Лопата вонзилась в удобренную почву, вывернула пласт. Копатель крякнул, разбил комки. Земля уже оттаяла, поддавалась легко. Садовод со знанием дела формировал грядку под будущий огуречник. Суббота выдалась безупречной, дул освежающий ветерок, по небу плыли облака, похожие на вату.
Дачник отставил лопату, передохнул. Еще несколько рядов, и можно ставить самодельный парник. Ему было за пятьдесят, смотрелся он моложаво, даже спортивно. Ростом выше среднего, скуласт, гладко выбрит. Под короткими рукавами полосатой футболки перекатывались крепкие мышцы.
Он украдкой посмотрел по сторонам. Было с утра безотчетное беспокойство, к полудню оно развеялось, но осадок остался.
Все было штатно, даже более чем. Над подмосковным дачным кооперативом раскинулось мирное небо – сегодня как раз очередная его годовщина. Ровно 36 лет назад в пригороде Берлина был подписан акт о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии. Страна праздновала, кто-то остался в городе, другие по заведенной традиции устремились на дачи. Сам он прибыл сюда час назад, остальные тоже подтягивались – одни на личном транспорте, другие пешком с электрички. Первое время из динамика над садовым управлением звучали бодрые марши, «День Победы» в исполнении Льва Лещенко, потом все стихло.
Дача была компактной, пряталась за ветвями рябин. Шесть соток – вот и все поместье. У крыльца стоял бежевый ВАЗ-2101. Кузов поблескивал свежей краской. За личным транспортом владелец следил: первым делом, добравшись до дачи, помыл машину.
Он снова взялся за лопату. Безотчетное беспокойство возвращалось, портило такой приятный день.
На другой стороне дороги дачники завели пластинку. Поскрипывала игла. «Лишь позавчера нас судьба свела…» – затянул солист ансамбля «Лейся, песня» под управлением некоего Михаила Шуфутинского.
– Бог в помощь, Арнольд Георгиевич, – донеслось с соседнего участка.
Мужчина вздрогнул, но вида не подал. Из дома вышла крепкая в кости соседка в халате и соломенной шляпе, пристроила на свободном от сорняков пространстве громоздкий шезлонг.
– Бога нет, Анна Филипповна, – дружелюбно улыбнулся сосед, – что убедительно доказано советской наукой. Но все равно – здравствуйте. С праздником.
– И вас, Арнольд Георгиевич. – Соседка взгромоздила на шезлонг свои пышные телеса. – Не заметила, как вы приехали. Вздремнула грешным делом – неделя выдалась трудной. Проверки одна за другой, представляете? ОБХСС, народный контроль, кто-то еще, даже не помню… Жорик с вечера привез меня сюда, а сам умчался обратно в город – держать оборону.
– Держитесь, Анна Филипповн, надо выстоять, – сосед иронично улыбнулся.
– Продержимся. – Соседка подавила зевоту. – Наша база – передовая в районе, победитель социалистического соревнования. Мы честны перед законом и этим гордимся. А недобросовестные конкуренты, извините уж, они везде… На парад ходили, Арнольд Георгиевич?
– Что вы, Анна Филипповна, пробиться на Красную площадь в такой день – как к рейхстагу в 45-м. Посмотрел по телику, собрался – и сюда. Мои в городе остались: теща, Людмила Олеговна, обещала заехать.
– Ну, конечно, – соседка прыснула, – сразу образуется масса неотложных дел. Радость какая, Арнольд Георгиевич, прошу простить за язвительный тон. Это так знакомо. Матушка Жорика тоже не подарок. Предвосхищаю, кстати, ваше недовольство. Жорик приедет и скосит эти одуванчики, на которые вы так недобро смотрите. Ума не приложу, почему они так быстро растут.
– А самой, значит, вера не позволяет, – пробормотал садовод, но так, чтобы соседка не слышала.
«Сколько дней потеряно, их вернуть нельзя…» – с драматическим надрывом выводил певец. По дороге вдоль ограды проехал «Москвич» с багажником на крыше. Арнольд Георгиевич проводил его взглядом. Приподняла голову и соседка. Снова поскрипывал черенок, падали комья земли.
– Вы так увлеченно трудитесь, Арнольд Георгиевич, – заметила Анна Филипповна, – мне аж неловко. Хоть самой за лопату берись. Но не могу: не мое. Дачные работы – прерогатива Жорика, в этом вы с ним схожи. Можно подумать, вам зарплаты не хватает купить на зиму овощи.
