Детектив - читать онлайн

Часть вторая

Орландо Кобо, немолодой уже сотрудник охраны отеля «Ройал колониел», расположенного в Кокосовом оазисе, одном из «спальных» районов Майами, устал. Он совершал последний обход восьмого этажа, прежде чем отправиться домой. Было около семи утра после долгой, но не богатой событиями ночи. Всего три мелких происшествия за восьмичасовую смену.

«Ройал колониел» называли иногда богадельней, потому что здесь не буянила молодежь, не устраивались оргии, как не бывало и проблем с наркоманами. Большинство постояльцев неизменно составляла пожилая и солидная публика, которой нравились покой немноголюдного вестибюля отеля, обилие зелени в кадках да и сам архитектурный стиль, в котором отель был построен, – кто-то однажды определил его как «свадебный торт из кирпича».

Впрочем, именно такой отель и был более всего уместен в Кокосовом оазисе, где поразительным образом старомодное соседствовало с современным. В этом районе покосившиеся столетние домишки стояли бок о бок с фешенебельными особняками; дешевые мелочные лавки располагались дверь в дверь с пугающими дороговизной модными магазинами; забегаловки, где можно было перекусить на скорую руку, соседствовали с ресторанами для утонченных гурманов. Словом, бедность и богатство обитали здесь рука об руку. У Кокосового оазиса, считавшегося старейшим кварталом Майами (поселок возник на двадцать лет раньше самого города), было не одно, а несколько лиц, и каждое желало главенствовать.

Понятно, однако, что не об этом размышлял Кобо, когда вышел из лифта и направился вдоль коридора восьмого этажа. Он не был философом и даже не жил в Кокосовом оазисе, приезжая каждый день на работу из северного Майами. Ничто не предвещало неприятностей, мыслями он уже был на пути домой.

В самом конце коридора, где находилась пожарная лестница, он вдруг заметил, что дверь номера восемьсот пять чуть приоткрыта. Изнутри доносились громкие звуки то ли радиоприемника, то ли телевизора. Кобо постучал. Не получив ответа, он открыл дверь, просунулся внутрь и сразу скривился от невыносимой вони. Зажав рот и нос ладонью, он вошел. От зрелища, открывшегося ему в комнате, Кобо почувствовал слабость в коленках. Прямо перед ним в огромной луже крови лежали два трупа – мужчины и женщины, а куски человеческой плоти были разбросаны вокруг.

С невероятной быстротой охранник выскочил в коридор. Ему стоило изрядных усилий сохранять самообладание. Он снял с пояса мобильный телефон и набрал 911.

– Служба «Девять-один-один» слушает! – ответила дежурная. – Чем мы можем вам помочь?

Короткий гудок означал, что разговор начал записываться на пленку.

Дежурная центра связи полиции Майами выслушала сообщение Орландо Кобо о двойном убийстве в отеле «Ройал колониел».

– Вы сотрудник охраны?

– Точно так, мэм.

– Где вы находитесь?

– Прямо рядом с номером. Это – восемьсот пятый.

В процессе разговора дежурная набирала информацию на экране компьютера. Спустя считаные мгновения ее прочитает диспетчер соответствующего отдела.

– Оставайтесь на месте, – сказала охраннику дежурная, – и возьмите дверь номера под контроль. Не пускайте туда никого до прибытия наших людей.

Полицейский Томас Себайос в патрульной машине под номером сто шестьдесят четыре курсировал в паре километров оттуда, в районе шоссе Саут-Дикси, когда получил вызов из центра. Его машина тут же почти на месте развернулась, взвизгнув покрышками, и с воющей сиреной понеслась по направлению к «Ройал колониел».

Еще несколько минут, и Себайос присоединился к Кобо у двери восемьсот пятого номера.

– Я навел справки в нашей службе размещения, – сказал ему охранник, сверяясь со своими записями. – Этот номер занимали супруги Фрост из Индианы. Гомер и Бланш Фрост. – Кобо передал полицейскому листок с именами и ключ-карту от номера.

Вставив карту в прорезь замка, Себайос открыл дверь и осторожно вошел. Инстинктивно отшатнувшись в первое мгновение, он заставил себя вникнуть в детали обстановки: вскоре ему предстояло дать ее подробное описание.

Перед ним были трупы пожилых мужчины и женщины; связанные, с кляпами во рту, они находились в сидячем положении друг против друга словно для того, чтобы один мог видеть, как умирает другой. Лица жертв носили следы побоев, у мужчины были выжжены глаза. Тела покрывали множественные ножевые раны. Звуковым фоном для всего этого ужаса служили мощные аккорды тяжелого рока, несшиеся из радиоприемника.

Томас Себайос решил, что с него достаточно. Он вернулся в коридор и по радио вызвал диспетчера; его личный номер автоматически должен был высветиться при этом на дисплее компьютера. Все еще прерывающимся голосом он попросил:

– Соедините меня с отделом по расследованию убийств на первом.

Тактический первый радиоканал был зарезервирован для переговоров сотрудников отдела по расследованию убийств. Сержант Малколм Эйнсли, личный номер тринадцать-десять, как раз ехал тогда на работу в машине без маркировки и уже успел доложить диспетчеру, что приступил к обязанностям. В этот день группа Эйнсли была дежурной.

По сигналу из центра связи Эйнсли переключился на первый канал:

– Тринадцать-десять слушает. Прием.

– Два трупа в отеле «Ройал колониел», – доложил Себайос. – Номер восемьсот пять. Возможно, вариант тридцать один. – Он сделал паузу, сглотнул и более решительно сказал: – Поправка: это стопроцентный тридцать первый и очень тяжелый.

«Вариант тридцать один» на языке полицейского радиообмена означал убийство.

– Направляюсь к вам, – ответил Эйнсли. – Изолируйте помещение. Никого туда не впускайте и не входите сами.

Эйнсли резко развернул машину и, прибавив газу, помчался в обратном направлении. На ходу он вызвал по радио детектива Бернарда Квинна и приказал прибыть в «Ройал колониел».

Остальные сыщики из его группы уже разъехались по другим вызовам. В последние месяцы убийств совершалось все больше, на столах детективов скапливались груды дел. Вот и нынешний день приносил новую страшную жатву.

Эйнсли и Квинн подъехали к отелю с интервалом в считаные секунды и вместе направились к лифтам. Седеющий, с усталым, покрытым морщинами лицом, Квинн умел и любил одеваться. В этот день на нем был темно-синий блейзер, серые брюки с безукоризненными стрелками и галстук в полоску. Англичанина по рождению, американцем его сделали приемные родители, он был ветераном полиции – шестидесятилетие и выход на пенсию уже не за горами.

Коллеги относились к Квинну с уважением и симпатией отчасти потому, что никогда в жизни он никому не перебежал дороги. Став детективом, он прекрасно справлялся с работой, но к повышению не стремился. Он попросту не хотел брать на себя ответственность за других и даже не пытался сдать экзамены на сержанта, хотя справился бы с ними легко. При всем при этом Квинну с легким сердцем можно было поручить любое расследование.

– Возьмешь это дело на себя, Берни, – распорядился Эйнсли. – Я помогу, чем смогу. Принимайся за работу.

Еще в холле гостиницы у стойки регистрации Эйнсли заметил двух журналисток. Они, вероятно, были из тех репортеров, что кружат по городу, слушая переговоры полицейских по радио, чтобы первыми подоспеть на место преступления. Одна из них узнала детективов и опрометью бросилась к их лифту, но не успела – створки дверей сомкнулись.

– А ведь у кого-то день начинается по-человечески! – сокрушенно вздохнул Квинн.

– Скоро сам убедишься, – сказал Эйнсли. – Как знать, ты, быть может, еще будешь скучать на пенсии по этой свистопляске.

Как только они вышли на восьмом этаже, путь им преградил охранник.

– Если вы, джентльмены, сюда по делу… – начал Кобо, но осекся, заметив полицейские значки полиции Майами, которые Эйнсли и Квинн предусмотрительно прицепили на карманы пиджаков.

– К сожалению, именно по делу, – подтвердил Квинн.

– Извините! Рад, что вы уже здесь. Я просто не пускаю сюда никого, у кого нет…

– Продолжайте в том же духе, – велел Эйнсли. – Оставайтесь пока здесь. Сюда прибудет много наших людей, но посторонних не пропускайте. Даже в коридор.

– Слушаюсь, сэр! – Ошеломленный происшествием, Кобо забыл, что собирался домой.

На пороге номера восемьсот пять их ждал Себайос, преисполненный к прибывшим почтения. Как многие молодые полицейские, он мечтал в будущем сменить форму патрульного на штатский костюм детектива, а потому не прочь был произвести хорошее впечатление. Он передал им листок с именами, полученный прежде от охранника, доложил, что место преступления сохранено в неприкосновенном виде, если не считать краткого осмотра, проведенного им самим.

– Отлично, – кивнул Эйнсли. – Оставайтесь здесь, я вызову вам в помощь еще двоих. Пресса уже в отеле, очень скоро они начнут ломиться сюда. Ни один не должен прорваться на этаж. И никакой информации. Твердите им, что позже они получат ее у представителя службы по связям с общественностью. Никто не должен приближаться к двери номера без моего или инспектора Квинна разрешения. Инструкции ясны?

– Да, сэр.

– Вот и хорошо. Так… Теперь посмотрим, что мы тут имеем.

Стоило Себайосу открыть дверь восемьсот пятого номера, Квинн в отвращении наморщил нос.

– Стало быть, вот этого мне будет не хватать на пенсии?

Эйнсли только помотал головой в ответ. Это и в самом деле тошнотворно – запах смерти, прогорклая вонь, от которой никуда не деться на месте убийства, особенно если из открытых ран вытекло много крови.

Оба детектива пометили в блокнотах время, когда вошли в номер. Теперь до самого окончания следствия им предстояло фиксировать на бумаге каждый свой шаг. Трудоемко, но крайне важно – позднее в суде адвокаты не преминут поставить под сомнение их способность запоминать детали, не прибегая к записям.

Но поначалу они просто застыли, пораженные чудовищной картиной: две кровавые лужи, начавшие подпекаться по краям, два обезображенных, уже тронутых разложением трупа. Любой начинающий детектив из отдела убийств первым делом узнавал на практике, что как только жизнь покидает человеческое тело, его распад происходит поразительно быстро. Стоит сердцу перестать разгонять кровь по жилам, как мириады микробов обращают плоть в тлен. Эйнсли хорошо помнил, как один судебный медик со стажем в запале кричал: «Гниль! Дерьмо! Вот что такое труп. Мы в нем порылись и узнали все, что нужно, лучше как можно быстрее от него избавиться. Человеческие останки необходимо тут же сжигать! Это оптимально. Кому захочется развеять прах по ветру, бога ради! Никаких возражений! А вот гробы, могилы, кладбища – чистое варварство. Земле можно найти гораздо лучшее применение».

Восемьсот пятый номер был вдобавок основательно разгромлен. Стулья перевернуты, постельные принадлежности скручены жгутом, одежда убитых разбросана по всей комнате. Радиоприемник на подоконнике продолжал грохотать.

– Когда вы вошли сюда в первый раз, что передавали? – спросил Квинн, обернувшись к Себайосу.

– Примерно то же, что и сейчас. И охранник из отеля говорит, что слышал эту музыку. Сдается мне, это станция «Металл-105».

– Спасибо, – кивнул Квинн, черкнув в блокноте. – Сын обожает эту муть, а я лично от нее моментально зверею.

Эйнсли в этот момент уже настукивал кончиком пальца по кнопкам мобильного телефона. За трубку аппарата в номере восемьсот пять нельзя было браться, пока не сняли отпечатки пальцев.

Первым делом он связался с группой экспертов-криминалистов – одним из штатских подразделений управления полиции Майами, чьи сотрудники работали по контракту. На них должна лечь техническая часть осмотра места преступления. Они сфотографируют здесь все вплоть до мельчайших улик, которые неопытный глаз даже не заметит, снимут отпечатки пальцев, соберут кровь на анализ и все прочее, что может понадобиться сыщикам. Важнее всего было сохранить место преступления в неизменном виде до прибытия криминалистов. Один случайный человек, оказавшийся здесь, мог уничтожить важную улику, и конец – преступление не раскрыто, убийца разгуливает на свободе. Случалось, что такими профанами оказывались высокие полицейские чины, которые вообще любят «выезжать на убийства», движимые любопытством чистейшей воды. Поэтому уже давно действовало правило, что только ведущий следователь из отдела по расследованию убийств распоряжается на месте преступления, пусть он и самого младшего чина в полицейской табели о рангах.

Затем Эйнсли позвонил с докладом своему начальнику лейтенанту Ньюболду, который был уже в пути, чтобы лично присутствовать при начале расследования; сделал запрос в прокуратуру штата, чтобы выслали своего представителя; убедительно попросил пресс-службу взять на себя журналистов, осадивших отель.

Как только криминалистическая экспертиза закончит работать с трупами, Эйнсли отдаст их медику. Чем раньше он осмотрит тела, тем лучше для следствия.

Потом трупы отвезут в окружной морг, произведут вскрытие, при котором будет присутствовать Бернард Квинн.

Пока Эйнсли был занят телефонными звонками, Квинн натянул на правую руку резиновую перчатку и осторожно выдернул вилку из розетки, отключив гремевшее радио. Затем он принялся за методичный осмотр жертв преступления: характер ран, одежда, содержимое карманов, предметы, лежащие рядом с трупами, – все наблюдения аккуратно заносились в блокнот.

Отметил он и несколько дорогих на вид ювелирных украшений, сложенных на столике у кровати. Следующее открытие заставило его вскрикнуть:

– Ты только посмотри на это!

Эйнсли поспешил откликнуться на зов и тоже увидел, что позади трупов, невидимые поначалу, были сложены рядком четыре дохлые кошки. Непостижимая дикость! Некоторое время сыщики в изумлении разглядывали жалкие тушки.

– Этим нам хотели что-то сказать, – заметил Эйнсли после тягостной паузы. – Есть предположения, что именно?

– Вот так, сразу? Нет… – в задумчивости ответил Квинн. – Видно, придется поломать голову.

Потом месяцами почти все в их отделе ломали над этим головы. Выдвигались версии, порой весьма замысловатые, но по всестороннем рассмотрении все они отвергались как неправдоподобные. Только много позже стало очевидно, что на месте убийства Фростов присутствовала еще одна, все проясняющая улика, находившаяся в нескольких сантиметрах от несчастных мурок.

Теперь же Квинн склонился, чтобы поближе рассмотреть грубо отсеченные от тел куски плоти. Всего через несколько мгновений он шумно сглотнул. Эйнсли бросил на него встревоженный взгляд:

– Что с тобой?

– Сейчас… – только и сумел выдавить из себя Квинн, метнувшись к двери. Полминуты спустя завтрак, с аппетитом съеденный Квинном около часа назад, оказался в унитазе. Прополоскав рот и хорошенько умывшись, он вернулся к работе.

– Давненько со мной этого не приключалось, – сказал он с виноватым видом.

Эйнсли только кивнул. Квинн мог не извиняться: время от времени подобные казусы происходили с каждым из них, и никто не считал это слабостью. Действительно непростительным было бы сблевать прямо на месте преступления, сделав вещественные доказательства непригодными для экспертизы.

