Последнее предупреждение. – Мужской разговор. – Идальго из Наварры. – Анита сдерживает порыв. – Как две капли воды. – Семейная реликвия. – За бокалом риохи. – Печальная история Хорхе и его супруги. – Несостоявшаяся монашка. – Неизвестный в сомбреро. – Несколько слов на дешевой бумаге. – Кельтская пещера. – Рискованный поход. – Познавательная информация о хранении черепов в кедровом масле. – Интересные свойства флюорита. – Кое-что становится понятным. – Падение в бездну.
Грохот, произведенный карабином бородатого разбойника, оглушил Аниту. Все звуки как будто отрезало, она решила, что наступила смерть, что было бы вполне логично вследствие выстрела, сделанного в упор. Пошатнулась, собралась упасть, ибо мертвым стоять на ногах не положено, однако поймала себя на мысли, что не испытывает боли в том месте, куда следовало бы угодить пуле. Пошарила на груди. Крови нет, кофта и рубашка целы.
– Считай, что это последнее предупреждение, – донесся до нее прорвавший завесу тишины голос патлатого. – Если сегодня же ты не уберешься отсюда, следующий заряд будет боевым.
Едва он произнес эту тираду, как последовал еще один выстрел – теперь он грянул позади Аниты. Она съежилась, как сделал бы всякий смертный, очутившийся меж двух огней. Но через миг из-за ее спины раздался выкрик:
– Эй, ты! Оставь ее в покое!
Язык был испанский, с легким баскским акцентом. Анита хотела обернуться, но этого не понадобилось. В поле ее зрения выехал на тонконогом жеребце бравый молодец, облаченный в белые брюки и белую полотняную сорочку с блестящими серебряными пуговицами. Ухарь! – и февральская прохлада ему нипочем… На фоне снежной белизны ярким пятном выделялось красное кашне. Вооружение молодца состояло из висящего на поясе кинжала в кожаном чехле и револьвера нестандартной конструкции – с горизонтальным диском на месте барабана. Тыльную сторону руки, сжимавшей оружие, украшала pintados – татуировка хризантемы.
– Ты кто такой? – окрысился бородач.
– А ты кто такой? – в тон ему ответил смельчак.
Анита, видя, что у нее появился заступник, почувствовала себя увереннее. Она ожидала, что сейчас между бородачом и лихим красно-белым кавалеристом завяжется перепалка (возможно, не только словесная), но бородач, что-то прикинув в уме, круто развернул своего коня, гикнул, поднял тучу пыли и скрылся из глаз.
Красно-белый повел себя как настоящий идальго – не стал стрелять и улюлюкать вслед струсившему противнику, а подъехал к Аните и в учтивом поклоне свесился со своего жеребца.
– Вы целы, сеньора? – осведомился он. – Этот висельник не причинил вам вреда?
– Не успел, – ответила Анита. – Могу я узнать ваше имя?
– Дон Рамон Мигель Ольмос к вашим услугам. Если не секрет, что он от вас хотел?
– Сама не знаю.
– Не думал, что в окрестностях дворца испанских монархов можно встретить таких типов… Позвольте вас проводить?
– Я живу недалеко, – замялась Анита. – Но если вы настаиваете…
Он без лишних уговоров взял ее за руку, поднял, как перышко, над землей и усадил на круп жеребца перед собой. Зажатая между жарким телом незнакомого мужчины и не менее жаркой шеей лошади, Анита испытывала неловкость, но еще меньше ей хотелось снова встретиться с лохматым гайдамаком.
Дон Рамон Мигель Ольмос пустил жеребца мелкой рысью и за те несколько минут, что длилась поездка, сообщил Аните основные сведения о своей персоне. Он из Наварры, отпрыск разорившегося дворянского рода. Получил в наследство от отца коня и немного денег и, по примеру д´Артаньяна, отправился искать счастья в столице. Помыкался там с месяц, никому не пригодился, и далее ветер удачи понес его на юг, в сторону Малаги, откуда открывались маршруты как в Америку, так и в Африку с их романтической атмосферой и малоизведанными богатствами. Аранжуэц лежал на его пути, он завернул сюда, чтобы отдохнуть и запастись провизией.
– Ваше появление оказалось весьма своевременным, – признала Анита. – Я вам очень благодарна.
– Не нужно благодарностей, сеньора! – воскликнул Ольмос, который был младше своей спутницы минимум лет на восемь и обладал всею пылкостью влюбчивого юноши. – Это я должен быть признателен небесам за то, что они надоумили меня заехать в Аранхуэс.
Стоп, приструнила себя Анита. Полюбезничали, и будет. Играть сердцем первого попавшегося мальчика в ее планы не входило. И так забот полон рот.
Она попросила дона Рамона остановить жеребца, проскользнула под мускулистым предплечьем своего кавалера и спрыгнула на землю.
– Куда вы? – растерялся он. – Я вас обидел?
В изысканных выражениях она объяснила ему, что является замужней дамой и при всем почтении, которого заслуживает благородный рыцарь, ей бы не хотелось компрометировать себя, находясь непозволительно долго в его компании.
Ее провожатый моментально скис.
– У вас есть муж? Хотя чему я удивляюсь… Но это ровным счетом ничего не значит!
Упрямый! И совсем еще мальчишка… «Дон Рамон»! Молоко на губах не обсохло, за душой ни полушки, а туда же – метит в особы высокого полета.
