Однако тогда мне не было дела до Тома Кеньона. Он мог сколько угодно ненавидеть меня или нежно любить – меня занимало лишь мое будущее положение в местном обществе, хотя после рекомендаций, данных мне Грешамом, оно не могло быть плохим. Власть Питера была безраздельна. Он правил городом, обходясь без револьвера, и любого мог поставить на место, как это только что сделал с Кеньоном.
Любопытство заставило меня обратиться с расспросами к стоявшему рядом детине свирепого вида.
– И как это Грешам, – спросил я, – может каждый день рисковать, расхаживая по улицам без оружия?
– Да какое там рисковать! – ухмыльнулся он. – Раньше, может, и было опасно. А теперь у него эта самая – ну, как ее? – репутация. Ребята его уважают. Тут за него любой в драку бросится. Я сам был в этом салуне, когда двое чужаков хотели его прикончить, чтоб потом о них все говорили. А теперь никто и не вспомнит, как их звали…
Мне стало интересно, я попросил рассказать поподробнее. Он охотно продолжил:
– Первый, значит, приезжает в город и заходит сюда средь бела дня. Народу – никого, один Грешам за столиком сидит. Этот разложил свои револьверы и давай его задирать, а тот – ни в какую. Сэм, бармен наш, тоже пушку вытащил, хотел вмешаться, но Большой приказал ему не лезть на рожон. Тогда этот гастролер прицелился в Большого, велел ему выйти из-за стола и приказал танцевать. А сам – знаешь эту старую хохму? – стал ему под ноги стрелять. Ну а Грешам возьми да и станцуй ему – настоящую ирландскую джигу сплясал, и все с улыбочкой да с выкрутасами разными, чтоб не показать, что испугался. Хотя что ему показывать, если он и так никого не боится?
Гастролер, значит, целый день ходил по городу и хвастался: вон, мол, кого я плясать заставил, а как придет ваш Грешам поквитаться, тут ему и крышка! Только Грешам все не шел и не шел – оставался в баре и вел себя так, будто ничего между ними и не было.
Уже и ребята интересоваться стали, а он только смеется в ответ. Да, говорит, было дело. Пришлось танцевать, чтобы посетитель не скучал! Сколько его помню, он всегда такой – смотрит на вещи просто, не то что мы. Но мы все ждали, что чужой будет делать.
Потом оказалось, что в Кентукки его каждая собака знала – тот еще был фрукт! И вот выждал он пару деньков, а потом смазал свои револьверы и сам сюда заявился. Встал он вон под этой картиной и стал всякие гадости Большому говорить. Ну а затем… – Тут рассказчик сделал паузу и выставил указательный палец: – Дырку видишь?
Я прошел через комнату и разглядел аккуратное отверстие в верхнем углу картины.
– Сюда вот попала одна из пуль, когда кто-то из ребят промахнулся. Пока этот мистер трепал языком, они с него глаз не сводили, а как у него блеснуло что-то по дороге из кобуры, его и шарахнули из двадцати стволов сразу. Места живого не осталось!
– Ну а второй что? – полюбопытствовал я.
– А второй пожаловал из Монтаны и заявил: «Слышал, есть тут у вас серьезный человек, только не верю, что такие в Техасе водятся». Он тоже хотел Большого раззадорить, но окромя улыбочки ничего не получил. Болтал долго, но потом самому надоело, схватился за кобуру.
Ну а дальше та же история. Только этот умер не так скоро. Из наших в баре было всего трое, и, хотя каждый всадил в бедолагу по полдюжины пуль, он еще успел перед смертью проломить стойку и врезаться в зеркало. Потом Грешаму больших денег стоило посылать на восток за новым, но, как видишь, привезли ему. Он так сказал: «Пусть хоть все зеркала перебьют, а я салун не закрою!»
Здесь детина прервал рассказ и засмеялся. Я угостил его виски, увлажнив таким образом почву для дальнейшего разговора, и конечно же о Грешаме. Мне уже было понятно, что о нем здесь любили беседовать. «Грешам и мы», – говорили в Эмити, точно он был половиной города, притом лучшей. У меня складывалось впечатление, что для жителей Эмити Питер не просто хозяин, а что-то вроде ангела-хранителя. Слухи о нем разошлись так далеко, что люди, державшие путь с севера на юг или с востока на запад, считали своим долгом заехать в Эмити, порой значительно отклонившись от маршрута, и хоть глазком посмотреть на знаменитость.
В городе всегда была тьма приезжих, которые почитали за честь остановиться в отеле Грешама. А кроме того, в его салуне был отменный ассортимент выпивки, другой такой невозможно было сыскать в радиусе ста миль. Когда ковбои получали плату за перегон скота, они готовы были потерпеть несколько часов, добираясь до Эмити, но залить в глотку хорошего пива или вина за его стойкой, а не травить себя тем обычным пойлом, которым в те дни торговало большинство западных баров.
