Если не поедет сейчас, то поставит её в крайне неудобное положение, размышлял Грэм. Так у неё не будет другого выбора, кроме как прийти самой. И это было бы низко. К тому же, ему следовало извиниться. Всё-таки следовало. И не просто извиниться. Просить у женщины прощения за то, что в Лакре всё сложилось именно так… возможно. Когда-нибудь он к этому тоже привыкнет. Что выбора не было. Его в таких операциях, в принципе, не бывает. Но это было давно, и она его по всему не узнала. Поэтому извиниться стоит хотя бы за то, что знакомство не задалось. Они оба взрослые, цивилизованные люди, каких только недоразумений в жизни не случается. В конце концов, вежливым быть полезно. Это обезоруживает.
Но вспоминать о том, что он фактически поставил репутацию под угрозу одной секундной слабостью, было, глядя в её сердитые глаза, не слишком приятно. Он в страшном кошмаре представить не мог, что придётся когда-нибудь встретиться с ней лично, самому. И теперь это злило и лишало равновесия.
Грэм тихо ругнулся сквозь зубы, накинул куртку и открыл дверь. На пороге стояла Карри, опять сжимая крошечный кулачок, чтобы постучать.
– Будь я наёмником, вы были бы уже мертвы, – произнесла надменно. Злится. Не меньше, чем он сам.
Он ответил ей какой-то сдержанной любезностью. Потом он бы ни за что не смог вспомнить, какой именно, потому что её неожиданно растерянный взгляд, скользнувший по его груди, приоткрывшиеся в изумлении губы и почти доступная близость вернули всё это дрэкраново безумие обратно!
Ключи, конечно. Он рефлекторно выдернул руку из кармана, надеясь, что там звякнуло недостаточно громко.
Сейчас он желал только одного, чувствуя, как горячится и разгоняется кровь. Но делать этого ни за что не станет!
– Кофе? – спросил кто-то его голосом. Она любит его кофе. Что ж, вполне может сойти за извинение. Сневерг неожиданно согласилась.
*
Я нервно переступила с ноги на ногу и подняла руку, чтобы постучать в дверь
Та, к моему удивлению, распахнулась в этот самый миг, а взгляд уперся в широкую, обтянутую черной бронировкой грудь. Я чуть отпрянула, но заставила себя посмотреть владельцу возмутительного торса в лицо.
– Если бы я была наёмником, вы были бы уже мертвы, – мрачно поставила его в известность.
Вполне нормальное приветствие для военного, по-моему. Почему-то вдруг вспотела, и захотелось рвануть ворот куртки, чтобы хоть немного вдохнуть.
Грэм был одет и, видимо, куда-то направлялся.
– Кэрри? – озвучил на северный манер очевидное, по всей видимости, тоже слегка растерявшись. – Что же вас останавливает, в таком случае? – усмехнулся совсем незло, хоть я этого и ожидала. И даже не провокационно, как раньше. – Огнестрельное оружие далеко не самое страшное из всех, вам ли не знать?
Ну, вот зачем он опять всё портит? И вообще, что за манера разговаривать на пороге?
– Но, мы оба знаем, что это не про вас, ведь так? Так вы мне сказали, а я склонен вам верить, – чуть заметно улыбнулся одними глазами.
– Я… мне… Мне нужны ключи, – пробормотала запинаясь. Дрэк его подери, как неправильно! – Мои ключи. От машины, – уточнила быстро-быстро.
Грэм на мгновение застыл, словно что-то обдумывая, и посторонился, приглашая войти.
– Конечно, – произнёс ровно. А, когда я переступила порог, – Кофе? – спросил неожиданно тихо.
– Шутите? После той бурды, что варит Магдалена… – дальше не нашлась чем продолжить, потому что не знала. И вообще. Напрашиваться на кофе я вроде не собиралась.
Грэм усмехнулся. И внутри от этого короткого смеха тонко дрогнуло.
