Мир становится другим, когда начинаешь смотреть на всё без привязки к личным симпатиям и неприязням. Я настолько свыкся с ролью стороннего наблюдателя, что даже иногда забывал о том, что происходящее будет влиять на меня. Даже большие игроки политической арены постепенно перестали вызывать у меня отвращение. Это больше не были люди, которые «разворовали страну», «присосались к кормушке» или «пили кровь народа».
Впрочем, восхищения они у меня вызывать не начали. Мне было их жаль. Я понял, что у них свободы гораздо меньше, чем у меня. Их жизнь – это быть частичками ржавого механизма. Мелкие и большие шестеренки, которые упорно крутятся внутри старого еле-еле живого двигателя. Проворачиваются, ломая зубцы и стирая друг друга. Крутятся со скрежетом, срывая засохшие куски черного нагара от масла с кончиков соседних шестерней. Им нет замены. Они должны скрежетать, ломая сами себя в попытке заставить продолжать работать то, что давно пора выбросить. Шестерёнки, которые служат большим деньгам. Служить кому-то – унизительно, служить чему-то – унизительно вдвойне. Все эти деньги, машины, курорты, особняки – это компенсация денежного рабства. Ведь никто из них не способен забрать своё и выйти из игры. Выйти, чтобы быть свободным и по-настоящему начать наслаждаться той свободой, которую могут дать деньги. Шестерёнка не может добровольно покинуть механизм. Её могут либо заменить, либо сломать.