– Да, у меня есть муж, – Анита подпустила в голос суровости. – Я ценю то, что вы сегодня для меня сделали, но если вам не угодно искать ссоры, извольте уважать мое мнение.
Произнеся это, она повернулась и с гордо вскинутой головой пошла прочь.
– Тогда прощайте! – услышала сзади восклицание, в котором звучала почти детская обида. – Мы больше не увидимся.
Заключительная фраза была заглушена топотом копыт. Анита не оглянулась и не сбавила шага. В ней зрела убежденность, что это не последняя ее встреча с доном Рамоном Мигелем Ольмосом.
Случай с коварным лиходеем и доблестным спасителем вверг ее в некоторое смятение. Причем думы вертелись большей частью вокруг лиходея. Откуда он ее знает? И отчего с такой настойчивостью велит убираться из Аранжуэца? Ведь она здесь меньше суток и никому не успела перейти дорогу.
Есть, правда, еще одно объяснение, и оно видится куда более вероятным.
Анита готовилась поточнее сформулировать пришедшую на ум идею, как вдруг ее глазам предстала прямо-таки сцена из приключенческого романа. Во дворе дома, спиной к ней, стояла особа женского пола и целилась из древнего, покрытого тусклой бронзой пистолета в ошалевшего Алекса. Пистолет дернулся, но выстрела не последовало. Анита пинком распахнула калитку и налетела на незнакомку, словно орлица, защищающая свое гнездо.
От сильного толчка несостоявшаяся убийца качнулась и кулем упала на дорожку, зарывшись носом в гравий. Выпавший пистолет отлетел к ногам Максимова. Анита в воинственном порыве насела на нее, схватила за волосы. Женщина взвизгнула, и в этом вопле Аните послышалось что-то знакомое. Она мигом вскочила и перевернула противницу лицом вверх.
– Кончита?!
– Анни?!
Аните почудилось, что она смотрится в зеркало, только у отражения была поцарапана щека, а на верхней губе алела вытекающая из разбитого носа кровь.
– Господи, я тебя поранила… Прости! – Анита ласково взяла лицо сестры в ладони, поцеловала ее в лоб. – Зачем ты стреляла в Алекса?
– В Алекса? – Кончита всхлипнула и перевела подернутый дымкой взгляд на Максимова. – Это твой муж?
– Ах да, вы же никогда не виделись…
Максимов уже сообразил, что к чему.
– Меня зовут Алексей Петрович. Нелли много рассказывала о вас.
– Алексей Петрович… Алекс… – бормотала ошеломленная Кончита. – Хорошо, что я вас не убила! Я думала, вы залезли в мой дом, чтобы ограбить… Или еще хуже: вас послал Сатана…
– Конни, что ты городишь? – спросила Анита, насупясь. – Какой Сатана? И где ты пропадала всю ночь? Мы приехали вчера, а тебя нет.
Кончита, не отвечая, уткнулась лицом в ее плечо и горчайше разрыдалась. Анита помогла сестре подняться, стояла, обнимая ее и поглаживая по макушке, не знала, как утешить и, что важнее, как добиться от нее внятных ответов на назревшие вопросы.
Максимов подобрал с дорожки пистоль, осмотрел полку с порохом, кремень.
– Мне повезло. Мишель когда-то писал, что азиатские курки крайне ненадежны, все время осекаются.
Мишелем он называл своего приятеля Лермонтова, с которым служил в начале сороковых годов в Тенгинском пехотном полку на Кавказе.
– Это пистолет нашего деда, – пояснила Анита. – Хранится в семье как реликвия. Полвека назад дед ездил с ним в Мексику на поиски золота.
Кончитой овладел истерический припадок – она сотрясалась от плача, хлюпала носом и не могла вымолвить ни слова.
– Пошли в дом, – предложил Максимов. – Твоей сестрице срочно требуется глоток риохи… или чего покрепче.
Полчаса спустя они втроем сидели в гостиной за низким столиком, пили вино и разговаривали. Максимов нескоро свыкся с тем, что перед ним рука об руку с женой сидит точный ее репликат.
– У вас даже одежда почти одинаковая, – заметил он.
– Вкусы у нас всегда были разные, – ответила Анита. – Но в гардеробе у Конни я не нашла того, что мне нравится.
– Извини, – проговорила Кончита сквозь уже подсыхающие слезы. – Я не смогла как следует подготовиться к твоему приезду.
Успокоившись, она обрела способность говорить вразумительно. Первым делом рассказала о драме полугодовой давности. По ее словам, гибель Хорхе выглядела подозрительно.
– Он всю жизнь разрывался между мной и работой. Я видела его так редко, так редко! – сетовала она, прихлебывая рубиновую жидкость из бокала. – Особенно в последнее время. Он говорил, что чем ближе срок сдачи этой треклятой железной дороги, тем больше у него работы. Пропадал целыми днями, а то и ночами… Приходил уставший, задумчивый, сразу ложился спать. А потом… это было где-то в середине лета… заявил, что надо отсюда уезжать.
– Уезжать? – изумилась Анита.
– Он ничего не объяснял. Твердил только, что мне надо переехать в другое место – например, в Мадрид. У него хватит денег, чтобы купить там хороший дом.
– А сам он планировал остаться здесь?