– Вы не правы, Анна Филипповна, – сосед охотно поддерживал беседу. – Вы давно посещали овощной магазин? Зрелище, уверяю вас, тягостное. Покупать на рынке – накладно. На венгерском «Глобусе» и болгарском кетчупе далеко не уедешь: их еще найти надо и очередь отстоять. Государство дает нам уникальную возможность бесплатно вырастить урожай – знатный, вкусный, без всяких вредных примесей. Наши дачи – те же загородные виллы в миниатюре. Хотите – живите на них все лето, дышите свежим воздухом; не нравится работать на грядках – отдыхайте, жарьте шашлыки, разводите цветочки. Разве это возможно в другой стране?
– А разве нет? – Соседка приоткрыла один глаз.
– Представьте себе. Уж я-то знаю. Хороший знакомый вернулся с симпозиума в Западной Германии. В капиталистическом мире, вы удивитесь, тоже существуют дачи – впрочем, они используют другие слова. Маленькие участки, 3–4 сотки, на них стоят крохотные фанерные домики. Приезжайте, ради бога, отдыхайте от городской суеты. Но, первое: по их бездушным законам в этих домиках нельзя ночевать. Утром приехал, вечером – покинь территорию. Остался на ночь – плати штраф. И второе: на их участках запрещается выращивать сельхозпродукцию. Любую, даже укроп. Считается, что этим вы ущемляете права фермеров.
– Дикость какая, – удивилась соседка, – просто фашизм. Ладно, уговорили, полежу еще немного и пойду искать лопату, если Жорик не запер весь инструментарий в гараже.
– Ступайте, голубушка, – пробормотал садовод, – труд облагораживает…
По-прежнему выла заезженная пластинка: «И опять меня обступала мгла, где же ты была…» Ее поставили повторно: песня нравилась населению.
Из далекого переулка выехала машина, черная «Волга». Она ползла по дороге вдоль ограды. Шуршал гравий под колесами. Двигатель работал подозрительно тихо – редкость для отечественного автомобиля.
Беспокойство усилилось. Арнольд Георгиевич выдернул из земли лопату, очистил ботинком грань штыка – и снова воткнул. Черная машина была уже близко.
Насторожилась и Анна Филипповна, вытянула шею. Облегченно вздохнула, когда «Волга» проследовала мимо ее калитки. А вот у следующей остановилась.
Арнольд Георгиевич почувствовал слабость в ногах. Из машины вышли трое в штатском, но с такими лицами, что документы можно не спрашивать.
«Сколько дней потеряно, их вернуть нельзя…» Пластинку заело, голос то и дело срывался: «Вернуть нельзя… вернуть нельзя…»
– Добрый день, – вежливо поздоровался мужчина в опрятной куртке. – Толмачев Арнольд Георгиевич?
– Да, а в чем дело? – голос просел, во рту моментально появилась сухость. Дачник перехватил удивленный взгляд соседки. Анна Филипповна неловко выбиралась из шезлонга, видимо, вспомнила про дела.
– Мы войдем? Не возражаете? – Скрипнула калитка, чужаки по одному прошли на участок. Их лица были безучастны, только тот, что шел первым, механически улыбался.
– Да, конечно, – пробормотал хозяин, – мы всегда гостям рады…
Сердце упало, онемение расползалось по членам. Он действовал нелогично, но иначе не мог. Оставил в покое лопату, попятился на цыпочках, ступил на дорожку между грядками. Ноги понесли к дому, работало боковое зрение. Гости обходили беседку, пока не ускорялись. Он вбежал на крыльцо, споткнулся.
– Куда же вы, Арнольд Георгиевич? – прозвучало в спину.
Все это было глупо, но он уже не контролировал себя. Вбежал в дом, повернул собачку замка и прислонился к стене. Липкий страх расползался по коже, невидимая удавка сдавила горло. Случилось страшное, и выдержка отказала. По-разному представлял он этот день, во всех ракурсах, не спал ночами, пугая жену. Что делать? Он обливался потом, задыхался от животного страха.
– Арнольд Георгиевич, ну что вы как маленький? – прозвучало с улицы, – Даже неловко за вас. Вы же умный человек, все понимаете.
