Лилл, юная служанка, готовит ванну и, не умолкая, расспрашивает меня о прежней жизни. Из какой я провинции? Есть ли у меня братья и сестры? Какая у меня мама – такая же красивая, как я? Я не привыкла раздеваться перед чужими, но для Лилл происходящее порядке вещей. Она помогает мне снять одежду, погрузиться в ванну, растирает меня губкой, пахнущей душистыми травами, расчесывает мне спутанные волосы. Ее болтовня помогает расслабиться. Она чем-то напоминает Тянь, только гораздо моложе и не такую сварливую.
Когда я наконец совершенно чиста и причесана, Лилл одевает меня в простую льняную юкату песочного цвета. Под грудью кимоно перехвачено широким поясом.
– А остальные девушки, – спрашиваю я, когда она отступает на шаг, чтобы проверить, насколько хорошо сидит на мне одежда. – Какие они?
– Тоже очень красивые, – улыбается Лилл. – Но, боюсь, они будут сильно ревновать. Никого из касты Бумаги боги не благословили такими прекрасными глазами, как у вас! – Она сгребает с пола мою грязную одежду. – Я это выкину, вы не против?
Благословили… благословение. Я привыкла то и дело слышать эти слова. И никогда они не казалось мне правдивыми – особенно после того, что случилось с мамой. А теперь звучат и того хуже. Именно глаза – причина того, что меня оторвали от семьи, похитили из дома. Какое уж тут благословение! Скорее боги меня прокляли.
И тут я вспоминаю кое-что важное.
– Погоди! – кричу я вслед служанке. Она изумленно оборачивается. Я выхватываю у нее свои штаны и шарю в карманах – и нахожу то, что нужно: вспышку золота, подвеску в форме яйца.
– О, это же ваш медальон со Дня Благословения! – восклицает Лилл, распахнув глаза.
Я киваю. Я никогда не расставалась с медальоном, носила его на шее, привыкла к его успокаивающему прикосновению к груди.
– А когда он должен открыться? – с любопытством спрашивает Лилл.
Губы пересыхают. Я надеваю цепочку на шею и опускаю золотое яичко за воротник.
– Уже через четыре месяца.
– Вот здорово! Может быть, там написано, что ваша судьба – это любовь! – восторженно восклицает девочка. – Любовь нашего великого Короля!
Она так искренне улыбается, что я невольно отвожу взгляд.
Мы с Лилл возвращаемся в дом. Полированные деревянные панели украшают коридор, все сверкает чистотой, красотой и изяществом. Даже воздух словно бы пахнет богатством и роскошью – в нем витают тонкие сладкие ароматы. Мой прежний дом был противоположностью этому месту, такой простой, полный земных, обычных запахов: запахов трав, кореньев, земли, дерева…
Запах дома. Моего родного дома.
Мы подходим к раздвижным дверям с изображением речного пейзажа. Лилл останавливается. Из-за дверей слышны раздраженные голоса.
– Девять девушек? – восклицает один из голосов – высокий и резкий. – Девять? Где такое слыхано? Восемь, только восемь! Нас всегда было восемь, такова традиция!
– Продолжай в том же духе, Блю, и я с удовольствием вышвырну тебя из группы, чтобы число оставалось правильным.
– Хотела бы увидеть, как вам это удастся, мадам Химура! Вы забыли, какое влияние при дворе имеет мой отец? Не думаю, что он позволит вам так просто мной распоряжаться.
– Кто это? – шепчу я.
– Госпожа Блю, – так же тихо отвечает Лилл. – Ее отец – один из немногих придворных из Бумажной касты. – Голоса за дверью стихают, и девочка спрашивает: – Вы готовы войти?
Я глубоко вздыхаю… и киваю.
Она ободряюще улыбается, раздвигает двери и с поклоном пропускает меня вперед со словами:
– Имею честь представить госпожу Леи-чжи!
