Небо над Брасо-Дэнто было затянуто свинцовыми тучами. Непрестанно лил сильный дождь. Изредка он прекращался, давая жителям короткую передышку, а после начинал лить с новой силой, отчего вниз по улицам устремлялись настоящие реки. И горе тому, кто оказывался на их пути! Лишь благодаря уклону город оставался незатопленным, пока в других областях Солрага все плыло: переполненные водоемы выходили из берегов, а сели спускались с гор, разрушая все на своем пути.
За всей этой тоскливой панорамой Уильям наблюдал из окна спальни. Он вспоминал матушку, брата и его жену, а также соседей из Больших и Малых Вардов. У матушки вот-вот должны начаться приступы болезни. Значит ли это, что она не переживет грядущую зиму? Вспоминалась ему и черноволосая Линайя, чей серебряный браслетик покоился в холщовом кошеле. Однако ее образ, эти смеющиеся глаза, в которых плясали чертята, становился все более размытым, а браслет доставался из кошеля все реже. Любил ли он Лину? Или же она просто заменила ему Вериатель?
Так он и дальше вспоминал бы свое прошлое, но его размышления прервал стук в дверь. Отворив дверь, Уильям увидел графа.
– Пойдем со мной, – сказал тот и сделал приглашающий жест. – Выдвигаемся утром. Перед долгой дорогой следует поесть.
Они пошли по коридорам, где колыхался мрак. Замок вздрагивал будто не от стихии, а от энергичных шагов графа. Тот был в походном костюме. Сквозь шнуровку стеганого балахона, доходящего до колен, проглядывала кольчуга, а с левого бока у него располагалась небольшая сума, где лежали письма, печати и кольца. Уильям и Филипп спустились по мокрым от подземных вод ступеням и прошли общее отделение, на удивление почти пустое – там сидело всего трое дрожавших от сырости заключенных.
– А почему так пусто? – удивился рыбак.
– Во-первых, мы уезжаем надолго и здесь остается не так много вампиров. А во-вторых, осенью это отделение тюрьмы бывает подтапливает – и люди начинают болеть, – ответил ему граф.
Перед входом в черный коридор, где располагались камеры-комнаты, как обычно сидел дремлющий охранник. Услышав приближающиеся энергичные шаги, он живо распознал в них хозяина, оттого быстро подскочил и отвесил глубокий поклон.
– Сколько там? – спросил Филипп.
– Осталось трое, в дальней! – ответил стражник.
Филипп и Уильям прошли коридор до самого конца, хлюпая сапогами по натекающим лужам, и граф откинул засов и распахнул обитую ржавым железом дверь. Изнутри дыхнуло плесневелой влагой и человеческим духом. Это было все то же узилище, где находилась троица братьев-насильников, и как и тогда, сейчас вдоль стен сидели на подстилках трое мужчин в кандалах.
– Лугос? Право, не ожидал я вас здесь увидеть, – вдруг удивился граф, вглядываясь в угол.
Пожилой мужчина, которого позвали этим именем, вскинул голову и тяжело поднялся с лежанки. На его плечах был накинут дорогой плащ из синего сукна, который выдавал в нем весьма обеспеченного горожанина.
– И вам здравствуйте, господин Тастемара, – ответил он.
Понимая, что такому пленнику здесь не место, Филипп все также удивленно вернулся в коридор, где достал из прикрепленной к стене доски сырой пергамент.
– Ах, вот оно что, – произнес он, вчитываясь. – Как же вы так, уважаемый Лугос, не смогли сдержать себя в руках?
– Я и не собирался держать себя в руках, – мрачно буркнул купец, смахивая какие-то лишь видимые ему пылинки с плеча. – Узнай вы о том, что ваша жена изменяла вам пару десятков лет с вашим же торговым компаньоном, а потом еще и понесла от него, выдав рожденного ублюдка за вашего сына – вы б не закололи ее?
– Кто знает. Но мальчика-то за что?
– Потому что он не мой сын! Угробить двадцать лет, чтобы одеть, обуть, уму-разуму научить и купить дом у Вороньего камня. Да кому! Сыну того, кого называл другом! А я ведь верил этой блуднице, хотя и видел, что Обрахам не похож на меня ни капли! Эти женщины – подлые существа!