«Может, ошибка? – мелькнуло в голове. – Перепутали адрес, не туда зашли. Почтеннейшая Анна Филипповна тоже не овечка, и к ней должны накопиться вопросы. Нет, обращались по имени-отчеству, это не ошибка…»
Ведь чувствовал же последние дни: что-то не так – спина чесалась, голова трещала как в тисках.
«Задняя дверь! – осенило. – Бежать! Переулок, овраг, американское посольство…»
Это было форменное безумие. Он миновал на онемевших ногах проходную комнату, выбрался в тесный коридор, заставленный тазами. Задней дверью пользовались редко. Под ногами что-то загремело, покатилось по полу. Звякнул проржавевший крючок. Он вывалился на улицу. Но и здесь его уже ждали.
– Может, хватит, Арнольд Георгиевич? – Субъект с идеальным пробором шагнул вперед, предотвращая отступление в дом. Он вывернул ему руку, Арнольд Георгиевич взвыл, ударившись лбом о косяк.
– Комитет государственной безопасности. Вы арестованы, гражданин Толмачев. Против вас возбуждено уголовное дело по статье 64, пункт «а». Вы же в курсе, о чем эта статья? Не надо сопротивляться, вы прекрасно знали, на что шли. Будьте мужчиной.
Но он не мог такое принять. Разум помутился, руки не ведали, что творили. Бедняга пытался вырваться, хрипел, бормотал, что ни в чем не виноват, что будет жаловаться в Совет министров!
Подошли еще двое, схватили за руки, за ноги, оторвали от земли. Его несли, как мешок с картошкой, при этом даже не шутили, хотя ситуация сложилась комичная. Щелкнул затвор фотоаппарата – велась съемка. За углом Толмачев опомнился, стал просить, чтобы его поставили на ноги, сам пойдет. Люди же смотрят!
Его поставили, взяли под руки. Люди действительно смотрели. Чуть не подавилась Анна Филипповна, прикрыла дверь – оставив, впрочем, щелку. Озирались пешеходы с сумками, идущие с электрички.
Арестованного вывели за калитку. Он сам уселся на заднее сиденье. Двое втиснулись по бокам: подперли задержанного. Водитель занял свое место.
– Надо же, Девятого мая взяли упыря, – хмыкнул один из сидящих сзади, – в великий день.
– Символично, – согласился водитель и надавил на педаль газа.
В помещении с голыми стенами было зябко, неуютно. Единственное окно закрывали плотные шторы. Растекался свет от настольной лампы.
Сидящий на стуле выглядел неважно. За прошедшие трое суток он сильно сдал, осунулся, кожа покрылась серой сыпью. В глазах застыла обреченность. Он сидел, опустив голову. Лицо собеседника пряталось в тени, освещались только руки, перелистывающие бумаги.
– Вы хорошо себя чувствуете, Арнольд Георгиевич? Есть жалобы, пожелания?
– Спасибо, все хорошо… – арестант разлепил слипшиеся губы. Он был одет в спортивный костюм с надписью «Динамо» – не новый, с протертыми коленями. – Впрочем, есть одно пожелание, если это уместно… – Он говорил не поднимая головы, смотрел из-под бровей, седеющих вместе с волосами. – Я три дня нахожусь в одиночной камере, там сыро, темно, я давно не видел солнечного света…
– Вы обвиняете в этом следственные органы? – с иронией отозвался сотрудник ведомства. – Таков порядок, гражданин Толмачев. Зато у вас есть масса времени, чтобы все обдумать и сделать выводы. Хорошо, вечером вас выведут на прогулку, – смилостивился следователь, – если вас не смущает постоянно моросящий дождь. Сказать по правде, мы тоже три дня не видели солнечного света.
– Спасибо… Почему меня опять допрашивают? Я же все сказал…
– Не все, гражданин Толмачев. Это были предварительные беседы, их проводили сотрудники смежного отдела. Нас интересует другое. Но для начала пройдемся по общим темам, не возражаете?
На столе, в углу, шелестела магнитная лента: допрос записывался. Стены в помещении имели не только уши, но и глаза – арестант их чувствовал, от этого немела кожа на затылке. Собеседник молчал, с интересом вглядывался в серое лицо предателя.
