Попытаемся рассмотреть некоторые, наиболее существенные свойства, характеристики общества постмодерна.
В основе перехода от общества модерна к обществу потсмодерна, как каждой социальной трансформации, лежит промышленная технологическая революция. Обычно называют три предшествующие революции и нынешнюю – четвертую. На сей раз ее принципиальная особенность состоит, с моей точки зрения, в том, что она впервые в истории человечества связана с построением «параллельного» реальному – виртуального мира, киберпространства и перспективой искусственного интеллекта. Что не исключает революционных технологических прорывов и в других сферах.
Вот одно из описаний некоторых моментов Четвертой промышленной революции. «Есть три признака, по которым можно судить, что сегодняшние изменения не просто продолжают Третью революцию, но являются провозвестниками Четвертой: скорость, масштаб и системные последствия. Человечество никогда не наблюдало настолько быстрого технического прогресса. В сравнении с прошлыми промышленными революциями, развивающимися линейно, масштаб Четвертой увеличивается по экспоненте. Четвертая революция влияет на каждую индустрию каждой страны в мире. Глубина и широта вызванных ей изменений требуют трансформации целых систем производства, менеджмента и управления.
Возможности миллиардов людей, постоянно соединенных друг с другом посредством мобильных устройств, обладающих невиданной мощностью, памятью и дающих доступ ко всем знаниям человечества, поистине безграничны. Вскоре эти возможности возрастут многократно; совершаются всё новые прорывы в невиданных доселе областях – искусственный интеллект, робототехника, Интернет Вещей, автономный транспорт, 3D-печать, нанотехнологии, материаловедение, новые батареи, квантовые компьютеры.
Уже сегодня мы сталкиваемся с искусственным интеллектом – автономные машины, дроны, виртуальные ассистенты, программы-переводчики, программы-советники. Постоянный рост вычислительной мощности и всевозрастающие объемы данных позволили нам за последние несколько лет совершать все новые и новые прорывы в создании искусственного интеллекта: существуют программы, разрабатывающие новые лекарства и новые алгоритмы, предсказывающие новые веяния в нашей культуре.
Цифровые технологии каждый день сопрягаются с материальными. Инженеры, дизайнеры, архитекторы – все они работают с компьютерным моделированием, 3D-печатью. разрабатывают новые материалы. интересуются синтетической биологией. Все это приближает нас к симбиозу человека с микроорганизмами внутри его тела, с потребляемыми продуктами, даже со зданиями, в которых он будет жить»[12].
Уже сами по себе немыслимые ранее технологические новации не могут не влиять двояко на преступность и социальный контроль над ней: с одной стороны, использование новейших технологий преступниками в преступных целях[13], с другой стороны, «технологии будущего против криминала»[14].
Как одно из важнейших следствий технологической революции – глобализация всего и вся – финансовых, транспортных, миграционных, технологических потоков. Соответственно осуществляется глобализация преступности (особенно организованной – торговля наркотиками, оружием, людьми, человеческими органами) и иных проявлений девиантности (наркотизм, проституция и др.). Глобализация экономики сопровождается интернационализацией экономических преступлений. Коррупция нередко носит также межгосударственный характер. Бесспорно, глобальным является бич эпохи постмодерна – терроризм. Одновременно формируется (очень медленно!) глобальное сознание, миропонимание. Политика изоляционизма в условиях глобализации есть та ошибка, которая хуже преступления. Глобализация может нравиться или не нравиться, но это факт, с которым бессмысленно и губительно не считаться.
Как результат глобализации – массовая миграция и неизбежность «конфликта культур» (Т. Селлин[15]) и цивилизаций со всеми как позитивными (физический и интеллектуальный взаимообмен культур), так и криминогенными (девиантогенными) последствиями, включая ксенофобию и «преступления ненависти». Современная ситуация с сотнями тысяч беженцев в страны Европы тому лишнее доказательство[16]. Бегущих из охваченных войной и нищетой регионов в Европу можно понять и посочувствовать им. Но, оказавшись в Европе, они не столько воспринимают европейский образ мысли и жизни, сколько пытаются противостоять ему, навязывая свои представления, а то и отвечая терактами на лояльность и толерантность европейцев…
Но это только начало «великого переселения народов»: «Сегодня над мировым сообществом нависла новая, еще не вполне очевидная и не совсем осознаваемая, но от этого не менее опасная проблема – масштабная волна переселения значительных человеческих масс, а то и вовсе планетарное демографическое цунами. Оно основательно перекроит современную карту мира и кардинально изменит этнический состав населения планеты. Мы уже на пороге нового Великого переселения народов, и это лишь отдаленно будет напоминать то, что уже случалось в истории… В отличие от других глобальных проблем, перед лицом которых все человечество предстает как единое целое, глобальная неконтролируемая миграция делит все человечество на две антагонистические части – тех, кто переселяется, и тех, к кому переселяются»[17].
