Фоула
– Собрание не начнется, пока все не усядутся! – воскликнула Лег, высоко поднятыми руками отгоняя прочь тех Потомков, что толпились возле нее и других хранителей даров. От ее жестов белые шелковые рукава платья нормандской выкройки напоминали крылья лебедя.
Разговоры затихли, и Потомки расселись по деревянным скамьям, окружающим главный стол Совета. Некоторые поторопились занять последние свободные сиденья в первом ряду – среди них и те, кто прошлой ночью осушил слишком много самовосполняющихся кубков Лег. Наблюдать такое рвение оказалось весьма непривычно. Ежегодные собрания обычно проходили скучно и предсказуемо. На них редко сообщали новости, которые Потомки уже не обсудили бы во всех деталях предыдущим вечером на пиру. Даже голосованию за Новое соглашение шестьдесят лет назад предшествовали долгие месяцы обсуждений. Сегодня все обстояло иначе. В воздухе витало напряжение.
Известие о беременности Роунат быстро разошлось по всей крепости, и теперь мне в затылок смотрели двести пар глаз. Я напомнила себе, что это не имеет значения: право судить Потомков за нарушение законов есть только у хранителей даров, входящих в Совет. Считается, что так на вынесение вердикта не повлияют ни дружеские, ни родственные отношения. Вместо того чтобы волноваться о тех, кто буравил взглядом мою спину, я сосредоточилась на тех, кто сидел впереди.
За ольховым столом стояло девять кресел, но заняты были лишь семь из них. Свое место имел каждый из оставшихся хранителей: друид, ведьма, виночерпица, воитель, арфист, целительница и оружейник.
Центральное кресло, как обычно, пустовало. Оно символизировало Луга, владевшего всеми дарами сразу. Никто более не обладал подобным могуществом: ни Потомки, ни наши предки, ни даже Кухулин, знаменитый сын Луга. Я гадала, почему это кресло попросту не уберут, но, как и во многих других наших церемониях, верность традициям побеждала здравый смысл.
Впрочем, в этом году пустовало не только центральное место. Я мельком взглянула на кресло, стоящее с правого края. С тех пор как прошлым летом умерла Гронне, среди нас не осталось пророков и пророчиц.
Томас, как и полагалось верховному друиду, сидел в кресле слева от центра. Он выглядел хмуро, борозды морщин на его лбу казались глубже обычного. Взгляд устремился в пустоту. Вокруг него по-прежнему суетились несколько Потомков, каждый из которых желал оставить за собой последнее слово – прямо как я в прошлом. Томас слушал их всех с серьезным видом, иногда отвечая на реплики кивком или вздохом. Сам он молчал, и я знала, что ему есть над чем подумать: прошлой ночью он рассказал мне далеко не все.
Внезапно мое сердце застучало быстрее. Кровь билась в ушах с такой силой, что я не слышала ничего другого. Томас же не предал меня, правда? Он сказал, что поможет Роунат. Так почему же я сомневаюсь в нем? Я вспомнила, как в прошлом он называл меня «самовлюбленной» и «мнительной», а я спорила и рыдала.
«Почему сестра тебе всегда важнее меня?»
Глубоко вздохнув, я провела рукой по волосам. Неважно, что Томас думает о Роунат. Он всегда называл себя тем, кто следует своему слову и ни за что бы не отказался от обещания, данного прошлой ночью. Это я, как обычно, сразу думаю о плохом. Неудивительно, что за минувшие годы мне так часто приходилось просить у него прощения.
Гобнет уселась рядом с Томасом и взглянула на собравшихся. Ее красное шелковое платье отражало струящийся из окон свет, тускло сияя подобно мерцающему пламени. Время от времени она поглядывала на Томаса, но в остальном не интересовалась обращенными к нему речами назойливых Потомков. Рядом с ней, сгорбившись, сидел верховный воитель Колмон. Поймав мой взгляд, он едва заметно подмигнул, и я улыбнулась. Колмон всегда любил пошутить – по крайней мере, в мирные времена. Если бы на него не смотрело столько Потомков, он бы наверняка попытался развеселить меня преувеличенно широким зевком. Моего старшего сородича ничуть не изменила возложенная на него ответственность, и я поскорее отвернулась, пока он не совершил чего-нибудь неподобающего.