Тот воспользовался паузой:
– Как вам удалось меня найти? Я всегда проявлял осторожность…
– Мы знаем. Из вашего учреждения несколько лет происходили утечки, но их связывали с другими именами. Мы были удивлены, узнав, что агент Самсон – это вы. Ваше имя назвал перебежавший в СССР агент ЦРУ. Помимо вашего имени, он сообщил другие интересные сведения. Но давайте по порядку. Имя перебежчика оставим в секрете. Удивлены? Бегут не только от нас, но и к нам – в этом нет ничего удивительного. Удовлетворили свое любопытство? Итак, вам 54 года, родились в Казахской ССР… тогда еще АССР. На войну не попали, она закончилась за год до вашего совершеннолетия. Повезло вам, Арнольд Георгиевич. Поступили в Харьковский политехнический институт, по окончании учебы получили распределение в НИИ радиостроения при тогдашнем Министерстве радиопромышленности, где и работали до последнего времени. Женились, есть сын. Отец вашей супруги был репрессирован в 1937 году как враг народа. Он скончался в лагере от болезни, не дожив до 54-х. Не это ли послужило мотивом к предательству? Вопрос академический. Вы проживаете в высотном доме на Кудринской площади – неплохо. Два шага до американского посольства – удобно, далеко ходить не надо… Вы ведущий инженер Института радиостроения, структурного подразделения НИИ приборостроения; крупный специалист в области радиолокации и авиации. Имеете неплохую зарплату – 350 рублей. В каком году, позвольте уточнить, произошло ваше грехопадение? Вижу, не отвечайте: в 1976-м, пять лет назад. Согласно вашим показаниям, вы долго пытались установить контакт со спецслужбами США, в итоге это вам удалось. Ваш контакт – некто Пол Саймон, сотрудник ЦРУ под дипломатическим прикрытием. Он тоже задержан, в ближайшее время будет выдворен из страны. Эти господа – неплохие психологи, не правда ли? Им интересно, почему советские люди идут на предательство. Вы часто беседовали со своими кураторами в безопасных местах. Уверяли, что в душе яростный противник советского строя, имеете диссидентские наклонности. Вам по душе такие личности, как Солженицын, Сахаров, вы полностью разделяете их позицию, выступаете против политики советских властей… Между нами говоря, – следователь усмехнулся, – Александр Исаевич – весьма неприятный тип. И только после этого – махровый антисоветчик. Участвовал в войне, но уже на фронте занимался антисоветской агитацией. А это предательство, согласитесь. И не только в Советском Союзе, но и везде. Отвоюй, победи врага, а потом агитируй, если найдешь слушателей. Тем не менее государство проявило гуманность: Солженицына просто выдворили из СССР восемь лет назад. Сейчас томится где-то в Америке, ведет разнузданную антисоветскую агитацию, продолжает строчить свои писульки. Литератор так себе, без особых дарований. «Архипелаг ГУЛАГ» написан отвратительно. Мало того, что вранье, так еще и трудно читается, абсолютно неудобоваримый текст. Хороших же кумиров вы себе выбираете, Арнольд Георгиевич.
– Я никогда не говорил о Солженицыне, – пробормотал Толмачев. – Может, упомянул пару раз… Мой ориентир – академик Андрей Сахаров. Это человек, на которого хочется равняться. К сожалению, ничего не знаю о его судьбе.
– Хотите на здоровье, – усмехнулся следователь, – но вам не встать на одну ступень с ним. Согласен, видный диссидент и так называемый правозащитник. Но заслуги господина Сахарова – поболее ваших. Все же водородную бомбу изобрел. Трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Сталинской премий. И еще один немаловажный аспект: невзирая на свои бредовые и откровенно антикоммунистические взгляды, Андрей Дмитриевич никогда не продавал секреты страны. А уж ему было что продать. С академиком, кстати, все в порядке. После истерики, устроенной по поводу ввода наших войск в Афганистан, Сахарова лишили наград, премий и выслали в город Горький под домашний арест. Всего лишь. С ним поехала супруга. Так что у Андрея Дмитриевича все в порядке, хотя он и отошел от научной деятельности… И если бы вас это действительно интересовало, то знали бы. Но давайте продолжим. Вы пять лет работали на американскую разведку: передавали ей секретную информацию касательно наших РЛС, ракет, зенитно-ракетных комплексов, данные об авионике истребителей СУ и МиГ. Разумеется, вы работали не за деньги – за идею, не так ли? Поддержать свободный мир и нанести вред «империи зла». А деньги – это так… – Следователь отыскал нужное место в протоколе предыдущего допроса. – Лишь «оценка важности вашей работы». Кстати, своей «оценкой» вы изрядно опустошили бюджет ЦРУ. По информации от перебежчика, вы получили только советскими дензнаками 800 тысяч рублей. И два миллиона долларов США осели на депозитных счетах в иностранных банках. Можно только представить, какой объем информации вы передали своим хозяевам за эти годы… Перебежчику нет оснований преувеличивать. В кулуарах западных спецслужб вас прозвали «шпион на миллиард долларов». Вы нанесли колоссальный вред обороноспособности нашего государства. Осознаете, Арнольд Георгиевич, что за это полагается?
