В субботу вечером, убрав скотину, мать вытащила из печки огромный чугун с горячей водой и сказала:
– Ребятишки, готовьтесь!
– Сейчас в печку полезем! – закричала Таиска. – Париться!.. Валентинка, в печку полезем!
Валентинка думала, что Таиска вышучивает её. Как это они вдруг полезут в печку?
– Чудна́я эта Валентинка, – сказала Груша, – ничего не понимает. А ещё городская!
Тем временем мать вытащила из печки все горшки и кринки, настелила всюду свежей соломы – и в самой печке, и на шестке, и на полу возле печки. Налила в таз горячей воды, сунула в него берёзовый веник и поставила в печку.
– Баня готова, – сказала она. – Кто первый?
– Я! – закричала Таиска, живо сбрасывая платье. – Я готова!
– Ну уж нет, – возразила Груша, – ты успеешь. Тут и постарше тебя есть!
Но пока-то Груша говорила, пока-то развязывала поясок, Таиска уже залезла в печку. Мать прикрыла её заслонкой, а Таиска плескалась там и выкрикивала что-то от избытка веселья.
– Лезь и ты, – сказала мать Валентинке. – Печка широкая, поместитесь.
– Я измажусь вся! – прошептала Валентинка.
– А ты осторожнее. Стенок не касайся.
Валентинка разделась, неловко полезла в печку и тут же задела плечом за устье, чёрное от сажи.
– Разукрасилась! – засмеялась мать.
– Лезь, лезь скорее! – кричала Таиска из печки. – Иди, я тебя веничком попарю!
Валентинка боялась лезть в печку. Но когда влезла, ей вдруг эта баня очень понравилась. Блаженное тепло охватило её. Крепко пахло веником и свежей соломой. Таиска окунула веник в мыльную воду и принялась легонько хлестать её по спине. Потом тёрли друг друга мыльной мочалкой. И всё это было очень приятно.
В печке было темно, только щёлочка вокруг заслонки светилась, как золотая дужка. Эта жаркая пахучая тьма, эта шелковистая влажная солома под боком, этот веник, одевающий тёплым дождём, – всё размаривало, разнеживало, отнимало охоту двигаться. Даже Таиска угомонилась и прилегла на солому.
Валентинке вспомнилась сказка про Ивашечку. Вот он так же сидел в печке, прятался от бабы-яги. И представилось ей, будто она и есть Ивашечка. Она притаилась и слушала, не летит ли на помеле баба-яга.
Но в печке долго не просидишь. Стало душно. Хотелось высунуться, глотнуть свежего воздуху.
– Мне жарко… – прошептала Валентинка.
– Мне тоже, – сказала Таиска. И закричала: – Мамка, открывай!
– Ага, запарились! – сказала мать и открыла заслонку.
Таиска выкатилась из печки как колобок. А Валентинка опять зацепилась и посадила на плечо чёрную отметину. Пришлось замывать. Мать посадила их в корыто, облила тёплой водой, дала холщовое полотенце.
– Вытирайтесь, одевайтесь – и марш на лежанку сохнуть!
Валентинке казалось, что никогда ещё чистое бельё не пахло так свежо, как пахла эта заплатанная рубашка, которую дали ей. Всё её тело как будто дышало. Влажные руки всё ещё пахли веником. Это был такой новый для Валентинки запах, такой крепкий и необычный!
За ужином дед спросил:
– Ну как нашей барышне баня показалась? Понравилась или нет?
– Понравилась, – тихо ответила Валентинка.
Но дед не поверил:
– Ну, где же там! В городе-то в банях и светло, и тепло, и ша́йки[3] тебе, и души всякие, а тут – словно горшок с кашей в печку посадили. Ну, да уж не взыщите, у нас городских бань нету!
«Я и не взыщу, – хотелось ответить Валентинке. – Мне в печке мыться очень понравилось, даже лучше, чем в бане!»