Верховный оружейник Фиахра ткнул Колмона локтем, заставляя воителя отвести от меня взгляд. Фиахра что-то шепнул ему на ухо и с хмурым видом помассировал пальцами виски. Скорее всего, жаловался на по- хмелье.
«Может, дела не так уж и плохи?» – подумала я. Гобнет и Фиахра дружили с Роунат, а Колмон и вовсе наш родственник. Я не сомневалась, что эти трое заступятся за мою сестру, а что до Томаса… На него я тоже могу положиться. А это означало, что четверо из семи хранителей готовы отдать голос в защиту Роунат.
Я посмотрела на противоположную часть стола – справа от Томаса и пустующего центрального кресла. Там сидели верховная целительница Аффрика, верховный арфист Шэй и верховная виночерпица Лег. Усаживаясь в кресла, они перешептывались. Убедить их – задача посложнее. Во время последней войны смертных, в которой участвовали Потомки, Роунат сражалась против Лег и Шэя, а у Аффрики, хранительницы моего дара, характер вечно раздраженной кобылицы. Как обычно, она наверняка готовится проголосовать за самое суровое наказание.
Наконец Томас поднял руку, и все остальные Потомки умолкли.
– Благодарю вас, что пришли на собрание Совета. – Он помолчал. – Сегодня мы должны обсудить два вопроса. Первый: как мы поступим с четырьмя сокровищами Туата Де Дананн?
В зале послышались изумленные вздохи. Я сомневалась, что после вчерашних самовосполняющихся кубков и бочонков с элем кто-то ожидал разговора о великих сокровищах нашего рода.
Томас дождался, пока утихнет шум:
– Пятьсот лет назад мы сражались с потомками фоморов. Мой дед, верховный друид, решил доверить сокровища разным хранителям даров, чтобы они не попали в руки врагов. – Он указал на гобелен за своей спиной, на котором Луг сражал копьем короля фоморов Балора, а волшебное око вражеского предводителя извергало пламя на его же войско.
Томас внимательно посмотрел на собравшихся:
– Мы сражались с фоморами еще со времен битвы при Маг Туиред. Одиннадцать лет назад мы с Колмоном убили Рауля Нормандского. Теперь с ними покончено навсегда.
Члены Совета похлопали, но их лица по-прежнему оставались серьезными. Остальные Потомки выражали эмоции не столь сдержанно: в зале послышались громкие возгласы.
– Мы спасли смертных от невероятных страданий, – продолжил Томас, повышая голос. – Волшебный огонь фоморов больше не уничтожит ни один город, их алчность не поработит ни одного смертного, а их войско никогда не осадит нашу крепость.
Зал взорвался столь оглушительными криками, что две вороны, свившие себе гнездо под крышей, испугались и взлетели в воздух. Первой слова Томаса встретила аплодисментами Гобнет, а через считаные мгновения их подхватили все собравшиеся. Прошло несколько минут прежде чем присутствующие успокоились.
Я стояла и хлопала вместе со всеми. Искоренение фоморской угрозы стало великим событием, которое вновь объединило Потомков после волнений из-за Нового соглашения. От клинков и огненных чар фоморов пало немало наших сородичей, в том числе женщин и детей. Наши воины охотились за ними целые столетия и наконец-то сумели полностью уничтожить древних врагов. Я вспомнила, какой восторг переполнял меня одиннадцать лет назад, когда Томас и Колмон вернулись в крепость с известием о том, что Рауль Нормандский пал. Ифа тогда была еще жива.
Когда все расселись по местам, Томас широко улыбнулся собравшимся.
– Мой дед принял верное решение, спрятав сокровища, но я считаю, что настало время воссоединить их и привезти сюда.
Молчание.
Меня не удивило, что сородичи растерялись. Мы редко меняли привычный уклад жизни, а Томас огорошил нас, даже не предупредив о своих замыслах заранее.
Первой подняла руку верховная целительница Аффрика.
– Я не согласна. Сокровища нужно оставить в покое. В те годы Совет принял решение спрятать их не только из-за страха перед фоморами.
