Из цикла «Дилетантские детективы с животными»
Я ненавижу енотов!
– Нет, нет, Эсмеральдочка, тебя я очень люблю. Сейчас мы с тобой сделаем промывание желудка, а там и доктор Женя приедет, даст тебе таблеточку и животик болеть перестанет. Эсмеральдочка хорошая, Эсмеральдочка у нас замечательная. И где ты только эту пакость отыскала, паршивка?
Это я плохих енотов не люблю, точнее не считаю их домашними животными. Представьте себе десятикилограммого хищника очень умного, очень ловкого, с маской гангстера на морде, гибкостью прирождённого форточника и лапами профессионального взломщика. Для очаровательной Эсмеральды не существует закрытых окон и дверей. Щеколды, крючки, задвижки, шпингалеты – для этого создания просто игрушки.
– Да не крутись ты, чудище бестолковое! Надо скорее вымыть всю эту дрянь из твоих кишочков, в то доктору Жене и лечить будет некого.
Нет, одной мне не справиться. Слишком Эсмеральда бодра для умирающей. Ещё и кусается!
Я схватила мобильник.
– Ленка, срочно беги ко мне!
– Тётя Ира? – Отозвался сонный голос. – Тётя Ира, ты на часы смотрела? Сейчас, к твоему сведению, шестнадцать минут четвёртого. Ночи, осмелюсь напомнить. В такое время приличным девушкам не звонят.
– Дуй ко мне, приличная девушка! Эсмеральда умирает!
– Бегу!
Вдвоём нам удалось наладить систему промывания, при этом "умирающая" так вопила и визжала, что моя фокстерьерка с пышным именем Фокстрот крутилась у наших с Ленкой ног, время от времени деликатно покусывая за пятки, напоминая, что животных мучить нельзя.
В это время в дом вошёл ветеринар Евгений Васильевич Седых. Фокстрот бросилась на него со злобным лаем, по собственному опыту зная, что ничего хорошего от ветеринаров ждать не приходится.
Доктор Женя небрежно отодвинул, захлёбывающуюся лаем, собаку и шагнул к столу.
– Ну что тут у вас?
– Подозреваю отравление крысиным ядом. Судя по симптоматике – крысидом.
– Где она его достала, поганка этакая?
– Спроси у неё.
***
Я начала не с начала, поэтому многое придётся объяснять в наших весьма запутанных отношениях. Пожалуй, пора исправить эту ошибку.
Жили-были две девочки: Машка-Ромашка и Ирка-Пронырка. Нас так с самого детства и называли. Машка была хорошенькая: круглое чистое личико окружённое венчиком светлых волос, огромные голубые глаза, опушённые роскошными ресницами, ладная фигурка. Мало, кто проходил мимо, не обратив внимания, на это чудо.
Я же была совершенно другая. Узкая мордашка с тёмными, почти чёрными глазёнками, мышиного цвета волосы, тельце, скорее подходящее кузнечику, а не человеку. Основным моим свойством, за что я и получила своё прозвище, было неуёмное любопытство. Я исследовала окружающий мир всеми, доступными мне способами. О своих открытиях, полученных путём наблюдений или вычитанных из книг, я делилась с Машкой. Так слушать, как Маша, не умел никто. Она ходила за мной, открыв рот, так ей было интересно. Иногда к нашему дуэту пытался примазаться кто-нибудь ещё, но подруга ревниво отгоняла всех – мои рассказы должны были принадлежать только ей.
Все детсадовские и школьные годы нас невозможно было представить по отдельности, но потом судьба, как это часто бывает, развела нас. Нет, мы никоим образом не ссорились, более того встречались при первой же возможности, но к сожалению этих возможностей становилось все меньше.
Я поступила в медицинский институт, Машка – в юридический. Почти одновременно мы вышли замуж. Я за профессора Кирилла Петровича Величевского, с которым мы сошлись на теме трансплантологии новорождённых, а Маша – за недавно овдовевшего олигарха Михаила Сергеевича Громухина, у которого за два года до этого конкуренты убили беременную жену. Потом у нас с Кириллом родился Илюша, а у Михаила с Машой через месяц родилась Леночка.