Донесшиеся из коридора громкие голоса возвестили о прибытии криминалистов. Первым вошел старший группы Хулио Верона, за ним – эксперт первого ранга Сильвия Уолден. Верона, приземистый лысоватый крепыш, с порога принялся изучать обстановку острыми темными глазками. Уолден, молоденькая длинноногая блондинка, была специалистом по дактилоскопии и имела при себе черный чемоданчик размером чуть больше обычного «дипломата».

Некоторое время все молчали. Потом Верона помотал головой и сказал со вздохом:

– У меня вот двое внучат… Сегодня утром за завтраком мы смотрели телевизор. Как раз показывали сюжет, как пара школьников убила дружка своей матери. Я и говорю малышам: «Вам от нас достанется в наследство совсем обезумевший мир». И тут как раз звонок, и теперь вот этот ужас. – Он жестом указал на обезображенные трупы. – Все страшнее день ото дня, да?

– Этот мир всегда был невеселым местом, Хулио, – задумчиво отозвался Эйнсли. – Вся разница в том, что сейчас стало больше потенциальных жертв и убийц. Да и новости распространяются все быстрее. Скоро нам будут показывать эту жуть в прямых репортажах.

– Ты в своем репертуаре… философ… – пожал плечами Верона. – А по мне, как ни крути, все равно тоска.

Он начал фотографировать трупы, делая с каждой точки по три снимка: общий, средний и крупный планы. Помимо этого, криминалисту нужно будет еще сфотографировать каждый уголок номера, коридор, лестничные клетки, лифты и само здание снаружи, уделяя особое внимание всем входам и выходам, которыми мог воспользоваться убийца. Такая съемка нередко выявляла детали, не замеченные следователями при первом осмотре. В обязанности Вероны входило к тому же составление детального плана места преступления, который позже внесут в память специального компьютера.

Сильвия Уолден пыталась выявить невидимые отпечатки пальцев, взявшись в первую очередь за входную дверь внутри и снаружи, где неосторожный преступник мог оставить след своей руки. Вламываясь в чужое жилище, нервничают самые закоренелые негодяи и нередко забывают о перчатках, правда, позже спохватываются.

Уолден наносила на деревянные поверхности смесь из черного графитного порошка и мельчайших металлических опилок, собирая излишки намагниченной щеточкой. Смесь пристает в тех местах, где попадает на влагу, липиды, аминокислоты, соли и другие химикалии, что и позволяет образоваться отпечатку.

На более гладких поверхностях – стекле, металле – применялся немагнитный порошок, притом разного цвета для лучшей видимости на том или ином фоне. Уолден умело манипулировала этим арсеналом, зная, что отпечатки получаются разными в зависимости от структуры кожи, температуры тела и веществ, которые прилипают к кончикам пальцев.

Томас Себайос тихо вошел в комнату и наблюдал теперь, как работает Уолден. Было заметно, что молодая женщина произвела на него сильное впечатление. Почувствовав на себе его взгляд, Сильвия с улыбкой обернулась и сказала:

– Добыть хорошие отпечатки труднее, чем думают многие.

– А по телевизору кажется легко, – просияв, ответил Себайос.

– По телевизору все легко. А вообще-то все дело в поверхности, – охотно пустилась в объяснения Сильвия. – Лучше всего снимать пальцы с ровной и гладкой поверхности, со стекла, например, но только чистого и сухого. Если стекло пыльное, отпечатки выйдут смазанными, такие никуда не годятся. Дверные ручки для нас безнадежны. Плоские участки слишком малы, сплошные округлости, а отпечатки практически всегда смазываются, когда ручку поворачивают. – Уолден внимательнее посмотрела на юного патрульного и нашла его симпатичным. – А знаете, что качество отпечатков пальцев зависит и от того, что человек ел?

– Шутите?

– Нисколько. – Она еще раз улыбнулась ему и продолжала свой рассказ, ни на секунду не прерывая работы: – Кислая пища способствует выделению подкожной влаги, отпечатки получаются более четкими. Так что если соберетесь совершить преступление, ни в коем случае не ешьте накануне цитрусовых. Никаких апельсинов, грейпфрутов или лимонов. Помидоры тоже лучше исключить. О, и уксус, разумеется! Уксус хуже всего.

– Но для нас-то лучше, – поправил Хулио Верона.

– Я собираюсь стать детективом, – сказал Себайос, – так что постараюсь все это запомнить. – Потом спросил у Сильвии: – Вы, случайно, не даете частных уроков?

– Вообще-то нет, – снова улыбнулась она, – хотя я могла бы сделать и исключение.

– Хорошо, тогда я с вами свяжусь. – С этими словами Себайос с довольным видом вышел из номера.

Малколм Эйнсли, невольно слышавший разговор, не удержался от ремарки:

– Я вижу, жизнь берет свое даже на месте убийства.

Уолден скорчила гримасу отвращения, еще раз посмотрев на трупы.

– Уж лучше так, а то вообще с ума сойдешь.

Сильвия сумела выделить несколько групп отпечатков пальцев, но принадлежали ли они убийце или убийцам, были ли оставлены самой покойной четой или персоналом отеля, можно будет определить только значительно позже. Теперь ей предстояло скопировать отпечатки на прозрачную пленку и поместить на карточки. С проставленной датой, местом обнаружения отпечатков и подписью эксперта такие карточки становились уликами, пригодными для предъявления в суде.

– Ты слышал про наш эксперимент в зоопарке? – спросил Верона, обращаясь к Эйнсли.

– Нет, – покачал головой тот. – Что за эксперимент?

– С разрешения нашего городского зверинца мы сняли отпечатки пальцев рук и ног у шимпанзе и других человекообразных обезьян, а потом проанализировали их… Пусть Уолден расскажет, – сделал он жест в сторону коллеги.

– Все оказалось в точности как у людей, – сказала Сильвия Уолден. – Те же бороздки, завитки, петли, сходные индивидуальные признаки, словом, никаких отличий от человеческих отпечатков.

– Так что, похоже, Дарвин был прав, а, Малколм? – не удержался от замечания Верона. – Копни под корень генеалогическое древо любого из нас, там – макака!

Верона знал о церковном прошлом Эйнсли, потому и съязвил.

Эйнсли никогда не был фундаменталистом, но и он в свое время разделял скептицизм католиков в отношении дарвиновского «Происхождения видов». Ведь Дарвин замахнулся на Промысел Божий, лишил человека права на превосходство перед остальным животным миром, ореола венца творения. Но с тех пор, как Эйнсли думал так, много воды утекло, и сейчас он ограничился замечанием:

– Да, сдается мне, старик Дарвин попал в точку.

Эйнсли прекрасно понимал, что все они в этой комнате: и Уолден, и Верона, и Себайос, и Квинн, и даже он сам – преследуют этими разговорами только одну цель – отвлечься, пусть ненадолго, от ужасающего вида трупов. Сторонний наблюдатель нашел бы их поведение цинично-хладнокровным, но их подлинные ощущения были далеко не такими. Психика человека, пусть даже психика многоопытного следователя из отдела по расследованию убийств, обладает способностью переваривать отвратительные картины лишь в крайне умеренных количествах.

Прибыл еще один эксперт-криминалист и занялся образцами крови. Он собирал кровь, которой разлилось предостаточно вокруг обеих жертв, в лабораторные пробирки. Эти пробы затем сравнят с анализом крови, сделанным во время вскрытия. Кто знает, быть может, одно из кровавых пятен оставил преступник или преступники?

Впрочем, в данном случае такое казалось маловероятным.

Затем эксперты взяли у Фростов анализы из-под ногтей на тот случай, если кто-то из них в борьбе с убийцей поцарапал его и под ногтями остались частички кожи, волоски, нитки или что-нибудь, что может навести на след. Эти образцы тщательно упаковали в пластиковые пакетики для отправки в лабораторию. В пакеты побольше уложили отсеченные руки, чтобы еще перед вскрытием снять отпечатки пальцев. Тогда можно будет поискать чужие отпечатки на телах убитых.

Тщательно изучили одежду Фростов, но не сняли ее: это будет сделано уже в морге перед вскрытием, где каждую вещь опять-таки поместят в отдельный полиэтиленовый мешок.

Все новые люди приходили сюда, гул разговора стал неумолчным, поминутно звонил телефон – в номере стало тесно, шумно, а вонь усилилась.

Эйнсли посмотрел на часы: без четверти десять. Он невольно подумал о Джейсоне, который как раз сейчас вместе со всеми третьеклашками сидит в школьном актовом зале в ожидании начала конкурса по правописанию. Карен и другие родители заняли места для зрителей, волнуясь за своих чад, но и гордясь их успехами. Эйнсли надеялся, что успеет туда, но ничего не вышло, как не выходило почти никогда.

Он заставил себя вернуться мыслями к расследованию. Быстро ли удастся раскрыть это дело? Хотелось надеяться, что да. Однако уже через несколько часов детективы столкнулись с главной проблемой: множество людей находились в отеле в ту ночь, но никто ничего подозрительного не заметил. Получалось, что убийца (или убийцы) проник в гостиницу и вышел из нее так, что не привлек к себе ни малейшего внимания. По приказу Эйнсли полицейские допросили всех постояльцев восьмого и еще двух этажей – сверху и снизу. Никто ничего не видел.

Естественно, за те семнадцать часов, которые Эйнсли провел на месте преступления в первый день, они с Квинном не раз обсуждали его возможные мотивы. Одним из вариантов было ограбление; среди вещей покойных сыщики денег не обнаружили. С другой стороны, найденные в номере драгоценности, оцененные позднее в двадцать тысяч долларов, остались нетронутыми. К тому же отобрать у пожилых людей наличность можно было, не лишая их жизни. В версию ограбления не вписывалась и ужасающая жестокость убийства, не говоря уже о дохлых кошках. Мотив преступления, таким образом, оставался не меньшей загадкой, чем личность преступника.

Первоначальная информация о Гомере и Бланш Фрост, полученная по телефону от полицейских в городке Саут-Бенд в штате Индиана, рисовала их вполне безобидной, зажиточной супружеской парой без намека на склонность к каким-либо порокам, семейные неурядицы или возможные связи с преступным миром. Впрочем, через день-другой Берни Квинну все равно предстояло вылететь в Индиану, чтобы самому навести более подробные справки.

Установить некоторые факты и выдвинуть более или менее обоснованные гипотезы сумела только судебный медик Сандра Санчес, которая обследовала трупы на месте, а потом провела вскрытие.

Она полагала, что после того как жертвы связали и заткнули рты кляпами, их усадили так, чтобы они видели мучения друг друга. «Они находились в сознании, когда их пытали, – утверждала она, – их терзали медленно и методично».

Хотя орудия убийства сыщики на месте преступления не обнаружили, вскрытие показало, что смертельные раны были нанесены ножом, оставившим характерные следы на плоти и даже на костях убитых. И еще одна ужасающая деталь: в глазницы Гомеру Фросту налили какую-то легковоспламеняющуюся жидкость и подожгли. От его глаз остались буквально головешки, окруженные обугленной кожей. Муки женщины были так чудовищны, что она от боли, несмотря на кляп во рту, откусила себе кончик языка.

Доктор Санчес, которой было уже где-то под пятьдесят, отличалась прямотой нрава и язвительностью. Она носила только строгие деловые костюмы темно-синих или коричневых тонов, седеющие волосы собирала в пучок. Бернард Квинн знал, что одним из ее увлечений была сантерия – религия афрокубинцев, получившая широкое распространение во Флориде, где в одном округе Дейд у нее насчитывалось семьдесят тысяч последователей.

Квинн припомнил, как однажды Сандра Санчес разглагольствовала при нем на эту тему. «Нет, я не то чтобы верю в оришей – богов сантерии… Но вы ведь верите в свои сказки? В Моисея, заставившего воды Красного моря расступиться, в непорочное зачатие, Иисуса с его пятью хлебами, Иону в чреве кита? Так вот, в поверьях сантерии нисколько не меньше логики. И она дает не меньшее утешение мятущимся душам, чем другие религии», – говорила она тогда.

Поскольку заклание жертвенных животных входило в число ритуалов сантерии, Квинн предположил, что с этим могут быть как-то связаны дохлые кошки, найденные рядом с трупами Фростов.

– Абсолютно исключено, – отрезала доктор Санчес. – Я осмотрела этих кошек. Их умертвили очень грубо – попросту удавили голыми руками. Жертвоприношения в сантерии совершаются благоговейно, острым ножом, животных не бросают как попало, а употребляют в пищу за праздничным столом. Кошки для этого не годятся.

Пришлось констатировать, что первоначальные результаты расследования оптимизма не внушают.

– Типичная головоломка, – доложил Эйнсли Лео Ньюболду.

«Головоломками» сыщики называли между собой дела, в которых отсутствовала всякая информация о преступнике, а иной раз и о жертве тоже. Не было ни свидетелей, ни хотя бы намека, в каком направлении вести следствие. Противоположностью «головоломкам» считались «щелкунчики» – легкие дела, когда в поле зрения полиции быстро попадали и подозреваемый, и улики, его изобличавшие. Легче всего обстояло с делами, о которых говорили: «взяли тепленьким», – что значило, что убийцу арестовали прямо на месте преступления.

Под конец, уже спустя долгое время после трагической кончины Гомера и Бланш Фрост, именно убийство из разряда «взяли тепленьким» позволило разгадать «головоломку» и закрыть дело пожилой четы из Индианы.

Около восьми утра в пятницу, через три дня после убийства в отеле «Ройал колониел», Бернард Квинн пришел в отдел криминалистической экспертизы, расположенный на том же пятом этаже полицейского управления, что и отдел по расследованию убийств. Здесь среди компьютеров и столов, заваленных карточками с отпечатками пальцев, работали несколько экспертов. Сильвия Уолден, сидевшая перед экраном огромного дисплея, при его приближении подняла голову. Он заметил, что ее длинные волосы слегка влажны. Должно быть, она, как и сам Квинн, попала в жуткий ливень по дороге на работу.

– Доброе утро, Бернард, – приветствовала она его с улыбкой.

– Не такое уж оно пока и доброе, – мрачно отозвался он, – но, быть может, ты сумеешь подправить картину, а?

– Что, улик маловато? – спросила Сильвия сочувственно.

– Скажи лучше, их просто нет. Я, собственно, потому и пришел, что хотел узнать, какого дьявола ты так долго возишься с отпечатками. Где твое заключение?

– Три дня – это вовсе не долго, – резко возразила она. – У меня куча отпечатков, каждый надо проверить и идентифицировать. Тебе ли не знать…

– Прости, Сильвия, – сказал Квинн примирительно. – От этого тошнотворного дела я сам не свой. Тут не до хороших манер.

– Ладно, можешь не извиняться. Я тебя понимаю.

– Так что у тебя?

– Только что поступила электронная почта из Нью-Йорка. Прислали отпечатки пальцев мужчины, который останавливался в том номере до Фростов.

– На него в Нью-Йорке есть досье?

– Нет, он чист, но согласился дать свои пальчики, чтобы помочь нам. Я как раз только начала сравнивать их с теми, что есть у нас.