Гобнет наклонилась вперед:
– О чем ты говоришь, Аффрика? Какие еще могли быть причины?
Аффрика медленно поднялась на ноги.
– Я – старейшая из живущих Потомков и единственная хранительница дара, которая участвовала в собрании, на котором обсуждалась судьба сокровищ. Да, тогда мы хотели защитить их от посягательств фоморов – но мы не желали искушать и самих себя.
– Высокого же ты мнения о Потомках, – рассмеялся Томас. – Сокровища принадлежали нашим предкам, они доверили их нам. Так почему мы не можем хранить реликвии у себя в крепости?
Пристально глядя на него, Аффрика неспешно расправила плечи:
– Даже когда наши предки свободно ходили по всей Ирландии, они хранили реликвии порознь. Если одному из Потомков достанутся все сокровища, ему или ей откроются секреты вечной жизни и власти над смертными. В наших венах течет не только кровь Туата Де Дананн, но и кровь смертных. Над нами тоже властны алчность и похоть.
Многие встретили ее слова аплодисментами – то были Потомки постарше, которые помнили дни давних сражений; помнили, как нас затягивало в жизни и войны смертных. Младшие сородичи только качали головами.
– Наш род заслуживает большего, чем твое недоверие, – возразил Томас, сцепив пальцы. – Дары защищают нас от худших проявлений смертных пороков. К тому же есть и другая причина вновь воссоединить сокровища.
Все заинтересованно подались вперед.
– Ирландия – наш дом, страна мифов и магии. Но волшебство угасает. У нас все чаще рождаются чистокровные дети, лишенные дара. Таким ребенком была и моя любимая дочь Ифа. Я уверен, что этого бы не случилось, если бы предки не разделили и не спрятали бы великие сокровища.
Меня до глубины души потрясло, что он упомянул Ифу. Ее имя, прозвучавшее из уст Томаса вот так, при всех, причинило резкую боль, мешающую дышать.
Выражение лица Аффрики ожесточилось.
– У Потомков всегда рождались смертные дети.
– Но не так часто, как сейчас, – возразил Томас.
– И ты можешь это доказать? Ты тщательно изучил летописи предков? У меня родилось три смертных ребенка и три одаренных. У моей матери – шесть и шесть. Не похоже, чтобы что-то так уж сильно изменилось.
Томас покачал головой:
– Другим семьям повезло меньше, но есть и иные признаки того, что сила Туата Де Дананн увядает. Взгляни хотя бы на пустое кресло справа от тебя.
Аффрика убрала с лица непослушную прядь черных волос: казалось, она не нашла нужных слов. Немногие Потомки рождались с даром пророчества, но в каждом поколении им владел хотя бы один. В зале воцарилось неловкое молчание. Мы не привыкли видеть перепалки хранителей даров. Да, Аффрика слыла сварливой женщиной, но она никогда не демонстрировала характер по мелочам. Спор с Томасом на глазах у множества Потомков – неслыханное явление.
– Нас становится все меньше и меньше. Ни одного пророка. Лишь четыре воителя. Ну а сколько нынче ведьм, которым известны все заклинания… – Томас пожал плечами. Лишь сами ведьмы знали ответ, но ни для кого не было секретом, что менять внешность умеет далеко не каждая из них.
Гобнет откашлялась:
– Мне безразлично, появятся ли с возвращением сокровищ одаренные дети. Подумайте лучше, сколько добра можно сотворить с помощью котла. Так почему бы не воспользоваться его могуществом?
– Я согласна, – кивнула Лег. – Котел – это бесконечный источник воды и пищи. Будь он у нас, мы бы избавили смертных от многих страданий.
Аффрика фыркнула, презрительно глядя на них сквозь тяжелые веки.
– Лег и Гобнет, – произнесла она сквозь каркающий смех. – Слишком часто вы слушали христианских жрецов. Думаете, можно положить в котел две рыбы и пять хлебов, да накормить пять тысяч страждущих? Нет, все устроено иначе.
– Так как же все устроено? – нахмурилась Гобнет. – Просвети нас, пожалуйста.
