– Эй, мать, иди принимай бочку!
Петро прогрохотал по двору и поставил большую гулкую жестяную бочку к стене дома. На порог вышла, вытирая руки рушником, полная седеющая женщина. Марийка осмотрела бочку со всех сторон и одобрительно кивнула:
– Отож! Оттащи ее в огород, поставь рядом с теплицей – буду огурцы поливать отстоянной водой.
– И придумала же…
– Не придумала! Говорю тебе – мучнистой росы в этом году у меня не будет. Огурцы не любят воду из-под крана! Зинаида в прошлом лете так делала, ни один огурчик не пропал!
– Поглядим…
Петро работал на шахте всю жизнь. Терриконы и тоннели – вот его ландшафт и пейзаж. Утром жена собирала ему тормозок – четвертинку хлеба, луковицу, крутое яйцо и кусок сала. Тратить время и силы на выход из забоя, чтобы пообедать в столовой, у шахтеров не принято. То ли дело присесть на отвал породы и закусить своим домашним. Главное, чтоб крысы твой тормозок не оприходовали до обеда. Но тут уж у каждого свои приемы, как защититься от грызунов.
Петро не был героем или энтузиастом, не стремился к рекордам, он просто рубил и рубил породу спокойно и упорно, изо дня в день. И неожиданно перевыполнил норму без малого в два раза. Чуть не получил от своих Орден Сутулова – мужики вырезают его из старого рештака* и крепят на спину. Но никто не решился на эту шутку, уж больно силен был Петро, несмотря на свой возраст. Когда кто-то из молодняка заикнулся было об этом, старик посмотрел на него своим тяжелым взглядом, сплюнул и выдохнул:
– Понабирали пингвинов* в шахту. У меня нах прогулов больше, чем у тебя стажа.
Полученную премию он отметил так же, как и каждую получку – пил молча и много, а потом встал и на ровных ногах дошел до дома, упал на койку и тут же отключился на ночь и весь следующий день. Марийка смирилась с таким ежемесячным ритуалом и давно уже не скандалила, тем более что Петро никогда не пропивал больше четверти всех денег, а получал прилично.
– От же бездонная бочка! – приговаривала она, снимая с бесчувственного мужа сапоги и штаны.
Старшая дочь давно не жила с родителями, да и вообще уехала с мужем после окончания Медуниверситета. Любочке было три годика, когда Таня привезла ее к бабушке и дедушке и оставила на целый месяц. Девочка оказалась смешливой и понятливой – никогда не лезла без толку под руки, но зато сразу приходила со старым стетоскопом и целым набором пластиковых шприцев, чтобы «обследовать деду», когда он ложился вечером на диван в большой комнате. Она внимательно слушала ему грудь, качала головой и серьезно говорила:
– Хрипы в легких! Но вы не расстраивайтесь. Сейчас сделаем вам укольчик, и будете, как новенький! – и доставала самый большой шприц со стертыми мерными делениями на боку, набирала в него воду из пузырька, прицеливалась в потолок и выпускала воздух со струйкой жидкости. В чудодейственную силу горчичников девочка не верила:
– Понимаете, пользы от них нет. Но и вреда тоже. Если только у вас нет аллергии. Так что, если настаиваете, я могу поставить.
– Такая разумная! – восхищенно рассказывал дед своим товарищам, когда они добирались на бабе лене на-гора*. – И в кого такая? Марийка-то у меня простая.
– А Танька? Танька, вишь, ученая у тебя, врач!
– Да, Танька сурьезная баба.
Однажды Любочка заболела – рвота, понос, температура под сорок. За день она сдулась, как воздушный шарик – из пышечки превратилась в белесую тряпочку. Весь день в забое дед не находил себе места, а вечером едва успел помыться и переодеться, и бегом домой. Любочка была еще слаба, но уже обрадовалась деду, обняла его за шею и прошептала:
– Сегодня ты будешь меня лечить.