Уолден пользовалась компьютером, который был последним достижением техники, он назывался АСИОП – Автоматизированной системой идентификации отпечатков пальцев. Отсканировав отпечаток с места преступления, эта машина за два часа делала работу, на которую человек, это было точно подсчитано, затратил бы сто шестьдесят лет: сравнивала его с сотнями тысяч отпечатков в банках данных по всей Америке. Если находился аналогичный, компьютер тут же выдавал информацию о его владельце. Данные заносились в память с помощью цифрового кода, получить их можно было молниеносно. С помощью АСИОП многие преступления раскрывались сразу же. Более того, как только эта техника поступила на вооружение полиции, следователи вернулись к давним нераскрытым делам и сумели привлечь преступников к ответу. Но сегодня перед Сильвией стояла задача проще: сравнить отпечатки пальцев, полученные по модемной связи из Нью-Йорка, с отпечатками, обнаруженными в номере отеля «Ройал колониел».

Ответ от компьютера поступил сразу же. Материал из Нью-Йорка полностью соответствовал полученному в гостинице.

Сильвия Уолден не сдержала вздоха:

– Боюсь, неважные новости, Берни.

Становилось ясно, что все отпечатки пальцев, которые ей удалось обнаружить в номере, принадлежали либо самим жертвам убийства, либо горничной, либо предыдущему постояльцу.

Квинн пригладил пальцами взъерошенные волосы и мрачно усмехнулся. Да, выдавались дни, когда время, остававшееся до пенсии, ползло черепашьими шагами.

– Надо признаться, я не слишком удивлена, – сказала Сильвия. – В нескольких местах я нашла лишь смазанные следы, что остаются от резиновых перчаток. Могу смело утверждать, что преступник орудовал в них. Хотя есть у меня еще кое-что…

– Что именно? – встрепенулся Квинн.

– Отпечаток ладони. Всего лишь части, но важнее, что он не принадлежит известным нам персонажам. Я специально просила снять для меня ладони у них у всех. И в картотеке полиции нет аналогичного. – Она порылась в бумагах у себя на столе и протянула Квинну листок с черно-белым оттиском фрагмента пятерни: – Вот он.

– Интересный рисуночек, – сказал Берни, повертев листок перед глазами, а затем вернув его Сильвии. – Если это портрет, то я никогда прежде не видел этого человека… Ну а кроме шуток, будет от него какой-то прок?

– Будет, Берни, если ты приведешь ко мне подозреваемого. Я обработаю ему ладонь и смогу сказать тебе точно, был ли он на месте преступления.

– Если только счастье улыбнется, – заверил он, – я примчусь к тебе со скоростью звука.

Возвращаясь к себе в отдел по коридору пятого этажа, Квинн ощутил легкий прилив оптимизма. Эта ладошка… От нее можно плясать.

В деле Фростов улик оказалось катастрофически мало. На следующий день после убийства Квинн вернулся в «Ройал колониел» с пространным списком вопросов. Он еще раз внимательно изучил место преступления, а потом вместе с главным экспертом-криминалистом Хулио Вероной они перебрали все найденные предметы, чтобы прикинуть их значимость. Одним из них был вскрытый конверт из банка «Ферст юнион». Позже в тот же день Квинн дал себе труд обойти все филиалы этого банка, что были расположены по соседству. Ему удалось установить, что в канун убийства Фросты обналичили дорожные чеки на восемьсот долларов в отделении «Ферст юнион» на Двадцать седьмой Юго-Западной авеню, то есть в двух шагах от гостиницы. Операционист, выдавший деньги, припомнил эту пожилую пару и уверенно показал, что никого больше с ними в банке не было. Точно так же ни он, ни кто-либо другой из банковских служащих не заметил, чтобы за Фростами была слежка.

Квинн отдал распоряжение провести дополнительное дактилоскопическое обследование восемьсот пятого номера, но на этот раз в темноте с использованием флюоресцентного порошка, облучаемого лазером. Эта технология иной раз выявляла отпечатки пальцев, не замеченные при обычном осмотре. Но сейчас ничего нового обнаружить не удалось.

Управляющий «Ройал колониел» снабдил его списком гостей отеля непосредственно в день убийства и еще более обширным списком постояльцев за предыдущий месяц. Полицейские должны будут переговорить с каждым – лично или по телефону. Если кто-то поведет себя подозрительно или агрессивно, старший офицер или даже сам Квинн займется этим субъектом более детально.

Охранник Кобо дал показания под присягой. Квинн устроил ему жесткий допрос, заставляя его припоминать все новые подробности на тот случай, если он упустил какую-нибудь важную мелочь. Не менее пристрастному допросу были подвергнуты и остальные работники гостиницы, так или иначе соприкасавшиеся с Фростами, но ничего нового от них узнать не удалось.

Полиция проверила все телефонные звонки, что были сделаны из номера. Они регистрировались непосредственно в отеле, звонивших Фростам помогла выявить телефонная компания, предоставившая сыщикам доступ к этим данным по постановлению властей. Но и это ничего не дало.

Квинн не преминул связаться с несколькими полицейскими информаторами, надеясь выудить что-нибудь из слухов, которыми полнится улица. «Стукачам» пообещали вознаграждение, но результат все равно оказался нулевым.

Побывал он и в Саут-Бенде, выяснил в тамошней полиции, что ничего криминального за Фростами не водилось. Выразив соболезнования родственникам, он подробно расспросил их о прошлом Фростов. В первую очередь его интересовало, были ли у них враги и вообще люди, желавшие им зла. Ответом на эти вопросы было «нет».

Вернувшись в Майами, Квинн и Эйнсли были немало удивлены отсутствием традиционных в таких случаях телефонных звонков в полицию. Убийство широко освещалось в средствах массовой информации. Его основные детали сообщил отдел по связям с общественностью, хотя, по заведенному в отделе по расследованию убийств обыкновению, некоторые подробности были опущены, чтобы их знали только детективы и сам убийца. Случись подозреваемому проговориться о них – по оплошности или делая признание, – позиции обвинения в суде значительно усиливались.

В этот раз было решено не предавать огласке, что на месте преступления были найдены четыре дохлые кошки, а глаза Гомера Фроста убийца выжег…

Потом потекли недели – одна, вторая, третья. Шансы на успех казались все призрачнее. В делах об убийствах важно получить реальные результаты в первые же двенадцать часов. Если по их истечении нет хорошей рабочей версии и подозреваемых, вероятность раскрытия убывает с каждым днем.

Здесь ведь важны три составляющие: свидетели, улики и признание подозреваемого. Без первого и второго маловероятно добиться третьего. В деле же Фростов поразительным образом не было вообще ничего.

Прошло время, в городе были совершены новые убийства, дело Фростов, естественно, потеряло первостепенность.

Преступность во Флориде росла из месяца в месяц. Все полицейские штата, не только сотрудники отдела по расследованию убийств, были завалены работой, людей не хватало. Особенно досаждала та бумажная Ниагара, что изливалась на каждого из них: входящие, исходящие, телексы, факсы, донесения, протоколы, запросы сверху и снизу, данные лабораторных экспертиз, ориентировки – конца этому не предвиделось.

Поэтому в силу необходимости приходилось делить бумаги на важные и не очень. Приоритет отдавался неотложным местным делам, а дальше документами занимались по мере убывания важности, но только определить эту меру удавалось не всегда. Некоторые сообщения и запросы лишь бегло просматривали и откладывали в сторону, рассчитывая прочитать потом. В отдельных случаях это «потом» наступало через три, шесть, а то и девять месяцев, если наступало вообще.

«Кипой вечного завтра» назвал как-то эти бумажные залежи Бернард Квинн и к месту процитировал из «Макбета»:

Вот почему телекс из полицейского управления флоридского городка Клиэруотер, разосланный пятнадцатого марта по всем подразделениям полиции штата, провалялся в отделе по расследованию убийств Майами пять месяцев, прежде чем был прочитан.

Телекс подписал детектив Нельсон Эбреу. Потрясенный жестокостью двойного убийства, совершенного тогда в Клиэруотере, он просил информировать его обо всех сходных преступлениях на территории штата. В телексе упоминалось о «необычных предметах», оставленных на месте преступления, в том случае это был дом, где жили жертвы. Что это были за предметы, не уточнялось. Полиция Клиэруотера так же скрывала некоторые подробности, как это делала полиция Майами в деле Фростов.

Среди обитателей Клиэруотера высок был процент стариков. Там от руки убийцы погибли супруги Хэл и Мейбл Ларсен, обоим уже перевалило за семьдесят. Их связали, заткнули рты кляпами, а потом усадили друг напротив друга и мучили, пока они не умерли от потери крови. Их зверски избили и нанесли множественные ножевые раны. Удалось установить, что за несколько дней до гибели Ларсены получили по чеку тысячу долларов, но никакой наличности в доме обнаружить не удалось. Сыщики не сумели найти ни свидетелей, ни посторонних отпечатков пальцев, ни орудия преступления. За отсутствием подозреваемых следствие зашло в тупик.

Детектив Эбреу получил-таки несколько ответов на свой запрос, но ни один из них не помог продвинуться ни на шаг. Дело числилось в нераскрытых.

Прошло два с половиной месяца, и – еще одно место, где произошло убийство: Форт-Лодердейл, двадцать третьего мая.

Снова супружеская пара, чета Хенненфельд, снова пожилая – обоим было за шестьдесят; жили они в квартире на бульваре Оушен недалеко от пересечения его с Двадцать первой улицей. И в этот раз убитых обнаружили связанными, с кляпами, в сидячем положении друг против друга. Трупы носили следы жестоких побоев и были буквально искромсаны ножом.

Лишь через четыре дня после убийства, когда по всей лестничной клетке начал распространяться омерзительный запах разложения, один из соседей вызвал полицию. Помощник шерифа детектив Бенито Монтес взломал дверь, вошел и едва не потерял сознание от кровавого зрелища и невыносимой вони.

На месте этого преступления «необычных предметов» не нашли. Ужасной деталью здесь был обыкновенный комнатный электрообогреватель. Выдернутой из него спиралью убийца обернул ноги Ирвинга Хенненфельда и включил прибор в сеть. Спираль, конечно, перегорела еще до того, как обнаружили тела, но ступни и лодыжки несчастного успели полностью обуглиться. Из квартиры исчезли все наличные деньги.

И опять ни отпечатков пальцев, ни подозреваемых, ни орудия преступления.

Детектив шерифа Бенито Монтес вовремя вспомнил о схожем убийстве пожилых супругов в Кокосовом оазисе, совершенном месяца три назад. Он позвонил в отдел по расследованию убийств полиции Майами, а на следующий день приехал побеседовать с Бернардом Квинном.

В противоположность ветерану Берни Квинну Монтес был молод, коротко стрижен по моде, но столь же современно одет – в тот день на нем был темно-синий костюм и шелковый галстук в полоску. Два часа сыщики сверяли записи по делам Фростов и Хенненфельдов, изучали фотографии. Они сошлись во мнении, что почерк убийц в этих двух случаях совпадал, сходной была и зверская жестокость расправ.

И еще одна мелкая деталь: когда тела были обнаружены, в квартире играло радио, включенное скорее всего преступником.

– Ты помнишь, что это была за музыка? – спросил Квинн.

– Само собой! Тяжелый рок, такой громкий, что я голоса своего не слышал.

– У нас аналогично, – кивнул Квинн, делая пометку в блокноте.

– Это один и тот же мерзавец, – заявил Монтес решительно. – Без сомнения, один и тот же.

– А ты уверен, что это был один человек? – полюбопытствовал Квинн.

– Да, вполне. Он громадного роста, силен как бык и вдобавок умен.

– То есть из образованных?

– Нутром чую, что нет.

– Согласен, – кивнул Квинн.

– Он получает наслаждение, ловит кайф от этого, определенно садист.

– А что скажешь о наших дохлых кошках?

Монтес помотал головой:

– Могу только предположить, что ему нравится убивать. Вероятно, передушил кошек, чтобы скоротать время, а потом шутки ради принес с собой.

– А я по-прежнему думаю, что это послание. Некая зашифрованная записка, к которой мы никак не подберем ключ.

Когда Монтес собрался уезжать, Бернард Квинн извинился, что при встрече не смог присутствовать сержант Эйнсли, которого как раз направили на однодневную учебу руководящих кадров полиции. Монтес отнесся к этому легко.

– Ничего, успеется, – сказал он на прощание. – Я думаю, все, что было до сих пор, только начало.

Всю весну и все лето в тот год обитателей южной Флориды мучили невыносимая жара и удушливая влажность, дождь лил ежедневно, редкий день обходилось без грозы. И в самом Майами частые сбои в электроснабжении, вызванные повышенным потреблением энергии, заставили обладателей кондиционеров испытать на себе, в каком неприятно липком мире живут те, кто не может их себе позволить. Жара действовала на нервы, повышала раздражительность и агрессивность, как следствие возросла преступность. Драки стенка на стенку, убийства на почве ревности, избиения жен и детей стали делом повседневным. Даже самые миролюбивые и сверхнормальные граждане легко выходили из себя и давали волю подспудно тлевшему темпераменту. Пустякового недоразумения на улице или автостоянке было достаточно, чтобы совершенно незнакомые люди лезли друг на друга с кулаками. Если повод оказывался более серьезным, случались и смертельные исходы.

В отделе по расследованию убийств целую стену занимала огромная доска из белого тонированного стекла, которую сыщики окрестили «доской покойников». В ее четкие графы и колонки заносились имена всех жертв убийств за текущий и предшествовавший годы, а также ключевая информация о ходе расследования. Здесь же значились имена подозреваемых. Если производился арест, отметка делалась красным фломастером.

К середине июля прошлого года на этой доске были отмечены семьдесят убийств, из которых двадцать пять остались нераскрытыми. В июле нынешнего года убийств числилось девяносто шесть, а нераскрытых стало удручающе много – семьдесят пять.

Серьезный рост этих цифр во многом объяснялся увеличением числа убийств, совершенных при рутинных ограблениях, кражах автомобилей и уличных разборках. Преступники, казалось, приобретали дурную привычку пускать в ход оружие и убивать людей без особой необходимости.

Все это вызвало столь широкое общественное недовольство, что лейтенанту Лео Ньюболду пришлось несколько раз побывать «на ковре» у майора Маноло Янеса, начальника управления по борьбе с преступлениями против личности, куда, помимо отдела по расследованию убийств, входило подразделение, занимавшееся грабежами и квартирными кражами.

Во время их последней встречи майор Янес, крепкого сложения брюнет с непослушной копной волос и зычным голосом армейского сержанта, набросился на Ньюболда с порога, едва секретарша сообщила о прибытии подчиненного:

– Какого дьявола, лейтенант! Чем вы там со своими людьми занимаетесь? Баклуши бьете?!

При обычных обстоятельствах Янес обратился бы к Ньюболду по имени и предложил сесть. Но на этот раз он не сделал этого, а только смотрел свирепо снизу вверх, так и не поднявшись навстречу из-за своего рабочего стола. Ньюболд догадывался, что Янес уже получил свою порцию выволочки наверху и теперь обязан был по законам субординации повторить ее для того, кто был ниже чином, и потому не торопился с ответом.