Я вошла за ним следом. Маленький дом казался теперь безнадёжно обворожительным и чем-то неуловимо манящим. Возможно, это запах печи шутил со мной, а может, чуть слышный аромат смолотых утром кофейных зёрен. Не знаю. Только шагнула в кухню, как в родную.
Грэм был сдержан. И холоден. Хоть и немного рассеян. Как всегда. И я опять начала заводиться.
«Зачем пригласил войти, если разговаривать не желает?»
«Снова издевается или хочет обидеть, сказав очередную грубость?»
Мы заговорили одновременно.
– Как вам нравится у Магдалены?
– Вы почти очистили двор…
И так же одновременно ответили.
– Не мне в таких условиях выпендриваться, простите.
– Это было нетрудно.
И так же вместе натужно улыбнулись.
Что делаю здесь? Зачем согласилась зайти? Достаточно было подождать на пороге. Сглупила. Зря.
Грэм смолол кофе. И двигался при этом заметно медленнее обычного, хоть и по-прежнему точно. Выглядело так, словно он ленится шевелиться. Не то, что бы я спешила. Просто… казалось, он намеренно тянет время. Зачем?
Стоял ко мне спиной и молчал. Потом так же, молча, разлил готовый кофе по тонким фарфоровым чашкам. Я незаметно вздохнула. Из этих чашек напиток был божественным. Жалко, не смогу варить такой дома. Да и прабабушкин фарфор у Мэрин, а своего завести я так и не постаралась. Всё это печально, безусловно, но вовсе не повод вот так, как сейчас, волноваться. И главное, мне не ясно было, о чём?
Грэм с невозмутимейшим видом сел напротив. И всё это по-прежнему молча. Глаза коротко скользнули по моему лицу.
– Вы отдадите мне ключи? – спросила тихо, изучая древесный рисунок на столе, отчётливо чувствуя его взгляд. Чуть заметно тряхнула головой, чтобы закрыться волосами. Грэм слышно вдохнул.
– Конечно, – я подняла лицо, глаза встретились, и воздух между нами, кажется, задрожал.
– Простите, – сказала так же, чуть слышно.
– За что же? – тихо откликнулся странный боевик, совсем чуть-чуть щурясь.
– Я много чего наговорила вам, чего не следовало. И вообще… вела себя… За это следует извиниться.
– Мне нечего извинять вам, Карри, – он опять назвал меня по имени, и я глубоко вдохнула, – И мне искренне жаль, что я поставил вас в неловкое положение. И вам пришлось…
– Не говорите глупостей… Грэм, – его имя произнесла сорванным шёпотом, взглянула в лицо исподлобья и тут же отвела глаза. Он замер. Опять что-то не то сказала?
Надо убираться отсюда. Каким бы милым ни был дом, эта ежесекундная нервотрепка и напряжение убивают любое очарование. Я сделала последний, большой глоток кофе и поднялась.
– Мне лучше уйти,– сказала, повернулась к выходу. – Спасибо за кофе.
– Конечно, – ответил еле слышно.
Жутко. Просто чудовищно, клокочуще обидно. «Конечно», лучше уйти! Внезапно стало трудно дышать. Прочь! Дышать…
Он шёл следом. Опередил меня совсем чуть-чуть, снял мою куртку первым. Повернулась спиной, надел на подставленные руки. Сказал тихо совсем рядом:
– Карри, – так, что стало жарко.
Ответила, вторя ему, не обернувшись:
– Грэм, – шагнула к двери.
Задержал вдруг за плечи, и выдохнул спустя мгновение непозволительно близко:
– Скажи ещё, – замерла, и сжалось пронзительно в животе.
Обернулась резче, чем следовало. И не знаю, как это получилось. Как оказалась в его неожиданно горячих руках. Как губы вдруг встретились и с внезапной готовностью соединились. Как задрожала, почти лопнув, невидимая струна внутри. И как крикнула мысленно: «Умоляю, не останавливайся! Не прекращай!» Опомнилась уже в столовой, когда он чуть-чуть отстранился, чтобы, переводя дыхание, неровно шепнуть:
– К Магдалене не вернёшься. Сегодня точно нет… – коварно блеснув темнющими глазами, – Не надейся.
