Дэви
Мы ехали целый день без привалов и отдыха. Лошади уставали, пальцы мерзли даже в шерстяных бордовых перчатках, красный нос горел от холода. Фаррис уверенно восседал в кожаном седле. Сну, голоду и морозу не удавалось овладеть колдуном. Не пробиваемый. Мне бы так, но это было только мое первое осознанное путешествие на далекие расстояния. Я разрешаю себе уставать и учиться. Ворчать, кстати, тоже разрешаю. Мне можно.
– Так что тебя ведет в Заговоренный лес? Ари хочешь найти? –спрашивает он и сжимает поводья. – Предупреждаю, я искал как-то ради интереса. Ничего не вышло. Заблудила меня ведьма, из леса вышел только через год. Считай, жизнь заново, с чистого листа, начинать пришлось. Целый год как в пропасть. Выпал из реальности.
– Нет, – прячу слабую улыбку в шарфе. Вот еще, искать ее буду. Захочет – сама найдет. Это было так похоже на колдунью. Она любила играть с путниками и менять местами Волчьи тропы. Особенно попадало тем, кто ее искал. Нелюдимая у меня наставница. Появляется только перед теми, кто ее чем-то цепляет. Возможно, самовлюбленная, но самая мудрая. Никто не знал Заговоренный лес так, как знала его Ари.
– Тогда что? Я многих путников видал, кто в конечном итоге из леса не возвращался. Мрут как мухи в Вечном озере или на нечисть нарываются в ночи. Помню несколько партизанских отрядов из королевских войск – шли толпами каждую неделю. И все пропали. Даже косточки не осталось. Мечи из сугробов торчат рукоятями вверх и все.
– Скажем так, у меня задание насчет пропадающих в лесах войск.
– Ясно. Ты замерзла, наверное? – Фаррис меняет тему разговора и внимательно осматривает меня. Слегка хмурит брови и кивает в сторону холма. – Там есть деревня неподалеку от Темного края. Можно остановиться на ночлег, выпить горячей медовухи и как следует согреться. Остаток пути с остановками пройдем за полторы недели. Но если будем делать их реже и ехать быстрее – сократим дорогу в два раза. Тут все зависит от того, как ты хочешь встретить Имболк.
– Думаю, сегодня стоит остановиться, передохнуть, а завтра я постараюсь не устать так скоро. Медовуху я не люблю, а от вина не отказалась бы.
Тяжело вздыхаю. Колдун с улыбкой покосился в мою сторону и пустил гнедого коня в галоп. Вперегонки захотел, значит. Ноги в сапогах околели, но я однозначно хотела добраться до теплой таверны быстрее. Может, хоть разогреюсь. Хлопаю пятками лошади по бокам и лечу за колдуном. Ветер бьет в лицо, щеки немеют, а я несусь за ним на всех парах.
Обещаю себе, что когда-нибудь покину север и уеду в Фаирус под палящее солнце, забуду о пронзительных ветрах, снежных полях и холоде, что пробирает до костей. Может быть, заведу там семью и буду рассказывать истории о своей молодости, с содроганием вспоминая о Фелабелле, а извечный деспот Лорд Одуванчик будет сниться мне в кошмарах. Да, от такой судьбы я бы не отказалась.
Не зли меня больше, Элибер. Вон, смотри, как я уже планы о своем будущем строю. Что меня здесь держит, кроме жалости к тебе?
Рыхлый снег сугробами вылетал из-под копыт. Фарриса удалось догнать уже рядом с деревней. В голове рисовалась карта. По-моему, поселение называлось Медвежьими землями. Маленькие бедные домики, заваленные снегом, тянулись к небу рядами остроконечных крыш. Уже вечерело, но местные трудились, лопатами расчищая дорожки к своим убежищам, кормили кур и гусей. Жизнь. Не самая богатая, не самая счастливая, зато свободная от чужих предрассудков.
Чем дальше мы удалялись от Ходра, тем беднее выглядели деревни и города, а люди улыбались все меньше и меньше. Что, в прочем, неудивительно, зная о налогах, которые были вынуждены платить крестьяне. Чем дальше находилось поселение, тем меньше в нем было скота и тем больше ютилось за хлипкими ставнями домов спиртного и нищеты.