Иной золотоискатель, возвращающийся с Аляски с поясом, набитым драгоценной пылью, тратил на дорогу лишнюю неделю, только чтобы просадить свое богатство в казино Грешама. Отчасти потому, что не боялся, что здесь его обворуют во время сна, но еще и потому, что здесь давали играть в кредит. Было известно, что иногда Питер нарочно обдирает парней, которые пришли напиться до беспамятства. Он заставлял бармена брать с них втридорога, а наутро, когда они думали, что все уже пропито, ставил им выпивку, чтобы ребята могли опохмелиться за свои же деньги.
Вот за все это Грешама и любили. А ему всеобщая любовь приносила сказочные барыши.
Для любителей азартных игр слово «Эмити» было все равно что «Эдем», и, конечно, оно однозначно было связано с казино Грешама, поскольку другого казино в городе не было, как не было другого салуна и другого отеля. Время от времени кто-то пытался открыть одно из таких заведений, однако тут же вылетал в трубу, не имея никаких шансов выдержать конкуренцию с Питером. Но наибольшей популярностью, как я уже сказал, пользовался его игорный дом. Привлекали в него людей два обстоятельства.
Во-первых, каждая рулетка и каждое прочее приспособление были устроены без обмана, и честен был каждый крупье, стоявший за столом. А во-вторых, здесь не существовало такого понятия, как верхняя граница ставки.
Расскажу вам случай, который произошел в первый же вечер моего пребывания в Эмити.
Это одна из тех историй, которые не сходят с языка в карточных кругах, и, выслушав ее, вы поймете, что Грешам был сделан из стали тройной закалки. Итак, в тот вечер в казино появился один португалец – смуглый, черноглазый и тонкогубый негодяй, который уже навел шорох во многих городках на границе. Он стоял у рулетки и медленно, но верно проигрывал.
В конце концов португалец пришел в ярость и бросился искать хозяина. А найдя Грешама, стал кричать, что с рулеткой мухлюют, и требовать честной игры, в которой он мог бы спокойно расстаться с последней полусотенной. Питер ничуть не рассердился, хотя среди присутствующих поднялся ропот. Знаком руки он остановил ковбоев, готовых разорвать португальца на куски, и предложил ему сыграть на первого туза.
Тот согласился и, моментально удвоив свое состояние, пожелал сыграть на всю сотню. Я сам видел, как они одну за другой вскрывали новые колоды, тасовали их и тянули по очереди. И каждый раз португалец выигрывал! Его везение было поистине дьявольским: сотня, мгновенно превратилась в две, две – в четыре, четыре – в восемь…
Глаза игрока загорелись, он стал прямо-таки пускать слюни – пренеприятное, скажу вам, зрелище! И всякий раз, когда куча денег перед ним увеличивалась, визжал: «Еще, сеньор! Играю на все!» Затем толкал на середину стола весь выигрыш до последней монеты. Наконец настал момент, когда в банке оказалось пятьдесят одна тысяча двести долларов. Грешам обошел все столы, вытряхивая деньги из всех ящиков, но набрал только сорок пять тысяч.
– Закладываю мое казино, чтобы сравнять, и еще двести долларов останусь тебе должен, – сказал он.
– К черту двести долларов! – завопил счастливчик. – Казино и деньги! Играем!
– Отлично, – согласился Грешам и со своей обычной улыбкой вскрыл новую колоду. Предложил португальцу: – Твой черед.
– Нет, твой, будь ты проклят! – заорал этот сумасшедший. – Я начинал в прошлый раз!
Проклятие нисколько не задело Грешама. Он снова улыбнулся и кивнул:
– Как скажешь.
Затем перетасовал колоду и вытащил туза!
Для португальца это было словно пуля в висок – он свалился на пол. Ребятам пришлось вынести его на свежий воздух, а там даже полить водой, чтобы пришел в себя. На следующий день они же выгнали его из города.
Что же касается Грешама, тот сохранил полнейшую невозмутимость, будто у него с португальцем состоялась всего лишь приятная беседа, а не игра по бешеным ставкам.
Я для того столько о нем рассказываю, чтобы вы поняли, какой это был человек. Тогда вам легче будет представить, что мне довелось пережить, когда в два часа ночи под грохот дверей, запираемых на засов, я услышал за собой голос владельца казино:
– Задержись ненадолго, дружище! Нам надо поговорить.
Мы присели, Питер поставил на стол бутылку старого портвейна.
– Шерберн, мне нужна твоя помощь, – неожиданно сказал он. – Хочу, чтобы ты стал моим партнером и присматривал за всем моим хозяйством, пока я не закончу охоту на этого мерзавца, Красного Коршуна. Что скажешь?