Кабинет майора располагался на том же этаже, что и отдел по расследованию убийств. Его большое окно выходило на центр Майами, залитый в тот день ослепительным сиянием солнца. На сером металлическом столе, поверхность которого была покрыта белым пластиком, по-военному четко были разложены папки с делами и карандаши. К рабочему столу, образуя букву «Т», примыкал стол для совещаний с восемью стульями по сторонам. Как и в большинстве кабинетов полицейского руководства, обстановка казалась спартански скудной и оживлялась лишь фотографиями внучат Янеса на краешке стола.

– Вы знаете, как оно обстоит, майор, – сказал Лео Ньюболд. – Мы завалены делами. Следователи работают по шестнадцать часов в сутки, а иногда и больше. Люди переутомлены до предела.

– О, ради бога, оставьте это! – Янес сделал раздраженный жест в сторону лейтенанта, но потом сказал: – Сядь.

Когда Ньюболд уселся, Янес продолжил свой выговор:

– Сверхурочные и усталость – неизменные спутники нашей работы, и ты это отлично знаешь. Сколько бы они ни пахали, нужно еще поднажать. И старайся помнить: усталые люди легко ошибаются, а мы с тобой поставлены здесь для того, чтобы этого не было. А потому, Ньюболд, тщательно просмотри еще раз каждое дело и как можно быстрее! Лично убедись, что сделано все возможное и ничего не упущено из виду. Вникни в каждую деталь, особое внимание обрати на возможную связь между разными делами. Если мне станет потом известно, что вы проморгали что-то важное, ты у меня припомнишь, как жаловался сегодня на усталость. Они, видите ли, устали! Бог ты мой, что за лепет!

Ньюболд подавил вздох, но промолчал.

– А теперь вы свободны, лейтенант, – завершил тираду Янес.

– Слушаюсь, сэр! – Ньюболд встал, исполнил поворот кругом по всей форме и вышел, решив неукоснительно следовать директивам Маноло Янеса.

Но всего лишь через месяц после этого малоприятного разговора у Лео Ньюболда, как он сам выразился, «земля загорелась под ногами».

Одиннадцать часов двенадцать минут четырнадцатого августа стали отправной точкой для целой череды событий. В тот день в Майами ртутный столбик уперся в плюс сорок пять, а влажность перевалила за восемьдесят пять процентов. Группу оперативных дежурных возглавлял детектив сержант Пабло Грин. Он и принял вызов из центральной диспетчерской, откуда его связали с патрульным Франкелем, который оказался первым на месте убийства в жилом комплексе Сосновые террасы, что находился на бульваре Бискэйн, угол Шестьдесят девятой улицы.

На этот раз жертвой стала пожилая пара выходцев из Латинской Америки, Ласаро и Луиса Урбино. Живший по соседству мужчина долго барабанил в дверь, не услышав ответа, решил заглянуть в окно. Он увидел два связанных трупа, вышиб дверь и тут же набрал номер 911.

Тела убитых были найдены в гостиной их собственного четырехкомнатного коттеджа. На телах убитых были следы жестоких побоев и многочисленные глубокие ножевые раны; трупы плавали в лужах крови.

Сержант Грин – ветеран полиции Майами с двадцатилетним стажем, высокий поджарый мужчина, с аккуратными усиками, – приказал Франкелю никого не допускать к месту преступления, а затем беспокойно оглядел помещение, размышляя, кого бы послать на этот вызов.

Он поднялся, чтобы в поле зрения был весь отдел, и убедился, что остался в нем единственным детективом. За всеми остальными простыми металлическими столами, стоящими в шесть рядов и отгороженными друг от друга невысокими перегородками, сейчас никого не было. Каждому сыщику полагался свой рабочий стол, и каждый на свой лад вносил элемент уюта в казенную обстановку – кто фотографиями семьи, кто рисунками или карикатурами.

Сейчас в этой комнате, больше похожей на зал, помимо самого Грина, находились только две секретарши, отвечавшие на бесконечные телефонные звонки. Как и в любой другой день, звонили частные лица, и журналисты, и родственники жертв убийств, желавшие прояснить обстоятельства смерти близких, и политики, искавшие объяснений невиданному росту преступлений с применением огнестрельного оружия, и еще множество других людей, по серьезному поводу и без оного.

Впрочем, Грин знал заранее, что все детективы уже разъехались на задания – помещение отдела по расследованию убийств выглядело так пустынно все это лето. Четыре сыщика из его собственной группы занимались расследованием восьми убийств. Нагрузка на другие группы была нисколько не меньше.

Надо отправляться в Сосновые террасы самому, решил Грин. И как можно быстрее.

Он с тоской посмотрел на кипу бумаг на своем столе – накопившиеся за две недели протоколы и рапорты, с которыми лейтенант Ньюболд строжайше приказал разобраться как можно скорее, – придется их в очередной раз отложить. Набросив пиджак, он наспех ощупал висевшую на боку кобуру с пистолетом и направился к лифту. Он вызовет из машины по радио на подмогу одного из своих парней, но все заняты по горло, помощь едва ли прибудет скоро.

Что же до противной и нескончаемой бумажной работы, то, невесело сказал себе Грин, хотя бы часть ее придется разбросать, задержавшись на службе вечером.

Не более чем через пятнадцать минут после этого сержант Грин въехал на территорию жилого комплекса Сосновые террасы и остановился у коттеджа номер восемнадцать, который был уже вместе со всей прилегающей территорией обтянут желтой лентой с надписью: «ПОЛИЦЕЙСКОЕ ЗАГРАЖДЕНИЕ. ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН». Грин подошел к патрульному, преграждавшему вход в здание небольшой толпе любопытных.

– Франкель? Я сержант Грин. Что у вас тут?

– Первыми сюда прибыли мы с моим напарником, сэр, – сказал патрульный. – На месте преступления ничего не трогали. А это, – он указал на бородатого крепыша, стоявшего чуть поодаль, – мистер Ксавьер. Он – тот сосед, что нас вызвал.

– Я как увидел этот ужас через окошко, сразу бросился ломать дверь, – сказал бородач, подходя. – Наверное, не надо было?

– Не волнуйтесь, все правильно. Был ведь и шанс, что они еще живы.

– Нет, я сразу понял, что там два трупа. Не то чтобы я был с Урбино очень дружен, но я навсегда запомню, как…

– Мистер Ксавьер воспользовался телефоном убитых и выключил радиоприемник, – перебил Франкель.

– Музыка так орала, – опять принялся оправдываться Ксавьер, – что я в трубке ничего не слышал.

– А больше вы ничего с радио не делали? – спросил Грин. – Настройку не трогали?

– Нет, сэр, – ответил Ксавьер удрученно. – Вы думаете, я отпечатки пальцев смазал?

«Смотри, как у нас теперь все в криминалистике разбираются!» – подумал Грин и сказал:

– Об этом пока рано говорить, но нам придется попросить вас дать свои отпечатки пальцев, чтобы мы могли определить, кому принадлежат отпечатки в комнате. После использования мы их отдадим вам… Поддерживайте контакт с мистером Ксавьером. Позже сегодня нам понадобится его помощь, – закончил он, обращаясь к Франкелю.

Когда Грин вошел в комнату, даже беглого осмотра места преступления было для него достаточно, чтобы понять: это не рядовое убийство, а новое, пугающее, но важное звено в цепочке серийных убийств. Подобно остальным командирам следственных групп, Грин старался следить за делами, которые вели другие группы. Ему были известны детали совершенного в январе в Кокосовом оазисе убийства Гомера и Бланш Фрост. Знал он и о трехмесячной давности деле Хенненфельдов из Форт-Лодердейла, такого схожего с делом Фростов. С ужасающей ясностью сыщик видел, что в Сосновых террасах было совершено еще одно, точно такое же, теперь уже третье зверство.

Не теряя времени даром, Грин снял с поясного ремня портативную рацию и сделал несколько звонков. Сначала вызвал экспертов-криминалистов, что в подобных делах было важнее всего, ведь серийный убийца мог в любой момент нанести новый удар. Все улики вплоть до последней ворсинки, любого волоска следовало без промедления собрать, исследовать и классифицировать. Дежурный, однако, сообщил Грину, что все эксперты на выезде по другим делам и смогут прибыть к нему не раньше чем через час. Пабло Грин нервничал, зная, как недолговечны некоторые из улик, но в перепалку с дежурным не вступил – что толку? Этим не поможешь.

Когда же и на вызов судебного медика для осмотра трупов он получил лишь обещание прислать его «по мере возможности», выдержка изменила ему.

– Нет, так не пойдет! – Он старался не кричать, но знал, что вот-вот сорвется на крик.

И следующий вызов принес такой же результат. Все представители прокуратуры штата оказались заняты. Не раньше чем через час, и точка.

Да, работа детектива изменилась сильно и не в лучшую сторону, мрачно констатировал сержант Грин. Давно ли на любой вызов по делу об убийстве моментально съезжались лучшие силы? Теперь не то… Философски настроенный полицейский отнес это за счет общего упадка общественных нравов, который вовсе не сопровождался спадом в статистике убийств.

Зато Грину удалось сразу выйти на связь с лейтенантом Ньюболдом. Тщательно выбирая выражения, поскольку переговоры по рации ловило слишком много посторонних ушей, он сумел растолковать начальнику, что случилось в Сосновых террасах. Ньюболд пообещал взять все переговоры с другими подразделениями на себя.

Грин высказал предположение, что о случившемся неплохо было бы информировать сержанта Эйнсли и детектива Квинна, с чем Ньюболд без колебаний согласился. В заключение лейтенант сказал, что примерно через полчаса прибудет на место преступления сам.

Грин снова занялся двумя жертвами убийства, их по-садистски изуродованными телами, продолжая делать записи в своем блокноте, начатые с того момента, когда он вошел в дом. Как и в двух предыдущих делах, трупы мужчины и женщины были им найдены в сидячем положении, связанные, с кляпами во рту. Их явно усадили так, чтобы каждый, онемев от ужаса и умирая в муках, мог видеть, как мучается и истекает кровью другой.

Сержант сделал в блокноте набросок расположения трупов. На столике у дальней стены он заметил вскрытый конверт. Полученное письмо хозяева прочитали и, даже не сложив, оставили рядом. Повернув страницу в более удобное положение кончиком лезвия перочинного ножа, Грин прочитал послание. Содержавшиеся в нем полные имена погибших он тоже занес в блокнот.

На небольшом бюро в углу стоял портативный радиоприемник – тот самый, который выключил Ксавьер. Вглядевшись в шкалу настройки, Грин отметил для себя волну: 105,9 FM. Он знал эту станцию. «Металл-105». Тяжелый рок.

Далее со всеми мерами предосторожности, не переставая по привычке поглаживать в задумчивости пальцем кончики усов, он обследовал остальные комнаты коттеджа. В обеих спальнях все ящики были выдвинуты наружу и оставлены в таком виде. Содержимое дамской сумочки и мужского бумажника вывалено на одну из кроватей. Денег не видно, хотя кое-какие ювелирные украшения лежали на месте.

При каждой из спален имелись отдельный туалет и ванная. Ничего примечательного Грин в них не обнаружил, впрочем, лучше в этом разберется дотошная криминалистическая экспертиза. В основной уборной дома стульчак был поднят, в унитазе – моча. Сержант и эту деталь отметил в блокноте, хотя прекрасно знал, что ни моча, ни кал для идентификации не пригодны.

Вернувшись в гостиную, он почуял еще один запах, который прежде перебивался для него омерзительной вонью из открытых ран. Стоило ему подойти к трупам ближе, как запах усилился. Потом ему стал ясен и его источник. Рядом с рукой мертвой женщины на полу стояла бронзовая ваза с человеческими экскрементами, плавающими в моче.

Именно в такие моменты своей работы Пабло Грин начинал сожалеть, что не выбрал другую профессию.

От этой улики он отшатнулся в отвращении. Вообще говоря, ничего необычного в том, что преступник нагадил на месте преступления, не было. Испражнения нередко оставляли грабители, которые вламывались в богатые дома. Это был своего рода знак презрения по отношению к отсутствовавшим хозяевам. Однако Грин никогда не видел прежде ничего подобного на месте убийства и меньше всего ожидал увидеть здесь, где так жестоко расправились с двумя несчастными стариками. «До какой же степени озверения может дойти человек!» – подумал Грин, который сам был личностью исключительно положительной: порядочным, добрым, прекрасным сыном, мужем и отцом.

– Ты о чем, Пабло? – услышал он вдруг голос из коридора. Это прибыл Лео Ньюболд. Грин понял, что говорит вслух.

Не в силах произнести ни слова от разрывающих его бешенства и ужаса, Грин жестом указал Ньюболду на два трупа и стоявший рядом с одним из них зловонный сосуд.

Лейтенант подошел поближе и осмотрел улику. Потом негромко сказал:

– Не переживай. Мы отловим этого гада. А когда он попадет в наши руки, будь уверен, обвинение против него мы сделаем таким крепким, что от электрогриля ему не уйти.

Припомнились Ньюболду и слова майора Янеса, сказанные совсем недавно: «Лично убедись, что сделано все возможное и ничто не упущено из виду. Особое внимание удели связи между разными делами».

Что ж, они и раньше подозревали связь между убийством Фростов и Хенненфельдов в Форт-Лодердейле. Теперь к тем двум добавлялось третье двойное убийство, и со всей неизбежностью должен был встать вопрос: не лучше ли было с самого начала соединить два дела вместе и вести поиск серийного убийцы? Как знать, в таком случае у них уже могли бы появиться подозреваемые.

Нет, едва ли, рассуждал про себя Ньюболд. Но упреков со стороны тех, кто задним умом крепок, в особенности газетчиков, не избежать. Давление общественного мнения на его отдел, да и на всю полицию Майами, только усилится.

Однако сейчас главное – сконцентрировать внимание на этом, самом свежем деле, просмотрев по мере возможности материалы предыдущих двух. Теперь-то сомнений не оставалось – предстояла охота на серийного убийцу в чистом виде.

– До Эйнсли и Квинна смогли дозвониться? – поинтересовался Грин.

– Да, – кивнул Ньюболд, – они едут сюда. А Квинну я велел связаться с ребятами из Форт-Лодердейла.

Буквально через несколько минут прибыла команда из четырех криминалистов, а вскоре после них судмедэксперт Сандра Санчес. Можно было догадаться, что Лео Ньюболду понадобилось дойти до самого высокого руководства, чтобы это произошло так быстро.

Следующие пять часов незаметно пролетели за рутинной работой. Под конец трупы Ласаро и Луиса Урбино поместили в пластиковые мешки и отправили в окружной морг, где тем же вечером их должны были подвергнуть вскрытию. Сержанту Грину предстояло при нем присутствовать, отложив еще на день угрожающих размеров кипу бумаг на своем столе, которая к тому же все росла.

Когда все собранные криминалистами улики были изучены до мелочей, к всеобщему разочарованию, специалист по отпечаткам пальцев Сильвия Уолден констатировала:

– Я уверена на все сто, что преступник действовал в перчатках. Здесь достаточно смазанных отпечатков, какие остаются от резиновых перчаток, таких же, кстати, как и в «Ройал колониел». Кто бы ни был убийца, он достаточно опытен, чтобы надевать две пары: к одному слою тонкой резины пальцы рано или поздно прилипают, оставляя прекрасные отпечатки. Само собой, кое-какие пальчики я тут собрала, но они скорее всего оставлены не убийцей.