Следователь поднялся, обошел вокруг стола, чтобы размять ноги. Арестант втянул голову в плечи. Брезгливая усмешка показалась на губах следователя.
– Не волнуйтесь, Арнольд Георгиевич, бить я вас не буду. Мы не в милиции. Вы умный человек, запах денег вас не одурманил. Несмотря на выплаченные «гонорары», вы жили скромно – как и положено инженеру с зарплатой в 350 рублей. Небольшая дача, «Жигули» первой модели. А хорошая квартира у вас и так была. Мы самокритичны, Арнольд Георгиевич, признаем: кабы не эта случайность, вы бы окончательно развалили нашу оборонную промышленность.
– Прошу вас, только не высшая мера… – Человек на табурете сник, задрожал. – Я никого не убил, не устраивал теракты, жил тихой жизнью… Я всего лишь инженер на предприятии, имею заслуги…
– Что за детский сад, Арнольд Георгиевич? Вы еще поплачьте, скажите, что больше так не будете. Натворили дел – имейте мужество ответить. Впрочем, есть одна тема… – собеседник сделал паузу. – Обещать ничего не буду, но есть возможность частично искупить вину. Что вам известно о проекте «12–49»?
– А он здесь при чем? – Толмачев явно удивился, это не укрылось от внимания следователя. – Да, существует такой проект или, если угодно, крупная государственная программа, заказ Министерства обороны. Ее выполняют предприятия Министерства общего машиностроения. Проект касается разработки и производства ЗРК С-10 «Гранат». Зенитно-ракетный комплекс морского базирования с ракетой КС-122. Это крылатая ракета стратегического назначения, выстреливается из 533-мм торпедных аппаратов подводных лодок. Данные ракеты поражают цели в глубине обороны противника, действуют по заранее введенным координатам. Крылатая ракета имеет малое отражение радиоволн и может атаковать на малой высоте, что затрудняет ее обнаружение средствами радиолокации…
– Мы знаем, что такое крылатая ракета. Ваша организация занимается этим проектом?
– Нет, – инженер насторожился и как-то подобрался, – по крайней мере, лично я этой темой не занимался. Но представляю, о чем речь. НИИ приборостроения, которому подчиняется и наш институт, является головной организацией для предприятий, занимающихся данным проектом. НИИП разработал систему инерциального управления ракетой КС-122, кое-что еще – это связано с маневренностью, устойчивостью и точностью поражения. Также НИИП готовит технические задания для предприятий-исполнителей. Последние находятся в Сибири, в Н-ске. Там расположена основная производственная база… А почему вы спрашиваете?
– По мнению перебежчика, в Н-ске вокруг данного проекта действует шпионская сеть. Что вам об этом известно?
– Ничего неизвестно… – Толмачев вспыхнул, заерзал на стуле.
– Вам знакомо слово «Звонарь»? Это псевдоним агента в Сибири. Мы не знаем, в какой организации он трудится. Известен лишь факт: у этого человека есть доступ к секретной информации. Он передает ее на Запад уже несколько лет. Ранее он продал другие проекты, сейчас в его «ведении» проект «12–49». Повторяю вопрос: вам знаком псевдоним Звонарь?
– Нет, я ничего об этом не знаю… – Арестант как-то сразу усох, сократился в объеме.
– Эх, Арнольд Георгиевич, – следователь манерно вздохнул, – и вы еще просите о снисхождении. У вас же на лице все написано.
– Но я действительно не занимался этой темой… Прошу поверить, мне нет смысла что-то утаивать… Вы правы, в Сибири действует разведчик… Чему вы улыбаетесь, товарищ следователь?
– Предлагаю использовать правильную терминологию. «Шпион» – слово с ярко выраженной негативной окраской. Как сказали бы в определенных кругах – «плохой человек», «редиска». А разведчик – хороший, наш. Так же, как «повстанец» и «мятежник». В принципе, одно и то же, но это смотря откуда смотреть. Улавливаете разницу? Это так, мимоходом. Со своей колокольни вы правы: для вас он разведчик, свой парень.