– Ох, Лугос, Лугос… – пробормотал задумчиво Филипп, вкладывая сырой лист бумаги обратно в деревянный карман доски, – с таким талантом к торговле, с таким умом и дальновидностью – и столь недальновидно оборвать свою жизнь в тюрьме, убив собственную жену, сына, пусть и не родного, и зарубить своего торгового компаньона…
– Будь у меня выбор, я бы убил всех снова! Одного не понимаю, – и купец нахмурился. – Почему моя голова до сих пор не скатилась с плахи? Смертный приговор должен был быть приведен в исполнение два дня назад. Я обращался к тюремщику, но глух и туп. А когда вы явились сюда, я уж было решил, что оправдан вами, своим покровителем… Но оказалось, вы даже не в курсе того, что я заточен здесь… Так почему я еще жив?
– Это мы сейчас поправим, – вполголоса заметил граф.
Потом он обернулся к своему подопечному.
– Уильям, бери правого! – показал он на одного узника, а сам направился к другому.
Дальше Уильяму осталось лишь вздрогнуть, потому что в движениях графа не было промедления. Едва различимый глазу в этом мраке, он в мгновение оказался рядом с непонимающим заключенным, хищно выкинул вперед одну только руку – и тот уже оказался мертв. Смерть пришла тихо, расчетливо, и, быть может, это было лучшим ее даром. Филипп притянул к себе не успевшую даже вскрикнуть жертву, чья голова неестественно свесилась, и также неестественно навис над ней. Его почерневшие глаза укрылись за седыми волосами. Пил он тоже без промедления, не находя за свою столь долгую жизнь в этом уже ни игры, ни сладкого удовольствия, а только сухую необходимость.
Однако в узилище продолжала стоять тишина. Только позже Уильям сообразил, что для человеческого глаза все это осталось незамеченным. Узники удивленно глядели на две странно застывшие во тьме фигуры, пока до них, наконец, не дошла суть. Тогда купец Лугос лишь сдержанно смолчал, сделавшись бледным, а второй истошно и протяжно завыл от страха, как чувствующая погибель собака, – и этот вой показался Уильяму оглушающе неприятным. Будто разнесся он по всему замку и залетел в каждую комнату, вылетел в окно и полетел в город, рассказывая о тех ужасах, что творятся в подвалах. Желая все это прекратить, вампир в замешательстве кинулся к воющему и попытался повторить все за графом, чтобы принести такую же скорую смерть. У него вышло лишь отчасти, но, в конце концов, после непродолжительной, но неуклюжей борьбы и он все-таки присоединился к трапезе, невольно впитывая вместе с кровью и воспоминания.
Остался только один Лугас. Вжавшись спиной в стену, он в безмолвии наблюдал за действиями двух вампиров. У него едва дрожали руки, по лбу стекал холодный липкий пот, но вздрогнул он лишь тогда, когда тело первого простолюдина шлепнулось на солому. Граф, бледный и с окровавленным ртом, повернулся к нему, поглядел из-под бровей.
– Я давно полагал, что ваше долголетие… это результат сделки с демоном Граго… – дрожащим голосом сказал купец, но так и продолжил стоять ровно, стараясь не выказать страха. – С тем демоном, который дает золото, бессмертие, любовь или еще что-нибудь в обмен на душу. Но теперь я вижу, что вы и сами демон… Полагаю, я следующий?
– Да, вы следующий, – сказал граф. Достав платок, он вытер кровь с губ. – Но это сделаю не я…
Тут на пол упал и второй крестьянин, иссушенный до последней капли. Шатающийся Уильям привычно вытирал губы рукавом, стараясь не глядеть на графа и уж тем более на оставшегося Лугоса, который упоительно пах кровью.
– Он твой, – негромко сказал Филипп и показал на купца.
– Я сыт, господин Тастемара… – неуверенно ответил Уильям.
– Нет, одного тебе мало, потому что мы сможем поесть лишь через неделю в поселении, который рядом с границей Глеофа, – качнул головой Филипп. – К тому моменту, если ты сейчас не наешься, ты уже начнешь недобро посматривать в сторону моих гвардейцев. А мне это не нужно. Пей!
Уильям и Лугос переглянулись.
А еще чуть позже граф протягивал идущему за ним вампиру чистый платок. Они возвращались назад. Уильям стал замечать, что эти подвалы все меньше пугают его и все более становятся неприятно привычны.
– Ты видел воспоминания? – спросил граф, когда они вдвоем поднимались по ступенькам назад.
– Видел.
– И как ты считаешь, Лугос был прав, когда убил трех людей?