Пока все было не плохо, но даже здесь чувствовалась грань между счастьем и горем. Дети не бегали по улицам, не играли в снежки, а держались рядом со взрослыми и помогали им выполнять тяжелую работу. Какой-то чумазый мальчишка тащил по улице ведра с водой, тяжело вдыхая морозный воздух.
Домики стояли слегка покосившись и прижимались к земле. Деревянные двери оседали под грузом времени. Седой дым поднимался из чугунных труб и стремился к закатному солнцу.
Фаррис остановился рядом с таверной, откуда доносился шум пьяных мужских голосов, женский смех и стук кружек. Я спрыгнула с лошади, оставила ее рядом с корытом воды и зашла в заведение, следуя за колдуном.
Местный народ приветливым не казался. Мы опустились за дубовую стойку и стали дожидаться тавернщика. Я заметила косые взгляды пьяных забулдыг, от которых покалывало спину. Музыка в таверне отсутствовала, здесь ее заменяли пьяные ссоры и частые драки. Оно и понятно. Там, куда не заходит ни один бард – всегда враждебно.
– Фаррис, сколько лет, сколько зим! Давно ты к нам не заглядывал, – к нам, кривовато улыбаясь, подошел тавернщик и протянул грязную ладонь для рукопожатия. Вид у него был так себе – черные ногти, сальные волосы, лысые проплешины на голове. Да уж, до моего Рэйнара ему было далеко. Не вызывал мужик доверия.
Фаррис безмятежно пожал ему руку. Я бы побрезговала, честное слово. Потому что насквозь таких видела. И знала, что обычно они заканчивали грабежами, насилием или, в лучшем случае, спивались.
– Да. Обычно не задерживаюсь в путешествиях. Сейчас, как видишь, со спутницей еду. Мы хотим переночевать, поесть и выпить. Окажешь честь?
– Конечно. В гости везешь? Неужто решил закончить с холостяцкой жизнью? – тавернщик скверно хихикнул и посмотрел мне в глаза. Зрачки бегали, оценивающий взгляд блуждал по моему лицу. Экспонат я что ли? Из его рта донесся тошнотворный запах. – Что хотите, госпожа?
– Вино красное хочу. А от еды откажусь, если вы сами ее готовите, – честно призналась я. Наверняка тавернщик чем-то болел или гнил изнутри.
Мужчина залился смехом, задирая лицо к потолку. Закашлялся, придерживая руками живот.
– Бааа, какая она у тебя грубиянка! Жучить таких долго приходиться. Думаешь, справишься? – выдавил сквозь хрипы, обращаясь к Фаррису.
– Справлюсь, если потребуется, – колдун мягко усмехнулся и кивнул в сторону служебного помещения. – Ты не переживай, ему ножа никто в руки не даст и к продуктам не подпустит. Владельцы таверны не хотят, чтобы гости угощались плевками.
Киваю. Фаррис был честным, а честность меня цепляла. Притягивала к себе. Тавернщик кашлянул кровью на рукав коричневой рубахи. Вытер губы от алых пятен. Конечно, вот такие и есть самые жуткие. Люди на пороге смерти. Когда знаешь, что скоро ступишь на мост Деарила, уже ничего не страшно. Наступает настоящая свобода, делай что хочешь, даже если назначат смертную казнь – какая разница, когда ты итак одной ногой в земле.
– Не переживай, дорогуша, выпивку при тебе наливать буду.
– Тогда я хочу стейк.
Дорогуша. Неужели я похожа на девку, с которой дозволено так говорить? Передернуло от раздражения.
Фаррис тоже попросил мясо, но вместо вина взял медовуху. Тавернщик наполнил деревянные кружки спиртным, поставил перед нами и уполз передавать заказ кухаркам.
Было на удивление вкусно. Весь вечер я слушала разговоры о драконе, что побывал в столице перед Йолем, о войне, о Присонах. Потом шум превратился в шепот меня не касающийся. В голове голоса разговаривали сами с собой, обсуждали последние события и прошлое. Кажется, с вином я слегка перебрала.