– Тайны котла были доверены целителям: точно так же, как копье – воителям, меч – оружейникам, а камень судьбы – друидам. Просвещение тебе точно не помешает, ведьма, но пусть им займется кто-то другой.
Гобнет опешила.
– Достаточно, – цыкнул Томас, выпрямляясь в кресле. – Аффрика, пора оставить давние склоки в прошлом. Да, однажды вы с Гобнет сражались друг против друга, но эти времена позади. Теперь мы все на одной стороне.
– Глупец, – сердито буркнула Аффрика. – Мною движет не затаенная обида. Ты сам затеял этот разговор. Сокровища разделили и спрятали не просто так, и нельзя собирать их вместе лишь из-за беспочвенных предположений.
Томас побагровел. Мой двоюродный брат Колмон нахмурился и дотронулся до рукояти меча.
– Я не намерен прямо сейчас раскрывать, где спрятано копье, Томас. Слишком многое предстоит обдумать.
Голос Колмона, низкий, как раскаты грома, остановил Томаса от дальнейших споров. Вместо этого он прижал пальцы к губам.
– Да, Колмон, я понимаю. От привычки хранить секреты не так просто избавиться. – Он вновь взглянул на собравшихся. – И тем не менее я решил, что будущее наших детей куда важнее.
– Не называй свои суждения истиной. – Аффрика смерила его взглядом. – Смерть дочери затмила твой рассудок. Я понимаю эту боль, Томас, но пойми и ты: Потомки живут столетия, но не вечность. Нам не пристало бояться смерти.
Откинувшись на спинку кресла, Томас медленно постучал большими пальцами друг о друга.
– Я всего лишь начал обсуждение. Давайте продолжим разговор позже, когда я внимательнее изучу летописи. Может, остановимся хотя бы на этом?
– Потомки, поднимите руку, если согласны, – объявила Гобнет, вставая.
Я оглянулась и увидела, что согласие выразили больше половины собравшихся. Снова повернувшись к главному столу, я поймала пристальный взгляд Томаса и поспешно подняла руку. Томас улыбнулся и вновь откинулся на спинку, изображая спокойствие и благодушие, но его щеки побледнели, выдавая недовольство разрушенными планами.
– А теперь, – молвил он без тени разочарования в голосе, – мы начнем суд. – Он махнул Кербалу и Ардалу – воинам, стоящим на страже у дверей зала. – Приведите в зал Роунат.
Мое сердце вновь заколотилось как бешеное, а к горлу подступила тошнота.
Двери в крепость распахнулись, и стражники подвели мою ненаглядную Роунат к столу хранителей даров. Сестра улыбалась. Ее длинные каштановые кудри больше не скрывались под монашеским платком, а свободно свисали до пояса. Ее щеки украшал очаровательный румянец. При виде Роунат обычно многие изумленно вздыхали и приглушенно перешептывались, обсуждая ее красоту, но только не сегодня. Этим утром собравшиеся не сводили глаз с небольшого округлого живота, чуть натягивающего ткань ее платья.
Гобнет подняла руку, и лозы вьющегося по стенам крепости плюща проникли в зал через окна. Извиваясь, как змеи, они проползли по полу и накрепко опутали запястья и лодыжки Роунат.
– Роунат, – хладнокровно молвил Томас. – Ты сошлась со смертным.
– Да.
– Признаешь ли ты, что тем самым осознанно преступила законы, изложенные в Новом соглашении?
Роунат кивнула.
– В таком случае, ты виновна.
– Это так.
Томас взглянул на нее, нахмурив лоб.
– И что же ты скажешь в свою защиту?
– Новые законы – это ошибка, Томас, – улыбнулась она.
Он прикоснулся к висящему на шее медальону.
– Да, я помню, что ты в числе многих других выступала против Нового соглашения. И тем не менее, когда Потомки подняли руки, большинство проголосовало за принятие новых законов. Мы решили, что любого нарушителя следует наказать.
Улыбка Роунат потухла.
– Кто дал вам право выносить подобные суждения? Наши предки сражались за смертных, любили их, освободили их от фоморского ига.