– Да. Сказал, что до окончания строительства его никто не отпустит, но потом он присоединится ко мне.
– И ты согласилась?
– Я сказала, что не оставлю его одного. Я же чувствовала, что у него какие-то неприятности.
– Связанные с работой? – уточнил Максимов.
– Мне показалось, не только с работой… Короче говоря, я осталась. Мне жалко было покидать этот дом, я так к нему привыкла! А теперь он наводит на меня жуть…
Далее Кончита поведала о том, как потрясла ее внезапная гибель Хорхе. У нее нет ни малейших сомнений в том, что это был не несчастный случай.
– Он всегда был осторожен, и технику держал в исправности. С ним не могло ничего случиться… разве что все было кем-то подстроено.
– По-твоему, его убили?
– Да… Но в полиции мне не поверили, сказали, что нет никаких оснований для расследования. Я ничего не сумела им доказать.
А затем начался ад. К Кончите стали приходить разные темные личности, уговаривали продать дом. Она уперлась, деньги ее не прельщали. Твердость характера вообще была фамильной чертой Моррьентесов, обладала ею и Кончита – за обликом плаксы с богатым воображением и слабыми нервами скрывалось редкое упрямство.
Она воспротивилась продаже дома, и тогда на нее обрушились кошмары. В уютных комнатах, где она провела столько покойных и счастливых дней, как будто поселились бесы. Сами собой включались приборы, оставшиеся в наследство от Хорхе, ночами кто-то завывал и дико хохотал, а вчера, когда Кончита, оторвавшись на минутку от глажки белья, поставила на плиту турку с кофе, на стене кухни нарисовалась мертвая голова Хорхе. Этого Кончита вынести не смогла, схватила фамильный пистолет, который с недавних пор лежал у нее под рукой, и, выпалив в белый свет как в копейку, опрометью кинулась вон из дома. Она нашла приют в монастыре сакраменток, в двух милях от города. Там переночевала, переговорила с аббатисой и приняла решение остаться в обители навсегда. Но прежде надо было еще раз вернуться в злополучный дом, чтобы забрать необходимые личные вещи и документы.
– Это дух Хорхе явился сюда! – закончила она свое повествование. – Когда Хорхе умер, я дала обет, что постригусь в монахини. Как мне жить одной? Но время шло, а я все не решалась. Вот он и спустился с небес, чтобы поторопить меня.
– Конни, – Анита взяла ее за руку, – ты же взрослый человек. У нас даже Вероника в такое не верит…
По части мракобесия Вероника слыла крупной специалисткой – знала великое множество народных легенд и верила в них безоговорочно.
Максимов дождался своего звездного часа и с авторитетным видом вступил в дискуссию:
– Нелли права: мистика ни при чем. Вас… а вчера и нас… просто дурачили.
– Как ты это выяснил? – заинтересовалась Анита.
– Нет ничего проще. В стенах просверлено несколько отверстий, диаметром в полдюйма, не больше. Снаружи они заткнуты заглушками, а изнутри замаскированы стенными панелями, поэтому обнаружить их нелегко. Но я знал, что они есть. А на газоне с восточной стороны дома остались следы от трехногой подставки.
– Что же на ней стояло?
– Вариация волшебного фонаря. Камера-обскура с мощной линзой, позволяющая через сравнительно маленькую дырку в стене проецировать нарисованную человеческую голову и другие изображения. Согласен, впечатляюще… Недаром иезуиты использовали волшебные фонари для религиозной пропаганды – показывали обывателям мерзости ада. Источником света служит свеча или масляная лампа, усиленная рефлектором.
– Но волшебный фонарь дает неподвижную картинку, а лицо на стене шевелилось, – высказала сомнение Анита.
Максимов самодовольно парировал:
– Сразу видно, что ты не читаешь научных журналов. Ты что-нибудь слышала об опытах Плато и Штампфера? Они изобрели стробоскоп, который позволяет ряд последовательных рисунков превратить в движущееся изображение. Если стробоскоп соединить с волшебным фонарем, то вполне можно устроить балаган, подобный тому, который мы видели сегодня ночью.
– Я в этом ничего не понимаю, – жалобно промолвила Кончита.
– Тебе и не нужно, – успокоила Анита. – Я верю выводам Алекса. Я и сама что-то такое предполагала, но мне не хватило технических познаний. Теперь все встало на свои места. Кто-то дурачится над тобой, только и всего.
– Если это и дурачество, то очень злое, – заметил Максимов. – У него должна быть определенная цель.
– Я знаю, – Кончита уронила в бокал слезу, – меня хотят свести с ума. После его смерти мне достались и его сбережения, и этот дом… Я хочу все завещать монастырю, но, видно, есть кто-то, кого это не устраивает.
– А кому все перейдет, если, не дай бог, тебя не станет? – полюбопытствовала Анита.
– Я никогда над этим не задумывалась. По идее, тебе… У меня нет других близких родственников.
– А у Хорхе?
– Он не знакомил меня с родней, говорил, что рассорился с родителями, которые хотели сделать из него цирюльника, уехал в Мадрид получать образование и перестал поддерживать связь с семьей.
– И все же нельзя исключать козней с их стороны. Проведали, что Хорхе больше нет, позарились на его имущество и деньги и решили сжить тебя со света.
– Сомнительный способ они выбрали, – произнес Максимов со скепсисом.