В полночь Фаррис отвел меня в комнату, и я с облегчением упала в кровать, закутываясь шерстяным колючим одеялом. Приятное тепло разлилось по телу, и вскоре я провалилась в сон.
Элибер
Дни тянулись и сменяли друг друга холодными ночами. Сколько уже прошло с момента, когда Дэви покинула Ходр? Неделя? Две? Я сбился со счета.
Скучал ли я? Нет. Было холодно и пусто. Мне казалось, что Черный замок превратился в дворец из льда и снега. Так чувствовалось ее отсутствие. Пропали теплые места, в которых я грел свое сердце, сад, где я воровал ягоды и убегал от стражников, как будто не сохранил воспоминаний о прошлом, Волчья башня прятала волшебство ночных детских посиделок с Дэви.
Старик Кали вернулся через пару дней. Как он не мерз в одной грязной рубахе, этот странный слепой человек?
Я почти не покидал замок, хоть и любил морозный воздух и иней на ресницах. Всю работу делали за меня, мои задачи были просты – вести слушанья, принимать важные для страны решения, управлять войсками и оставаться за стенами Тронного зала. Я наблюдал за празднованием Йоля с балкона и представлял себя на месте детей, которые играли в прятки и покупали на горсть медных монет запеченные яблоки в меду. Я любил так делать, воображать себя на чужом месте.
Не до праздников мне. Из развлечений, которые подразумевали под собой поездки и отдых от каменных сводов, были охота и турниры. Зимой от этого приходилось отказаться. Я ждал весны и теплого солнца, ждал, когда из-под снега появятся первые зеленые травинки и запахнет капелью, Имболком и подснежниками. Вся жизнь – бесконечное ожидание смены времен года. Слишком быстро надоедает тепло, слишком медленно проходит зима, слишком тяжело даются весенние посевы и надолго затягивается сбор урожая.
Летом все было легче, спокойнее и безмятежнее. Лето пахло юностью. Зима – старением и смертью. Под монотонные завывания вьюги хотелось свернуться под одеялом и спать, забыв о войнах и сражениях, вплоть до Имболка. Какое правление, когда мир умирает, чтобы восстать весной? Почему с людьми так не работает?
Кали стоял напротив меня в тронном зале и опирался на трость из обожженного белого дерева. Безмятежность и спокойствие застыли на лице старика, белесые пустые глаза между тем, казалось, находили мои. Как будто он знал, где они. Холодная усмешка блуждала на его лице. Я чувствовал себя слабым перед его покоем, бессильным и опустошенным. Как будто он не понимал, перед кем стоит. Как будто он не ценил меня. Но что еще можно ожидать от фелабелльского заключенного?
Черные каменные своды зала давили на глаза. Кали заговорил слегка похрипывая, медленно смакуя слова на выдохе:
– Ваша чародейка действительно познакомилась с Фаррисом на главной площади. Вот только с ними был еще один человек, тот, который ее сопровождал. Пока не могу сказать, кто это, но по описанию похож на старого дружка Дэви. Я это еще проверю. Что могу сказать точно – колдун, с которым уехала ваша подруга, живет за Лунным краем, пишет что-то вроде истории о магии, начиная со времен Кирки. Кирка, говорят, был чародеем при короле. Уж не имеет ли это что-то общее с тайной связью между вами и Дэви?
Ему это нравилось: говорить о таких вещах с лисьей улыбкой, с ехидством. В слепых глазах читалось удовольствие, которое он испытывал от своей просвещенности. От того, что он может меня чем-то задеть. Мерзкий старик. Одного моего слова хватит, чтобы запереть его в темнице, где он больше никогда не увидит белый свет. Да я сам сколько захочу таких языков собственноручно сотворю, подумаешь. Уж получше этого будут, не станут язвить. Или из него весь яд выбью.
Но я молчу. С раздражением жду, когда он скажет еще что-нибудь. И он говорит, улыбаясь беззубым ртом.
– Скорее всего, в этом и есть проблема. Поэтому вы не можете нанять наемника, верно? Об этом никто и никогда не должен узнать.
