Оперативник, который выезжал на место гибели Ольги Слободянской, оказался словоохотливым рубахой-парнем и за скромную мзду поделился с Лавровым своими соображениями.
– По-моему, эти девицы все чокнутые, – заявил он, поглощая закуску, заказанную к пиву бывшим сослуживцем. – У них от собственной красоты крыша едет. Думают, махнули ресницами, и весь мир у их ног! Не выдерживают вчерашние Золушки испытания медными трубами. Вот и Ольга пала очередной жертвой «глянца». Видел бы ты ее, мертвую, на окровавленном асфальте. Богиня! Репортеры нащелкали кучу кадров еще до нашего приезда. И как только пронюхали?
– Ты считаешь, она покончила с собой?
– Уверен, – кивнул оперативник.
В кафешке, где они беседовали, было шумно и душно. В обеденный перерыв сюда приходили утолить голод служащие из соседних офисов. Официантки сновали между столиков, разнося пиццу и салаты.
– На чем же основана твоя уверенность? – осведомился Лавров.
– Ольга слыла неуравновешенной и капризной особой. Она не раз грозилась вскрыть себе вены. Характер у нее был вздорный. Это подтвердили и ее товарки, и спонсор проекта, в котором она участвовала.
– Что за проект?
– Рекламный. Косметическая фирма избрала Ольгу «лицом» своей новой марки. Я говорил с их генеральным директором. Он жутко сожалеет, что Слободянская не сможет представлять их продукцию на рынке. Они-де возлагали на Ольгу большие надежды, а та подвела.
– Значит, с работой у нее было все хорошо?
– Получается, так, – кивнул оперативник.
– А в личной жизни?
– Имеешь в виду несчастную любовь?
– Что-то же заставило ее броситься вниз с восьмого этажа.
– Вряд ли это любовь, – покачал головой полицейский. – Скорее истерика. Кстати, перед смертью Ольга выпила. В ее крови обнаружили алкоголь.
– Много?
– Достаточно. В квартире при осмотре обнаружили початую бутылку французского коньяка и один бокал с отпечатками пальцев хозяйки.
Лавров подумал, что убийца, – если Ольгу все же вытолкнули в окно, – убрал за собой следы. Нынче все подкованные: детективы читают, сериалы смотрят, знают, как себя обезопасить.
– Наркотой покойная не баловалась? – спросил он.
Оперативник перестал жевать и потер стриженый затылок со словами:
– Сам ее образ жизни был наркотиком. Деньги, роскошь, всеобщее восхищение, богатые поклонники, продажный секс…
– Почему непременно продажный? – улыбнулся Лавров.
– Такие девицы используют Божий дар на всю катушку. Торгуют и лицом, и телом. Пока молоды, пока красота не увяла, надо успеть сколотить капитал или обстряпать выгодный брак. Это типа гонка с препятствиями. Не каждый выдерживает. Видимо, у Слободянской нервишки оказались слабые, сдали.
– Шаткий довод.
– Женщины – существа непостижимые, – пожал плечами полицейский. – Красивые женщины тем более. Взять хоть Мэрилин Монро. Чего ей не хватало, по-твоему? А поди ж ты, злоупотребляла алкоголем, транквилизаторами и вообще… слыла истеричкой, скандалисткой и умерла во цвете лет. Известность и красота – тоже испытание на прочность.
– Других вариантов, кроме самоубийства, вы не отрабатывали?
– Почему же? – обиделся парень. – Отрабатывали, как положено. Только следов насилия на теле погибшей не было. В квартире она находилась одна…
– То есть присутствие кого-то постороннего не установлено, – ввернул Лавров.
– Ну да, – кивнул оперативник. – Дверь была закрыта, следов взлома эксперты не нашли.
– Это еще не доказывает, что Ольге никто не помог отправиться на тот свет. Допустим, она знала убийцу и сама впустила его, а потом тот просто ушел и захлопнул за собой дверь.