Попыталась успокоить срывающийся голос и совершенно сошедшее с ума сердце.
– Магдалена… и не ждёт, – и добавила, вдруг он услышит, – А я ей не поверила.
Потрясение в лице Грэма, сменившееся сначала недоумением, а сразу за этим, победным торжеством – мелькнувшим вспышкой только на миг, а следом…
Боялась, дальше стола дойти не получится. Но там задержались совсем ненадолго. И только, чтобы избавиться от того, что совсем уж мешало.
– Карри… – тягуче шептал мужчина, сминая остатки моего здравомыслия.
Ни кофты, ни брюк давно не осталось.
– Грэм… – выдохнула в его губы, – Сними же… сними эту дрэкову штуку!
Тихий смех.
А до двери два неудобных шага. Глупая. Зачем выпендривалась раньше?!
Грэм легко подхватил под бёдра, уверенно прижал спиной к косяку, жадно целуя шею, вёл одуряюще по ключице зубами. Чувствовать его жар, твёрдость и близость и не стонать, брачующейся кошкой было немыслимо трудно. Обхватила крепче за плечи – только бы не впиться вульгарно ногтями. И чуть вскрикнула, царапнув о дерево спину. Встревоженный взгляд, мгновение, и мы там, куда добраться уже не мечтала, на той самой, широкой кровати.
Огромные, то слишком нежные, то пугающе сильные руки пеленают и обездвиживают – «Верь мне».
Горячие губы медленно скользят от шеи к груди, заставляют дрожать, касаясь тёплой волной живота – «Я почти… задыхаюсь».
Целуют, стоном лаская бёдра – «Ты прекрасна».
И взгляд выхватывает моё нерешительное «Верю…».
И когда кожа от поцелуев горит, тело не просто ждёт, отчаянно жаждет – принять и не отдавать даже ему самому. Взлетать до головокружения и погружаться в бездну снова и снова. Ловить губы губами, спрашивать без слов и соглашаться так же, узнавая. И распахнув глаза в эпицентре и, наконец, взрываясь, вдруг понять, что во всём мире действительно важно только одно – чтобы было с кем разделить это космическое единство. То самое. Только одно… Горькая, убийственная правда…
Такими нежными и чувственными могут быть только по-настоящему большие мужчины. Кто бы мог подумать, что этот страшный и, в общем-то солдафон, окажется невероятной находкой.
– Кто же ты такой? – бормотала в наполненные сладкой истомой промежутки между штурмами.
А он только тихо смеялся в ответ, обхватив меня осторожно руками:
– Неужели, так и не узнала? Тем лучше, – и всё начиналось сначала. И кто бы мог подумать, что страшный вояка, которого я повстречала несколько дней назад, проявит себя с совершенно неожиданной, хоть и, как оказалось, отчаянно желанной мною стороны.
А Грэм сводил с ума, доводя до полного отключения сознания.
И оно действительно отключилось. Иначе, как объяснить, что проснулась в мужских объятиях ближе к обеду следующего дня. С человеком, которого знаю едва ли больше нескольких суток. И знаю ли вообще? Что мне о нём известно?
Ну, собственно, кроме того, что у него невероятные серо-синие глаза, потрясающая… экипировка и он отлично… варит кофе, абсолютно ничего. А ещё, что я ни на секунду не пожалела, что явилась вчера за ключами, несмотря на карканье Магдалены, а, может и вопреки ему, а, может из-за него… «Упадёшь в серый глаз», звучало безумно только до того момента, как мы оказались в постели. Тогда, в склонившемся надо мной мужчине, я и разглядела тот самый образ, что слепая женщина пыталась передать мне. Именно тогда я тонула, падала, растворяясь в темноте глубоченных, почти серых глаз. Да. Всё именно так и было.