– Спасибо за информацию, – поблагодарил ее Грин, покачав головой.

– Абсолютно не за что, – невесело отозвалась Уолден.

Эйнсли и Бернард Квинн, прибывшие на место преступления немногим позже криминалистов и врача, не могли не согласиться с Ньюболдом и Грином, что они имеют дело с серийным убийцей.

Прежде чем тела увезли в морг, Эйнсли еще раз осмотрел их и бронзовую вазочку, стоявшую рядом. Этот сосуд вкупе с его зловонным содержимым с самого начала вызвал в нем некую смутную ассоциацию, напомнил о чем-то забытом, что ему трудно было сразу сформулировать. Пытаясь ухватиться за эту ускользающую мысль, Эйнсли обследовал трупы вторично.

Нет, наверное, в этом не было ничего, кроме его собственной крайней нервной усталости от кровавых зрелищ, отчаянного стремления обнаружить хоть какой-то след. Нужно просто отправиться домой и провести вечер в семейном кругу… Он будет шутить за ужином… Поможет Джейсону с домашним заданием… Займется любовью с женой и… И тогда возможно, что к утру что-нибудь полезное и придет ему в голову.

Но следующим утром никаких новых идей у него не возникло. Только через четыре дня и в момент, когда Эйнсли меньше всего ожидал этого, его внезапно очнувшаяся память подсказала ему верный ответ на мучившие его вопросы.

Через четыре дня после преступления в Сосновых террасах лейтенант Лео Ньюболд собрал у себя всех, кто имел отношение к расследованию серийных убийств. Были вызваны руководители групп, детективы, эксперты-криминалисты, судебный медик и представитель прокуратуры штата. Информировали о собрании и высоких полицейских начальников, но только двое сочли возможным присутствовать. Именно во время этого совещания, как потом вспоминал Эйнсли, драма приобрела шекспировский размах, а на авансцену выступили новые действующие лица.

Одним из них стала Руби Боуи – детектив из группы сержанта Эйнсли. Маленькая, живая негритянка двадцати восьми лет от роду, Руби обожала блестящую бижутерию и модные тряпки, но в отделе ее ценили, потому что работала она не меньше, а часто и больше других, не требуя скидок на слабый пол. Умея быть жесткой, подчас даже жестокой, она обладала добрым чувством юмора, что коллеги ценили в ней превыше всего.

Руби была младшей из девяти детей Эрскина и Алисы Боуи из недоброй славы криминального района Майами, что назывался Овертаун. Патрульного полицейского Эрскина Боуи застрелил живший по соседству пятнадцатилетний наркоман, которого они с напарником застали при попытке ограбить местную бакалейную лавку. Руби тогда едва стукнуло двенадцать, и она была уже достаточно взрослой, помнила, с какой нежностью относился к ней покойный отец.

Эрскин считал ее необыкновенным ребенком и любил повторять приятелям: «Вот увидите, она всех удивит, эта девчушка».

Даже сейчас, спустя столько лет после его смерти, Руби втайне продолжала тосковать по нему.

Школьницей она не только прилежно осваивала учебную программу, но и была активной общественницей, с энтузиазмом работая в благотворительных и воспитательных организациях. С особым пылом и вниманием она боролась с наркоманами, памятуя о причине смерти отца.

Получив государственную стипендию, она после школы поступила в один из флоридских университетов, специализируясь в психологии и социологии. Окончив университетский курс с отличием, она смогла осуществить давнюю мечту – пошла работать в полицейское управление Майами. Отец носил форму полиции семнадцать лет. Вероятно, она подсознательно стремилась окончательно примириться с его утратой, попытавшись «изменить мир». А если не мир, то хотя бы город.

Никто особенно не удивился, когда Руби блестяще окончила полицейскую академию, но вот решение Лео Ньюболда зачислить ее прямиком в штат детективов своего отдела вызвало немало кривотолков. Назначение казалось беспрецедентным.

Отделы по расследованию убийств считаются в полиции элитными подразделениями. Предполагается, что именно в них собираются лучшие детективы, самые цепкие, самые знающие, и их высокий престиж – предмет зависти остальных коллег. Поэтому назначение Руби было встречено в штыки несколькими старшими офицерами, которые сами метили на это место. Однако Ньюболд оказался непреклонен. О Руби он придерживался чрезвычайно высокого мнения. Он сказал однажды Малколму Эйнсли в доверительном разговоре: «Я просто нутром почуял в ней хорошего полицейского».

С тех пор прошло четыре года. Репутация Руби была безупречна, послужной список – выше всяких похвал.

Будучи под началом сержанта Эйнсли, она обязана была присутствовать на совещании, которое назначили на восемь утра. Но до последнего момента, когда все уже собрались, Руби оставалась за своим заваленным бумагами столом, поглощенная телефонным разговором. Проходившему мимо Лео Ньюболду пришлось поторопить ее:

– Закругляйся-ка, Руби. Нам пора начинать.

– Да, сэр, – виновато отозвалась она и почти тут же последовала за ним, на ходу прилаживая к уху крупную позолоченную клипсу, которую прежде сняла, чтобы не мешала разговаривать по телефону.

К основному помещению отдела по расследованию убийств непосредственно примыкали кабинеты для допросов подозреваемых и свидетелей, далее следовала более уютная комната с мягкой мебелью, куда нередко приводили родственников жертв убийств, еще дальше – картотека и архив, где хранились дела за последние десять лет, а в самом конце коридора располагался небольшой зал для совещаний.

В его центре стоял прямоугольный стол, за которым сидели сейчас Малколм Эйнсли, два других сержанта – Пабло Грин и Хэнк Брюмастер, а также детективы Бернард Квинн, Эстебан Кралик, Хосе Гарсия и Руби Боуи.

Гарсия – выходец с Кубы, прослужил в полиции Майами уже двенадцать лет, из которых восемь пришлись на отдел по расследованию убийств. Чуть полноватый и лысеющий, он казался много старше своих тридцати трех лет, а потому получил от коллег прозвище «Папаша».

Незнакомым лицом для участников совещания оказался один лишь молодой детектив Бенито Монтес, приехавший в Майами из Форт-Лодердейла, получив по телефону приглашение от Бернарда Квинна. Как уже успел доложить Монтес, со времени его первого приезда в Майами прогресса в расследовании дела Хенненфельдов не наметилось.

По понятным причинам присутствовали здесь доктор Санчес, эксперты-криминалисты Хулио Верона и Сильвия Уолден, а также помощник прокурора штата Кэрзон Ноулз.

Отвечавший в прокуратуре за дела, связанные с убийствами, Ноулз создал себе славу грозного обвинителя в суде. И это при том, что разговаривал он мягко, обладал сдержанными манерами, одевался более чем скромно в старомодные костюмы с вязаными галстуками. О нем однажды сказали, что он похож на заурядного продавца обувного магазина. Очень часто в зале суда при допросе свидетелей защиты он производил впечатление неуверенного в себе человека, нетвердо знавшего, чего он хочет добиться, – впечатление, добавим, абсолютно ложное. На эту удочку попадались многие из сидевших на свидетельской скамье. Им начинало казаться, что этому интеллигентному мямле можно безнаказанно лгать, и они слишком поздно понимали, что оказались в крепко свитой паутине, откуда им уже не выбраться.

Именно эта обезоруживающая тактика в сочетании с острым умом позволила Ноулзу за пятнадцать лет прокурорской карьеры добиться поразительных восьмидесяти двух процентов обвинительных приговоров по делам об убийствах. Сыщикам нравилось работать с ним, он пользовался у них уважением.

Подчеркивая важность происходившего, во главе стола сидели сам майор Янес и еще более высокопоставленный заместитель начальника городской полиции Отеро Серрано.

Лео Ньюболд сразу перешел к сути:

– Всем нам ясно, что два наших самых громких дела, равно как и убийство в Форт-Лодердейле, следует считать серийными убийствами. Признаю, мы могли бы прийти к такому выводу до того, как было совершено третье преступление, и если руководство нас накажет за нерасторопность, то это будет вполне заслуженно. Однако оставим пока сожаления и обсудим насущные рабочие вопросы. Я хочу, чтобы мы здесь и сейчас провели полноценный анализ всех трех двойных убийств, не упуская из виду ни одной детали. Мы должны обнаружить между ними ту связь, которая привела бы нас…

Руби Боуи подняла руку. Ньюболд с недовольным видом вынужден был прерваться.

– Может, подождешь со своим сообщением, пока я окончу, Руби?

– Нет, сэр. Боюсь, что нет. – Ее голос выдавал сдерживаемое волнение, в руке у нее появился листок бумаги.

– Говори, но только, ради бога, по существу.

– Вы говорили о трех убийствах, сэр.

– Да, ну и?.. У меня что-то не в порядке с арифметикой?

– Не совсем так, сэр. – Руби подняла свой листок вверх и оглядела присутствующих. – У меня неприятная для всех нас новость: убийств было четыре.

– Как это четыре? Что ты имеешь в виду? – загудели голоса.

Только сидевший напротив нее Эйнсли сохранял спокойствие и попросил:

– Расскажи, что тебе стало известно, Руби.

Она с благодарностью посмотрела на него и заговорила, вновь обращаясь к Ньюболду:

– Помните, пару дней назад, сэр, вы распорядились разобраться с накопившимися документами?

При упоминании об этом по комнате пробежал нервный смех.

– Конечно, помню, – ответил Ньюболд. – И что ты в этих бумагах раскопала?

– Вот это я обнаружила только нынче утром. Ориентировка из Клиэруотера.

– Читай.

Голос Руби зазвенел в наступившей полной тишине:

– «Ко всем полицейским подразделениям штата! В нашем городе двенадцатого марта сего года совершено убийство пожилой супружеской пары. Исключительная жестокость. Жертвы связаны, кляпы во рту. Побои в области головы и торса, множественные ножевые ранения. Тела частично расчленены. Похищены наличные деньги, сумма не установлена. Отпечатки пальцев преступника и другие улики отсутствуют. На месте убийства преступником или преступниками оставлены принесенные извне необычные предметы. Всю информацию об аналогичных преступлениях просьба оперативно сообщить детективу Н. Эбреу, отдел по расследованию убийств полицейского управления Клиэруотера».

Все ошеломленно молчали. Потом Янес попросил:

– Повторите-ка мне дату.

– Убийства были совершены двенадцатого марта, сэр, – сказала Боуи, снова заглядывая в бумажку. – А наша входящая от пятнадцатого марта. Здесь есть штамп.

Раздался коллективный стон.

– Боже правый! – воскликнул первым Хэнк Брюмастер. – Пять месяцев назад!

Они все знали, что такое могло случиться. Не должно было, но случалось. Нередко важные бумаги подолгу лежали непрочитанными, но такого еще не было никогда!

Нередко раньше полиции сходные черты в преступлениях, совершенных в разных концах штата, улавливали газетчики и сообщали о них, чем серьезно помогали детективам. В этот раз проморгали все – слишком велика была волна преступности, захлестнувшей Флориду.

Ньюболд спрятал лицо в ладонях, огорченный сверх всякой меры. Именно с лейтенанта строже всего спросят за безответственный недосмотр, из-за которого предельно важная информация из Клиэруотера осталась без внимания.

– Время дорого, – жестко сказал затем Янес. – Продолжайте совещание, лейтенант.

Было ясно, что настоящий разговор между ними состоится позже, но в тот же день.

– У меня еще не все, сэр, – сказала Руби Боуи.

– Говори, – кивнул ей Ньюболд.

– Перед самым началом совещания я дозвонилась в Клиэруотер детективу Эбреу. Сообщила, что у нас есть сходные дела. Он сказал, что вместе со своим сержантом они завтра же прилетят к нам и сверят подробности.

– Хорошо, – одобрил Ньюболд, к которому вернулось присутствие духа. – Узнайте, когда прибывает их рейс, и вышлите за ними машину в аэропорт.

– Позвольте задать Руби вопрос, лейтенант, – сказал Эйнсли.

– Задавайте.

Эйнсли посмотрел на Руби через стол:

– Эбреу сказал тебе что-нибудь о посторонних предметах, найденных у них на месте преступления?

– Да. Я специально спросила, что это было. Старый, помятый горн и кусок картона. – Она сверилась с записями. – Да, кусок картона, вырезанный в форме полумесяца и покрашенный в красный цвет.

Эйнсли хмурил лоб, стараясь сосредоточиться, напрягал память, припоминая вазочку из коттеджа в Сосновых террасах. Ни к кому в особенности не обращаясь, он затем спросил:

– А что, посторонние предметы были найдены везде? Я помню только четырех дохлых кошек в номере Фростов… – Эйнсли повернулся к Бернарду Квинну: – Было что-нибудь на месте убийства Хенненфельдов?

– Похоже, что нет, – покачал головой Берни и переадресовал вопрос Монтесу: – Я правильно говорю, Бенито?

Чувствуя себя чужаком, Бенито Монтес не проронил до сих пор ни слова, но на прямой вопрос Квинна поспешно ответил:

– Нет, мы не нашли там ничего, что преступник мог бы принести с собой. Был только электрообогреватель, но он принадлежал Хенненфельдам. Я сам проверял.

– Что за обогреватель? – быстро спросил Эйнсли.

– Обычный домашний рефлектор, сержант. Из него выдернули спираль, обмотали ею ноги мистера Хенненфельда, а потом включили в розетку. Когда мы обнаружили трупы, ноги у него были все черные как уголь.

– Почему же ты мне ничего об этом не сказал? – с упреком бросил Эйнсли Квинну.

– Забыл, должно быть, – пробормотал тот растерянно.

Эйнсли, похоже, устроило это объяснение.

– Могу я продолжать, лейтенант? – обратился он к Ньюболду.

– Продолжай, Малколм.

– Руби, – сказал Эйнсли, – мы можем составить список предметов, найденных во всех четырех случаях?

– Конечно. На компьютере?

– Да-да, на компьютере, – нетерпеливо вмешался Ньюболд.

Руби послушно пересела за отдельно стоявший столик с компьютерным терминалом. В отделе ее прозвали «компьютерным магом», и коллеги из других следственных групп частенько просили ее о помощи, запутавшись в мудреных программах. Пока остальные ждали, она проворно пробежала пальцами по клавиатуре и вскоре доложила:

– Я готова, сержант, диктуйте.

Сверяясь с лежавшими перед ним записями, Эйнсли начал:

– Семнадцатое января, Кокосовый оазис. Гомер и Бланш Фрост. Четыре дохлые кошки.

Пальцы Руби забегали по клавишам. Когда они замерли, Эйнсли продолжал:

– Двенадцатое марта, Клиэруотер…

– Минутку! – послышался вдруг голос Берни Квинна. – Были ведь еще глаза мистера Фроста. Их выжгли с помощью какой-то горючей жидкости. Если уж мы говорим о ступнях Хенненфельда…

– Да, Руби, занеси в первую графу глаза мистера Фроста, – согласился Эйнсли и не без ехидцы сказал Квинну: – Спасибо, Берни, теперь я запамятовал, с каждым случается, не так ли?