– Ты прав. Только этого мало для возбуждения уголовного дела, сам знаешь. А пальчиков в доме Слободянской хоть отбавляй. К ней часто заходили подружки, о мужиках нечего и говорить. Каждого можно огульно заподозрить. Ты попробуй собрать конкретные доказательства!
– Поквартирный обход делали? Что соседи сказали?
– Никто ничего не видел и не слышал. Люди, которые находились дома, занимались своими делами. Кстати, Ольга выбросилась из окна белым днем, когда большинство сознательных граждан работают, а не прохлаждаются. Короче, ее смерть признана суицидом, и точка.
– Точку ставить рано, – пробормотал Лавров.
– Ты-то с какой стати копаешь?
– У меня частный интерес.
– Тебя наняли вести расследование? – прищурился полицейский. – Кто? Один из безутешных любовников Слободянской? Среди них наверняка есть влиятельный папик с тугим кошельком. Ну, бог в помощь, коллега.
– Вы отрабатывали окружение погибшей?
– Конечно.
– Формально или на совесть?
– Мы, если ты в курсе, завалены делами по горло, – раздраженно заявил оперативник. – Башка кругом идет! Будь смерть Ольги насильственной, это стопроцентный «висяк». Денег нам за дополнительную беготню никто не предлагал, так что сам понимаешь…
Лавров понимал. В шкуре рядового убойщика совсем не сладко. Сутками на ногах, голодный, холодный, издерганный. И со всех сторон прессуют.
– Ладно, я без претензий, – миролюбиво произнес он, протягивая парню руку для пожатия. – Спасибо за информацию.
– Обращайся, – смягчился тот. – Чем сможем, подсобим.
Из пиццерии Лавров поехал в Строгино искать картину «Рождение московской Венеры».
То, что он увидел, поразило его до глубины души.
Полотно занимало всю стену и сразу бросалось в глаза. Фигура обнаженной богини любви светилась подобно драгоценному опалу на фоне лазурного неба и прозрачной бирюзы моря. Ее золотистые волосы развевал ветер.
В галерее никого не было, кроме хозяйки и единственной посетительницы, которая застыла у той же картины, что и Лавров. Они взглянули друг на друга и улыбнулись.
– «Девушка божественной красоты колышется, стоя на раковине, гонимая к берегу сладострастными Зефирами…» – с завистливым восхищением произнесла посетительница.
– Похоже на стихи, – оценил он.
– Это и есть стихи.
– Чьи? Ваши?
Молодая женщина покачала головой.
– Анджело Полициано, – ответила она. – Итальянский поэт. Он жил в пятнадцатом веке.
Романа не смущало собственное невежество. В обществе Глории он нередко попадал впросак и привык держать марку, несмотря ни на что.
– Вам нравится? – спросила посетительница, указывая на полотно.
– Очень.
Она сама чем-то смахивала на Венеру: стройная, светлоглазая, длинноволосая…
В «Потешный» театр бывший опер приехал под впечатлением от Венеры. Он в прямом смысле слова обалдел.
«Художнику вполне удалось передать манеру Боттичелли и в чем-то даже превзойти его, – заметила хозяйка галереи. – Хотя бытует мнение, что старые мастера вне конкуренции. Взгляните-ка на Венеру Артынова! Она сияет, подобно утренней звезде. Опаловая кожа, золотые волосы, умопомрачительная фигура. Это далеко не классический идеал Возрождения. Это – сама весна, чувственная и трогательная в своей наготе. Она не знает ни стыда, ни страха».
– Вы ко мне?
Лавров вздрогнул и очнулся от чар, навеянных богиней любви. Перед ним стояла экстравагантная особа лет тридцати пяти, одетая в нелепый зеленый балахон, из-под которого виднелись тонкие ноги, обтянутые малиновыми лосинами. Прическа этой леди напоминала взрыв на макаронной фабрике. В ушах висели огромные, почти до плеч, пластиковые кольца-серьги.