Анита видела все недостатки этой теории, но другую, более убедительную, которая уже оформилась в ее воображении, озвучивать не стала. Следовало многое обдумать, достроить детали.
Кончиту насилу уговорили не возвращаться в обитель. Анита упирала на то, что не видела сестру более десяти лет, им есть о чем поговорить, насмотреться друг на друга. К тому же теперь Кончита будет находиться под охраной, и родные люди, в случае чего, защитят ее лучше, чем горстка набожных сакраменток.
– Уйти в монастырь всегда успеешь, – огласила Анита финальный довод. – Ты молодая, красивая… Жизнь еще подарит тебе счастье!
Последнее утверждение Кончита отвергла напрочь, она уже отнесла себя к категории самых несчастных людей на земле, и будущее представлялось ей совершенно беспросветным. Тем не менее согласилась остаться. Она постелила себе в той спальне, где еще в прошлом году делила брачное ложе с любимым Хорхе. Там в углу стоял его письменный стол с чернильным прибором, арифмометром «Кольмар», логарифмической линейкой и пачкой копировальной бумаги. Кончита, свято храня память о муже, не трогала ничего.
Готовясь ко сну, она сама расстелила постель. Анита спросила, отчего сестра не набрала новых слуг после бегства прежних. Кончита сказала, что к ней никто не хочет наниматься, а хитроумные приспособления, которыми Хорхе насытил их семейный быт, прекрасно позволяют вести домашнее хозяйство без помощи вороватых и плутоватых слуг. Анита сочла, что это резонно, уточнила лишь, имелись ли у кого-либо из посторонних ключи от входной двери. Кончита отвечала отрицательно.
Они еще часа полтора сидели в хозяйских покоях, говорили, свободно перескакивая с темы на тему. Вспоминали прошлое, возвращались к настоящему. Анита как бы невзначай поинтересовалась, не было ли среди потенциальных покупателей дома бородатого человека в одежде махо. Кончита такого не вспомнила, зато рассказала об одной эксцентричной дамочке – в туфлях на высоченном каблуке, непозволительно короткой юбке и вызывающе декольтированном синем платье, с копной огненно-рыжих волос. Дамочка приходила в числе прочих претендентов на дом, предлагала в качестве уплаты дорогущие алмазные серьги, причем говорила на ломаном испанском, вставляя немецкие словечки. Кончита еле от нее отвязалась.
Анита ушла в спальню к Алексу, когда перевалило за полночь. Максимов храпел, посапывала и Вероника на своем тюфяке. Анита проверила, крепко ли заперты оконные рамы (после вчерашнего она опасалась оставлять на ночь окна открытыми), уронила голову на подушку, и треволнения последних суток тотчас сморили ее.
Пробудилась под утро, словно от того, что кто-то ткнул ее кулаком в ребра. Возможно, это спросонья сделал Алекс, но не тычок, а чувство тревоги заставило ее подняться и тихонько выйти в коридор. Она пошла проверить, в порядке ли Кончита, и застала последнюю стоящей возле окна, жалюзи на котором были раздвинуты. Сестра вглядывалась во мрак, еще не тронутый рассветными лучами.
Услышав скрип отворяемой двери, Кончита испуганно повернула голову.
– Не бойся, это я, – молвила Анита полушепотом. – Ты почему не спишь?
– Там… – Кончита показала рукой за окно. – Там кто-то есть.
Запасов светильного газа в доме оказалось немного, и, не будучи уверенным, что их удастся пополнить в ближайшее время, Максимов зажег на ночь лишь те фонари, что стояли перед входом. С этой стороны двор был погружен в непроглядную темень. Анита глянула в направлении, указанном Кончитой, но не разобрала ничего.
– Ты кого-то видела?
– Да. Я лежала, пробовала заснуть, не получалось… А потом услышала такой вот звук: тук, тук… – Она два раза стукнула ногтем по стеклу. – Встала, подошла к окну, а за ним – человек в сером. Знаешь, длинная такая накидка из меха, как носят у нас на севере… На голове сомбреро, лица под полями не видно…
– Надо было сразу позвать меня и Алекса!
– Я хотела, но он замахал руками, стал делать вот так… – Кончита изобразила призывный жест. – Наверное, просил, чтобы я вышла. Тогда я сделала вот так. – Она энергично замотала головой. – Он бросил что-то на клумбу и ушел.
– Давно это было?
– С четверть часа назад.
– Чего же мы стоим? Пошли! – Анита потащила сестру к двери.
Кончита упиралась.
– На улицу? А если он где-нибудь притаился?
– Тогда мы его застрелим! – Анита мимоходом цапнула с ночного столика дедов пистоль и с Кончитой на буксире покинула спальню.
В прихожей на приступке стояла переносная лампа. Кончита зажгла ее и подняла над головой, но первой выйти наружу побоялась. Анита, вооруженная пистолем, смело отомкнула замок и шагнула на гравиевую дорожку.
Их встретила тишина. Крадучись, прошли вдоль фасада, свернули за угол. Возле дома не было никого. Напротив окна хозяйской спальни, на клумбе, где по зимнему времени еще ничего не росло, Анита углядела что-то белое. Подняла. Это оказался бумажный комочек величиной с орех. Прежде чем развернуть его, Анита отметила про себя немаловажное обстоятельство – на газоне виднелись следы грубых ботинок. Вчера они отсутствовали, в этом она могла поклясться, ибо перед тем, как отправиться на боковую, они с Алексом обошли весь двор. Выходит, ночной гость Кончите не пригрезился.