Демографический взрыв (к началу XX в. население планеты составляло около 1,7 млрд человек, а в 2017 г. – семь с половиной миллиардов человек), существенные различия в миропонимании, культуре при массовом перемещении народов грозят невиданными по остроте проблемами. Тем более, что «в западном мире, и в Европе в особенности, не осознали еще принципиальной разности культурно-цивилизационных систем современного человечества, того, что люди Запада живут в окружении именно других культурно-цивилизационных систем, принципиально отличающихся от их собственной. Они не придают пока еще должного значения глобальным тенденциям и переменам, открывающим врата и двери национальных границ; не хотят признать, что их либерализм, толерантность и мультикультурализм при столкновении с другими культурно-цивилизационными системами оборачиваются против них самих»[18]. В частности, налицо исламистская угроза постмодерну…
«Виртуализация» жизнедеятельности. Мы шизофренически живем одновременно в реальном и киберпространстве. Без интернета, мобильников, смартфонов и прочих IT не мыслится существование. Это, прежде всего, относится к подросткам и молодежи. Они с детских лет погружены в виртуальный мир, нередко именно его воспринимая как реальный, с многочисленными образовательными, культурными и – психологическими последствиями. Происходит глобализация виртуализации и виртуализация глобализации. Как одно из следствий этого – киберпреступность и кибердевиантность[19]. Виртуальный мир необъятен и легко доступен – не вставая с привычного кресла. Интернет предоставляет невиданные и немыслимые ранее возможности. Но он коварен, он затягивает вплоть до интернет-зависимости, как заболевания[20]. А если вспомнить сетевые «группы смерти», неофашистов, экстремистов, использование интернета организованной преступностью, то и социально опасен. Но – неизбежен. Принцип Инь-Ян проявляется везде и всегда…
Релятивизм/агностицизм. История человечества и история науки приводят к отказу от возможности постижения раз и навсегда установленной «истины». Очевидна относительность любого знания. Неопределенность как свойство, признак постмодерна. Конечно, понимание относительности наших знаний известно давно. Возможно, начиная от сократовского «Я знаю, что ничего не знаю». Как говорится, «есть много истин, нет Истины». Далее «принцип дополнительности» Н. Бора и «принцип неопределенности» В. Гейзенберга. И. наконец. «Anything goes!» («допустимо все», «все сойдет») П. Фейерабенда[21]. Разумеется, это относится и к моим суждениям… Для науки постмодерна характерно признание полипарадигмалъности. «Постмодернизм утверждает принципиальный отказ от теорий»[22]. Бессмысленна попытка «установления истины по делу» (уголовному, в частности). А тысячи, сотни тысяч невинно осужденных томятся в тюрьмах, проклиная «правосудие». При этом миллионы виновных в тяжких преступлениях наслаждаются свободой.
