Чикаго
Август 2001 года
Полдень. Я жду Аннику у входа в театр, когда она выходит в окружении детей. Она держит за руку маленького мальчика и наклоняется, чтобы обнять его, прежде чем он бросится в долгожданные объятия матери. Дети разбегаются к своим родителям, машут на прощание друг другу и кричат «до свидания» Аннике. Она машет в ответ, и ее лицо озаряет улыбка. Улыбка становится шире, когда она видит меня, и я говорю себе, что принять ее приглашение было правильным поступком. Как я уже сказал ей по телефону, это всего лишь ланч. Чего я ей не скажу, так это того, что у меня был ужасный день и что, когда она оставила последнее голосовое сообщение и я услышал ее голос, все стало не так скверно. Анника – идеальное противоядие от любого плохого дня.
Она подходит ко мне.
– Похоже, у тебя настоящий фан-клуб, – говорю я.
– Я нахожу детей приятнее большинства взрослых.
Ее заявление меня не удивляет. Дети рождаются без ненависти, но, к сожалению, некоторые из них уже в раннем возрасте учатся пускать ее в ход как оружие, и никто не знает этого лучше Анники. В ней всегда было что-то детское, что, вероятно, позволяет ей легко находить с детьми общий язык. А еще это причина, почему взрослые часто недобры к ней. Они ошибочно полагают, что это указывает на недостаток интеллекта или способностей, а ведь и то и другое неправда.
– Я прихватил ланч, – говорю я, поднимая повыше пакет из «Доминика».
В супермаркете отличный отдел готовых блюд навынос, а поскольку именно там я с ней столкнулся, то решил, что этот вариант не хуже любого другого.
– Но это я же тебя пригласила. Мне полагается платить.
– В прошлый раз ты заплатила. Теперь моя очередь.
За последнюю неделю влажность значительно упала, и воздух кажется почти сносным. Мы направлялись в сторону Гранд-парка. По пути Анника снова молчит.
– Что-нибудь случилось? – спрашиваю я. – Ты какая-то тихая.
– В прошлый раз я слишком много болтала. Я нервничала.
– Не стоит. Это всего лишь я.
Кажется, весь Чикаго решил пойти сегодня в парк. Мы пробираемся сквозь толпу и находим свободный пятачок на лужайке. Я достаю из сумки сэндвичи и чипсы, протягиваю Аннике бутылку лимонада, а для себя открываю кока-колу.
– Ты принес свою доску, – замечает она, указывая на сумку, которая лежит на траве рядом с нами.
– Я подумал, ты будешь не против партии.
В основном я думал, что это ее успокоит. Шахматы всегда были для нее одним из лучших способов общения.
– Мне бы очень хотелось сыграть. Но я, наверное, уже заржавела. Ты, скорее всего, выиграешь.
– Я, скорее всего, выиграю, потому что я лучше тебя.
Ей требуется секунда, чтобы понять, что я шучу, и она улыбается.
Анника прекрасна, когда улыбается.
Вокруг нас люди играют во фрисби, многие – босиком. Пчела кружит вокруг лимонада Анники, и я отгоняю ее. Когда мы заканчиваем есть, я раскладываю доску, и мы расставляем фигуры.
Почти все в Аннике кажется изящным и хрупким. Ее руки намного меньше моих. Когда я впервые встретил ее, то столько времени проводил, изучая их, пока она обдумывала свой следующий ход, что я не мог не задаться вопросом, каково было бы держать одну из них в своей. Но когда Анника играет в шахматы, в ней чувствуется абсолютная безжалостность. Она едва могла смотреть на меня, когда я в первый раз провожал ее домой, но она всегда смотрела на шахматные фигуры с сосредоточенностью лазерного прицела, и с тех пор мало что изменилось. У нас получается интересная партия. Анника, по ее выражению, «заржавела», но играет жестко, и я это понимаю, потому что никогда не забуду, как мы играли в первый раз: тогда она разнесла меня в пух и прах.
