Глава 9

Мы ходим вместе восемь дней за вычетом выходных. Я успеваю прочитать уже пять частей «Двух капитанов». За это время отчаянно влюбляюсь в Саню Григорьева, начинаю питать искреннюю неприязнь к Ромашову и кайфую от Ивана Павловича. Книги – это неплохо.

Хочется рассказать об этом Ане, чтобы она мной гордилась! Все, что я хочу рассказать Ане, пишу себе в пустой чат. За полтора года я успела написать туда целый многотомник, соревнующийся по размерам с «Войной и миром». Там все восемь дней я также веду читательский дневник, и это здорово. Мечтала, что однажды дам Ане все это почитать, но со временем поняла – это лишь давление на жалость. Привычка осталась. Я как Елена Гилберт[4], что пишет заметки в дневнике.

«Дорогой дневник, Егор не появляется в институте, и мне почти стыдно, что я без дела напрягаю Кострова своим обществом».

Правда, он не подает виду, что что-то не так. Я как будто стала его научным проектом – со мной он вежлив, но почти холоден, сосредоточен, все делает безукоризненно и не дает понять, что я его уже достала.

– Слушай! – заявляю я, отвлекая Кострова от дел. – Цитата: «Он взмахнул фуражкой, когда тронулся поезд, и я шла рядом с вагоном и все говорила: "Да, да". "Будешь писать?" – "Да, да!" – "Каждый день?" – "Да!" – "Приедешь?" – "Да, да". – "Ты любишь меня?" Это он спросил шепотом, но я догадалась по движению губ. "Да, да!"» – Я замолкаю и мечтательно улыбаюсь. – Красиво, правда?

Костров же сидит напротив и строчит что-то на своем макбуке. Это уже четвертый раз, когда мы торчим в кафе за одиночным столиком. Он вполне подходит для двоих, и я не стесняясь достаю моего провожатого выдержками из книги. Понятия не имею, нравится ли ему Каверин, но с учетом немногословности Кострова не очень-то и интересуюсь. Я решила, что он Каверина любит – и точка. Вообще мне даже весело выдумывать разные факты о моем «друге» Тимуре.

Например, в один из дней я решаю, что он работает на мафию, в другой – что его дед сицилийский миллиардер, а любимое блюдо и напиток Кострова – паэлья и «Маргарита». Если представить себе что-то такое, то наблюдать за ним становится еще интереснее. Особенно когда я представляю, что Костров увлекается БДСМ, владеет оружейным магазинчиком и на самом деле шпион под прикрытием: в ухе у него секретный наушник, а на моей сумке маячок.

– И что тут высокохудожественного? – Тимур вздыхает, не отрываясь от монитора.

Наблюдение: если он оторвал взгляд, значит, ему интересно. Если вздохнул – готов удостоить вниманием, но в общем-то безразличен. Если молчит – нужно отвалить.

– Это любовь… И это мило!

– Разве эта книга о любви? – Он поднимает на меня глаза.

Мы смотрим друг на друга, и я пытаюсь разгадать, о чем думает он, но натыкаюсь на сплошной тупик. Или он первоклассный окклюмент[5], или я паршивый легилимент[6]. В целом я склоняюсь ко второму варианту – никогда не могла ничего прочитать по глазам и не думаю, что что-то изменилось.

– Вот потому и мило, что тут приключения, страсти всякие и на фоне этого – любовь! Да еще какая!

– Я так понимаю, дойдешь до молитвы Кати, и тебя разорвет на сто маленьких романтичных Ась, – бормочет Костров, возвращаясь к компьютеру, и тут же получает книгой по плечу.

– Ты что, читал? Ты читал эту книгу?

– Не понимаю, – ворчит он, закрыв ноутбук.

Наблюдение: если Костров не просто говорит, но еще и закрывает ноутбук, значит, ему о-очень интересно. Я вызываю такую реакцию у него уже во второй раз и теперь самодовольно улыбаюсь.