«Сама „наука“, будучи современницей Нового времени (модерна), сегодня, в эпоху постмодерна, себя исчерпала»[23]. По Ж.-Ф. Лиотару, «Наука оказывается не более, чем одной из языковых игр: она не может более претендовать на имперские привилегии по отношению к иным формам знания, как то было в эпоху модерна»[24]. Размываются междисциплинарные границы. «Классическое определение границ различных научных полей подвергается… новому пересмотру: дисциплины исчезают, на границах наук происходят незаконные захваты и таким образом на свет появляются новые территории»[25]. Один из крупнейших современных российских теоретиков права И.Л. Честнов, так подводит итог размышлению о постмодернизме в праве: «Таким образом, постмодернизм – это признание онтологической и гносеологической неопределенности социального мира, это проблематизация социальной реальности, которая интерсубъективна, стохастична, зависит от значений, которые ей приписываются, это относительность знаний о любом социальном явлении и процессе (и праве), это признание сконструированности социального мира, а не его данность».[26]
Отказ от иллюзий возможности построения «благополучного» общества («общества всеобщего благоденствия»). Мировые войны. Освенцим, Холокост, ленинские[27] и гитлеровские концлагеря и сталинский ГУЛАГ разрушили остаточные иллюзии по поводу человечества. А современность стремится лишь подтвердить самые худшие прогнозы антиутопий. «Мы» Е. Замятина, «1984» Дж. Оруэлла, «дивный новый мир» О. Хаксли, «Москва 2042» В. Войновича, «кошачий город» Лао Шэ оживают у нас на глазах. «Рабовладение – плохо, феодализм – плохо, социализм – плохо, капитализм – плохо…»[28]. В эпоху постмодерна отказ от иллюзий возможности достижения «счастливого будущего» сменяется пониманием все больших угроз самому существованию человечества, когда сегодняшние политики, вершители судеб миллиардов людей, живут вчерашними представлениями и уповают на «наращивание военной силы», что чревато тотальным уничтожением граждан или подданных…
Растет социально-экономическое неравенство, а с ним – криминальное и/или ретретистское девиантное поведение[29]. Одним из системообразующих факторов современного общества является его структуризация по критерию «включенность/исключенность» (inclusion/exclusion). Понятие «исключение» (exclusion) появилось во французской социологии в середине 1960-х годов, как характеристика лиц, оказавшихся на обочине экономического прогресса (Р. Ленуар, С. Погам и др.). Отмечался нарастающий разрыв между растущим благосостоянием одних и «никому не нужными» другими. Как заметил Н. Луман в конце 20-го века, «Наихудший из возможных сценариев в том, что общество следующего (уже нашего – авт.) столетия примет метакод включения / исключения. А это значило бы, что некоторые люди будут личностями, а другие – только индивидами, что некоторые будут включены в функциональные системы, а другие исключены из них, оставаясь существами, которые пытаются дожить до завтра… В некоторых местах… мы уже можем наблюдать это состояние»[30].
Н. Луман называет два принципиальных следствия развития современного капитализма. Во-первых, «невозможность для мировой хозяйственной системы справиться с проблемой справедливого распределения достигнутого благосостояния»[31]. С проблемой, когда «включенные» имеют почти всё, а «исключенные» – почти ничего. И, соответственно, во-вторых, «как индивид, использующий пустое пространство, оставляемое ему обществом, может обрести осмысленное и удовлетворяющее публично провозглашаемым запросам отношение к самому себе».
Об этом же пишет Р. Купер: «Страны современного мира можно разделить на две группы. Государства, входящие в одну из них, участвуют в мировой экономике, и в результате имеют доступ к глобальному рынку капитала и передовым технологиям. К другой группе относятся те, кто, не присоединяясь к процессу глобализации, не только обрекают себя на отсталое существование в относительной бедности, но рискуют потерпеть абсолютный крах». При этом «если стране не удается стать частью мировой экономики, то чаще всего за этим кроется неспособность ее правительства выработать разумную экономическую политику, повысить уровень образования и здравоохранения, но, самое главное, – отсутствие правового государства»[32].
Рост числа «исключенных» как следствие глобализации активно обсуждается 3. Бауманом. С его точки зрения, исключенные фактически оказываются «человеческими отходами (отбросами)» («wasted life»), не нужными современному обществу. Это – длительное время безработные, мигранты, беженцы и т. п. Они являются неизбежным побочным продуктом экономического развития, а глобализация служит генератором «человеческих отходов»[33]. И в условиях глобализации, беспримерной поляризации на «суперкласс» и «человеческие отходы», последние становятся «отходами навсегда».
В «Размышлениях в красном цвете» (явный намек на коммунистическую доктрину), С. Жижек демонстрирует фактически завершенный раскол мира на два полюса: «новый глобальный класс» – замкнутый круг «включенных», успешных, богатых, всемогущих, создающих «собственный жизненный мир для решения своей герменевтической проблемы»[34] и – большинство «исключенных», не имеющих никаких шансов «подняться» до этих новых «глобальных граждан». С. Жижек называет несколько антагонизмов современного общества. При этом «противостояние исключенных и включенных является ключевым»[35]. В другой своей работе, посвященной насилию, С. Жижек утверждает: «В этой оппозиции между теми, кто „внутри“, последними людьми, живущими в стерильных закрытых сообществах, и теми, кто „снаружи“, постепенно растворяются старые добрые средние классы»[36]. Происходит раскол общества на две неравные части: «включенное» меньшинство и «исключенное» большинство.