Мы с Кирюшкой иногда подумывали о втором ребёнке, но всё было как-то некогда. Ординатура, аспирантура, кандидатская диссертация, потом докторская. Причем, чем больше я углублялась в тему, тем более интересные горизонты открывались. Пятеро аспирантов, которые работали со мной, чуть не в глаза называли меня ведьмой, обвиняли в отсутствии у них личной жизни и нормальной работы органов пищеварения. Кирюшку я вообще почти не видела, он шлялся по разным международным конференциям, как бездомный пёс по помойкам, но клятвенно обещал мне сделать ребёнка по скайпу, едва мы совпадём по времени, которое можно считать приличным для этого процесса.
Миша с Машей на всякую ерунду не отвлекались, и вскоре осчастливили человечество близнецами Гришкой и Маришкой. При появлении этих малышей Машка-Ромашка и забыла всю эту юриспруденцию, как страшный сон и занялась исключительно детьми. Её детишки – красивые, умненькие, воспитанные просто украшали собой наш несовершенный мир. Я любовалась ими, и думала, а может быть надо жить так.
Но снова вылезала какая-то проблема, и надо было заниматься ею.
Маша была уже немолода, когда решилась на четвёртого ребёнка, и тут судьба, до этого баловавшая эту семью, решила, что пришло время сделать гадость. Никишка родился с тяжёлой патологией почек.
Можете обвинять нас в своячестве, в особом отношении к друзьям и прочих грехах, но мы с Кириллом подняли на уши всех, и кратчайшие сроки нашли девочку-отказницу, чьи показатели идеально подходили Никите.
Операцию проводил сам Кирилл, и, разумеется, она прошла удачно, потому, как у Великого Трансплантолога Величевского неудач ещё ни разу не бывало, а девочку Громухины тут же удочерили, и хотя она была явной мулаткой, назвали Наташенькой.
К чести Михаила и Маши никаких различий между детьми они не делали, а любознательным, интересующимся, а что это у них Наташенька такая смугляшка, отвечали, что так было угодно Богу.
Мы же с Кирюшкой так и ограничились одним Ильёй.
А потом беда пришла и в наш дом.
***
Я ненавижу горы: ледники и пики, трещины и карнизы, ломанные вместе с ногами лыжи. Я ненавижу этот чёрно-белый ад, где ожоги можно получить от снега, ослепнуть от солнца, а, кому и этого не хватило заработать какую-то паршивую горнянку.
А ещё там бывают лавины.
Но Кирилл сам страстный поклонник горнолыжного спорта и Илейку приучил к этому безумству с четырёх лет. Поэтому наше семейство, вместо того, чтобы валяться где-нибудь на пляжах Турции, Египта или Испании, с упорством идиотов дожидалось зимы и тащилось "загорать" куда-нибудь на Домбай, Алатау или Эльбрус. А однажды они решили поехать во Французские Альпы.
Я, конечно, всегда ездила с ними, потому, как проводить отпуск отдельно от мужа, с которым и так редко встречаешься просто глупо. Мои мужчины много раз уговаривали меня встать на лыжи, но меня не вдохновляла перспектива получать травмы, таким образом, и пока они там что-то покоряли, я сидела с книжкой в гостинице.
Эта лавина сошла неожиданно.
Точнее, её ждали, но где-то совсем в другом месте. На трассе в это время было девятнадцать человек.
Троих просто каким-то чудом отнесло в сторону. Ребята изрядно поломались, поцарапались, один из них потерял глаз, но все они остались в живых.
Остальных искали долго: с собаками, какими-то щупами и приспособлениями, похожими на миноискатели
Нашли одного живого. Лучше бы не находили. Я как хирург за такую отбивную не взялась бы. Ещё нашли несколько фрагментов, но всё это были чужие мертвецы.
Миша с Машей отыскали меня на склоне, на месте схода лавины, где я пыталась вручную откопать своих мальчиков. Поисковые работы давно закончились, а за мной утвердилась слава местной сумасшедшей.
В тот же вечер меня перевезли с Москву, но едва я переступила дверь собственной квартиры, я села на порог и заплакала. Оказывается, я не плакала уже несколько месяцев, но сейчас как-то сразу вспомнила, как это делается. Я выла и хрюкала, визжала и рычала.