– Я умею читать по-русски. – Он вскидывает брови. – А эта книга написана русскими буквами. Почему тебя удивляет, что мы с ней сошлись в этом огромном сложном мире? «Два капитана» – это не тайные скрижали, а достаточно известное произведение, которое несколько раз экранизировали.

– Просто удивляет. – Я расплываюсь в еще более широкой улыбке. – Я думала, романы – это не твое.

– А что мое?

Тимур раздражен, и это чистый кайф. Как будто я нашла баг в работе робота и могу собой гордиться. Обычно из Кострова слова не вытянешь, и уж тем более о чем-то отвлеченном вроде книги. Раздражение – это уже прямо-таки эмоция, а разве космические мальчики способны на человеческие эмоции?

До конца нашего чаепития Тимур больше со мной не говорит и ровно в шесть встает с места.

Расписание у нас очень четкое.

Понедельник – ко второй паре, вечером я жду Кострова с пяти тридцати до шести.

Вторник – к первой паре, и я должна ждать Кострова в кофейне, но всякий раз он приходит ко мне, и мы работаем, сидя за одним столом.

Среда – ко второй паре, и Костров ждет меня, пока не закончатся занятия, – до пяти. Когда это случилось в первый раз, я не поверила своим глазам!

Четверг – к первой, работаем до шести.

Пятница – к первой, Костров ждет меня.

В понедельник и среду утром мы выходим пораньше, чтобы зайти в кофейню по дороге, потому что Костров любит вкусный американо.

Мы по большей части молчим. Это очень приятная тишина и почти дружба. За восемь дней я умудряюсь подтянуть учебу, сдать пару прошлогодних долгов, за которые получала оценки авансом, и перевыполнить план по домашним заданиям. Чтобы перевод, который нужен к четвергу, я сделала еще в понедельник – это нонсенс! Такого себе даже наша староста не позволяла, а она та еще зануда. Оказывается, что, если ничто не отвлекает, история Европы может быть весьма интересной, а в аудировании нет ничего сложного.

Я дошла до диплома такой тупицей, что даже стыдно. Не виню в этом Егора и наши отношения, он просто прижился во мне, как споры кордицепса, и я сама это допустила. Нужно было прекратить все намного раньше, пересилить себя, уловить, в какой момент любовь превратилась в акт саморазрушения. Быть может, моя квартира давно бы обрела жилой вид, а учеба шла в гору. Я бы знала в совершенстве английский, который когда-то был на неплохом уровне, а теперь одногруппники ушли далеко вперед. Я бы как следует занялась испанским, о чем вообще-то всегда мечтала. Я бы вернула дружбу с Аней. Я бы продала мотоцикл, что стоит в гараже и мучает, как призрак прошлой жизни.

Сейчас мне нравится наблюдать за тем, как Костров сидит и работает. Кстати, я не уверена, что это всегда по учебе. Я негласно приняла тот факт, что чаще всего мы торчим в кафетерии, библиотеке или во дворе до шести, прежде чем идем домой. Кажется, у Тимура Валентиновича по графику в это время заканчивается рабочий день. А еще мне нравится пить кофе из кофейни и тот факт, что его мне покупает Костров.

– Зачем мы выходим так рано? – зевнув, недовольно бормочу я себе под нос однажды утром.

– Сейчас девять тридцать. Это не рано, – отвечает он и делает большой глоток.

У него красивая шея и сильно выпирает кадык, и я слежу за ним во время этих больших глотков, будто могу увидеть что-то новое. Или нарываюсь на ответный взгляд? Это маленькая игра: поймает он меня на подглядывании или нет?

– Но зачем?

– Я привык пить кофе тут, если иду ко второй паре.

– А если к первой?

– То пью кофе дома. Кофейня работает с девяти. – Он закатывает глаза.