– Язык тебе отрежу, если будешь использовать его не по делу.
– Что вы, мой король. Если на то пойдет, я, как червь, что отращивает хвост, отращу новый язык, чтобы служить вам своим словом. И все-таки, что мешает вам открыть людям глаза на связь королевской семьи и чародеев? Мне действительно интересно.
Он продолжает издеваться.
– Потому что это недопустимо. Хоть чародеи и были приняты Присонами, но все должны чувствовать превосходство власти. В содействии с низким сословием чувствуется слабость Волков, понимаешь, глупый старик?
– Конечно, Волки исторически были одиноки. Прости за мою дерзость, малыш. Возможно, я перегибаю палку. Тяжело мне сидеть в клетке и не уметь общаться с такими высокопоставленными господами.
– Хватит мне зубы заговаривать! Что еще ты узнал? – жалею, что он не видит ярости в моих глазах. Такое бывает, когда на лице написано, что целым ты из зала не уйдешь. Может, если бы он видел, перестал бы паясничать. Когда со мной так разговаривают – вспоминается пренебрежение Дэви, семьи, братьев, мачехи. Неужели вы еще не поняли, кто я есть? Долго мне еще доказывать свою власть и завоевывать свое место?
– Только то, что уже было сказано. Мальчишку, который познакомил Дэви с Фаррисом, я найду и выясню, что ему известно о вашей связи. Кажется, назревает измена. Я бы советовал вам в дальнейшем присматриваться к тем, с кем вы работаете, либо же переписать законы и дать понять чародеям, что они могут пригодиться даже королям. Столько лет жить в мире, но скрывать рабочие отношения из страха? Просто потому что они могут быть опасны? Запомни, Элибер, опасен лишь тот, кого боятся и не признают. С тобой эта заповедь тоже работает.
Морщусь. Разговаривать с ним было неприятно, противно, противоестественно. Не хватало еще, чтоб какой-то заключенный давал мне советы о правлении. Хватит советами меня кормить, не маленький уже.
Дэви. Поганая Дэви, неужели ты действительно пошла на это? Рассказала обо мне за моей спиной? А теперь собираешься поведать историю нашей старой дружбы под чью-то запись, для книжки какого-то урода? Хочешь, чтобы все думали, что ты на самом деле чего-то стоишь, раз работаешь на короля? Тварь. Вот почему ты постоянно хотела меня задеть – нашелся человек, который тебя выслушает и пожалеет. Вот почему ты была такой довольной, когда покидала Ходр.
Вернешься, значит, на пепелище.
– Время ограничено, помните. Слышал, идет охота на вашу голову наемниками из Либертаса. Будь поаккуратнее, – Кали широко усмехнулся и, развернувшись, захромал к выходу.
Я кивнул стражникам. Те схватили калеку, прогремев доспехами, и потащили прочь.
Вокруг меня горел целый мир. Не доверяй никому, сколько раз нужно было это повторять? Доверие – зло. Люди – расходный материал для власти. Будь то чародей, старый друг, да кто угодно. Давайте начнем новую революцию, давайте допустим кучку колдунов к власти, пусть Фелабелль сгорит в войне с магами, что борются за место под солнцем. Не дождетесь. Любое восстание пресеку с корнем, вырву из земли голыми руками, но не допущу драконов, разрушения семейных устоев и не потеряю себя. Клянусь.
Ривер
Мы пересекли бурелом, Несса сидела на плечах и молчала. Обиделась, как я и думал.
Я тоже был не самым общительным братом. Я размышлял о Лесе и его пугающем волшебстве. Сколько еще магического таит в себе этот мир и сколько всего сокрыто от нас, людей?
Под ногами хрустел снег, солнечные лучи пронизывали облака и слепили глаза. Зимой приходилось щуриться от света, его всегда было больше. Когда мы снова ступили в чащу – повалил снег. Белые хлопья путались в волосах, плясали на легком ветру и медленно опускались на ветки зеленых сосен. Несса приподнялась и, приоткрыв рот, начала ловить снежинки языком. Ей нравилась эта игра. Хотел бы я быть на ее месте, не плестись по сугробам, а сидеть на плечах, пробовать снег на вкус и не думать о прошлом.