Петро достал из кармана припасенный стетоскоп и приладил его к ушам. Руки подрагивали от напряжения, когда он аккуратно касался холодным металлом разгоряченного тельца.
– Ну как? Хрипы есть? Жесткое дыхание? – голосок у девочки был слабенький, еле слышный.
Дед сосредоточенно помотал головой.
– Все в норме, – твердо сказал он. И внучка выздоровела.
По утрам в свой выходной дед любил набрать Любочке ковшик клубники или малины на огороде и смотреть, как она жмурится от удовольствия, сжимая во рту красную сочную ягоду.
– Вкуусно! А ты хочешь? – и протягивала ковшик.
– Не, не люблю я. Баловство одно. И молоком запивай! Это самое оно, – советовал дед.
Внучка улыбалась и послушно отпивала глоточек парного молока. Щечки у нее розовели.
– Размяк батя с Любкой-то, – говорил Серега матери, осторожно посмеиваясь.
– Отож, размяк. А чего не размякнуть? – соглашалась Марийка, раскатывая тесто на пельмени.
– С нами, небось, не возился. Меня-то знай порол только.
– И мало порол, – вскидывалась мать, – Ишь! Не зубоскаль тут. Положь булку-то, нечего кусочничать! Сейчас обедать будем.
И гнала его из кухни, как ту назойливую муху.
Сын Серега у Петро, в отличие от дочки Тани, всегда был шалопаем – предводителем уличных банд. Через пень-колоду окончил школу и загремел в армию. А после дембеля остепенился. Устроился на работу – автомехаником, надумал жениться. И то сказать, девочка ждала его все это время, писала письма и даже один раз ездила к нему в отпуск. Красивая, умная. Училась в педагогическом.
Свадьбу, как водится, сделали деревенскую: во дворе накрыли столы, Марийка наварила самогонки, Петро заколол порося. Танька на свадьбу не приехала – у нее отпуск начинался на следующий день, поэтому ждали ее утром после гулянки.
Любочку нарядили, как принцессу. Марийка целый день шила белое кружевное платье из нового отреза тюли. Серегина невеста в шутку позавидовала:
– Кто на свете всех милее?
А Любочка обняла ее и радостно уверила:
– Ты! Ты самая красивая!
Свадьба была шумной и веселой, как и положено. С песнями и плясками. Гостей набилось столько, что пришлось выносить из дома круглый прабабкин стол и ставить его отдельно – для детей. Малыши часам к одиннадцати утомились и заснули, где пришлось. Любочка привыкла на ночь беседовать с дедом, подошла к нему и удивилась перемене: Петро смотрел в одну точку невидящим взором и молчал на все ее уговоры пойти с ней.
– Деда, я тебе что покажу! Там в бабушкиной бочке – шарик светится. Ты же можешь его поймать? У меня не получается, он утонул глубоко…
Уже под утро Марийка хватилась Любочки. Ни среди спящих детей, ни среди пьяных взрослых ребенка не было. Марийка метнулась на улицу, но опомнилась и стала искать во дворе и на огороде.
– Аааааа! – вопль разбудил всю округу. – Петроооо!
В калитку вбежала Танька – только что с вокзала. В большой жестяной бочке кружевным кругом вздымался подол праздничного платья. Любочка лежала в воде лицом вниз. Всю ночь.
Шахтерский жаргон
Баба лена – ленточный конвейер или поездка на нем.
На-гора – выехать на поверхность из шахты.
Орден Сутулова – символическая награда, которую обещают особо рьяным работягам. По преданию вырезается в мехцехе из рештака. Либо отпиливается кругляк от чурки и крепится с помощью закрутки на спине
Пингвин – ученик.
Рештак – шахтерский автобус. Он же скотовоз
Тормозок – обед, еда, которую берут с собой в шахту. Обычно – хлеб и сало (колбаса).