Я прикусываю язык. Логично. Так и подмывает сказать, что я все это прекрасно знаю благодаря нерадивому застройщику и столику, стоящему прямо у прозрачного панорамного окна. Это странно – не затемнить стекла, имея привычку сидеть на виду. Но я не задаю лишних вопросов. Даже если это интересно. Так быть не должно – я умею следовать правилам. Мы вообще не дошли до таких откровений, но мне кажется, что все еще впереди. Костров для меня компьютерная игра, где я стремлюсь разблокировать как можно больше «достижений».

– Я думала, ты пьешь воду с лимоном, а не кофе, – не выдерживаю я.

– Так и есть, я просто ввожу тебя в заблуждение.

Это что, шутка? Я ее не поняла, ну и ладно, зато мы похожи на простых друзей, что пьют кофе перед парами. Тимур постоянно посещает какие-то факультативы, встречается с преподавателями, и я всякий раз удивляюсь:

– Где ты все это находишь?

– Не поверишь, но студенты не используют возможности вуза даже на тридцать процентов. Ты знаешь, как много информации в библиотеке?

– Ты что, сидишь в библиотеке? – смеюсь я, и очень зря.

На следующий день я впервые по собственной (почти) воле оказываюсь в библиотеке.

– Итак, Ася, познакомься – это книги! Они совершенно бесплатные, и ты можешь взять с полки любую, – церемонно представляет он.

Я скрещиваю руки на груди и притопываю носком ботинка. Очень смешно.

– Очень интересная система, обрати внимание. Ты берешь книгу тут… – Он вытаскивает из ровного ряда одинаковых корешков томик «Анны Карениной». – Несешь сюда… – Протягивает его библиотекарю, сидящему за деревянной стоечкой. – Ася Лискина.

– Читательский билет оформлен? – улыбается библиотекарь.

Тимур поворачивается ко мне – мол, доставай свой билет.

– Вы шутите? – Я, разумеется, в жизни не была в библиотеке, и билета у меня нет.

– Дай зачетку, – неожиданно требует Костров.

– Нет у меня билета!

– Давай сюда.

Я ищу в сумке зачетку, которая каким-то чудом оказывается с собой, и протягиваю Кострову. Он невозмутимо снимает кожаную обложку, под которой лежит крошечная белая книжечка.

– Что…

– Итак, Ася, знакомься, – терпеливо продолжает он, и на этот раз я даже не против. – Это читательский билет. Его нам выдали на первом курсе в этой самой библиотеке, потому что без него мы не смогли бы брать лекции Суворова. О, ты, кстати, их в библиотеку не сдала.

Я ловлю на себе недовольный взгляд библиотекаря и «Анну Каренину», разумеется, не получаю. Костров смеется надо мной.

– Простите, найду и верну, – бормочу, забирая свой билет.

Ложь, потому что я понятия не имею, куда делись эти чертовы лекции. Суворов – наш историк, напечатал все, что вещал с трибуны, в виде методички и обязал всех взять себе по экземпляру, чем полностью лишил смысла посещать собственные лекции. Зачем писать то, что есть в бумажном виде?

Тимур провожает меня в глубь библиотеки, где я с радостью нахожу в углу за стеллажами очень удобный диван. Там можно развалиться с книжкой, пока Костров занят работой. Самое странное, что я делала в жизни, – это чтение книги в библиотеке. Если бы кто-то изобрел машину времени и отправил сюда Асю-третьекурсницу, она бы решила, что это какаято постановка.

И сейчас, сидя в кафе, я скучаю по тому дивану: с радостью бы прилегла и поспала часик, пока мой фиктивный друг стучит по клавиатуре. Полночи не спала: не могла встать с кровати, чтобы поесть, а от голода не могла спать. Порочный круг.

– Задержимся на полчаса, – говорит Тимур.

Я откладываю книгу и зеваю.

– Конечно, только можно в библиотеке?

Сегодня пятница, по пятницам Костров ждет меня с пар и успевает так заработаться, что в итоге я жду, когда он закончит.