Они зафиксировали подробности дела в Клиэруотере с помятой трубой и картонным полумесяцем, добавили к списку Форт-Лодердейл с обогревателем и обугленными ступнями и перешли к убийству в коттедже номер восемнадцать в Сосновых террасах.

– Запиши: бронзовый сосуд, – начал Эйнсли и замолк.

Руби записала и спросила:

– В нем было что-нибудь?

– Было. Ссаки и говно, – брякнул со своего места Пабло Грин.

Руби обернулась ко всем и с невинным видом поинтересовалась:

– Мне так и записать или лучше будет «моча и фекалии»?

В ответ громыхнул смех. Кто-то сказал: «За это мы тебя и любим, Руби». Даже Ньюболд, Янес и мрачный заместитель шефа полиции Майами разделили общее веселье. Для людей, повседневно видящих смерть, любой повод посмеяться всегда был желанен, как свежесть ливня в жару.

И именно в этот момент… когда смех почти затих… болезненной вспышкой озарения, в ослепительной ясности, Эйнсли увидел вдруг все.

Да, теперь он знал. Фрагменты головоломки легли на свои места. Все до последнего. Так бывало, когда смутная гипотеза, долго и бесплодно истощавшая его мозг, внезапно приобретала смысл и четкий абрис. Волнение распирало его.

– Мне нужна Библия, – сказал он.

Остальные уставились на него непонимающими взглядами.

– Я сказал, Библия! – повторил Эйнсли громче, с командными нотками. – Мне нужна Библия!

Ньюболд посмотрел на Квинна, сидевшего ближе всех к двери.

– У меня в столе есть Библия, – сказал он. – Второй ящик снизу, с правой стороны.

Квинн поспешно отправился в кабинет лейтенанта.

Вообще говоря, в том, что в отделе сразу нашелся экземпляр Библии, не было ничего удивительного. Среди подозреваемых попадались типы, просившие принести им Священное Писание, некоторые в искреннем порыве, а иные – в расчете, что напускная набожность поможет скостить срок в суде. И расчеты эти строились не на пустом месте. Бывали случаи, когда преступники, главным образом из тех, что пообразованнее, уходили от сурового наказания, разыграв «религиозное обращение», строя из себя «заново родившихся». Сыщики всегда относились к таким просьбам скептически, но на стадии расследования не считали себя вправе отказывать. К тому же случалось, что обращение к Библии действительно приводило к раскаянию и признанию убийцы.

Квинн вернулся с книгой в руке. Он передал ее через стол Эйнсли, который тут же стал перебирать страницы ближе к концу. Его интересовал Новый Завет, а еще точнее – Откровение Иоанна Богослова, или Апокалипсис.

Теперь, кажется, и у Ньюболда открылись глаза.

– Это ведь из Откровения, верно? – спросил он.

– И каждый из обнаруженных предметов представляет собой послание, – закивал Эйнсли. – Вот первое. – Он сделал жест в сторону Руби, которая все еще сидела за компьютером, и, оглядев присутствующих, прочитал: – Глава четвертая, стих шестой. «И перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу; и посреди престола и вокруг престола четыре животных…»

– Кошки! – скорее выдохнул из себя слово, чем воскликнул Квинн.

Эйнсли проворно перелистнул две страницы назад, поискал указательным пальцем и прочел еще:

– Глава первая, стих четырнадцатый. «Глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его – как пламень огненный…» Мистер Фрост, верно, Берни?

– Верно, – отозвался Квинн в задумчивости. – Кошки и глаза Фроста… Мы же все это видели, но никак не связали между собой… То есть так, как следовало.

Все молчали. Серрано, заместитель Янеса, подался вперед и был весь внимание. Сам Янес, который до этого непрерывно писал что-то в своем блокноте, теперь сделал паузу. Все напряженно ждали, пока Эйнсли продолжал листать страницы Библии.

– Что у нас там в Клиэруотере? Старый горн? – спросил Эйнсли у Руби.

– Труба и красный картонный полумесяц, – подтвердила она, взглянув на экран дисплея.

– Вот вам труба. Это в первой главе, стихе десятом. «Я был в духе в день воскресный, и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный…» Мне кажется, я знаю и про красный месяц. – Он опять зашелестел страницами. – Точно! Вот, читаю в шестой главе, стихе двенадцатом. «И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь».

Потом, обратившись прямо к Бенито Монтесу, Эйнсли сказал:

– Только послушайте вот это, коллега. Глава первая, стих пятнадцатый. «И ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи…»

– Ноги мистера Хенненфельда, – завороженно пробормотал Монтес.

– А с делом Урбино какая связь, Малколм? – спросил сержант Грин.

Эйнсли еще порылся в книге.

– Кажется, нашел, – сказал он вскоре. – Там рука мертвой женщины касалась сосуда или почти касалась, так ведь, Пабло?

– Так.

– Тогда вот это место подходит. Глава семнадцатая, стих четвертый. «И жена облечена была в порфиру и багряницу… и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее».

Зал совещаний наполнился восхищенными возгласами. Эйнсли жестом просил тишины, отказываясь принимать признание своей заслуги. Присутствующие моментально угомонились, как только увидели, что он спрятал лицо в ладонях. Когда он отнял их, возбужденный охотничий блеск в глазах пропал, они были теперь грустны. С досадой он сказал:

– Я должен был, просто обязан был расшифровать этот код раньше. С самого начала… Сумей я – и кто-то из этих несчастных мог бы остаться в живых.

– Брось, Малколм, – пришел ему на помощь сержант Брюмастер. – Большинство из нас вообще никогда бы не догадались. С чего тебе сокрушаться?

«А с того, – хотел сказать им Эйнсли, – что из вас только я один – доктор богословия. Потому что это я грыз библейские тексты двенадцать нескончаемых лет. Потому что каждый из этих символов стучался в мою память, оживлял прошлое во мне, но только я слишком тугодум, слишком глуп и только сейчас сообразил…» Потом он решил не произносить всех этих слов. Ими ничего не изменишь. Он чувствовал горечь, стыд и опустошенность.

Лео Ньюболд слишком хорошо знал Эйнсли и понимал, что творилось у него сейчас в душе. Он поймал его взгляд и сказал спокойно:

– Главное, Малколм, что с твоей помощью мы ухватились за первую ниточку, и, по-моему, за очень важную. Теперь хотелось бы услышать, как ты истолкуешь все это.

Эйнсли кивнул и сказал:

– Во-первых, это сильно сужает поле наших поисков. Во-вторых, мы получили приблизительное представление о личности того, кого мы ищем.

– Ну, и кто же он? – спросил майор Янес.

– Одержимый, религиозный фанатик. А помимо всего прочего, он считает себя мстителем, ниспосланным на землю Богом.

– Стало быть, именно в этом смысл посланий, о которых вы говорили, сержант?

– Да, в этом, особенно если учесть, что каждый символ был оставлен на месте зверской расправы с людьми. Скорее всего убийца внушил себе, что он призван не только доставить послание Господа, но и своими руками свершить месть.

– Месть за что?

– Это мы узнаем, майор, только когда схватим убийцу и сможем его допросить.

Янес подытожил слова Эйнсли:

– Кажется, мы получили наконец отправную точку для расследования. Прекрасная работа, сержант!

– Полностью согласен с такой оценкой, – важно добавил Серрано.

Ньюболд снова взял ведение совещания на себя.

– Ты знаешь о Библии больше, чем все мы, вместе взятые, Малколм, – сказал он. – Расскажи, что еще нам предстоит разгадать в этом деле.

Прежде чем снова заговорить, Эйнсли ненадолго задумался. Ему нужно было сейчас соединить в краткой лекции свой опыт, знания, мысли, свое прошлое священника, путь к светской жизни, нынешнее мироощущение в роли сыщика из отдела по расследованию убийств. Крайне редко эти три его ипостаси сплетались в единое целое, как произошло сейчас. Он начал, стараясь говорить как можно проще:

– Первоначально Откровение было написано по-гречески. Его называют Апокалипсисом, потому что написано оно неким кодом, где использованы слова-символы, понятные только богословам. Поэтому многие воспринимают этот текст как дикую мешанину из видений, символов, аллегорий и пророчеств, причем совершенно бессвязную. – Эйнсли помедлил и затем продолжал: – Неясность Апокалипсиса раздражает даже ревностных христиан. К тому же тот факт, что цитатами из него можно подкрепить взаимоисключающие точки зрения, сделать аргументами в любом споре, объясняет, почему Откровение всегда привлекало разного рода кликуш и фанатиков. В нем они находят готовые рецепты и оправдания любому злу. Поэтому для нас важно разобраться, как тот, кого мы ищем, пришел к идеям Апокалипсиса и каким образом он приспособил его для своих целей. Получив ответы на эти вопросы, мы сумеем его вычислить.

Лейтенант Ньюболд обвел собравшихся за столом взглядом:

– Кто-нибудь еще хочет высказаться?

Руку поднял Хулио Верона. Вероятно, чтобы компенсировать свой малый рост, криминалист сидел на стуле очень прямо, в несколько напряженной позе. Получив разрешение Ньюболда, он сказал:

– Хорошо, что мы теперь более или менее знаем, кого ищем. Прими мои поздравления, Малколм. Но все же хочу напомнить, что, даже если у вас появится подозреваемый, улик у нас почти нет. Их явно недостаточно, чтобы подкрепить обвинение в суде.

При этом он искоса посмотрел на представителя прокуратуры Кэрзона Ноулза.

– Мистер Верона прав, – живо отозвался тот. – А это означает, что необходимо вновь просмотреть каждую мелочь, подобранную на местах совершения преступлений, убедиться, что ничего не укрылось от наших глаз. Убийца явный психопат. Кто знает, может, в итоге изобличить его поможет именно какой-нибудь пустяк, на который мы до сих пор не обратили внимания.

– У нас есть частичный отпечаток ладони с места убийства Фростов, – напомнила Сильвия Уолден.

– Да, но, насколько мне известно, этого отпечатка недостаточно для полноценной идентификации, – заметил Ноулз.

– По нему мы могли бы сравнить шесть признаков, а для констатации идентичности нужно девять. Лучше все десять.

– Стало быть, суд признает это лишь косвенной уликой, так, Сильвия?

– Так, – вынуждена была признать Уолден.

Слово попросила доктор Санчес. На ней был один из ее темно-коричневых костюмов, седеющие волосы стянуты в пучок.

– Я уже докладывала, что ножевые раны на четырех трупах – Фростах и Урбино – идентичны, – сказала она. – Они были нанесены одним и тем же охотничьим ножом с лезвием в двадцать пять сантиметров, с отчетливыми зазубринами и царапинами на нем. У меня есть снимки, где те же зазубрины хорошо видны на костных и хрящевых тканях жертв.

Естественно, все присутствовавшие отлично знали, о каком ноже шла речь. Это был бови-нож, в просторечии называемый иногда «арканзасской зубочисткой». Создателем этого охотничьего тесака стал в середине прошлого века один из техасских братьев Бови – то ли Джеймс, то ли Рэзин. С тех самых пор нож бессчетное число раз пускали в ход не только против зверя, но и против человека. Его невозможно было спутать ни с каким другим, он представлял собой грозное оружие. Деревянная рукоятка с крепким, заточенным с одной стороны лезвием. Обратная сторона лезвия, прямая на протяжении всех двадцати пяти – тридцати сантиметров, резко скашивалась на конце и встречалась с режущей поверхностью в одной острейшей точке. За полтора столетия бови-ножи не раз фигурировали в полицейских досье как орудия убийства.

– Сможете ли вы, доктор Санчес, доказать, что раны были нанесены конкретным ножом? – спросил Ноулз.

– Конечно, только найдите его.

– И вы готовы будете выступить свидетелем?

– Именно это я и хотела сказать, – нетерпеливо подтвердила Сандра Санчес. – Подобные улики суд обычно принимает во внимание.

– Это мне известно, но все же… – Ноулз, казалось, пребывал в нерешительности.

Хорошо знавшие прокурора сразу поняли, что он нацепил на себя маску, которой столько раз успешно пользовался в суде.

– Предположим, я представитель защиты и говорю вам: «Мною предъявлены суду свидетельства, что подобные ножи обычно производятся партиями по нескольку сотен штук каждая. Можете ли вы, доктор, быть абсолютно уверены, что именно вот этот нож – один из сотен, быть может, тысяч подобных ему, причинил раны, которые вы нам описали? И пожалуйста, доктор, отвечая на этот вопрос, ни на секунду не упускайте из виду, что на карту поставлена жизнь человека».

При этом он намеренно отвернулся от Сандры Санчес, которая медлила с ответом.

– Вообще-то… – начала она затем.

Прокурор повернулся к ней лицом и покачал головой:

– Все, у защиты больше нет вопросов к свидетелю.

Сандра Санчес покраснела и закусила губу с досады, поняв, к чему так искусно клонил прокурор. Вместо того чтобы ответить с присущей ей уверенностью, она начала колебаться, показав, что есть место и сомнению. Это не укрылось бы от присяжных, а всякий приличный адвокат знает, как усилить такое впечатление.

Санчес выразительно посмотрела на Ноулза, одарившего ее в ответ благодушнейшей улыбкой.

– Прошу прощения, доктор, за этот маленький эксперимент, но лучше пройти через него здесь, нежели на свидетельском месте в зале суда.

Затем он обратился к Хулио Вероне:

– При всем при том мы, конечно же, с максимальной эффективностью используем в суде такую улику, как нож, если представится возможность. Мне только хотелось показать, что наши возможности здесь не безграничны.

– Да и ножа у нас пока нет, – заметил криминалист, – а будет ли, зависит от вас, ребята. – Он широким жестом включил в число «ребят» даже Лео Ньюболда. – А мы с Сильвией займемся снова нашими двумя делами, раз уж теперь точно известно, что они связаны между собой. Пороемся в уликах, вдруг еще что отыщется.

– И я переберу медицинские архивы, – сказала Сандра Санчес. – Быть может, удастся напасть на нераскрытое убийство со сходным характером ран или с ритуально-религиозным мотивом. – Она помолчала и добавила задумчиво: – Всегда ведь есть вероятность, что подобные преступления имеют давнюю историю. Мне доводилось слышать о серийном убийце, который выжидал пятнадцать лет, прежде чем начал снова сеять смерть.

– Что ж, прекрасно, – сказал Лео Ньюболд. – А теперь… – он посмотрел на своего шефа, начальника управления по борьбе с преступлениями против личности Маноло Янеса, – не хотите ли вы, майор, что-нибудь добавить?

Янес начал без долгих предисловий. В глазах и голосе металла присутствовало поровну.

– Всем, я подчеркиваю, всем присутствующим здесь нужно сделать еще одно, но решающее усилие. Мы обязаны положить этому конец. Новых убийств быть не должно.

Янес посмотрел на Ньюболда:

– Сообщаю официально: вам, лейтенант, и вашим людям с этой минуты я даю карт-бланш. Принимайте любые необходимые меры. Если нужно, создайте спецподразделение. Как только прикинете, что вам нужно, обращайтесь ко мне – я передам в ваше распоряжение некоторых следователей из отдела ограблений. Что касается расходов, тратьте деньги по мере надобности, на сверхурочные не скупитесь.