Все человечество разделено на постоянно уменьшающееся меньшинство «включенных» (included) в активную экономическую, политическую, культурную жизнь и постоянно увеличивающееся большинство «исключенных» (excluded) из нее. Известно, что в 2015 году 50 % мирового богатства оказалось сконцентрировано в руках 1 % населения Земли, а в 2016 г. уже 52 % всех богатств принадлежало 1 % населения[37]. Это катастрофическое неравенство неравномерно распределено по странам. Так, 1 % населения России владеет 71 % всех богатств страны (в Индии – 49 %, в Индонезии – 46 %).
В связи с развитием робототехники все больше людей останется без работы. Безработица (а, следовательно, «исключенность») грозит и сокращающемуся «среднему классу», лишь часть которого соответствует все новым и новым требованиям Четвертой промышленной революции. Одна из печальных особенностей современной России – бедность работающего населения. Что уж говорить о неработающих (безработных, пенсионерах, нетрудоспособных)…
Между тем, экономическое неравенство является одним из главных криминогенных, девиантогенных факторов, а «исключенные» – основная социальная база преступности, алкоголизации, наркопотребления, проституции, самоубийств, но и – жертв преступлений. Как один из многочисленных показателей – увеличение в России доли таких «исключенных», как «лица без постоянного источника доходов» в числе всех лиц, совершивших преступления, с 11,8 % в 1987 г. до 66,5 % в 2015 г, а доля таких лиц среди убийц возросла за тот же период с 15,3 % до 74,7 %[38].
Миропорядок в значительной мере зависит от степени респонсивности общества (A. Etzioni), те. способности удовлетворять потребности населения. От степени респонсивности общества, от степени обеспечения вертикальной мобильности, от сокращения степени экономического неравенства существенно зависят и тенденции преступности. Свободный, обогащенный знаниями и умениями, не ограниченный в своих начинаниях мелочными запретами и «исключенностью» из активной экономической, политической, культурной жизни, – индивид если и будет «отклоняться» от господствующих норм, то скорее в позитивную сторону – техническое, научное, художественное творчество[39]. К сожалению, экономика и политика постмодерна далеко не однозначно способствует столь идеальному образу.
Двуликость свободной экономики, особенно в российских условиях, начинает все больше осознаваться отечественными учеными, журналистами, вообще мыслящими людьми. «Рабство якобы отменено, а на самом деле присутствует в нашей жизни в полной мере. Только на место личной зависимости встала зависимость экономическая или социальная… Из шести миллиардов людей, живущих сегодня на планете, лишь самое малое меньшинство имеет право на индивидуальность… Остальные превращены в безликую массу, которая используется в экономике, как мясной фарш в кулинарии… Родившийся рабом, на всю жизнь остается рабом промышленности, которая забирает его тело взамен на уголь или кирпич; родившийся среди серых заборов и фабричных корпусов навсегда остается в этом пейзаже, как раб… Различие между реальным социализмом и реальным капитализмом меньше их основного сходства в отношении к человеку как к рабу на промышленной плантации… Управляющему меньшинству принадлежат не только деньги и не только собственность, но и свобода… Колесо социального прогресса застряло в исторической грязи. Оно крутится на месте… Рабство остается рабством, даже если рабы ездят на работу в собственных автомобилях и отдыхают в Египте в отелях all inclusive»[40].