Кирилл и Илюшенька остались в этих чёртовых Альпах навсегда, но в нашей квартире всё напоминало о них.
Вот здесь Илейка раздавил три (!) мобильных телефона, потому, как профессор Величевский никак не мог нормально положить аппарат на тумбочку, и они у него регулярно соскальзывали на пол, а сын многомудрого профессора под ноги не смотрел никогда.
А вот здесь я уронила кастрюльку с кипящим бульоном на диссертацию, представленную профессору на отзыв. А потом всю ночь перепечатывала творение юного дарования, в особо размытых местах, вставляя свои мысли. Профессор Величевский подмены не заметил и дал положительный отзыв. Защита прошла на "ура".
А на этом холодильнике вечно были приколоты магнитиками записки: «Иришка, срочно улетаю в Швейцарию, когда будет возможность – позвоню».
«Мальчики, вызывают в Зеленоград. Сложный случай. Будут звонить с работы – давайте телефон Катеньки. Я буду в операционной».
«Родители, жратвы оставьте, а то я Веру Васильевну скоро съем с костями».
Из-за этого стола, накрытого к новогоднему банкету, Кирюшка, давясь ветчиной, выскочил из-за стола с воплем: «Шканцевой донора подобрали!»
А потом, сидя в луже шампанского у этого же стола, ревел, как раненный медведь: «Ну как эти бабуины не смогли определить группу крови?! Это же студенты-первокурскники делают без ошибок, а эти уроды так упились, что странно, как кровь с мочой не перепутали».
А потом мы поехали во Францию.
* * *
По возвращению в Россию лечиться пришлось долго. А когда я накачанная всякими препаратами по самые уши, вышла из клиники, Маша и Миша встретили меня, и пока мы ехали на машине, Михаил небрежно обронил, что оформил на моё имя гостевой домик в своей усадьбе.
Домик был просто очарователен. На первом этаже – небольшая прихожая, раздевалка для верхней одежды, санузел и кухня, совмещённая со столовой. Всё маленькое, но очень продуманное уютное и удобное. На втором этаже находились две крохотные спаленки, гардеробная, ванная и туалет.
Когда я немного отошла от активного лечения психиатров и стала похожа на человека, а не на тухлый кабачок, прежние коллеги помогли мне устроиться хирургом в небольшую местную больницу, что обеспечило мне экономическую независимость. Но Маша и Михаил постоянно звали меня к столу, или просили свою экономку "по пути" прихватить продуктов на мою долю, "забывая" взять за них деньги. Иногда мы с Машей и Леной устраивали совместный шопинг, и всегда Маша, несмотря на мои возражения, расплачивалась своей картой, утверждая, что это удобнее, так, как у неё во всех этих бутиках такие скидки и бонусы, что ей скоро будут привозить деньги на дом. За свои деньги я смогла купить украдкой только домашние тапочки.
Казалось бы, живи – и радуйся. Прекрасные бытовые условия. Рядом настоящие друзья. На новой работе я быстро сумела добиться уважения и симпатии коллег, да и сотрудники со старой работы меня не забывали, регулярно звонили, интересовались моей жизнью, консультировались по каким-то рабочим вопросам, а то, и заваливались в гости по поводу и без повода.
Тем не менее, каждое утро я просыпалась с одной мыслью: "Когда же я, наконец, умру?"
Нет, речь ни в коем случае не шла о суициде. Уйти из жизни добровольно – это обидеть, огорчить и даже предать всех тех людей, которые любили меня, боролись за меня, как-то пытались помочь.
Но ведь смерть может быть и случайной: пьяный мажор за рулём, упавшая с крыши сосулька, грипп, какой-нибудь экзотический, от которого за три дня сгореть можно. Вот такой смерти я ждала, просыпаясь, каждое утро с одной и той же мыслью «Ну, когда же я, наконец, умру?» Просто в моей жизни больше не было смысла, так зачем зря небо коптить?
Но однажды на день моего рождения Маша принесла мне в подарок нечто, завёрнутое в белую пуховую шаль. Когда я развернула шаль, то внутри неё оказался крохотный белый щенок с ещё мутноватыми по-щенячьи, но очень умными глазками, и мокрым чёрным носом.