Еще раз обведя всех взглядом, Янес завершил свою речь:

– Теперь у вас появилась хорошая рабочая версия, так найдите же мерзавца! Мне нужен результат. Держите меня в курсе.

– Спасибо за ваши рекомендации, сэр. Мы немедленно создадим специальное подразделение, которое будет заниматься исключительно этим делом. Те, кто войдет в него, от прочих обязанностей будут временно освобождены. Возглавит спецотряд сержант Эйнсли.

Все взгляды устремились на Эйнсли.

– Под вашей командой, сержант, – продолжал инструктаж Ньюболд, – будут две бригады следователей по шесть человек в каждой. Выбор второго сержанта оставляю за вами.

– Сержант Грин, – без лишних раздумий сказал Эйнсли. – Если он согласен, разумеется.

– Ты еще спрашиваешь! – отозвался Грин почти радостно.

– Поступаете в подчинение сержанта Эйнсли, – сказал ему Ньюболд. – Понятно?

– Так точно, сэр!

Эйнсли поспешил добавить:

– В спецподразделение я считаю необходимым включить детективов Квинна, Боуи, Кралика и Гарсию. Позже сегодня мы с Пабло назовем остальные кандидатуры. – Затем, обращаясь к майору Янесу: – Работы у нас будет очень много, сэр. Думаю, нам понадобятся по меньшей мере двое в подкрепление, а может, и четверо.

– Доложите лейтенанту Ньюболду, когда станет ясно, – кивнул Янес, – вам их выделят.

– А если и этого окажется мало, – вмешался в разговор Кэрзон Ноулз, – я направлю вам пару своих ребят из следственной группы при прокуратуре. Заодно они меня будут обо всем информировать.

– Это и в наших интересах, – заметил Эйнсли.

Ньюболд напомнил собравшимся:

– Поддерживайте связь с Форт-Лодердейлом и Клиэруотером; детективов, которые вели дела об этих убийствах, следует постоянно информировать.

Разговор продолжался еще несколько минут, и подвести под ним окончательную черту Лео Ньюболд любезно предложил промолчавшему все совещание Серрано.

Ныне большой начальник, а в свое время неплохой сыщик, Серрано говорил негромко, но веско:

– Скажу главное – в этом расследовании вы можете рассчитывать на поддержку всего управления полиции Майами. Очевидно, что, как только пресса узнает о серийном убийце, давление общественности на нас возрастет. По мере сил мы постараемся вывести вас из-под удара, чтобы вы могли работать спокойно и схватить этого маньяка. Но действуйте быстро. Думайте, думайте непрерывно. И да поможет нам Бог!

Как только совещание окончилось, члены вновь созданной спецкоманды собрались вокруг Эйнсли и прокурора Кэрзона Ноулза. Двадцать лет назад Кэрзон сам был полицейским, притом самым молодым сержантом Нью-Йоркского управления. Дослужился до лейтенанта и отправился изучать юриспруденцию во Флориде. Среди сыщиков Ноулз чувствовал себя своим, да и они не считали его за чужака.

– Раз уж нам предстоит работать вместе, не скажете ли, сержант, каким будет ваш первый шаг? – спросил он Малколма Эйнсли.

– Самым коротким – к компьютеру в этом самом зале. Присоединяйтесь. – Он оглянулся по сторонам. – Где Руби?

– Как всегда, на боевом посту, – отозвалась Боуи, выглядывая из-за чьей-то спины.

– Мне снова нужна твоя сноровка. – Эйнсли кивнул на компьютер, которым она уже пользовалась в тот день. – Давай переберем кое-какие архивы.

Она уселась за дисплей и набрала: ВОЙТИ В СИСТЕМУ.

УКАЖИТЕ КОД ПОЛЬЗОВАТЕЛЯ, высветилось в ответ.

– Мой или ваш? – спросила она Эйнсли.

– Набери восемь, четыре, три, девять, – продиктовал он.

ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ, попросила машина.

Эйнсли протянул руку к клавиатуре и сам набрал: ЛАКОМКА – так в минуты нежности он иногда называл Карен. К счастью, пароль не отображался на экране. На нем сразу появились буквы К. С. У. П. – что означало Компьютерная система уголовной полиции.

– Мы у врат волшебного царства, – провозгласила Руби. – Quo vadis?

– По-каковски это она? – раздался чей-то шепот.

– Камо грядеши, – перевел Берни Квинн.

– Это остатки моей детсадовской латыни, – лукаво улыбнулась Руби. – Мы, ребята из черного гетто, не так просты, как кажемся.

– Вот и докажи нам это, – сказал Эйнсли. – Открой «Архив» и найди директорию «Странности».

Несколько введенных команд, и на дисплее появилось: СТРАННОСТИ.

– О, да здесь куча файлов! – воскликнула Руби. – Куда дальше?

– Посмотри «Религия», «Религиозный» или что-нибудь в этом духе.

Пальцы снова забегали по клавишам, потом:

– Гляньте-ка, здесь есть «Религиозные фанатики»!

– Похоже, это именно то, что нам нужно, – заметил Эйнсли.

Если кто-то из них и надеялся увидеть россыпь имен, то его ждало разочарование. Имен оказалось только семь; каждое сопровождала краткая биографическая справка, а также сведения о приводах и отсидках. Эйнсли и Руби зачитывали их вслух, остальные тянулись, чтобы видеть дисплей через их плечи.

– Верджил не в счет, – сказал Квинн. – Он в тюрьме. Я сам его туда упек.

И верно, проверка через компьютер подтвердила, что Фрэнсис Верджил уже два года ел казенный хлеб. Ему предстояло отсидеть еще шесть лет. В местах не столь отдаленных пребывали и двое других из списка. Оставалось четыре кандидатуры.

– Орнеуса тоже придется вычеркнуть, – заметил Эйнсли. – Ниже здесь сказано, что он умер.

Сыщики знали, что досье на преступника сохранялось в памяти компьютера два года после его смерти.

– Думаю, Гектор Лонго нам тоже не подходит, – сказала Руби: Лонго исполнилось уже восемьдесят два года, он был почти слеп и к тому же сухорук.

Двоих оставшихся можно было считать «вероятными подозреваемыми», но в целом компьютерный поиск не дал ожидаемых результатов.

– А что, если попробовать посмотреть в «Модус операнди»? – предложил Ноулз.

– Уже пробовали по каждому из убийств в отдельности. Пусто, – сказал Эйнсли. Потом прибавил задумчиво: – Чем дольше мы занимаемся этим делом, тем сильнее у меня ощущение, что тот, кого мы ищем, криминального прошлого не имеет.

Следующее предложение поступило от Руби:

– Может, посмотрим в РОНах?

У Эйнсли явно были сомнения по этому поводу, но он все же согласился:

– Почему бы и нет? Терять нам нечего.

РОН – рапорт оперативных наблюдений – обычно содержал информацию, собранную патрульным полицейским, который в общественном месте стал очевидцем странного, эксцентричного или вызывающего поведения, прямо не выходящего за рамки закона. Такой же рапорт подавался на тех, кого заставали при подозрительных обстоятельствах, чаще всего глубокой ночью, хотя и без правонарушений.

РОН предписывалось заполнять сразу на месте, для чего существовали специальные бланки. Полицейским было строжайше наказано собирать о таких людях как можно более подробную информацию, включая полное имя, домашний адрес, род занятий, подробный словесный портрет, номер транспортного средства, если таковое имелось, а также обстоятельства дела. Большинство из тех, кого полиция просила дать такие данные о себе, шли на это удивительно охотно, особенно когда им сообщали, что ни арест, ни штраф им не грозят. Однако имевшие в прошлом столкновения с законом старались не упоминать об этом.

Заполненные бланки РОН полагалось сдавать в полицейское управление, где информацию загружали в компьютер. Одновременно проводилась дополнительная проверка, устранявшая пробелы в криминальном прошлом забывчивых граждан.

В полиции Майами система РОН долгое время пользовалась дурной репутацией. Поначалу некоторые патрульные, одержимые желанием выслужиться и получить повышение, буквально заполонили память компьютера вымышленными РОНами. Для заполнения форм имена брали даже с надгробий. Кое-кого удалось схватить за руку, позорный обман прекратился, однако многие в полиции все еще относились к рапортам с глубоким недоверием. Эйнсли был из их числа.

Они просмотрели файлы и имена в них, действуя методом исключения, а оставшиеся кандидатуры добавили к тем двум, что возникли раньше. Когда с этой работой было покончено, Руби распечатала полдюжины экземпляров списка и раздала их. В распечатке значились шестеро:

ДЖЕЙМС КАЛХОУН, пол муж., белый, кличка – Иисусик. Род. 10 окт. 67 г. 180 см, 90 кг. Дом. адрес: Майами, 10-я Сев. – Зап. ул., 271. На прав. стороне груди имеет татуир. в виде креста. Провозглашает близкий конец света, считает себя Христом во втором пришествии. Неосторожное убийство, вооруженное ограбление, драки.

КАРЛОС КИНЬОНЕС, пол муж., латиноамериканец, кличка – Дьяволенок. Род. 17 нояб. 69 г. 167 см, 82 кг. Креп. телосложен. Дом. адрес: Майами, 22-я Юго-Зап. ул., 2640. Говорит о себе как о единственном, подлинном Мессии, проповеднике Слова Божия. В прошлом – разбойные нападения, изнасилования, ограбления.

ЭРЛ РОБИНСОН, пол муж., черной расы, кличка – Мститель. Род. 2 авг. 64 г. 182 см, 85 кг. Дом. адрес: Майами, 65-я Сев. – Зап. ул., 1310. Спортив. сложения, быв. боксер-тяжеловес, крайне агрессивен. Проповедует на улицах и площадях, декламирует из Библии (обыч. Апокалипсис), себя считает ангелом, судящим от Господа. Имеет судимости за вооруженное ограбление, убийство без отягчающих обстоятельств, нападения с применением холодного оружия.

АЛЕК ПОЛАЙТ, пол муж., выходец с Гаити, кличка – Мессия. Род. 12 дек. 69 г. 180 см, 83 кг. Дом. адрес: Майами, 65-я Сев. – Вост. ул., 265. Трактует Священное Писание для всякого, кто согласен слушать. Заявляет, что общается с Богом. Если его слова подвергают сомнению, становится агрессивен. Склонен к насилию, но к суду не привлекался. В США проживает с 1993 г.

ЭЛРОЙ ДОЙЛ, пол. муж., белый, кличка – Крестоносец. Род. 12 сент. 64 г. 193 см, 130 кг. Дом. адрес: Майами, 35-я Сев. – Вост. ул., 189. Считает себя апостолом, которому известна воля Божья. Проповедует в общественных местах. Репутация безвредного чудака. Подрабатывает шофером.

ЭДЕЛЬБЕРТО МОНТОЙЯ, пол муж., латиноамериканец. Род. 1 нояб. 62 г. 175 см, 70 кг. Дом. адрес: Майами, 1-я Сев. – Зап. ул., 861, кв. 3. Особая примета – носит густую бороду и усы. Заявляет о себе как о новообращенном христианине, цитирует Библию, предрекает конец света. В прошлом привлекался за изнасилование, сексуальные домогательства и хулиганство.

По мере того как сыщики читали все это, общее возбуждение нарастало.

Первым не выдержал сержант Грин:

– Кажется, мы напали на верный след, Малколм!

– Нам нужен Робинсон! – загорелись глаза у Гарсии. – Я почти уверен, что это он. Только посмотрите, декламирует из Апокалипсиса и прозвище подходящее – Мститель. К тому же боксер. Значит, сильный.

– Не говоря уже о нападениях с применением холодного оружия, – добавила Руби Боуи.

– Не стоит горячиться, – сказал Эйнсли. – Не будем спешить с выводами. Займемся всеми.

– Будете кого-нибудь брать? – поинтересовался Монтес.

– У нас пока мало улик. Для начала установим за ними наблюдение.

– Вы должны быть крайне осторожны с этими людьми, сержант, чтобы они ни в коем случае не засекли слежку. – Ноулз обвел всех взглядом. – Хочу напомнить всем, насколько мало у нас сейчас улик. Если один из этих шести – тот, кто нам нужен, и он поймет, что попал к нам на заметку, то просто ляжет на дно и тогда поди прижми его!

– Пусть уж лучше ляжет на дно, – заметил Пабло Грин. – Не дай бог, пришьет еще кого-нибудь!

– Если наблюдение будет плотным, этого не случится, – рассудил Ноулз. – Хотя в идеале его лучше было бы взять на месте преступления.

– Это идеал для прокурора, – покачала головой Руби Боуи. – Для жертвы – рискованный идеал.

Эйнсли вместе со всеми рассмеялся, потом жестом призвал всех к тишине и вниманию.

– Руби права, – поддержал ее Квинн. – Слежка – это риск. Мерзавец умен и, конечно, понимает, что мы его ищем.

Эйнсли повернулся и посмотрел на Лео Ньюболда, который присоединился к ним пару минут назад:

– А вы что думаете по этому поводу, лейтенант?

– Тебе решать, Малколм, – пожал плечами тот. – Этой операцией командуешь ты.

– Значит, будем рисковать, – решительно сказал Эйнсли. – И будьте уверены, мы все сделаем так, что комар носа не подточит. – Он обратился к Пабло Грину: – Давай разработаем план наблюдения прямо сейчас.

Было решено, что для начала группа Эйнсли возьмет на себя Эрла Робинсона, Джеймса Калхоуна и Карлоса Киньонеса, а группа Пабло Грина – Алека Полайта, Элроя Дойла и Эдельберто Монтойю. Наблюдение тотальное, то есть круглосуточное.

– Нам сразу же понадобится подкрепление из отдела ограблений, сэр, – обратился Эйнсли к Ньюболду. – Пусть дадут пока хотя бы двоих детективов, я вставлю их в график дежурств.

– Я поговорю с майором Янесом, – кивнул Ньюболд.

Когда они уже собирались расходиться, дверь зала для совещаний вдруг резко распахнулась. На пороге возникла фигура сержанта Хэнка Брюмастера. Он тяжело дышал, лицо его выражало крайнюю степень ошеломленности и испуга. В тот день Брюмастер возглавлял группу оперативных дежурных, всем сразу стало ясно, что означало подобное появление.

– Плохие новости, Хэнк? – спросил Лео Ньюболд, сделав шаг навстречу.

– Хуже не бывает, сэр. – Брюмастер глубоко втянул в себя воздух. – Это городской комиссар Густав Эрнст… и его жена. Оба мертвы… Убийство. Сообщение поступило только что. И, судя по описанию, это еще одно из…

– Бог мой, неужели из той же… – перебил Эйнсли.

– Судя по всему, это продолжение той же серии. – Брюмастер повернулся к Ньюболду: – Я со своими людьми выезжаю туда сейчас же, лейтенант. Я подумал, что вам лучше сразу узнать. – Он обвел взглядом комнату. – Да и остальным лучше знать об этом, потому что репортеры уже там. Ох, и устроят они свистопляску!