– Да, Туата Де Дананн любили смертных, – кивнул Томас, – и тем не менее они решили жить с ними порознь и скрылись в иномирье, сотворенное для них Мананнаном. Приняв новые законы, мы всего лишь следуем примеру предков.
– Они покинули этот мир только потому, что хотели доверить его своим детям от смертных жен и мужей. Наши предки поручили нам заботу о смертных товарищах. Как же исполнить их волю, если мы теперь не общаемся со смертными, а только следим за ними из монастырей? И зачем нам это? Зачем знать об их интригах, если мы не помогаем поддерживать мир?
– Поддерживать мир? – повторил Томас. Подавшись было вперед, он замер под взглядами остальных Потомков. – Смертные не ведают, что это такое. Вражда заложена в их природе. И тем не менее это не означает, что нам безразлична их судьба. Совет посылает Потомков в монастыри, чтобы мы первыми узнавали о любых войнах, которые затевают смертные. Иногда мы позволяем целителям помогать пострадавшим женщинам и детям – и я считаю, что этого вполне достаточно. – Томас сокрушенно покачал головой. – Твои слова не имеют никакого отношения к твоему преступлению. Ты согласилась соблюдать законы Нового соглашения и не сдержала слово.
Роунат с мечтательным видом посмотрела на окна, через которые струился солнечный свет.
– Лицо сына явилось мне во сне, а ветер нашептал, как отыскать его отца. Я так и поступила.
Томас закатил глаза:
– Ты и раньше утверждала, будто слышишь шепот ветра, но отказывалась делиться с Гобнет подробностями. Ты просто бредишь.
– Нет. Это ты бредишь. – Роунат задрожала, и ее путы из плюща тоже затряслись.
Я больше не могла молча смотреть, как Томас подначивает и дразнит мою сестру.
– Оставь ее в покое! – Вскочив на ноги, я подбежала к столу хранителей и обняла Роунат обеими руками. – Она легла со смертным по любви, а не ради власти. Это разные вещи!
– Мы все согласились соблюдать новые законы, Фоула, – резко напомнила Лег.
Я заслонила сестру:
– Значит, вы собираетесь следить за всеми нами? Каждую ночь подглядывать, с кем мы ложимся в постель? Пока мы не вмешиваемся в войны смертных, мы имеем право любить кого захотим!
– Фоула, ты снова рассуждаешь как наивное дитя, – презрительно молвил Томас. – История уже доказала, что мы не умеем беспристрастно относиться к тем, с кем делим ложе. Именно поэтому мы раньше так часто сражались в войнах смертных. От них нужно держаться в стороне. Так решили мы все.
Гобнет кивнула:
– Роунат признала вину и рассказала, какие чувства ею двигали. Шестьдесят лет назад мы согласились, что нарушение законов будет караться со всей строгостью, но не обсудили, как именно. Нам предстоит сделать это сегодня.
Тишина в зале сменилась низким гулом перешептывающихся голосов.
Томас поднялся:
– Верховный друид предлагает следующее: все нарушители Нового соглашения прощаются либо с даром, либо с жизнью.
– Нет! – вскричала я. – Да как у тебя язык повернулся?
Он поднял длинный клинок, лежащий в центре стола.
– Наши предки привезли этот кинжал в Ирландию из туманных краев. Любой желающий Потомок может стать смертным, если пронзит свое сердце его острием. – Он повернулся к моей сестре. – Ты этого желаешь, Роунат? Смертные настолько тебе милы, что ты готова отказаться от дара и стать одной из них?
Она покачала головой, и Томас нахмурился:
– Значит, ты предпочтешь умереть?
Он поставил на стол стеклянный флакончик с бурлящей красной жидкостью – напиток смерти, рецепт которого известен лишь друидам.
Колмон поднял руку:
– Я согласен с Фоулой. Роунат взяла смертного любовника не для того, чтобы обрести могущество. Смерть или утрата дара – слишком суровое нака- зание.
– Я тоже считаю, что смерть – это слишком жестоко, – молвила Лег, – но Роунат нарушила закон. Наказание не может быть и чересчур мягким. Я предлагаю изгнание.
– Нет! – вскричала я. – Вы не можете…
– Не волнуйся, сестра, – произнесла Роунат, прижавшись лицом к моей щеке. – Пусть Совет вынесет наказание, которое сочтет необходимым.