– Светлана Артынова? – уточнил он.
– Да. А вы кто будете?
– Частный детектив.
– Вот оно, что, – не удивилась она. – Вы по поводу Семы?
– Почему вы так решили?
– Не знаю, – повела она узкими плечиками. – Показалось. Мне сон дурной приснился. Будто Сема провалился в трясину и не может выбраться. Вопит, руки тянет… а я стою, не в силах пальцем пошевелить. Он утонул на моих глазах.
Ее лицо было покрыто слоем тонального крема, белого, как сметана. На этом фоне густо подмалеванные черные брови и алый рот выглядели кричаще.
Накануне своего визита в театр Лавров навел справки о бывшей жене художника. Ему сообщили, что Светлана невероятно самобытна и талантлива. Эпатажная внешность – часть ее имиджа, как и прочие странности, присущие творческой натуре. В «Потешном» ее ценят. Кроме того, она получает заказы со стороны и неплохо зарабатывает.
Роман прочистил горло, собираясь с духом. Он не имел понятия, как разговаривать с такими барышнями. Светлана сама пришла ему на помощь.
– Я знала, что Артынов добром не кончит, – заявила она. – Что с ним? Он жив?
– К счастью, да. Правда, приболел. Ангина.
– У него вечно болит горло! – взмахнула широкими рукавами Светлана. – Меня достали его постоянные полоскания, шарфы, компрессы!
Внутреннюю сторону ее предплечий покрывали замысловатые татуировки. Лавров мысленно ахнул, но сохранил благовоспитанную мину.
– Зачем вы пришли? – сверкнула она темными зрачками. – У меня мало времени. Работа не ждет.
– Мы могли бы поговорить об Артынове?
– О нем нынче только ленивый не говорит. Вы журналист? Я интервью не даю! – отрезала Светлана.
– Я сыщик, – напомнил Лавров.
– Вы прикидываетесь сыщиком, – усмехнулась она. – А сами охотитесь за дешевыми сенсациями и роетесь в чужом грязном белье. Мы с Семой расстались и ни о чем не жалеем. У него после развода начался творческий подъем, я тоже не жалуюсь.
– В самом деле?
– Я не собираюсь выворачивать перед вами душу! – вспыхнула Светлана.
Из-под тонального крема пробился румянец возмущения. Артынов все еще был не безразличен ей.
– Кстати, насчет души, – ввернул Роман. – Говорят, ваш бывший муж якшается с дьяволом. У этих слухов существует реальная подоплека?
Художница вздрогнула и отвела глаза. Вопрос заставил ее выйти из роли и прибегнуть к импровизации.
– Что вы несете? Какой дьявол? Ужастиков насмотрелись? Я вам больше ни слова не скажу. Убирайтесь!
– И не подумаю, – невозмутимо парировал он, мысленно перебирая способы задеть Светлану за живое. – Я не гордый, и вам не удастся меня оскорбить.
– Тогда уйду я.
Она выразила готовность покинуть холл, где они беседовали. Лавров воспользовался минутой промедления и брякнул:
– Натурщица, с которой Артынов писал Венеру, погибла. Выбросилась из окна своей квартиры. Кое-кто не верит в ее самоубийство. Вам не жаль несчастную девушку? Она только начинала жить, мечтала о любви, о славе…
– Ой, я сейчас заплачу! – скривилась декораторша.
– Вы жестоки.
– Меня бы кто пожалел, – рассердилась она.
– Ну вы-то пока живы…
– Что значит пока?
– Кое-кто подозревает вашего бывшего мужа в убийстве, – понизил голос Лавров.
– Сему? Абсурд! – воскликнула Светлана, и пластиковые кольца в ее ушах закачались. – Он и мухи не обидит. Сема лентяй, зазнайка и бездарь. Но он не злодей!
– Таким он был раньше. Теперь кое-что изменилось.