Первым делом на меня накатывает запах. Аромат благовоний, поднимающийся от ароматических палочек, и нежный запах чайных листьев. Служанки, одетые в кимоно и сари пастельных тонов, плавно кружат у низкого столика, грациозными движениями разливая чай по чашечкам. Если бы такие покупательницы переступили порог нашей лавочки, я была бы поражена их красотой и изяществом… Но тут присутствуют те, кто их затмевает.
Те, кому они прислуживают.
Бумажные Девушки.
Восемь фигурок – совершенных, будто выточенных из драгоценных камней – сидят на коленях вокруг стола в центре комнаты. Мой взгляд перелетает от одной к другой, от одного яркого платья к другому. Вот девушка из южной провинции – у нее смуглая кожа цвета жженого сахара, на ней ярко-оранжевая кэбая, волосы завязаны в высокий хвост на затылке, перевитый нитями бус. Рядом сидит красавица с холодным лицом и короткой стрижкой. С другой стороны – хрупкая маленькая девушка в платье цвета голубоватого льда. Напротив – очень милая веснушчатая малышка с ярко-рыжими волосами, которая сразу же улыбается мне, хотя улыбка выходит нервной. Рядом с ней – близнецы, худенькие, с идеально прямой осанкой, как две одинаковые куклы. Их крохотные губки бантиком оттенены малиновым – под цвет изящных платьев ципао.
Потом мой взгляд падает на девушку, которая отдыхает отдельно от группы. В отличие от остальных, она сидит в расслабленной позе, не на коленях, а слегка боком, вытянув стройные ноги. Ее юбка-жуцюнь и блуза скроены из черной ткани, по которой бегут серебристые нити вышивки, напоминающей о звездах в ночном небе. Волнистые длинные волосы спадают почти до пояса.
Она – единственная, кто при моем появлении не оглядывается, чтобы посмотреть на меня. Только утомленно приподнимает одно плечо. Когда, наконец, она удостаивает меня внимания, наши глаза встречаются – и ее взгляд словно пригвождает меня к месту, столько в нем напряжения. А потом ее глаза – миндалевидные и какие-то кошачьи – снова смотрят в сторону.
Я шумно выдыхаю – надо же, я и не заметила, что на пару мгновений забыла, как дышать!
– Значит, это она? Наша знаменитая и несравненная Девятая?
Это говорит девушка, чей голос я слышала из-за двери. Блю. Высокая, с узкими плечами и гладкими блестящими волосами цвета воронова крыла. Черты ее лица такие же резкие, как голос: острые скулы, похожие на обоюдоострый клинок, узкие глаза, чью форму подчеркивает черная тушь, особенно выделяющаяся на бледной коже. Глаза ее ярко сверкают. Она одета в изумрудно-зеленое платье с очень глубоким вырезом, открывающим ложбинку между грудями.
– Ну что же, – усмехается она, откидывая волосы на спину. – Если бы служанка тебя не представила, я бы легко перепутала тебя саму со служанкой! – Она звонко смеется, но ее смех резко обрывает пощечина мадам Химуры.
В комнате повисает тяжелая тишина.
Несмотря на то что женщина-орлица так сильно сутулится, она все равно кажется вдвое больше любой из нас. Грозной тенью она нависает над Блю.
– Я отлично помню, девочка, кто твой отец, – щелкает она клювом. – Когда тебя выбрали, он лично пришел ко мне и просил, чтобы тебе не делали никаких поблажек из-за его положения при дворе. Так что лучше оказывай мне положенное почтение, ради твоего же блага. – Она окидывает остальных грозным взглядом. – Ко всем прочим это тоже относится. Здесь не имеет значения ни ваше происхождение, ни благосостояние ваших семей. Мне неважно, выросли вы, купаясь в золоте или побираясь на улицах. Здесь все вы на одном и том же уровне, а я на несколько уровней выше. – Она машет рукой в мою сторону. – А теперь поприветствуйте Леи-чжи.