Власть – всегда насилие[41]. Государство, созданное с самыми благими намерениями (защита подданных и граждан, обеспечение общих интересов и т. п.), в действительности служит репрессивным орудием в руках господствующего класса, группы, хунты. Разочарование в демократии толкает население даже образцово демократических государств то вправо, то влево. Тем более, в странах с авторитарным/тоталитарным режимом. Отсюда «арабская весна», «цветные революции», «Occupy Wall Street!», «Майдан». Продолжение не заставит себя долго ждать. Протестная реакция населения по отношению к вершителям власти хорошо известна во все времена и у всех народов. Восстания, мятежи, революции, баррикады, забастовки, голодовки, митинги, шествия и т. п. Для общества постмодерна, характерны, помимо прочих, две «противоположные» формы протеста: терроризм и «перформансы». Если терроризм – крайнее, чрезвычайно опасное и преступное выражение протеста[42], то различного рода перформансы, флешмобы – интеллектуально-художественная протестная реакция. «Разве не постмодернистская политика сопротивления пропиталась эстетическими феноменами – от пирсинга и трансвестизма до публичных спектаклей? Не символизирует ли курьезный феномен „флешмоба“ в чистейшем виде эстетико-политический протест, сведенный к его минимальным рамкам?»[43]. Современные российские примеры: действия Pussy Riot, группы «Война», акции художника Петра Павленского. И очень жаль, что эти протестные действия в «минимальных рамках» влекут реакцию государства в «максимальных рамках» (включая осуждение участниц Pussy Riot к реальному лишению свободы при отсутствии в их действиях состава преступления, предусмотренного ст. 213 УК РФ, и уголовное преследование П. Павленского). Тоталитаризация режимов – сегодня удел (или перспектива) многих государств, включая вполне демократические. Что уж говорить о Китае, Иране, России, КНДР…
Критицизм по отношению к модерну, власти, возможностям науки. Отрицание достижений Нового времени, модерна. Но что на смену? Восприятие мира в качестве хаоса – «постмодернистская чувствительность» (W. Welsch, Ж.-Ф. Лиотар). Как сказал 3. Бауман в лекции «Текучая модерность: взгляд из 2011 года», выступая перед студентами МГУ: «Мы летим в самолете без экипажа в аэропорт, который еще не спроектирован». В мире постмодерна актуален, как никогда, принцип: «Я отрицаю все, и в этом суть моя» (Гёте). Этого не надо бояться. Надо понять, воспринять и учитывать в своей жизни и деятельности. Подростки и молодежь органично усваивают хаотичность общества постмодерна, старшим поколениям удается это с трудом. «Конфликт поколений» извечен, но небывалый ранее разрыв поколений в условиях быстро развивающихся технологий и «ускорения времени» (об этом чуть ниже) служит нередко криминогенным фактором.
Фрагмент арность мышления как отражение фрагментарности бытия. Фрагмент аризация общества постмодерна, сопутствующая процессам глобализации, а также взаимопроникновение культур приводят к определенному размыванию границ между «нормой» и «не-нормой», к эластичности этих границ. Одна из характерных особенностей постмодерна – стирание границ между дозволенным/недозволенным, нормальным/девиантным, разрешенным/ запрещенным. Проституция – девиантность или бизнес, трудовая деятельность? Наркопотребление – девиантность или, наряду с употреблением алкоголя, удовлетворение потребности снять напряжение, утолить боль? Где грань между «порнографией» и литературой (Дж. Джойс, Г. Миллер), искусством, Modem Art? (Кстати, а кто знает, что такое «порнография»?). Чем более фрагментарно общество, тем больше в нем нормативных субкультур (а, следовательно, и вариантов «отклонений»), И кто вправе судить, чьи нормы «правильнее» и что тогда есть «отклонения»? Бескомпромиссная «борьба» с наркотиками в России или кафе-шопы с марихуаной в Амстердаме, «Christiania» в Копенгагене? Административная ответственность за занятие проституцией, уголовная – за содержание «притонов разврата» в России или Red Light District («квартал красных фонарей») в том же Амстердаме? Репербан в Гамбурге? Доступность алкоголя во всех европейских странах или длительное тюремное заключение за бутылку водки/вина в ОАЭ?
Модернистская ориентации на прошлое в обществе постмодерна сменяется ориентацией на будущее. А оно достаточно неопределенно. Сколько групп единомышленников («фрагментов»), столько и «будущего», столько и моральных императивов, столько и оценок деяний, как «нормальных» или «девиантных». Если в предшествующие эпохи «люди одного поколения жили в одном историческом времени и, соответственно, по одним моральным нормам», то «для сложного социума характерен эффект временного дисхроноза: в одном социальном пространстве сосуществуют люди, фактически живущие в разных темпомирах: моральные представления одних групп могут относиться к одному социальному времени, а других к другому»[44]. Поэтому есть мораль журналистов «Charlie Hebdo» и мораль их убийц; мораль создателей и сторонников современного искусства и мораль «истинных православных», атакующих современные выставки, спектакли, концерты; есть мораль толерантная и интолерантная, превратившая цивилизованное представление о терпимости к разным воззрениям в ругательство («толерасты»); есть мораль космополитическая (интернационалистская), отвечающая запросам современного мира (да и всех времен, вспомним признание К. Маркса: «Я гражданин мира и горжусь этим») и мораль «ура-патриотов»; есть мораль современного мира постмодерна, когда свобода – высшая ценность, и есть мораль В. Милонова и ему подобных. Размывание границ межу «нормальным» и «ненормальным» – непосредственный сюжет девиантологии.