"И куда ты пойдешь? Думаешь, сможешь от меня сбежать, маленький ублюдок?" – слова отца тянули меня назад. Чем меньше я говорю, тем больше проваливаюсь в воспоминания. Свобода заканчивается там, куда ты ее не допускаешь. Я буду в плену родительского дома, пока не позволю себе его пережить. Пережить не физически, нет – пережить в голове.
Я знал, что однажды не смогу его игнорировать, и меня окунет туда, как в ледяную воду на озере, окунет и затянет под лед. И тем не менее, даже зная об этом, я продолжал избегать воспоминаний. Как будто всё это было не со мной. С кем-то другим.
"– Не трогай! Я убью тебя, обещаю, убью!"
– И с кем останется Несса, если ты это сделаешь?"
Он часто приходил поговорить во время нашего путешествия. Той ночью я словно забрал их с мамой с собой, хотя и решил отказаться навсегда. Отсечь. Не вышло, видимо, раз их голоса продолжали звучать в любую метель и буран. Проклятый я. И сам себя проклял.
Помню тот день ярче любого в своей жизни. Я тогда уже все решил. Решил, что уйду. Заберу сестру, сделаю так, чтобы никто меня не нашел. Сделаю что-то со своей жизнью, начну менять мир, хотя бы по чуть-чуть, по кусочками его пересобирать. Отомщу и избавлюсь. Освобожусь.
Это был наш последний совместный завтрак. Несса, еще совсем маленькая, сидела на коленях матери. Одинокая бутылка вина стояла посреди стола и переливалась внутри алой кровью. Он говорил об армии, о том, как она меня исправит. О том, что если я пойду и сдохну на войне – семья встанет на ноги, а я, мразь такая, не хочу для них счастья. Хотя и обязан. Всю жизнь сижу на их шее. Жру их еду. Пью их воду. А для семьи ничего не делаю. Он говорил, что сдаст меня еще до обеда. Скажет, что я готов. Скажет, что снова крал на рынке. Много чего он тогда говорил, и язык его заплетался от спиртного, а взгляд – затуманенный и злой – прожигал насквозь. Я просто устал терпеть. Устал и хотел жить.
Я уходил из дома плакать, а когда вернулся – увидел Нессу с разбитой губой.
А дальше… дальше было то, что произошло. И все. Я вдруг понял, что это не закончится. Пришло осознание, что, если я не возьму нож, его возьмут мои дети или дети моих детей. Когда-нибудь колесо споткнется. Слетит с оси. И все закончится не так, как должно. Уж лучше я разорву невидимые цепи, чем окончательно покроюсь грязью.
И я не жалею. Совсем. Как бы тяжело мне не было сейчас – всё лучше, чем раньше. Пока за спиной растут крылья, а руки свободны от оков – магия видима. Мир видим. А значит, я живее, чем был.
– А ты знаешь, что они за нами наблюдают по ночам? Ты им нравишься, – спрашивает Несса. Вздрагиваю от неожиданности. Мысли о прошлом отлетают куда-то на границы сознания, захлопывают за собой двери и запирают их на девять замков.
– Кому нравлюсь?
– Чащобникам. Они мне, пока ты спал, сказали, что ты извинялся. Я прощаю. Сказали, что тебе надо идти дальше. Ари ты понравился, сказали.
Слабо улыбаюсь. Если я понравился великой чародейке – это хорошо. Значит, лес все-таки выпустит нас. Значит, надежда есть, и весна обязательно наступит.
– Хорошо. Прости меня. Я вчера погорячился, правда. А еще я звезды видел, представляешь?
Несса возмущенно бьет меня пяткой по груди, хмурится и кричит, распугивая ворон:
– И меня не разбудил?! Какой ты после этого брат?!
– Заботливый. Не хотел мешать тебе спать. Я же не чащобник, чтобы будить тебя в ночи.
Девчонка сложила руки на груди и фыркнула. Я представил, как сморщился от злости ее нос и рассмеялся. Когда Несса злилась – становилась похожей на крошечного сердитого зверька с маленькими острыми зубками.