Девушки приветствуют меня поклонами. Голова Блю склоняется чуть ниже, чем остальные семь голов.
– Я уже изложила вам причину, по которой она здесь. Повторять я не собираюсь. Госпожа Эйра сейчас покажет вам комнаты, где вы будете спать, и приставит к каждой из вас личную горничную. Немного отдохните и ждите, когда я снова вас позову.
– Да, мадам Химура, – дружно звенят голоса девушек.
Я присоединяюсь. Оглянувшись через плечо, я замечаю, как Блю смотрит на меня темным и недружелюбным взглядом.
Госпожа Эйра провожает нас к спальням, которые находятся в северо-восточной части дома. По дороге она объясняет, что здание, в котором мы находимся, называется Бумажным Домом. Мы будем жить тут в течение года, пока несем службу королевских наложниц. Покои самой госпожи Эйры и мадам Химуры тоже находятся в Бумажном Доме, а также здесь расположена общая спальня горничных – и еще множество внутренних двориков, кухни, гостиные и комнаты для занятий. Бумажный Дом – это самое сердце Женского Двора, а его южные и западные корпуса примыкают к покоям придворных дам, ванным комнатам, чайным и гардеробным. А с севера и востока Бумажный Дом окружают сады.
Наши спальни расположены вдоль длинного коридора. Хотя в комнатах царит идеальная чистота и порядок, они выглядят не совсем так, как я ожидала. Обстановка тут самая простая: на полу – матрас, у стены – сундук для одежды, в небольшой нише стоят подставки для ароматических палочек и жаровня.
– Не очень-то у нас много личного пространства, – фыркает Блю, проводя наманикюренным ноготком по дверному косяку. Двери сделаны из рисовой бумаги, тонкой и пропускающей свет из коридора.
– Личного пространства здесь не предусмотрено, – отзывается госпожа Эйра. – Отныне ваши жизни принадлежат королевскому двору, девочки. И чем скорее вы это осознаете, тем лучше.
Голос у нее добрый и спокойный, но Блю все равно морщится.
– Это для того, чтобы мы не вздумали водить любовников? – шепотом спрашивает кто-то из девушек.
Вперед выступает веснушчатая девушка, которая приветствовала меня улыбкой. Она выглядит юной – младше всех присутствующих. Слишком юной, чтобы находиться здесь. У нее круглое личико и красивые зеленые глаза. Теперь, когда я вижу ее глаза вблизи, меня поражает их цвет – он в точности такой же, как у полей вокруг нашей деревни, когда они сверкают под солнцем после муссонных дождей. Я улыбаюсь ей в ответ на ту улыбку. В конце концов, хотя Блю и единственная, кто вслух не одобрил моего присутствия, от остальных девушек трудно ожидать восторга по поводу моего присутствия: я невольно стала их лишней соперницей в борьбе за благосклонность Короля.
Хотя я бы предпочла, чтобы нас было даже не девять, а, например, миллион. И чтобы у всех без исключения были золотые глаза, как у меня.
– Наверное, – отвечаю я на предположение зеленоглазой.
– Не то чтобы я собиралась, – шепотом продолжает та. – У меня их никогда еще не было. Я имею в виду – любовников, а не собственных покоев, хотя дома и спальня у меня была общая с сестрами. А у тебя?
– Была ли у меня своя спальня?
– Нет же! Я про любовника, – хихикает та.
Я отрицательно качаю головой, и ее это почему-то ободряет.
– Вот здорово, а я боялась – вдруг я одна окажусь такая. Госпожа Эйра сказала, что я тут самая младшая. Мне пятнадцать. Вот я и думала, что, наверное, окажусь единственной в группе, у кого нет… гм… никакого опыта. – Она снова нервно хихикает. – Извини, я забыла представиться! Я – Аоки.
– А я – Леи.