Консъюмеризация сознания и жизнедеятельности[45]. Происхождение термина «общество потребления» связывают с именами Э. Фромма, Дж. Гэлбрейта (в варианте «общество изобилия»), Ж. Бодрийяра (с его книгой «La Societe de consummation», 1970). Имеется, как всегда, множество определений и интерпретаций этого понятия. Одно из определений: «общество потребления – это совокупность общественных отношений, в которых ключевое место играет индивидуальное потребление, опосредованное рынком»[46].
Основные особенности общества потребления сводятся к нижеследующему[47]:
• Растущее изобилие (в развитых странах) как основа формирования общества потребления. «Существенное превышение предложения товаров над спросом» (В. Ильин).
• Потребление становится экономической потребностью, а идентичность индивидов основывается на их деятельности как потребителей. «Потребление… превращается в инструмент конструирования социальной идентичности» (В. Ильин).
• Сокращается продолжительность рабочего времени, возрастает время потребления (включая отдых и досуг).
• Растут потребительские настроения, повышается удельный вес товаров длительного пользования и предметов роскоши[48].
• Эстетизация повседневной жизни (вплоть до ее «гламуризации»), «Разве я этого не заслуживаю?» – рекламный вопрос по поводу очередного гламурного «прибамбаса». Имидж и имиджмейкеры.
• Основная оценка индивида по тому, что он потребляет. Отсюда – престижное потребление. Приобретение «позиционных товаров» как показателей принадлежности к определенной статусной группе.
• Различия потребления приходят на смену классовым, гендерным, расовым различиям. «При этом контраст между моделями общества потребления и возможностями основной массы населения часто напоминает пропасть» (В. Ильин).
• «Потребители приобретают власть и авторитет за счет производителей» (инженеров, врачей, учителей и др.).
• Рынок распространяется на все сферы жизни (от сексуальной до «шоппинга» как «отдыха» и досуга).
• Общество потребления сопровождается процессами включения / исключения (inclusion/exclusion). когда «недопотребители» исключаются из активной экономической, социальной, политической, культуральной жизни (или же исключенные становятся «недопотребигелями»),
• Безгранично «потребляется» природа. Сверхпотребление природных ресурсов порождает многочисленные очаговые экологические кризисы и катастрофы, интегрирующиеся в глобальный экологический кризис.
• «Общество потребления порождает небывалое напряжение в отношениях людей и природы» (В. Ильин). Strain theory («теория напряжения») Р. Мертона в действии…
«Все на продажу», «разве я этого не достойна?», жить «не хуже других» и т. п. лозунги, отражают массовое мировосприятие. Отсюда, ответ девушки-крупье одного из бывших петербургских казино на попытку устыдить ее за хищение: «Стыдно? Да я за деньги мать родную убью!». Отсюда, американская 11-летняя девочка, выставившая в интернете на продажу свою бабушку… Студенты, которым я об этом рассказал, задали один-единственный вопрос: – А по какой цене?
«Общество потребления» характеризуется криминальными (преступления против собственности, должностные и экономические преступления) и некриминальными, но негативными способами обогащения – от проституции до «теневой экономики». При этом провести четкую правовую границу между нелегальным предпринимательством и легальным бизнесом практически невозможно.[49] И хотя «общество потребления» – «пережиток» общества модерн, потребительские настроения и подчас большая привлекательность шопинга, нежели музеев, – сохраняется и в эпоху постмодерна.