Сказать, что смутиться мне в голову не приходило – нагло соврать. Но делать это было откровенно глупо. Как глупо стесняться мужчину, с кем ночью занималась тем и так, что тело до сих пор отзывается сладко и правильно, и невероятно приятно. И мне было даже не смешно, когда в беспорядочном коктейле эмоций и чувств, захватившем меня, стоило открыть глаза и понять, где и с кем нахожусь, а главное, что же произошло ночью, я смогла разобрать благодарность. Она спокойным, огромным буйком удерживала меня на месте, заставляя радостно и всё-таки немного глупо улыбаться.
Вчера, когда вдруг осталась совсем без одежды и стало отрезвляюще холодно, я замерла на миг. И поздновато, по-моему, «включилась»: Что же я-то делаю? Он мужчина – ему простительно. Как же для него теперь буду выглядеть я? Чуть отстранилась, попыталась увидеть в глазах признаки разочарования, пренебрежения или хотя бы насмешку.
– Карри? – отозвался этот невероятный человек, крепко прижимая растерявшуюся меня к себе, – Не надо, – прошептал, качнув головой, трогательно наморщил лоб. – Не сомневайся.
Или «да», или – никогда. Я выбрала быстро.
– Грэм… – выдохнула тогда такое правильное в его губы. Отвлеки же! Уничтожь эту слабость… И он, будто услышав, прижал к себе ещё теснее. Без объяснений, без выяснения условий, кто, кому и где будет дальше. Я всё принимаю так.
К чему сомневаться? В действительности все ответы – с нами всегда. Просто нужно знать, как с этим странным компьютером, способным оценить, предугадать и расшифровать, общаться. Мой компьютер говорил – однозначное, безапелляционное «немедленно».
И сейчас мне было бесконечно хорошо, и думать ни о последствиях, ни о продолжениях, вернее отсутствии их, и теперь я совершенно точно не собиралась. Нервы целее будут, решила твёрдо. И по-прежнему улыбаясь, осторожно вернула голову на подушку.
На бедро опустилась тяжеленная рука, и в ухо хрипло констатировали:
– Ты проснулась.
– Нет, – шёпотом согласилась в ответ. Рука аккуратно притянула к себе ближе. И крепче.
– Вот и отлично, – жаркий шёпот коснулся теперь уже шеи. И я замычала, пытаясь отстраниться. Самоволка не удалась, а восставшее «слабоумие» владельца кровати не оставило ни единого шанса на скучное утро.
– Известно ли вам, прекрасная белокурая леди, – мужчина осторожно поцеловал, а потом тихонько прикусил моё плечо, и почти беззвучно пробормотал: – Как же сладко ты пахнешь…
И мне бы тут рассмеяться, чтобы вызвать его умиление и улыбку. Но всё получилось не так. От слов и тягучего стона внутри рванул, взвился снова, угасший с жаркой ночи пожар. И я совершила ту же самую ошибку, что вчера – порывисто обернулась.
Завтрак вышел чудовищно поздним.
Боже, как приятно не знать и не ждать. Иногда именно в этом спасение. Я не знаю, кто он, и точно уверена, что когда Весну откопают – уеду. Совсем. Ни ожиданий. Ни обязательств. Только здесь и сейчас. Признательность и чудо. От того, что знала – он ощущает то же! Смотрела ли я вперёд? Нет! И не собиралась! Только не сейчас. Не надо ничего портить.
Мы сидели друг против друга и одинаково улыбались. Чуть заметно: ярко глазами и еле видно уголками губ. Грэм накрыл мою ладонь своей, как влюблённый руку возлюбленной, и я подумала, что, кажется, теперь знаю, что значит счастье.