– До библиотеки идти десять минут, за это время мы могли бы добраться до дома, – заявляет он, даже улыбается и издает смешок.

Это почти по-дружески. Подтрунивание. Новая эмоция. Следующий уровень – «разговор дольше пяти минут подряд на отвлеченную тему». Костров смотрит на меня внимательным взглядом, вздыхает и кивает на часы.

– Сегодня они закрываются в семь. Если пойдем туда, то сидим до закрытия, идет? Или домой, но сейчас.

– Библиотека! – Не хочу домой – там тоскливо. – Зачем они так долго работают? Я думала, часов в пять закрываются.

– Сегодня у них проходят платные факультативы.

– Боже мой, тут и такое есть? То есть кто-то добровольно приходит учиться и платит за это?

– Да. Кажется, французская литература.

– Реально?

– Я поражен, насколько ты мало знаешь о жизни собственного вуза, где доучилась до выпуска. Иди уже.

На первом этаже библиотеки и правда идет занятие. Преподаватели и студенты все вместе сидят и внимают хорошенькой рыжеволосой докладчице. На втором – никого, только хмурая техничка, мимо которой мы проходим с каменными лицами.

Диванчик ждет меня, ура! Я падаю на него и утопаю – наполнителя с годами стало явно меньше, и кожзам уже потертый, собирается складками, как шкура бассет-хаунда. Завалившись на спину, я пихаю под голову смятую джинсовку и погружаюсь в книгу.

– Все, не мешай мне! – говорю молчаливому спутнику, а тот смотрит на меня как на дурочку.

В целом без разницы. Все равно он ничего мне не скажет, просто продолжит работать, будто меня и нет. Я же могу болтать что угодно; порой мне кажется, он воспринимает это как фоновый шум. Однажды меня разозлил преподаватель литературного перевода, и я всю дорогу домой перемывала ему кости самыми нелестными выражениями, а Костров и слова не вымолвил. Все равно что с гипсовым Персиком говорила, но на душе полегчало, и ладно. На следующий день спокойно переделала перевод, с каменным лицом сдала и получила заслуженную четверку.

Костров садится за крошечный столик, и уже через минуту я слышу привычный стук по клавиатуре. Он умиротворяет. Я закидываю ноги на спинку дивана, обнаруживаю под ними аккуратно сложенный синтетический плед с ужасным рисунком из тропических листьев и с удовольствием в него кутаюсь – вот это, я понимаю, кайф, в такую библиотеку я готова ходить постоянно вместо кофейни.

Костров косится на меня, и я могу поклясться, что вижу на его губах ухмылку, но он все равно никак не комментирует происходящее. Утыкаюсь в книгу, но строчки плывут. Я правда устала. У меня приступы бессонницы из-за скрипучей кровати и отсутствия сытного ужина, но денег хватает только на крупы, которые я ем уже неделю.

Закрыв книгу, снова смотрю на Тимура, склонившегося над клавиатурой. Он не горбится, не выглядит сутулым доходягой, как типичный ботаник из кино. Мне нравится его манера работы, она успокаивает. И отпугивает нежелательных лиц.

– Колчин тебя не достает? – неожиданно спрашивает Костров, оторвавшись от работы.

Он откидывается на спинку стула и смотрит на меня. Каждый раз в такие секунды я пугаюсь: это так же странно, как если бы Персик вдруг ожил и пришел просить налить ему водички. Я пожимаю плечами, переворачиваюсь на бок и кладу ладони под щеку.

– Тишина вроде бы. Он не ходил на пары неделю, и я заблокировала его в прошлую пятницу. Ты переживаешь, что нужно нянчиться со мной?

– Нет, – просто отвечает Костров и возвращается к работе.

А я больше не расспрашиваю его. Тем вечером я засыпаю на диванчике под стук клавиатуры, и Костров будит меня щелчком по носу ровно в семь.