Девочка шла домой, опустив голову и загребая снег сапогами. Оранжевая шапка съехала набок, а помпон повис увядшим цветком. Сегодня она – Акела, и она промахнулась перед всем классом; зачитывая ее сочинение, учительница смотрела с недоумением, а одноклассники ликовали, что даже отличница может написать глупость.
Но ведь это несправедливо! Она пнула перекошенного оплывшего снеговика, и он рассыпался. «Да, ошибок нет, но сейчас важнее не как, а о чем. Содержание мне не нравится – странно, что отличница выбрала такую профессию», – вспомнились слова учительницы.
«Зато мне нравится», – подумала она, вскинула голову и понесла обиду домой, надеясь, что мама поймет и не будет ругать за тройку.
В квартире так пахло оладьями, что обида ненадолго забылась. Девочка разделась и побежала на кухню, где хлопотала мама, а на сковороде шипели пышные оладьи с румяными боками. Мама повернула голову:
– Как дела в школе?
Вспомнилось, что плохо, и плечи сами собой поникли, голова опустилась.
– За сочинение тройку поставили.
Мама вскинула бровь, отставила сковороду.
– Как же так? Где же ты ошиблась?
– Я не ошиблась. За грамотность у меня пятерка, а тройка за содержание. Тема была «выбор профессии», ей не понравилось, что я выбрала.
– За это нельзя снижать оценки, такая тройка не считается.
Девочке нравилось сочинение, ей хотелось поделиться обидой, пожаловаться на несправедливость, и она принесла тетрадь, раскрыла ее там, где под аккуратным текстом красовался трояк и угловатым почерком были написаны слова, которые не хотелось перечитывать, и протянула маме.
Сев на табурет, мама одной рукой подперла голову, вторую положила на стол рядом с тетрадью. Девочка замерла, глядя на нее, ловя отголоски чувств на ее лице. Брови поползли вверх, на лбу залегла морщинка – неужели и ей не нравится? Но почему?! Хорошо ведь написано, особенно там, где облака, сквозь которые летит самолет, сравниваются с кораллами.
Наконец мама прочла, захлопнула тетрадь небрежно, так она обычно прихлопывала мух.
– Дочь, неужели ты и правда хочешь стать стюардессой?
Учительский тон, внезапно появившийся в голосе мамы, не сулил ничего хорошего. Можно было схитрить, соврать, что это фантазия, но она решила настоять на своем:
– Очень! Мне понравилось летать в самолете, я буду летать по всему миру, видеть разные страны, разных людей…
– Присядь. Согласна, летать – романтично. Но ты будешь не только летать, но и прислуживать пьяным наглым людям. Ты будешь убирать грязную посуду. Тебя будут унижать, а ты должна будешь улыбаться и кивать, как болванчик. Ты не сможешь проявить свой талант, не сможешь достичь чего бы то ни было, это все равно что официант, но в самолете! – Мама покачала головой, раскрыла тетрадь и зачитала: – «Или парикмахером, чтобы делать людей красивыми и радостными». А это еще хуже: тебе придется ковыряться в грязных головах, выслушивать претензии глупых женщин… Ксения, пусть руками работают те, кто не способен мыслить, а ты умная девочка, ты заслуживаешь лучшего.
Ее слова гвоздями заколачивали путь к мечте.
Хорошая девочка должна была согласиться, поплакать и отказаться от мечты, но внутри Ксении словно проснулся чертенок. Она больше не желала быть хорошей. Из рук матери она выхватила тетрадь, сначала хотела разорвать ее, но передумала, прижала к груди и, превозмогая желание разрыдаться, бросила:
– Все равно буду! Вам назло буду! Сначала стюардессой, а потом парикмахером!
И убежала в свою комнату, чтобы мама не заметила подступившие слезы.