– Что там такое? Записка?
Кончита поднесла к комочку лампу, Анита развернула его, и в колеблющемся свете на дешевой ветошной бумаге проступили начертанные угольным карандашом слова: «Приходи завтра в одиннадцать вечера в Кельтскую пещеру. Предстоит важный разговор. Если придешь не одна, разговор не состоится».
– А он немногословен! – воскликнула Анита негромко.
Делать во дворе было больше нечего, вернулись в дом. Анита при свете большой водородной горелки еще раз перечла записку.
– Что за Кельтская пещера?
– Есть такая. Это недалеко, в том месте, где Харама сливается с Тахо. Там крутой откос, в нем выдолблена нора не нора, но что-то наподобие… Говорят, в ней кельты три тысячи лет назад хранили в бочонках с кедровым маслом отрезанные головы врагов. Ты ведь читала про этот обычай?
– Да, что-то такое из древней истории припоминаю… Ты пойдешь туда?
– В Кельтскую пещеру? Ночью? Одна? Ни за что!
Анита призадумалась.
– Ладно. Поговорим утром.
Оно уже почти и настало – утро. Спать Анита не легла, просидела пару часов на кухне, под мерное побулькивание рефрижератора. Скоротав время за чтением романа Гюго, дождалась, когда окончательно рассветет, вышла на улицу и тщательно присыпала рыхлой землей следы ботинок возле клумбы. Не надо пока Алексу и тем паче Веронике знать о визитере в меховой накидке.
Завершив сей труд, Анита вызвала во двор сестру.
– Значит, так. Я пойду в пещеру вместо тебя.
Глаза Кончиты округлились.
– Ты?!
– Мы похожи как две капли сангрии, даже Алекс не сразу распознал. Я представлюсь тобой и выведаю, что от тебя хотят.
– Ты не пойдешь! – заволновалась Кончита. – Я тебе запрещаю.
– По какому праву?
– Я старшая, я родилась на три минуты раньше. Ты должна меня слушаться.
– Конни, ты старше, а я опытнее. Пока ты в своем захолустье сажала тюльпаны, я исколесила пол-Европы и пол-России, побывала в сотне переделок… Пещерой меня не напугаешь.
– Анни, разве ты не понимаешь? Это же ловушка! Никакого разговора не будет, тебя возьмут и прихлопнут…
Анита вспомнила вчерашнего махо и подумала, что сестренка, пожалуй, недалека от истины. Вот только зачем такие сложности? Если бы хотели прихлопнуть, сделали бы это еще вчера, на дороге.
– Я не прощу себе, если мы упустим такой шанс. Или ты хочешь жить в постоянном неведении?
Этого Кончита не хотела. Однако отпускать сестру на верное заклание ей тоже не улыбалось.
– Возьми с собой Алекса. Так безопаснее.
– Алекс непременно выдаст себя, я его знаю. И тогда все насмарку… Надо идти одной.
Днем Анита, сославшись на непреодолимое желание подышать свежим воздухом, упросила Кончиту прогуляться с ней по округе. Еще раз подивилась тому, как обособленно поставил Хорхе свое жилище. Абсолютное безлюдье вокруг, если не считать одинокого рисовальщика, взгромоздившегося на холм. Его силуэт виднелся на фоне солнечного диска. Рисовальщик был комичный – сутулый, плюгавенький, а на носу у него, когда он поворачивался к солнцу в профиль, поблескивали очки. На вышедших из дома женщин он внимания не обратил – что-то увлеченно малевал кистью, яростно тыча ею в мольберт, как тамплиер, разящий копьем сарацина.
– Давно он тут обосновался? – спросила Анита.
– Не помню, – ответила Кончита вяло. – С месяц или два… Здесь красивая натура, к нам часто приезжают из Мадрида на этюды.
Кельтская пещера оказалась малоприметной дырой, черневшей в откосе над речным берегом. Кончита показала ее издалека, близко подходить не захотела ни под каким предлогом. Анита и не настаивала. Важно было провести рекогносцировку и убедиться, что место для приватной беседы выбрано удачно. Голая глинистая осыпь, в окружности диаметром шагов сто – ни деревца, ни строения, ни завалящего валуна, словом, ничего такого, за чем мог бы укрыться соглядатай. К отверстию пещеры вел только импровизированный спуск с береговой кручи – ряд щербатых камней, выложенных в виде ступенек. Под отверстием – гладь реки, до нее сажени три. Подплыви снизу на лодке – все равно не поднимешься наверх и не услышишь, о чем говорят в зловещем черном чреве.
– Я боюсь за тебя, – призналась Кончита.
– Мне нагадали, что я умру в глубокой старости и за тысячи миль от своей родины. А я еще не стара, да и родина – вот она, – Анита топнула ногой по густому покрову дорожной пыли.
Вечером разыграли все как по нотам. Анита наврала Алексу, что Кончита еще не оправилась от душевного потрясения и боится спать одна. Он флегматично кивнул и остался ночевать вдвоем с Вероникой. Была бы Анита поревнивее, ее фантазия нарисовала бы сцены пошлого мезальянса… хотя вообразить себе Веронику в любовницах у Максимова было смешно.