– Это фокстерьер, девочка – объяснила Маша, – не удивляйся, что беленькая. Ей только месяц, а пятна будут появляться позже.
Это создание свободно помещалось на ладони. Малышку не хотелось выпускать из рук, ну разве только для того, чтобы покормить или дать возможность сделать смешную лужицу, размером с пятирублёвую монетку.
В то утро, когда я проснулась, оттого что в щёку мне ткнулся мокрый нос, я в первый раз не подумала о смерти.
Собачку звали Фокстрот, и Троша, Трошенька совершенно изменила мою жизнь.
В доме Громухиных обожали животных и у всех были свои любимцы. Глава семьи души не чаял в своих мраморных датских догах. Виконт и Барон отвечали ему такой же любовью, прислушиваясь даже к дыханию своего хозяина, чтобы без малейшей задержки выполнить любой его приказ.
Маша обожала кошек. Так и вижу её в глубоком кресле с кошками: на коленях Алиса, самая старшая, и потому занимающая почётное место, на подголовнике – Власта, на подлокотниках – Зося и Агнешка, а самая младшая, ещё почти котёнок – Душка на ногах, обутых в пушистые тапочки.
Алиса была кошкой из Машиного детства. Ей было уже почти тридцать лет. Её одолевали старческие недуги, но Маша признавалась, что просто не представляет, как жить без Алисы. В своё время Алиса стала для Маши, той же спасительной соломинкой, как для меня Фокстрот. Когда Маше было неполных двенадцать лет, её отец утонул, и мудрая тётя-психиатр, подсунула рыдающей девочке еле живого котёнка, которого надо было выхаживать. Забота о беспомощном существе помогла лучше любых препаратов и сеансов гипноза.
Надо ли говорить, как любила Маша старую кошку?
Гришка обожал всякую, с моей точки зрения, нечисть: поющие розовые тараканы, огромные пауки с волосатыми ногами и скорпион. Я в его комнату старалась, ни под каким видом не заглядывать. Но однажды, когда мальчонку сразил ротавирус, а, спешащая к нам «Скорая» попала в аварию, и на дороге образовалась большая пробка, я провела среди этих тварей несколько часов. Потом горстями глотала валерьянку и несколько ночей спала, не выключая свет в комнате.
Маришка любила птиц, и у неё был ручной попугайчик Фламбо. А ещё Мариша стала довольно известным в своей среде блогером, и вела свой блог от имени Фламбо.
Наташа и Никита пока не имели персональных любимцев, потому как родители считали их ещё слишком маленькими для такой ответственности. Поэтому просто любили всех животных в доме, и те отвечали им взаимностью.
У Лены тоже была любимица маленькая пучеглазенькая собачка неизвестной породы, которую четырёхлетняя девочка отбила у недоумков, развлекающихся издевательствами над пёсиком. Характер у Леночки был Громухинский. И при необходимости этот милый ангелочек мог прийти в такую ярость, что даже у полных дебилов срабатывал инстинкт самосохранения. Собачка прожила в холе и неге почти восемь лет, а после её смерти Лена вдруг решила завести енота. Её сначала отговаривали от этой авантюры, но когда крошка-енот появился в доме, все пришли в такой восторг, что малютка стала всеобщей любимицей. Енотик оказался девочкой, получил пышное имя Эсмеральда
Правда, всё это произошло ещё до моего появления в усадьбе Громухиных. А к тому времени, когда я поселилась в гостевом домике, Эсмеральда из всеобщего умиления превратился в общесемейный кошмар. Вырвать из рук, поднесённую ко рту конфету, перекопать свежепостеленное бельё на кровати, на свой вкус перелопатить важные документы на Мишином столе – это были ежедневные мелкие шалости, к которым Громухины быстро привыкли и почти перестали обращать на них внимание. Но Эсмеральда не собиралась останавливаться на достигнутом. Она могла включить ночью телевизор на полную громкость, открыть холодильник и похозяйничать там, покопаться в хозяйской аптечке, перемешав разноцветные таблетки, и многое другое.