– Кое-что, кое-кто! – вспылила она. – Ненавижу намеки! Говорите прямо, что вам от меня нужно?
Лавров помолчал, глядя на ее неестественно белое лицо с ярко-красными губами. Ни дать ни взять – вампирша, восставшая из гроба. Ей можно прямо из театра смело отправляться на Хэллоуин.
– Вы ошибаетесь, называя Артынова бездарью, – вкрадчиво произнес он. – Я видел его Венеру. Она прекрасна. Более того, она божественна!
– Ха! – возмутилась художница. – Сема не брезгует плагиатом. Он копирует знаменитые полотна, вставляя в чужой сюжет своих любовниц. Это не живопись. Это – пошлость!
Светлана, похоже, до сих пор ревнует Артынова к его натурщицам. А может… она и есть – убийца?
– Уж не вы ли помогли Ольге Слободянской выпасть из окна?
– Вы в своем уме? – растерялась декораторша. – Явились обвинять меня?
– Подобная мысль может прийти не только в мою голову. У погибшей девушки был состоятельный возлюбленный, который жаждет мести.
– Мы с Артыновым разведены, и мне плевать, кого он пишет и с кем спит.
– Не верю, – усмехнулся Роман.
– Плевать!
– Меня-то вам нечего опасаться, – многозначительно обронил он.
Светлана, как она ни была возбуждена, насторожилась.
– Опасаться? – выдохнула она. – Вы мне угрожаете?
– Я предупреждаю. Кое-кто собирается отомстить за смерть молодой прелестной девушки.
– Ищет козла отпущения?
– Вот именно. Обидно, если этим козлом… окажетесь вы.
– Я?!! – взвилась художница. – Почему я?!
– У вас есть мотив.
– Кто вас прислал?
– Моя работа предполагает конфиденциальность, – заявил Лавров. – Я не имею права разглашать имя клиента. Но будьте уверены, он беспощаден и не стеснен в средствах. Человек потерял самое дорогое – любовь. Вы сильно рискуете, Светлана.
Его самого тошнило от слов, которые приходилось произносить. Художнице они тоже не понравились.
– Вы сначала докажите, что я приложила руку к смерти этой… девицы.
– Доказательства требуются в суде, – рассмеялся бывший опер. – А вас никто судить не собирается. Вы просто попадете под машину… или свалитесь с лестницы, например.
Ему было неприятно пугать женщину, но как иначе заставить ее отвечать на вопросы.
– Как вы смеете…
Светлана вдруг заплакала. Слезы потекли по ее щекам, размывая крем и проделывая темные дорожки.
– Когда же это кончится? – стенала она, всхлипывая. – Он мне жизнь сломал! Я даже ребенка не смогла родить… Сема был против. Дети, мол, помеха для творчества! Я вкалывала за двоих, а он искал себя… целыми днями валялся на диване, ждал вдохновения. А оно все не являлось и не являлось. Мы ругались, скандалили, и каждый раз я оказывалась виноватой в том, что он не состоялся как художник. Я не стала его Музой! Понимаете? Он на это рассчитывал. Я должна была спать с ним, заботиться о нем, зарабатывать на хлеб насущный, да еще и служить Музой!
– Он не писал вас?
– Я отказывалась позировать ему, – призналась Светлана.
– Почему?
– Не знаю. Наверное, из упрямства. Мне претила его слащавая манера, его старомодные идеалы красоты. Его кумиры – Боттичелли и Леонардо, а я не воспринимаю такую живопись. Мне по душе Пикассо и Сальвадор Дали.
– У вас разные вкусы?
– Разные вкусы… – с горечью повторила Светлана. – Скорее, разное мироощущение. Сема твердил, что я сею хаос.
Лавров представил Светлану в образе Джоконды и внутренне улыбнулся. Ничего более неподходящего нельзя было вообразить.
– Артынов предпочитал порядок?
Она подняла на собеседника заплаканные глаза под намалеванными смоляными бровями.