– Я его в глаза не видел… – Толмачев опять вспыхнул. – Хорошо, однажды во время беседы с Полом в парке Горького он упомянул этот проект. Завел разговор о новой разработке советских инженеров – крылатой ракете КС-122. Запад заинтересован в проекте: в данной области они отстают. Их «Томагавки» – лишь бледное подобие наших ракет, имеют слабые характеристики. За счет украденных данных они планируют усилить дальность и точность своих изделий. Саймон выразил сожаление, что я не занимаюсь этой темой, иначе их задача бы упростилась. Он упомянул Сибирь, тогда и прозвучало слово «Звонарь» – один-единственный раз. Мне кажется, Саймон просто хвастался. Он обычный человек, падок на слабости; в тот день он много говорил, шутил, мы даже поспорили, чей оборонный потенциал мощнее. С его слов выходило, что агент Звонарь со своей задачей справляется, но есть неудобства: ограниченные возможности агента, огромное расстояние до Сибири, отсутствие там каких-либо посольских учреждений. Тему Саймон не развивал, одумался, закруглил беседу. Но псевдоним агента прозвучал. Поверьте, товарищ следователь, я не лукавлю… Я могу к вам так обращаться?
– Как вам удобно, Арнольд Георгиевич. На каком предприятии в Н-ске действует агент?
– Саймон об этом не говорил…
– Подумайте. Это важно для нас. А значит, и для вас.
– Я все понимаю… – Лицо предателя сморщилось. – Но это правда, товарищ следователь. Сами подумайте, зачем моему контакту откровенничать? Он понимал, что в данном вопросе я бессилен. В Москве частично осуществлялись разработки, не спорю, но этим занимались другие предприятия. Подождите… – Толмачев беспокойно дернулся, – не сбрасывайте меня со счетов, попробую помочь…
– Только без фантазий, товарищ Толмачев. – Следователь явно поощрял собеседника этим «товарищем».
– Не собираюсь я фантазировать. Просто логика и знания, как работает данная отрасль… – Арестант приободрился. – Давайте заново. Все задания исходят от НИИП. Система управления, система отслеживания, постановка помех и так далее разрабатываются в Москве и передаются в Сибирь в качестве проектной документации, спецификаций, обоснований, дополнительных материалов и тому подобного. Действия согласованы с Министерством общего машиностроения. Все это поступает в проектный институт «Сибмашпроект», где соответствующие подразделения доводят работу до ума и выдают готовую документацию. Она поступает на опытный завод «Точприбор», где расходится по отделам и цехам. На заводе свое КБ, где осуществляется доработка чертежей применительно к текущим заводским условиям. Всю документацию вы там не соберете – лишь фрагменты, не позволяющие видеть полную картину. Проект членится по цехам, а это крупное производство с десятком корпусов: прессовочные цеха, литейные, металлорежущие, термические, гальванические, лакокрасочные. Схемы и блоки производятся отдельно: это точное электронное производство. На заводе может обосноваться шпион, но в этом случае это какой-то Фигаро – то здесь то там. Заявляю со всей ответственностью: агент с позывным Звонарь работает в проектном институте «Сибмашпроект». Это крупное режимное учреждение. Там находится вся документация. Доработка, модернизация, замена узлов и механизмов – все в их компетенции. Проект ЗРК и ракеты – это не пара чертежей, это центнеры бумаги! Не что-то застывшее, оно находится в постоянном движении, улучшается, совершенствуется, подгоняется под возможности промышленности. Не знаю, как вам еще объяснить…
Собеседник проявил живой интерес:
– Какова вероятность, что «крот» обосновался именно там?
– Если «крот» существует, то вероятность – девяносто процентов. Никто не хочет усложнять себе жизнь. Ищите специалиста с формой допуска не ниже второй. Первая – у директора и начальника Первого отдела. В институте работают высококлассные специалисты, настоящая техническая интеллигенция. Эти люди способны критически оценивать реальность. Завербовали меня – завербуют и их, в этом нет ничего невозможного… – Толмачев скорбно поджал губы.
– Не судите всех по себе, Арнольд Георгиевич, – посоветовал следователь. – Ну, что ж, благодарю за познавательную лекцию. У вас усталый вид. Идите, отдыхайте…