Время тянулось медленно, напряжение росло, и Анита едва дождалась, пока дзенькнет установленный на двадцать минут одиннадцатого умный хронометр. Она была уже одета и готова к вылазке. Кончита, несмотря на боязнь ходить по темноте, вызвалась сопроводить ее.
– Хоть половину пути, а? И пистолет возьми, пригодится.
От сопровождения Анита отказалась, равно как и от раритетного пистоля, чьи боевые кондиции, как показала практика, оставляли желать лучшего. Настрого запретила Кончите высовываться из дома, взяла с собой только кожаные ножны с острым ножом, которые пристроила на пояске плотно сидящего английского платья, – и шагнула в потемки.
Воинственный пыл улетучился довольно скоро. Чем ближе она подходила к берегу, тем отчетливее сознавала, что поступила глупо. Расправиться с ней сейчас – проще пареной репы. Вокруг – никого, пустынный берег дышит злом. Налитое чернотой небо, никакого света, кроме тусклого мерцания звезд в прорехах туч. Разве заметишь что-нибудь? А враги где-то поблизости… Им и шуметь не нужно – подкрадутся, тюкнут по голове и сбросят тело в воду.
Остановилась, прикинула: не разумнее ли, пока не поздно, повернуть назад? Постояла чуть-чуть и возобновила свой рискованный поход. Прийти к Кончите с видом побитой собаки, протявкать униженно, не обессудь, мол, не смогла себя пересилить, страх одолел… Фу! Анита ненавидела позориться. Когда-то она соединила для себя две русские поговорки и сделала их жизненным кредо: взялся за гуж – полезай в кузов.
Поправив на поясе ножны, стала спускаться по камням к пещере. Из обвислых, как коровье вымя, облаков, закапал дождь. Ступни скользили, приходилось цепляться за длинные стебли, оплетшие склон. Стебли немилосердно резали пальцы.
Анита оказалась на уровне мрачного зева пещеры. Передохнула, положила руку на рукоять ножа и нырнула в еще более плотную тьму. Надеялась, что ее уже ждут и гостеприимно зажгут свечи. Как бы не так: пещера была безжизненна, хотя и не совсем темна. Вместо свечей тут и там на ее сводах, полу и выступах горели крошечные светлячки – желтые, голубые, фиолетовые. Это магическое свечение делало атмосферу в гроте завораживающей и какой-то неземной.
Конец пещеры терялся вдали, Анита туда не пошла, сделала всего три-четыре шага, немного удалившись от входа. Ее внимание привлекли квадратные ниши, вырубленные в стенах. Верно, в них-то кельты и держали корчаги с кедровым маслом, в котором плавали отсеченные вражьи черепа.
А еще в пещере возвышался, упираясь в потолок, большой обломок базальта, испещренный неразборчивыми рунами. Анита протянула руку – дотронуться, но в тот же миг из-за обломка выдвинулась фигура, на голову которой был накинут белый погребальный холст, усеянный такими же светящимися точками, какие окропляли пещерный интерьер. Из-под холста высунулись два рукава, в которых – о небо! – болтались не верхние конечности живого человека, а обглоданные дочиста тленом и червями фаланги скелета.
Анита стояла не шевелясь. Выходец из незнамо какого мира сбросил с себя холст и открыл взору гостьи мертвенно-белый лик с обведенными черным глазницами. Этот лик Анита видела сутками ранее на стене кухни в доме Кончиты и Хорхе.
– Приш-ш-шла? – прошелестел уродец. – Хорош-ш-шо… Слуш-ш-шай!
Он, не отрываясь, смотрел на нее, и, казалось, ему не нравилась ее реакция. По всей вероятности, он ожидал чего-то иного. Анита же глядела на него если не безучастно, то, во всяком случае, спокойно.
– Хочеш-ш-шь знать, зачем я тебя позвал?
– Хочу. Но для начала сними, пожалуйста, этот маскарад. Мы не дети, и сейчас не День Всех святых.
Мертвяк оторопел, перестал шипеть, приблизился к Аните вплотную и произнес надтреснутым голосом:
– Ты не Кончита! Кто ты?
– Хорхе, Хорхе… – вздохнула Анита сокрушенно. – Ты меня не помнишь?
– Анита? – вскричал он после короткого замешательства. – Так вот кто гостит у Конни! Каким ветром тебя занесло в Аранхуэс? Я слышал, ты обосновалась где-то в Сиберии, среди медведей…
– Ага. Пью водку, хожу в тулупе и играю на балалайке. Хорхе, я приехала к Кончите в гости и узнала, что ты умер.
– Но не поверила?
– Видишь ли… Мне доводилось сталкиваться со случаями, когда люди по каким-либо причинам инсценировали собственную смерть. Твоя авария на мосту превосходно укладывалась в классическую схему. Взрыв, груда обломков, но при этом ни единого фрагмента тела. И ни одного свидетеля. Это всегда настораживает.
Хорхе стянул с рук перчатки с виртуозно нарисованными на них пальцевыми костями. Нагнулся над выемкой в полу, зачерпнул горстью собравшуюся там влагу, смыл с лица сажу и пудру и перестал быть похожим на оживший труп. В довершение вынул из кармана миниатюрную расчесочку и подвил ею свои щегольские усики.