– Вы говорите так… словно Сема умер.
– Он стал другим человеком после развода. И другим художником. Как вы это объясните?
Светлана пожала плечами, и ее балахон всколыхнулся.
– Вероятно, ему не нужно было жениться. Любые узы сковывают.
– Вам есть что скрывать? – прищурился Лавров.
Она помолчала, прежде чем ответить.
– Каждый человек ведет внутри себя тайную жизнь, какую он не решился бы вести открыто. Разве у вас ни разу не появлялось желания, чтобы кто-нибудь умер?
Роман вспомнил, как в сердцах желал смерти Колбину, своему шефу, а потом стыдился этих мимолетных мыслей. Светлана права. Каждому стоит заглянуть в себя, прежде чем судить других.
– Люди – не ангелы, – буркнул он.
– Вот и я не ангел. Но Ольгу я не убивала. Мы были едва знакомы.
– А ваш бывший муж мог ее убить?
– Раньше я могла бы поклясться, что нет. А сейчас… – Светлана поежилась, словно ее тело охватил озноб. – Проклятый Артынов! Он так резво пошел в гору, что я в недоумении. Я наивно полагала, что знаю его как облупленного. Он удивил не только меня. Его краски внезапно ожили, заиграли, затрепетали! В этом на самом деле есть нечто дьявольское…
– Что вы скажете о его первой натурщице, Ложниковой?
– Артынов рассказывал о ней взахлеб, не стесняясь. Он был увлечен ею. Потом остыл. Первая страсть оставляет в сердце неизгладимый след.
Лаврову показалось, что Светлана говорит о себе. Ее чувство к Артынову не угасло, – просто притупилось под гнетом бытовых неурядиц и взаимных претензий.
– Они расстались врагами?
– Не знаю, – покачала головой декораторша. – Большая любовь нередко перерастает в большую ненависть.
– Ложникова ревнива?
Брови Светланы удивленно приподнялись.
– Вероятно, да… как любая женщина.
– Могла ли она убить?
– Трудно сказать. Во всяком случае, на меня она не покушалась, – усмехнулась художница. – А ведь я, на свою беду, отняла у нее Артынова. Зачем ей через столько лет убивать какую-то натурщицу?
Роман с ней согласился.
– Эми, кажется, замужем и счастлива, – добавила Светлана. – Она устроила свою судьбу гораздо лучше, чем это могло бы быть с Артыновым. Сема в принципе не способен любить кого-нибудь, кроме себя. Это не легко понять. Я потратила годы, чтобы убедиться в его равнодушии. Не хотелось верить, что все его слова и поступки фальшивы, как и его живопись.
– Но сейчас он на гребне успеха.
– Это временный взлет. Вот увидите, все закончится очень, очень плохо, – вырвалось у нее. – Знаете, Сема не раз приходил в отчаяние от своих неудач и… он действительно взывал то к Богу, то… к сатане.
Последнее слово Светлана произнесла тихо и с оглядкой. Но в холле было пусто. Актеры репетировали, а гардеробщица приходила только по вечерам, на спектакли.
– В самом деле? – допытывался Лавров. – Сатана услышал мольбу художника?
– Вы смеетесь. А ничего веселого в этом нет! Я думаю… в жизни всякое бывает. Муза капризна и склонна к мистификациям. Никто не видел ее лица. Оно вовсе не обязательно ангельское.
Бывший опер промолчал. Лицо самой Светланы выглядело более чем оригинально. С такой дамочкой в сумерках столкнешься, инфаркт получишь.
– Однажды Сема впал в жуткую ярость, – продолжала она. – Готовил работу на конкурс, что-то не заладилось… он схватил нож, порезал холст в клочья. Это было страшно. В тот вечер он и произнес роковые слова. Мол, раз боги его не слышат, он готов продать душу дьяволу… лишь бы сравняться с Боттичелли и Леонардо…