«Сжатие пространства» и «ускорение времени». Вся наша жизнь, вся наша деятельность (и бездеятельность) протекает в определенном пространственно-временном континууме. В далеком 1971 г. я заметил: «В целом для социальной системы существенна „наполняемость“ пространственно-временного континуума социально значимыми процессами, в том числе – информационными… Поэтому „продление“ жизни индивида должно идти по пути увеличения не только длительности существования, но и его наполненности»[50]. Все вышеназванные (и не названные) особенности постмодерна, оказывая влияние на всё, происходящее в обществе – экономику, технологии, политику, культуру, мораль, преступность и др., – реализуются в пространстве и времени (пространственно-временном континууме) постмодерна.
Предварительно можно говорить о сжатии пространства[51] и ускорении времени[52]. При этом надо понимать, что астрономическое время – неизменно, географические параметры Земного шара относительно неизменны. Речь идет о социальном времени и социальном пространстве. О социальном пространственно-временном континууме.
Сжатие пространства. Глобализация экономики, транспорта, культуры, языка (английского), а также технологии постмодерна (интернет, авиаперевозки, скоростные поезда и т. п.) «сократили» расстояния между странами и континентами. Несколько часов (а не месяцев и лет, как бывало когда-то) полета до любой точки земного шара; мгновенная связь по скайпу, электронной почте, в социальной сети с абонентом в Австралии, или в Японии, или в Канаде. «Все участники глобализационного процесса… единодушны в своей оценке появляющегося мира: он стал меньшим, более взаимосвязанным, быстро изменяющимся и глобальным». И еще: «Когда политика, экономика, торговля, финансовые потоки и средств коммуникации функционируют на глобальном уровне, то происходящее в одном уголке мира распространяется по всему миру наподобие волны и затрагивает жизнь всех и каждого из нас»[53]. Земной шар «сжался». Благодаря информационным средствам мы живем (общаемся) одновременно здесь и «там» – во Франции, в Таиланде, в Бразилии…
Ускорение времени. Попробуем сравнить, что можно было успеть сделать за один час (один день, один год) 40 лет тому назад и сегодня при одной и том же виде деятельности (трудовой, домашней, рекреационной и др.). Сколько можно было получить информации и обменяться ею 40 лет тому назад и сегодня. Очевидна несопоставимость сравнений. В обществе постмодерна время «летит», нравится нам это или нет. «Мы брошены во время, в котором все временно. Новые технологии меняют наши жизни каждый день»[54]. «Если я скажу, что сегодняшний год – это как пять лет, или как семь – 10 лет назад, я, наверное, не очень сильно промахнусь. Потому что за год происходят очень большие изменения. Причем большие изменения во всем»[55], утверждает Г. Греф, и с ним нельзя не согласиться. Бег времени требует быстрой реакции на происходящие в мире изменения, ускорение процесса образования, постоянного, «пожизненного» пополнения знаний и умений, совершенствования технологий.
Профессиональный вопрос. 40 лет тому назад осужденный к 5 годам лишения свободы освободился и вышел на свободу. Он возвращается (как правило, исключения всегда бывают) в ту же среду, на тот же вид деятельности, в тот же привычный мир. Сейчас человек осужден к 5 годам лишения свободы, освободится по отбытии наказания через 5 лет. Что он увидит? Автомобили без водителя, роботы выполняют бывшую его работу и убирают квартиру, дети разъехались по всему миру, в магазинах деньги не принимают, оплата только по каким-то картам («Мир» или что-то новенькое?). Как адаптироваться, как ресоциализироваться (а ведь это – «цели наказания»)?
Жизнь каждого человека (вообще живого существа) – абсолютная ценность. Принцип Veneratio vitae (благоговения перед жизнью – любого живого существа) А. Швейцера актуален, как никогда. «Жизнь дается человеку один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы» (Н. Островский). Исторически увеличение продолжительности жизни и «ускорение времени» в эпоху постмодерна позволяют максимально использовать отведенное каждому время жизни для того, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Но это – потенциально. А реально зависит, прежде всего, от социальных условий, а также индивидуальных стараний индивида.