Слезы хлынули из моих глаз. Я не понимала собственную сестру. Как может она смиренно бездействовать, когда на кону стоят ее жизнь и свобода?
– Голосуем, – объявила Гобнат. – Хранители, выступающие за смерть, поднимите руки.
Опустив голову, я закрыла лицо ладонями. Я не могла на это смотреть – просто не могла. Но с каждым мгновением меня охватывало острое желание узнать исход голосования, и я взглянула на хранителей сквозь пальцы. Первым поднял руку Шэй, затем – Гобнет и Томас. Мое сердце яростно забилось в груди. Да как они могли? Я перевела взгляд на остальных. Рука Аффрики на мгновение вздрогнула, но затем она вновь опустила ладонь на стол.
Мгновение спустя все три руки опустились, и Гобнет откашлялась.
– Кто считает изгнание подходящим наказанием?
Вверх взметнулись четыре руки остальных хранителей.
Томас поднялся:
– Приговор вынесен. Роунат, вечером я приду в твои покои и расскажу, куда тебе предстоит отправиться.
Я принялась рвать путы из плюща ногтями, желая поскорее освободить сестру. Гобнет в любой момент могла призвать новые лозы, и какая-то часть меня ожидала, что Томас действительно прикажет ей это сделать, но он молчал. Совсем скоро я заключила Роунат в объятия. Она ничего не говорила, но я слышала, как колотится ее сердце.
– Пойдем, родная. Тебе нужно отдохнуть.
– Подождите, – произнес Томас. – Мы еще не решили судьбу ее ребенка.
Я устремила на него гневный взгляд.
– Ты и ребенка предложишь убить?
– Нет, – ответил он язвительным тоном. – Но у Потомка и смертного человека всегда рождается смертный младенец. Роунат больше не сможет жить в крепости, а значит, это не дозволено и ее ребенку. Однако заставлять Роунат воспитывать его одной в изгнании – бессердечный поступок.
– Я согласна, – сказала Аффрика. – Его нужно отдать в семью смертных сразу после рождения.
– Я не доверю воспитание своего ребенка кому попало, – возразила Роунат. – Чтобы из сына вырос хороший мужчина, его должен воспитывать порядочный и добрый человек.
Томас тяжело и раздраженно вздохнул:
– Видимо, у тебя уже есть на примете такой человек? Вероятно, его отец?
Роунат взяла меня за руку, и внезапно я почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Я так и не рассказала ей, что Эгиль погиб. Я надеялась, что она не назовет его имени, ведь тогда Томас узнает, что отец ее ребенка – внучатый племянник усопшего короля. Что, если он решит, что она легла с Эгилем в попытках обрести власть, и убедит Совет изменить приговор?
Роунат покачала головой:
– Я не считаю, что воспитывать ребенка должен именно его отец. Я хочу поручить это Фоуле, пока она не подберет для сына подходящую смертную семью.
К моим глазам подступили слезы, и я обняла Роунат еще крепче.
– Ты же знаешь, что я не могу. Ты же помнишь Ифу, – прошептала я ей на ухо.
Роунат обнимала меня, и я слышала, что ее сердце колотится в груди еще быстрее моего. Я глубоко вдохнула, усилием воли отгораживаясь от чужих голосов и взглядов. И вдруг почувствовала ручку младенца, которая изнутри прижималась к животу матери, а через него – и к моему.
Сестра обняла меня еще крепче, в ее взгляде читалась мольба.
– Помоги моему ребенку. Прошу тебя. Ты нужна мне.
Перед глазами вдруг мелькнуло яркое воспоминание: Роунат с Ифой, несущиеся в лес. Они мчались к деревьям, а длинные каштановые кудри сестры и рыжие локоны дочери развевались на ветру. Они бежали с острова Феннит, прочь от Томаса. Однажды сестра без сомнений и колебаний сделала для меня то, что я слишком боялась сделать сама. Она прекрасно знала, как поступит Томас, если поймает их. И он их поймал.
Я сжала ладони сестры. Слова не понадобились. Она и так знала ответ.