Сегодня мне удается выйти вперед, и я перемещаю своего коня на позицию.
– Мат.
Ей некуда переместить своего короля, и Анника не может блокировать меня или захватить мою фигуру. По ее наморщенному лбу и тому, как она смотрит на доску, я догадываюсь, что Анника уже корит себя за проигрыш.
– Я позволила тебе выиграть, – говорит она наконец.
Я смеюсь.
– Ты играла хорошо, но я играл лучше.
– Ненавижу, когда ты меня бьешь.
– Я знаю.
Пока мы собираем и складываем фигуры, она произносит:
– После того как мы ходили пить кофе, ты вел себя так, будто не хотел снова меня увидеть.
Моя поддразнивающая улыбка блекнет, но сомневаюсь, что Анника заметит нерешительное выражение, которое приходит ей на смену.
– Я правда хотел. Просто был не уверен, что это хорошая идея.
– Но мы сейчас в одном городе. Я готова и на этот раз сама постараюсь, чтобы все получилось. Я не оставляю все на твое усмотрение.
– Есть вещи, о которых мы еще не говорили. Потому что сомневаюсь, что ты действительно хочешь говорить о них.
– Я подумала, что мы могли бы перешагнуть через все, что случилось, и начать сначала.
– Это не так работает.
– А ведь было бы намного проще.
Она упирается взглядом в покрывало, и с минуту ни один из нас не произносит ни слова.
– Я хожу к психотерапевту раз в неделю. Начала, как только переехала в город. Моего психотерапевта зовут Тина. Она действительно помогла мне понять, почему… почему я именно так вижу какие-то вещи. Я сказала ей, что ты, вероятно, не хочешь иметь со мной дела из-за того, что произошло между нами, но она сказала, что, возможно, это из-за развода.
– Думаю, в какой-то степени и то и другое.
Трудно проглотить горькую пилюлю, когда приходится признаться, даже самому себе, что ты ошибался насчет человека, который, как ты был уверен, идеально тебе подходит. Еще труднее было признать, что Лиз была полной противоположностью Аннике. Я убеждал себя, что это имеет огромное значение, пока это не обернулось против меня и я наконец понял, что это значит не так уж много, как я думал.
– После развода становишься осторожным. Сомневаешься в собственных реакциях, – говорю я.
Но Анника была права, взяв на себя часть ответственности за мои колебания, потому что и она сыграла в их появлении определенную роль.
– А как насчет тебя? Какие-нибудь расставания в твоем прошлом?
– Я встречалась с одним коллегой из библиотеки. Он хороший парень, и мы отлично ладили. Около полугода мы пытались завязать романтические отношения, но он был слишком похож на меня. – Анника смотрит мне в глаза, а потом так же внезапно отводит взгляд. – Это была катастрофа. Таким людям, как мы, нужны люди… не такие, как мы, чтобы уравновесить ситуацию. Теперь мы просто хорошие друзья. Со следующим мужчиной я встречалась больше года. Он говорил, что любит меня, но никогда не мог полностью принять меня такой, какая я есть. Обращался со мной так, как будто из-за этого я не заслуживала его внимания и любви. Иногда я беспокоилась, что могла сама начать верить в это, если бы мы остались вместе.
– Может, он действительно любил тебя, а ты ему не позволяла.
Анника отрицательно качает головой.
– Именно благодаря тебе я знаю, каково это, когда тебя любят и принимают. – Ее глаза наполняются слезами, и она их смахивает.
– Может быть, на этот раз нужно никуда не спешить.
– Я могу никуда не спешить, Джонатан. Я буду ждать тебя, как ты всегда ждал меня.
На Аннике туфли-слипоны на босу ногу. Я протягиваю руку и осторожно их снимаю. Она смотрит на меня и улыбается, когда ее накрывают воспоминания, и она шевелит пальцами ног в траве, как будто это лучшее чувство в мире.
Я тоже улыбаюсь.