Просто хорошо. Сейчас. В эту минуту. Рядом с этим человеком. Молчать. Ничего не объяснять. Не спрашивать. Не ждать. И больше не бояться. Пусть ненадолго. И, конечно, я была бесконечно рада, что он не оказался убийцей, извращенцем или просто любителем жёсткого секса. Я боялась этого с юности. Не знаю почему. Просто боялась и всё, что мне может встретиться мужчина, который любит все эти страшные штуки с избиениями. Нет, я всё понимаю, что это делают по обоюдному согласию, и оба партнёра непременно довольны. Но. Должен же человек чего-то бояться? Я боялась, что мне причинят боль. Наивная. Думала ли я тогда, что настоящую боль причиняет совсем не это?
А сейчас, урезоненные гормоны повышали уровень моего благодушия. И я, прекрасно понимая, что всё моё теперешнее состояние спровоцировано и смоделировано именно этим, всё же пожала в ответ руку мужчины, что сидел в этот миг напротив и тихо, почти еле слышно произнесла:
– Спасибо, – с удовлетворением отметила, как мелькнули в глазах одновременно шок и восхищение.
– Карри, – поцеловал мои пальцы. И тут же подпортил впечатление: – Букет недоразумений и нелогизмов, – схватил крепко за запястье, когда я, хмурясь, попыталась вывернуть руку. А Грэм смеялся. Даже весело хохотал. – Я счастлив, что ты пришла. Не надо думать, прошу тебя. Просто будь. Сейчас. Мы оба слишком хорошо знаем цену времени и слишком торопимся жить. Поэтому и прошу. Не трать его на сомнения.
– Не буду, – улыбнулась, руша игру. – Только не я, – и услышала то, что заставило мои брови приподняться:
– Спасибо. Тебе. Я впервые за последние лет пятнадцать просто тихо счастлив.
Ещё вчера бросила бы холодно что-то типа «Рада за вас» или «Дышите в сторонку», или ругнулась бы, что мне совершенно монохромно, как чувствует себя отдельно взятая особь мужского пола в моём присутствии. Но сегодня, сейчас, слова теплом коснулись моего сердца, и я опустила глаза, улыбаясь. А после случилось закономерное – я подняла голову и встретила его взгляд. И тело откликнулось призывной волной. Не разрывая тягучего, пьянящего зрительного контакта, Грэм приблизился, притянул к себе за руку, и я задохнулась. Всей собой желая повторения снова и снова. Обозвала себя озабоченной нимфоманкой и плюнула на всё, когда он удобно устроил меня на столе.
Он прав. Тысячу раз прав, конечно. И мне ли не знать, что каждая моя командировка может стать последней. И я давно не имею оформленной на себя собственности, не держу домашних зверей, равнодушна к вещам и больше ценю людей, чем впечатления. Потому что отчётливо понимаю, каждая из встреч и улыбок может никогда не повториться. Так стоит ли оглядываться и думать? И есть ли у меня ещё время для того, чтобы просто быть? Не знаю с кем? Пусть. Может быть, это последний раз в моей жизни. Кажется, он в похожем положении. Нет, мне не было грустно – он меня понимает.
Это безумие продолжалось почти двое суток. Мир снаружи после ночного дождя снова схватило зимой. Покрыло толстой глянцевой, скользкой коркой, и сейчас она сияла солнечным зеркалом, беспорядочно перенаправляя слепящие лучи в самые разные стороны. Я посматривала в окошко редко, мельком и издалека, с трудом отвлекаясь от главного.
У меня ныла каждая мышца в наполненном тяжестью и истомой теле. Я хотела потерять сознание, впасть в анабиоз, получать питание через капельницу и, главное, больше никогда не шевелиться. А если и шевелиться, то только для одного – любить Грэма. Потому что даже мысль о том, что он дышит где-то здесь, рядом, фантастически заводила меня снова и снова.
Действительно, нелогизм. Кажется, отсутствие привычных ограничений сыграло со мной в пинг-понг, зарядив в голову отдачей с немыслимой силой – моё либидо ликовало, а женская сущность впитывала каждое проявление этого мужчины, желая наесться впрок. И судя по количеству раз и частоте подходов, питаться она не планировала до конца жизни. Что всерьёз меня тревожило.