Анита покосилась на валявшуюся у его ног погребальную холстину, усыпанную разноцветными светлячками.
– Фосфор?
– Флюорит. Есть такой минерал, он при нагревании излучает сияние. Я измельчил его, перед твоим приходом прокалил на противне и разбросал вокруг. Для эффекта.
Анита прикоснулась к сверкавшим крошкам. Они были теплыми.
– Неужели ты меня нисколько не испугалась? – спросил Хорхе, и в его голосе прозвучала досада, какую испытывает иллюзионист, устроивший неудачный фокус и разоблаченный публикой.
– На Конни все это, может быть, и подействовало бы, но я не суеверна. И я знала уже, что ты жив и что все проделки в доме – плоды твоей фантазии.
– Откуда ты это узнала?
– Элементарная логика. Кто-то незаметно просверлил в стенах дырки, кто-то проникал в дом и запускал приборы, назначение и устройство которых известно далеко не каждому. Заметим, что замок на входной двери очень надежный, а следов взлома не видно. Получается, шутник пользовался ключом. У тебя он имелся. Ну и главное… Постонать и повопить в водосточную трубу может любой дурак, а вот организовать сеанс посредством усовершенствованного стробоскопа под силу разве что одаренному специалисту. Иными словами, все сходилось на тебе.
Хорхе одобрительно покивал.
– За двенадцать лет, что мы не виделись, ты не утратила остроты ума. Не зря Конни постоянно тебя нахваливает, говорит, что ты – непревзойденная мастерица распутывать тайны… Да, все это делал я.
– И разумеется, не для того, чтобы засадить Конни в сумасшедший дом?
– Разумеется.
Теперь уже кивнула Анита. Одобряла не поступки Хорхе, а правильность собственных умопостроений.
– Предполагаю, что тебе нужно было выжить ее из дома. Ты начал с того, что предложил ей переехать. Она не согласилась. Но мотивы, двигавшие тобой, оказались настолько сильны, что ты пошел на крайние меры. Разыграл катастрофу на мосту, добился того, что тебя сочли погибшим. А затем стал изводить Кончиту фарсами из загробной жизни, чтобы она поскорее продала дом и съехала. Так?
– Ну-ну, – проронил Хорхе неопределенно. – Дедуктируй дальше.
– Дом должен был купить один из твоих сообщников. Рыжеволосая женщина, гайдамак с бородой… еще кто-нибудь… Они и сейчас осаждают усадьбу.
При упоминании о сообщниках Хорхе помрачнел. Воодушевленная Анита пустилась в еще более смелые рассуждения:
– Каковы же они, твои мотивы? Я допускаю, что ты никогда не любил Конни и тебе наплевать на нее. Ты без сожаления бросил ее на произвол судьбы, сгинул в небытии. Но терзать ее нервы, лишить покоя, издеваться… Что у тебя на кону – баснословное состояние? Чин при королевском дворе?
Хорхе, давая выход злости, скомкал светящееся покрывало и зашвырнул его в нишу, куда перед тем бросил перчатки. Заговорил на эмоциях, свирепо и желчно:
– Крайние меры, говоришь? Это не крайние… Я оставил ей все свои деньги, вещи… Если прибавить к этому стоимость дома, она могла бы до конца дней ни в чем не нуждаться. Я и волоса на ее голове не тронул! Все, что требовалось, – чтобы она сменила жилье, а еще лучше, покинула бы Аранхуэс.
– Зачем? Скажи!
– Не могу. Это не мой секрет, и я тебе советую: не пытайся его разгадать. Во-первых, при всей твоей проницательности у тебя все равно ничего не выйдет, а во-вторых, это опасно. И для тебя, и для Конни, и для всех, кто живет сейчас с вами под одной крышей.
– Ты именно это собирался ей сказать, когда запиской вызвал сюда, в пещеру?
– Да. И даже хорошо, что пришла не она, а ты. Ты не упадешь в обморок и выслушаешь меня внимательно. Я хочу, чтобы Конни… и вы все… как можно скорее избавились от принадлежавшего мне дома и уехали.
– Куда?
– Куда хотите. В Мадрид, в Париж, в Сиберию… И постарайся внушить Конни, что я ее любил. Поэтому поступаю так гуманно.
Флюоритное сеево остывало, свет в пещере постепенно мерк. Анита уже не без труда различала очертания своего собеседника.
– Гуманно… – повторила она. – Твои сообщники просто-напросто лишили бы ее жизни, да?
Хорхе содрогнулся.
– У меня нет сообщников, я не преступник.
– Кто же они? Твои друзья? В таком случае у вас своеобразные отношения. Они считают тебя слюнтяем.
– Кто тебе сказал? – взвился Хорхе и взмахнул сжатыми кулаками.
– Тот самый, с бородой. «Биготе распустил сопли, не надо было его слушать…» Это ведь твое прозвище?[1] – Анита указала на причесанные волосок к волоску усы Хорхе.
– Пустая болтовня, – прошептал он, склонив голову, чтобы скрыть от Аниты выражение лица, хотя она и так не смогла бы ничего различить. – Почешут языками и перестанут. Слишком они нетерпеливы.
– Кто они и сколько их? Что тебя с ними связывает?
Хорхе что-то промычал, но не ответил.
– Скажи! – настаивала Анита. – Обещаю: это останется между нами.