В следующие несколько дней город содрогался от общественного возмущения и сенсационных материалов в масс-медиа, как от землетрясения: убийство Эрнстов стало всеобщей темой номер один.

Для репутации полицейского управления убийство Эрнста и его жены само по себе оказалось жестоким ударом: Эрнст был одним из трех городских комиссаров, которые наряду с мэром, его заместителем и казначеем управляли Майами. Что же касается Эйнсли, Ньюболда и остальных детективов, то для них трагедия была особенно страшной, потому что дочерью покойной четы была майор Синтия Эрнст – офицер полиции Майами.

В момент убийства Синтия Эрнст находилась в командировке в Лос-Анджелесе. С ней связались через лос-анджелесских полицейских. Затем «потрясенная и сраженная горем», как сообщили шестичасовые новости по телевидению, она вернулась в Майами и немедленно оказалась в центре внимания напуганного, бурлящего города.

Первоначальное сообщение о том, что убийство комиссара Эрнста и его жены идентично случившимся раньше кровавым расправам с тремя другими пожилыми супружескими парами – Фростами в Кокосовом оазисе, Хенненфельдами в Форт-Лодердейле и Урбино в Майами, – к великому сожалению всех, полностью подтвердилось. Полиции пришлось к тому же сделать достоянием гласности и четвертое сходное убийство, обнаруженное Руби Боуи по бумаге пятимесячной давности, – Хэла и Мейбл Ларсен в Клиэруотере.

Центр набиравшего обороты расследования переместился теперь в особняк Эрнстов – палаццо средиземноморского стиля в фешенебельном и надежно охраняемом районе Бэй-Пойнт на западном побережье залива Бискэйн.

Там-то и обнаружила горничная избитые и окровавленные тела своих хозяев. Она, по обыкновению, пришла на работу, когда все в доме еще должны были спать, приготовила утренний чай и с чашками на подносе направилась в спальню Эрнстов. Увидев два сидящих в лужах крови друг против друга трупа, она разразилась криком, уронила поднос и лишилась чувств.

Крик услышал пожилой дворецкий Тео Паласио; он вел хозяйство Эрнстов, его жена Мария занималась кухней. В то утро оба спали необычно долго, поскольку накануне с разрешения хозяев вернулись домой около часа ночи.

Паласио бросился к телефону, как только понял, что произошло.

Когда прибыл сержант Брюмастер, особняк уже взяли под охрану снаружи и внутри патрульные полицейские, а врач «Скорой помощи» выводил из обморока горничную.

Прежде шефа на место приехали детективы из его группы Дион Джакобо и Сет Уитман. Брюмастер сразу же назначил Джакобо своим заместителем по ведению расследования, чтобы дать ему дополнительные полномочия, которые в таком из ряда вон выходящем деле могли оказаться далеко не лишними.

Джакобо – суровый с виду, крепко сбитый малый, проработавший двенадцать лет в отделе по расследованию убийств, – немедленно отдал распоряжение охране опоясать дом и сад желтой лентой полицейского кордона.

Почти тут же прибыли Хулио Верона и доктор Сандра Санчес. Верона приехал с тремя коллегами в микроавтобусе, которым располагали криминалисты. Сообщили, что сам начальник полиции Майами уже в пути.

Журналисты, узнавшие о громком преступлении из оживленного радиообмена между подразделениями полиции, столпились у главных ворот Бэй-Пойнт, далее которых их не пустила частная охрана жилого комплекса, получившая на этот счет четкую директиву от Джакобо. Репортеры спорили между собой, каким образом преступнику или преступникам удалось обмануть надежнейшую систему безопасности Бэй-Пойнт и проникнуть в особняк Эрнстов.

Когда на территорию въезжал сержант Брюмастер, его пытались остановить три телегруппы, журналисты норовили просунуть микрофон в открытое окно его машины, операторы старались покрупнее взять лицо. Вопросы задавались хором: «У вас уже есть подозреваемые, детектив?.. Верно ли, что Эрнстов убили так же, как остальных?.. Их дочь, майор Эрнст, уже информировали?.. Она уже вылетела в Майами?» Брюмастер только мотал головой, ничего не говорил и продолжал движение. Добравшись до особняка, он распорядился, чтобы вызвали кого-нибудь из пресс-службы: «Скажите, что нужны на месте преступления, чтобы отвечать на вопросы журналистов».

В некоторых полицейских управлениях убийство высокопоставленного чиновника или иной знаменитости немедленно выделили бы в особую категорию, папку с делом пометили бы красным кружком, между собой величали бы его «особой важности дерьмо». Дело с такой меткой автоматически становилось для сыщиков первостепенным. В полиции Майами официально это не практиковалось, предполагалось, что все преступления рассматриваются как «равные перед законом». Однако убийство городского комиссара Эрнста и его жены с самого начала показывало, что это далеко не так.

Чего стоил поспешный приезд на место преступления начальника полиции Фэррелла У. Кетлиджа-младшего, которого в персональном лимузине доставил в Бэй-Пойнт его адъютант-сержант! Шеф явился при полном параде – четыре звезды на погонах, означавшие, что чином он не ниже армейского генерала. «Чтобы сам начальник примчался на место?! Да за год такие случаи можно по пальцам одной руки пересчитать», – шепнул детектив Уитман одному из стоявших рядом патрульных.

Приехавший несколькими минутами раньше лейтенант Ньюболд встретил командира на пороге особняка. С ним был детектив Брюмастер.

– Я хочу все увидеть сам, лейтенант, – сказал шеф решительно.

– Да, сэр. Сюда, пожалуйста.

Они вслед за Ньюболдом сначала поднялись по просторной лестнице, а затем прошли по коридору к дверям спальни, которые были открыты. При входе они остановились, давая возможность Кетлиджу оглядеться.

Эксперты-криминалисты уже трудились здесь в поте лица. В стороне от них доктор Санчес дожидалась, пока закончит свою работу фотограф. Джакобо обсуждал с Сильвией Уолден, где ей лучше искать отпечатки пальцев.

– Кто обнаружил трупы? – спросил шеф. – Что нам вообще известно?

Ньюболд жестом дал указание Брюмастеру, который кратко пересказал, как утром пришла горничная, понесла утренний чай в спальню, как она кричала – словом, все, что узнал от дворецкого Тео Паласио. Тот заявил, что они с женой ушли вечером накануне и вернулись только глубокой ночью, что происходило всякий раз, когда они отправлялись навестить парализованную сестру Марии Паласио, жившую в Уэст-Палм-Бич. Горничная тоже покинула дом около пяти часов вечера накануне.

– Нам пока неизвестно, когда наступила смерть, – добавил Ньюболд, – но ясно, что убийство произошло, когда мистер и миссис Эрнст были в доме одни.

– Разумеется, сэр, мы проверим показания Паласио, – заверил начальника полиции Брюмастер.

Кетлидж кивнул и изрек:

– Значит, не исключена вероятность, что преступник знал распорядок жизни в доме.

Умозаключение было настолько банальным, что и Ньюболд, и Брюмастер воздержались от комментариев. Оба знали, что Кетлидж никогда сыщиком не был, звезды заработал, сидя в управленческом аппарате. Но время от времени ему, как и многим «штабистам», нравилось поиграть в детектива.

Шеф прошел в комнату, чтобы разглядеть все поближе. Он осмотрел сначала с одной, потом с другой стороны оба трупа, которыми все еще занимались криминалисты, и хотел уже было двинуться дальше, но был остановлен резким окриком Джакобо:

– Стоп! Туда нельзя!

Кетлидж порывисто обернулся на голос; в глазах одновременно читались изумление и ярость. Затем он абсолютно ледяным тоном начал:

– А кто, собственно…

– Детектив Джакобо, сэр! – Сержант ответил быстрее, чем был закончен вопрос. – Я заместитель старшего следователя по этому делу.

Теперь эти двое стояли друг против друга. Оба были чернокожими. Оба упрямы.

Первым пошел на компромисс Джакобо:

– Извините, что крикнул на вас, сэр, но я был вынужден.

Кетлидж все еще сверлил его глазами, явно обдумывая, что делать.

С формальной точки зрения Джакобо поступил совершенно правильно. Как заместитель ведущего детектива он получал на месте преступления власть над всеми, невзирая на чин. Но все же мало кто решился бы употребить эту власть по отношению к офицеру, который был на семь званий старше.

Все наблюдали за ними, и Джакобо стало немного не по себе. Прав он или нет, но не стоило, наверное, перегибать палку. Черт его знает, вдруг завтра придется снова надеть форму и отправиться в ночной патруль по улицам Майами?

Хулио Верона, деликатно кашлянув, чтобы привлечь к себе внимание, обратился к начальнику полиции:

– С вашего позволения, сэр, мне кажется, что детектив был обеспокен тем, как бы не повредить вот это. – Он указал на место позади трупов.

– А что там такое? – первым спросил лейтенант Ньюболд.

– Дохлый кролик, – ответил Верона, еще раз посмотрев вниз. – Это может быть важно.

Брюмастер чуть заметно вздрогнул.

– Еще как важно! Опять какой-то символ. Здесь нам не обойтись без Малколма Эйнсли.

– Вы хотите сказать, что детектив Джакобо знал, что там лежит мертвое животное? – недоверчиво покосился на Верону начальник полиции.

– Этого я не могу знать, сэр, – сказал криминалист, – но только, пока осмотр не завершен, мы должны исходить из того, что улики могут быть повсюду.

Кетлидж колебался, но уже взял себя в руки. Он имел репутацию не только поборника строгой дисциплины, но и человека справедливого.

– Что ж, – шеф чуть приосанился и оглядел всех находившихся в комнате, – я приехал сюда главным образом затем, чтобы подчеркнуть своим присутствием исключительную важность данного дела. Сейчас все мы на виду у публики как никогда. Не жалейте сил, трудитесь. Мы обязаны быстро раскрыть это преступление.

Направившись к выходу, Кетлидж задержался, чтобы сказать Ньюболду:

– Лейтенант, проследите, чтобы в личное дело детектива занесли благодарность, – он чуть заметно улыбнулся, – скажем, за бдительность, проявленную при сохранении материалов следствия в сложных обстоятельствах. – С этими словами он вышел.

Прошло еще около часа, когда Хулио Верона сообщил сержанту Брюмастеру:

– Среди личных вещей мистера Эрнста найден бумажник с его водительскими правами и кредитными карточками. Денег в нем нет, хотя бумажник такой пухлый, словно его раздуло от купюр.

Брюмастер сразу же отправился выяснять этот вопрос у Паласио. Ему и его жене было велено не выходить из кухни и ничего не трогать. Мажордом едва сдерживал слезы и разговаривал с трудом. Глаза жены, сидевшей за кухонным столом, тоже покраснели от слез.

– У мистера Эрнста всегда были в бумажнике деньги, – сказал Тео Паласио. – В основном крупные… Бумажки по пятьдесят и сто долларов. Он любил расплачиваться наличными.

– У него не было привычки переписывать номера крупных банкнотов?

– Сомневаюсь, – покачал головой Паласио.

Брюмастер дал старику время привести мысли в порядок и продолжил:

– Вы говорили мне, что когда утром вошли в спальню хозяев, то сразу поняли, что уже ничем не сможете им помочь, и бросились звонить.

– Да, так и было. Я вызвал службу «Девять-один-один».

– И вы ни к чему в спальне не прикасались? Вообще ни к чему?

Паласио покачал головой:

– Я знаю, что до приезда полиции все должно оставаться на местах… – Тон у Паласио стал вдруг неуверенным.

– Вы что-то вспомнили? – сразу уловил его колебания Брюмастер.

– Нет… То есть да, я кое о чем забыл вам сказать. Там очень громко играло радио, и я его выключил. Простите, если я что-то…

– Ничего страшного, но только пойдемте прямо сейчас и посмотрим на него.

В спальне Эрнстов Брюмастер подвел Паласио к портативному приемнику.

– Когда вы его выключили, волну изменяли?

– Нет, сэр.

– С тех пор кто-нибудь мог им пользоваться?

– Не думаю.

Брюмастер натянул на правую руку резиновую перчатку и включил приемник. Звуки популярной песни «О, что за чудное утро!» из мюзикла «Оклахома!» Роджерса и Хаммерстайна наполнили комнату. Детектив внимательно вгляделся в шкалу – приемник был настроен на волну 93,1 FM.

– Это радио «Дабл’ю-Ти-Эм-Ай», – заметил Паласио. – Любимая станция миссис Эрнст, она ее часто слушала.

Чуть позже Брюмастер привел в спальню Марию Паласио.

– Постарайтесь не смотреть на тела, – сказал он сочувственно. – Я встану так, чтобы загородить их от вас, взгляните на кое-что другое.

Он хотел, чтобы она взглянула на драгоценности: кольцо с сапфиром и бриллиантом, золотое кольцо, жемчужное ожерелье, усыпанный бриллиантами золотой браслет – все это богатство лежало на самом виду, небрежно разложенное на туалетном столике в спальне.

– Да, это украшения миссис Эрнст, – сказала Мария Паласио. – На ночь она всегда оставляла их здесь, а в сейф убирала только утром. Я даже один раз предупреждала ее, что… – Голос женщины сорвался.

– На этом все, миссис Паласио, спасибо, – поспешил сказать ей Брюмастер. – Вы сообщили мне достаточно.

Позже на вопросы Брюмастера отвечала доктор Санчес:

– Да, характер побоев и телесных повреждений, нанесенных мистеру и миссис Эрнст, сходен с теми, что мы имели в случае Фростов и Урбино, а если судить по заключениям из Форт-Лодердейла и Клиэруотера, то и с теми случаями тоже.

– А что вы скажете о ножевых ранениях, доктор?

– Не могу ничего утверждать с уверенностью до вскрытия, но на первый взгляд раны были нанесены ножом такого же типа.

Что до кролика, то здесь Сандра Санчес не полагалась на свое суждение и пригласила Хезер Юбенс, с которой когда-то вместе работала. Хезер – дипломированный ветеринар, специалист по домашним животным – стала теперь владелицей зоомагазина. Она осмотрела дохлого кролика, определила его породу и сообщила, что такие во множестве приобретались у нее в последнее время. Причиной смерти зверька, по ее мнению, стала асфиксия. Проще говоря, его задушили.

Тушку кролика сфотографировали и отправили по распоряжению доктора Санчес в отделение судебно-медицинской экспертизы, чтобы сохранить в формальдегиде.

Сержант Брюмастер осведомился у Тео Паласио, держали ли Эрнсты кролика.

– Нет, что вы! Мистер и миссис Эрнст терпеть не могли домашней живности, – сказал мажордом. – Я хотел, чтобы они завели сторожевую собаку… Ну, знаете, от всех этих преступников. Но мистер Эрнст ни в какую… Я, говорит, городской комиссар, и о моей безопасности как-нибудь полиция позаботится… Вот и позаботилась.

Брюмастер предпочел пропустить последнюю фразу мимо ушей.

Позднее полиция опросила всех владельцев зоомагазинов Майами в надежде напасть на след покупателя кролика, но продано их было столько, иной раз пометами по семь-восемь особей, что поиски ни к чему не привели.

Хэнк Брюмастер рассказал о кролике Малколму Эйнсли и спросил: