприкосновенной нашу собственность, если другие будут брать ее у нас без нашего на то согласия, как это делает английский парламент, облагая нас налогами.
Будем защищать свои права, и мы тогда оградим и свое материальное благополучие. Порабощению всегда предшествует равнодушие к общественным делам».
Бенджамен Франклин заявил в своей «Пенсильванской газете»: «Колонии должны объединиться для всеобщей борьбы за независимость». В них стали применяться способы борьбы, составлявшие привилегию суверенного государства. Желание независимости испугало многих, и население колоний разделилось на патриотов и лоялистов, верных короне. Распущенные ассамблеи продолжали работу в частных домах и тавернах. Они заявили: «Несоблюдение бойкота – высшая измена против Его Величества народа! Тот, кто не подчиняется воле своих сограждан – ставит себя вне общества».
10 июня 1768 года контрабандисты во главе с Джоном Хэнкоком во время досмотра их судна «Liberty» в бостонском порту таможенников с него просто выгнали. Напряжение быстро нарастало, и к богатым сословиям присоединялись средние и бедные. Во главе патриотов стояли очень влиятельные люди, по своему таланту, богатству, имуществу хранившие добродетели предков. Они прекрасно понимали, что самая удачная революция выводит наружу крайне развитое в человеческом обществе нравственное и материальное зло. Все вожди патриотов были приверженцами новых светлых идей, гордые сердцем, скромные духом, простые по образу жизни, честолюбивые, осмотрительные и великие граждане, которые принесли в жертву Отечества все, что могли. Джордж Вашингтон стал их вождем.
В апреле 1769 года на заседании виргинской ассамблеи владелец Маунт-Вернона заявил:
– Поскольку становится все очевиднее, что наши сиятельные владыки в Великобритании не успокоятся, пока окончательно не лишат Америку ее свобод, нам необходимо что-то предпринять для того, чтобы отвести удар и отстоять волю, унаследованную от наших предков.
Я глубоко убежден, что ни один человек не поколеблется поднять оружие для защиты столь бесценного дара. Без него все в жизни, как доброе, так и дурное, теряет смысл. Надо подрезать доходы метрополии от торговли с нами – не станут ли они повнимательней относиться к нашим правам?»
Англия отменила все пошлины, кроме пошлины на чай, но этого было уже мало. 5 марта 1770 года по всем колониям прогремело эхо Бостонской бойни, в которой было убито пять и ранено шесть мирных горожан, протестовавших на таможне.
В Бостоне зазвонили колокола, забили барабаны, и от «Сынов свободы» раздался призыв «К оружию!», которое всегда было в каждом американском доме. «Бостон газетт» в вечернем выпуске заявила: «Улицы залиты кровью невинных американцев. Отвратительная рука, служащая дьявольским оружием тиранов, повинна в кровопролитии и преднамеренном убийстве. Американцы, эта кровь зовет к отмщению!»
В колониях поднялась буря протестов, митингов и демонстраций, раздались призывы к организованному вооруженному сопротивлению английской тирании. Патриотическое движение стало всеобщим.
Оба английских полка были выведены из Бостона. Стрелявшие по людям капитан и солдаты были отданы под суд, оправданы и отосланы в метрополию, премьер-министр которой надменно заявил: «Законы Таунсенда не будут отменены до тех пор, пока мы не увидим американские колонии распростертыми у ног Англии».
Колонии не легли у британских ног. Джордж Вашингтон заявил во всеуслышание:
– Я готов за свой счет вооружить тысячу солдат, идти на Бостон и выступить с оружием в руках против Англии.
В апреле 1771 года законы Таунсенда, кроме пролоббированных пошлин на чай, были отменены. Это понизило накал страстей. Возобновившаяся торговля быстро достигла рекордного годового оборота, превысив четыре миллиона фунтов.
Американцы английский чай пить не стали, покупая его у голландских контрабандистов. В 1772 году «Сыны свободы» сожгли севший на мель восьмипушечный английский фрегат «Гэспи», пытавшийся задержать судно с голландским чаем.
Английский премьер-министр заявил:
– Невозможно даже представить, что какой-то народ может руководствоваться иными принципами, чем материальные интересы.
Король Георг, говоривший его устами, ошибся в очередной раз. Корабли с английским чаем не дали выгрузить в Нью-Йорке и Филадельфии, а в Чарльтоне он сгнил на берегу. 16 декабря 1773 года «Сына свободы» Сэмюэля Адамса, переодетые индейцами, выбросили в Бостоне с судна «Дортмоус» в море 342 тюка английского чая.
«Бостонское чаепитие» вызвало в Америке восторг, а в Англии – ярость. Король и его парламент дружно приняли «Пять нестерпимых актов», в том числе и «Квебекский», по которому католической Канаде передали северо-западные земли протестантской Америки. Бостонский порт был закрыт, Массачусетс – лишен прав самоуправления, из Англии прибыли дополнительные войска, которые впервые получили право размещаться в частных домах американцев, нарушая принцип «Мой дом – моя крепость».
Обсуждение доклада Мейсона закончил Вашингтон:
– К словам моего товарища я хотел бы добавить только слова нового губернатора Массачусетса генерала Гейджа: «Они, американцы, будут львами, пока мы будем овцами. Стоит нам стать решительными, как они сразу окажутся кроткими».