– Нет! Я уже сказал: это не мой секрет. Никто не должен знать…
Он прошел мимо нее и остановился у выхода из пещеры. Дождь снаружи усилился, лил как из ведра. Анита поняла, что Хорхе сейчас уйдет, растворится в мутной пелене и унесет с собой сведения, которые так много значат для Кончиты.
– Они тебя обманывают! – бросила она ему вслед. – Ты думаешь, Конни в безопасности? А бородатый вчера стрелял в нее… то есть в меня…
– Что?..
– Он принял меня за нее и выстрелил из карабина. Твое мнение не имеет значения. Кончиту убьют!
Хорхе взревел и затряс волнистой шевелюрой.
– Они не посмеют! Я не позволю!
Он продавил завесу ливня, и она вобрала его в себя так стремительно и жадно, что Анита не успела ничего сделать.
Крупицы флюорита гасли, словно отгоревшие звезды на утреннем небосводе. Пещера погружалась в вязкий сумрак. Оставаться здесь дольше Аните не хотелось, да и не имело смысла. Она вышла под дождь. Снаружи было немногим светлее, вдобавок обзору мешали обильные струи, лившиеся сплошной стеной. Анита поискала глазами Хорхе, да где там! Если он и находился еще неподалеку, то увидеть его в таких условиях не представлялось возможным.
Аниту беспокоила его судьба. Он наверняка пошел к своим экзальтированным приятелям – высказывать претензии. Чем это закончится, оставалось только предполагать. Нет, она не стала бы скорбеть по Хорхе, случись с ним что-нибудь, однако он, как ни крути, являлся единственным человеком, который по ту сторону зла хоть как-то оберегал Кончиту.
Впрочем, заботиться в данный момент следовало не о Хорхе, а о себе. Выйдя из логова допотопных кельтов, Анита начала трудное восхождение по береговой круче. Дождь залеплял глаза, камни-ступеньки предательски скользили под ногами. Она шла вслепую. Хотя «шла» – сказано неверно. Правильнее – карабкалась, падая на колени и впиваясь то одной, то другой пятерней в раскисшую глину.
Сколько же еще взбираться? Ей чудилось, что она проползла мили две, а склон все никак не заканчивался. И дождь все так же хлестал, стремясь опрокинуть навзничь безрассудную горе-альпинистку.
Еще фут, еще два… Очередной выпуклый булыжник под ногой шатнулся, отделился от склона и покатился вниз. Анита, потеряв опору, упала на живот, и сила тяжести, открытая Ньютоном без малого двести лет назад, повлекла ее вслед за кувыркавшимся камнем.
Чтобы не перекувырнуться самой, она растянулась плашмя, раскинув руки и ноги. Это замедлило скорость скольжения, но, увы, не прекратило его. Стараясь и в этой критической ситуации сохранить спокойствие, Анита глянула туда, куда несла ее гравитация. По-быстрому произвела несложные физико-математические подсчеты. Получалось, что минуты через полторы, край через две, она окунется в волны Тахо.
Какой же студеной должна быть вода в это время года, пускай и на благодатной субтропической широте! Конечности сразу сведет, а вблизи нет ни малейшей полоски побережья, на которую можно выбраться. Только покатый склизкий склон, где у воды и удержаться не за что… В полумиле по течению плещет колесами водяная мельница, Анита приметила ее днем, когда гуляла с сестрой. Но до мельницы не доплыть – раньше утонешь в ледяной купели.
Когда бугристая поверхность Тахо была уже саженях в десяти под ногами, на спину Аниты шлепнулось что-то мокрое и ворсистое. Она наугад, повинуясь инстинкту, ухватилась за это «что-то», и в ладонь впились скрученные волокна. Веревка! Длинная, прочная, она могла стать той соломинкой, что спасает утопающих.
Анита задействовала вторую руку и перестала скатываться в бездну. Теперь бы подтянуться, снова поползти к изрядно отдалившейся вершине, однако мышцы закоченели, отказываясь повиноваться. Анита висела над обрывом, вцепившись в веревку, клацала зубами от холода и являла собой, должно быть, картину смешную и жалкую. Ни дать ни взять наживка на крючке у рыбака. Вынырнет сейчас из воды исполинский сом, один из тех, которые, как говорят, достигают здесь восьми пудов весу, и проглотит дрожащую гусеницу…
Там, наверху, тоже сообразили, что ждать самостоятельности от кандидатки в утопленницы бесполезно. Веревка туго натянулась, и Аниту потащило по склону к косматым свинцовым облакам. Она всецело отдалась на волю Провидения и своего избавителя, кем бы он ни оказался. Пока тащили, подумала, что это может быть только Хорхе. Кто еще стал бы искать ее глухой дождливой ночью на берегу реки? Видать, заела зятя совесть, решил вернуться… Как кстати!
Последний рывок, и Аниту выдернули на горизонтальную площадку. Она отпустила веревку и поспешила принять стоячее положение, чтобы не выглядеть перед Хорхе распластанной лягушкой. Но к ее удивлению и радости, стоял перед ней не Хорхе, в ненаглядный Алекс. Промокший, как и она, до нитки, со слипшимся на лбу чубом, извозившийся в глине, но такой родной и такой своевременный! От избытка чувств после пережитого она кинулась ему на шею и расцеловала.