– Да, про тебя я знаю. Ты же девятая, про тебя все слышали. – Она бросает быстрый взгляд на девушку с иссиня-черными волосами и добавляет: – Хотя, может, тебе и недолго оставаться девятой. Не знаю, как долго она тут продержится, если продолжит так запросто грубить мадам Химуре. И не скажу, что я огорчусь, если ее выгонят.
Я фыркаю, но быстро обрываю смех, когда Блю сердито оглядывается на нас.
Мадам Эйра по очереди разводит нас по спальням и велит оставаться в них в ожидании наших горничных. Моя комната – в самом конце коридора, напротив спальни Аоки. Я с тяжелым сердцем переступаю порог, а рыжая девочка радостно вбегает в свою комнату.
– Я ужасно волнуюсь! Наверняка сегодня не смогу уснуть! – возбужденно говорит она мне от своей двери. – Как же все это замечательно, правда?
– Э-э… – я не знаю, что сказать, и стараюсь растянуть губы в улыбке. Но улыбка тут же тает, стоит мне закрыть за собой дверь. Я стою в центре комнаты. Она выглядит ровно так, как я себя чувствую: голой, лишенной почти всего. Я медленно обхожу спальню по периметру, ведя рукой по стене. Дома, в нашей лавочке, я знала на ощупь каждую мелочь, каждый след от сучка на деревянной стенной панели. У каждой трещинки, пятнышка, неровности была своя история, связанное с ней воспоминание. Наш дом был подобен книге, по которой можно прочесть все о моем детстве. А эта комната совершенно пуста и безлика. Страница, на которой не написано ни слова.
Дверь приоткрывается – и я подпрыгиваю от неожиданности. В спальню врывается Лилл.
– Госпожа Эйра назначила меня вашей горничной, госпожа! – восторженно выпаливает она. – Как раз не хватало одной, а я ведь целый год ждала повышения из служанок!
Я не могу сдержать улыбки.
– Тогда давай я тебе поклонюсь и поздравлю тебя с повышением, – я низко кланяюсь, касаясь лбом пола. – Чем могу служить, госпожа Лилл?
Девочка безудержно хихикает.
– Ой, госпожа, пожалуйста, не шутите так! Если мадам Химура заметит, ее хватит удар!
Я приподнимаю бровь.
– Ты уверена? Тем больше причин так шутить!
Пока Лилл помогает мне переодеться на ночь, я понимаю, что страх и напряжение немного отступили, давая место другим чувствам. Я и представить не могла, что здесь будет можно найти друзей, однако Лилл, Аоки и даже госпожа Эйра неожиданно дали мне надежду на то, что все может оказаться не так уж плохо.
По дороге во дворец я приготовилась к скорби. К слезам. К тому, что мне придется делать то, чего я не хочу – хуже того, чего я боюсь. К боли, к тоске по дому. Я готовилась только к плохому, представляла все самое ужасное, что может ждать меня во дворце.
А вот к доброте я оказалась не готова.
Но все равно доброта новых знакомых, шутки с Аоки и Лилл ощущаются какими-то глубоко неправильными, как… как худший вариант предательства.
Этой ночью я ложусь в постель, ощущая кожей непривычную прохладу шелковых простыней, и прижимаю к груди свой медальон Дня Благословения. Это единственное, что осталось у меня от дома, от прежней жизни. К глазам подступают слезы, и я зажмуриваюсь, чтобы их сморгнуть. И пытаюсь представить себе, что делают сейчас папа и Тянь, как они справляются без меня. Внутри что-то болит и ломается. Само это слово – «дом» – отзывается болью, как тупой кинжал, вонзившийся в живот.
Слово «Дом» – это песня. Зов, на который я больше не могу ответить.
– Скоро вы привыкнете, госпожа, – сказала Лилл, оставляя меня на ночь. – К тому времени, как откроется ваша подвеска, вы уже сами будете знать свою судьбу.
Но я не могу отделаться от ощущения, что моя судьба теперь принадлежит кому угодно, кроме меня самой.