– Если ты видел звезды, значит, скоро мы придем в Ходр. Я там буду есть самые сладкие пряники? – Несса спрятала нос в мех шубки и мечтательно зажмурилась.
– Да. И имбирные пряники, и яблоки в карамели. Все как у всех детей. Может, подружишься там с кем-нибудь, – улыбнулся я. Злость прошла, внутри разливалось приятное тепло и спокойствие. Хотелось перестать быть сильным и стать просто старшим братом.
– Дружить нельзя, пока ты работаешь. Это ведь опасно.
– Знаешь, если мы взаправду выживем и попадем в Ходр – я тебе все разрешу. Только если ты не будешь рассказывать своим друзьям обо мне. По рукам? – спрашиваю. У нас действительно было такое правило насчет друзей. Несса – моя слабость. Если кто-то узнает, чем я занимаюсь, и начнет угрожать мне, используя сестру, боюсь, я сломаюсь.
– По рукам! – Несса восторженно захлопала в ладоши и подпрыгнула на моей шее. Что-то в ней хрустнуло, и я тихо ойкнул. Но не отбирать же у ребенка радость? – Это значит, я смогу не спать ночью и ходить гулять куда хочу?
– Посмотрим. Об этом мы не говорили, – слабо улыбаюсь. Подловила же, хитрая плутовка.
Снег хрустел под ногами, рассыпался как сахарная корочка, пылил зимой. Вот только она больше не казалась мне жестокой и сердитой. Это была не смерть, а затишье. В зиме скользило волшебство звездных ночей, и даже ледяной ветер сменился легкими южными порывами. А может, так приближалась весна и Великая охота.
Мир меняется от твоего отношения к нему. Вот что я понял. Если думать, что реальность хочет тебя убить – так и будет. Мир станет жестоким и беспощадным. Он сделает всё, чтобы забрать из тебя жизнь. Но стоит только повернуться к нему лицом и сказать: "Я твой урок принимаю. Я с тобой согласен и вижу, что ты хочешь мне счастья" – так и будет. Все зависит от силы твоей мысли. Наверное, я должен благодарить Лису, что та помогла обрести надежду. И звезды высыпали на небо мириадами созвездий, и сестра нашлась целой и невредимой, и путь перестал казаться бесконечным, и даже зима стала теплее. В конце концов, мы находимся в Заговоренном лесу, здесь ткань мироздания тоньше, чем где бы то ни было, и мир как глина – лепи что хочешь.
Я шел и размышлял о власти. Власти над миром. Взять того же короля Элибера. Каким дерьмовым нужно видеть мир, чтобы притягивать к себе столько зла, боли, слез и огня? Как враждебно и недоверчиво нужно смотреть на свою судьбу? Всё из-за него, из-за того, что король сам с собой не ладит. Разве можно таких людей к власти допускать?
Точно. Забыл. У них ведь нет советов, как в Либертасе. Нет Алых гор. Нет свободы. Я как будто стоял меж двух полюсов, которые тянулись друг к другу – и тут же отталкивались. С одной стороны – полный контроль над государством, строгий свод законов, война ради войны, страха и подчинения, а с другой – утопия. Свобода. Волшебство. Чистый мир. Вот только от нашей свободы несло тюрьмой. Какая это свобода, если совет в котором состоят и женщины, и дети, раз за разом выбирает путь войны, словно это единственный из возможных способов защиты? Навязанная свобода? Свобода ради чего? Потому что так надо? Либертас никогда не пытался пойти на компромисс. Либертас кричал слово "свобода" и принуждал людей воевать, насильно впихивая в руки мечи. Все это казалось слишком большим, а я был маленьким, слабым и глупым. Как будто ничего не понимал. Как будто стоял перед лицом великих стихий, подобных штормам и ураганам, и в сравнении с ними был лишь крупицей пыли. Не в моих силах было изменить их величие.
А может, я был слишком строг к себе. Мир состоит из таких крупиц. Исчезни одна – и он рухнет. А это значит, что я значим. И, может быть, у меня все получится.