Непривычные для людей модерна процессы глобализации, виртуализации, массовой миграции, фрагментаризации, всеобщей консьюмеризации, «ускорения» времени неизбежно приводят к массовому изменению психики, «шизофренизации» сознания, психологической растерянности, непониманию мира постмодерна и неумению в нем осваиваться. Ф. Джеймисон, один из теоретиков постмодерна, пишет: «Психическая жизнь становится хаотичной и судорожной, подверженной внезапным перепадам настроения, несколько напоминающим шизофреническую расщепленность»[56]. Это особенно болезненно проявляется в России и тех странах, чье развитие существенно замедленно (а то и регрессивно) по сравнению с условными «западными» странами, к числу коих сегодня относится и «азиатская» Япония. Не осознавая реальности новелл постмодерна, население России находится в состоянии «психологического кризиса». Ситуация в России усугубляется политикой неототалитарно го режима[57].
В большинстве стран современного мира люди испытывают информационные перегрузки. Особенно это относится к жителям крупных городов. Вместе с тем, «Избыточное количество информации затрудняет борьбу с преступностью, поскольку делает трудно отслеживаемыми следы киберпреступников и других представителей криминального мира, использующих интернет. Одновременно с этим информационные перегрузки на порядок повышают возможности манипулирования в криминальных и иных деструктивных целях массовым сознанием, а также групповым и индивидуальным поведением»[58].
Психологический кризис сопровождается вспышками немотивированной агрессии[59], взаимной ненависти, «преступлениями ненависти» (hate crimes), актами внешне необоснованного уничтожения десятков и сотен людей ценой собственной жизни (второй пилот аэробуса А-320 Андреас Лубитц) или длительного тюремного заключения («норвежский стрелок» Андерс Брейвик). Все это – помимо терроризма, политическая (идеологическая, религиозная) мотивировка которого очевидна.
И, может быть, самое главное: Общество Постмодерна – потенциально Общество Свободных Людей. В идеале… Невиданные технологические возможности и увеличение продолжительности жизни (и ее наполненности) создают предпосылки для достижения и обеспечения Свободы человека, освобождения от сковывающих догм, предрассудков. Двое мужчин (женщин) хотят спать друг с другом – их личное дело. Человек хочет сокращать время своей жизни, употребляя наркотики или злоупотребляя алкоголем – его личное дело. Для свободного выбора человека без вреда для других требуется «всего» два условия: (1) обеспечение обществом каждого человека необходимыми средствами самореализации, самоутверждения (респонсивность общества) и (2) всеобщий отказ от любых проявлений физического и психологического насилия («моя свобода ограничена носом соседа»). Конечно же требуется и принципиальное изменение законодательства, отказ от бесконечных и бессмысленных запретов «преступлений без жертв» (Э. Шур), «оскорбления чувств верующих» (а как быть с чувствами атеистов?), никому не ведомой «порнографии» и т. п.
И вот здесь начинается самое страшное: объективно эпоха постмодерна предоставляет все условия для реализации Свободы всех и каждого; субъективно человечество не только не готово к этому (ксенофобия, межрелигиозные, межэтнические, идеологические конфликты и распри, приверженность большинства населения планеты религиозным, моральным предрассудкам), но проявляет все большую нетерпимость, «фрагменты» готовы сражаться между собой «до победы». Или – до взаимного уничтожения… Свидетельство тому – распространение терроризма, религиозной нетерпимости, готовности к очередной, ядерной войне…
«Общество Постмодерна – потенциально Общество Свободных Людей». Но ведь это – утопия, скажет читатель. Выше же утверждалось, что для постмодерна характерен отказ от иллюзий возможности построения «благополучного» общества («общества всеобщего благоденствия»). Да, боюсь, что это – утопия. Но считаю необходимым упомянуть теоретические возможности Свободного мира Свободных людей при реальной недостижимости сего… И в связи с этим еще: как прав был Вольтер в своем требовании «Раздавите гадину!». Сегодня наибольшее сопротивление прогрессу, Свободе идет не только со стороны тоталитарных, авторитарных режимов, но и от религии, церкви. Любые религиозные догмы противоречат требованиям эпохи постмодерна. И при всей своей терпимости, толерантности, я не могу не отметить это с великой горечью и опасениями. (Объективности ради следует заметить, что сегодняшние Папа римский Франциск и Далай Лама XIV – Лауреат Нобелевской премии мира – достаточно толерантны и провозглашают разумные идеи всеобщего мира и взаимотерпимости). Возможно, «западный мир» все еще недооценивает опасность со стороны мира «восточного» (разумеется, названия условные и не имеющие прямого отношения к географии; достаточно вспомнить вполне «западную» Японию!)