– Тяжело сказать, господин. То, что он узнал, было для него таким большим ударом, что необходимость в наказании стала для него очень важна. Он верил, что поступает справедливо, причем верил всем сердцем.
– А что думаешь ты? – слегка улыбнулся Филипп. – Как сторонний наблюдатель?
– Похоже, я стал бездушным, – вздохнул грустно Уильям. – В этой плохой истории мне жалко только сына. Он же не виновен в том, что был рожден от другого отца. А в глазах купца он один из виновных негодяев. Но это все так непонятно, господин… Мир оказался таким… – и он замялся, не зная, как объяснить. – Таким, что наблюдая его глазами других, я обнаруживаю, что белое видится некоторым черным, а черное – белым.
– Это не бездушие, – тепло посмотрел на рыбака Филипп. – Просто тебе открывается, что мир действительно весьма непрост для понимания. Что ты мог узнать о мире в своих Вардцах, кроме предрассудков? Ровным счетом ничего. Пару месяцев назад ты бы отчаянно жалел всех жертв Лугоса только лишь потому, что они жертвы. А сейчас ты уже пытаешься добраться до истины. Ох, помнится, старина Гиффард всегда мог мастерски растолковать любую ситуацию.
Уильям промолчал. Он шел позади старого графа и касался сочащихся влагой стен. В голове мелькали воспоминания тех двух убитых, и рыбак от этого вздыхал.
– Знаете, господин. Я много думал о том, зачем Гиффард это сделал. Ну, передал дар…
– Ну и?
– И я не могу ничего понять. Разве не нашлось кого-то поблагороднее? Ведь он ведь мог постараться отползти, скрыться, раз уж бессмертен, и передать бессмертие кому-то другому. Но отдать дар мне, простому рыбаку не из благородного рода… Мне кажется, он пытался мне что-то объяснить. Но я так жалею, что не услышал все до конца, – сказал Уильям, отчего-то чувствуя стыд.
– Я тоже постоянно думаю о том, что сделал Гиффард… – признался Филипп, а затем перевел неудобный разговор в другое русло. – Ну, если ты теперь глядишь на некоторые ситуации иначе, скажи-ка мне. Будь у тебя возможность все изменить, ты бы оставил мать и убежал от вурдалаков, пока те тебя не истрепали?
– Нет! – последовал слишком резкий ответ.
– Почему? Разве твоя жизнь, жизнь молодого мужчины, если смотреть также объективно, не важнее жизни старой женщины, которой и так осталось жить от силы пару лет? Попробуй порассуждать об этом здраво, – Филипп развернулся и посмотрел в глаза собеседнику.
– Это же семья, господин! – пробормотал в ужасе Уильям. – Как можно даже просто рассуждать о том, чтобы предать своих близких ужасной смерти? Что это, как не предательство?
От этого граф Тастемара только промолчал и зашагал дальше. Вскоре ступеньки кончились, и двое вампиров поднялись из подвала. Брасо-Дэнто еще не тронул рассвет, а дождь продолжал заливать город, находящийся во мраке. Залы замка были пусты, многие слуги спали в своих постелях, и лишь конюхи заботливо готовили коней для господ.
Внизу собралась вся прислуга.
Пока остальные прятались в глубинах зала от влетающего между приоткрытых створок ветра, Уильям переминался с ноги на ногу около двери. На нем был надет черный гамбезон – длинная и очень плотная, до колен, верхняя одежда из нескольких слоев ткани. Увидев графскую дочь, он коснулся пояса, где были подвязаны пустые ножны, и тихо засмеялся:
– Не пойму, зачем мне ножны, если не дали меча.
– Тебе просто выдали один из перешитых под тебя костюмов отца – снова эта воронья вышивка. Ну и ножны в довесок, – натянуто улыбнулась Йева.
– А почему ты тоже одета, как в дорогу?
– А я поеду с вами, – опустила глаза девушка.
– Так это же замечательно! – обрадовался Уильям.
– Да… но, погода совсем скверная. Может, лучше сейчас не ехать… Может, и не нужно ехать вообще, – и она прикусила язык, оборвала разговор и ушла.
Уильям непонимающе посмотрел, как Йева удалилась к своему брату и встала рядом, с наигранным интересом следя за Таки-Таки – ворон сипло каркал и требовал тепла. В зал бодрым шагом вошел сэр Рэй Мальгерб. С него ручьями стекала вода. Снаружи продолжал биться в неистовстве ливень, пытаясь затопить замок, и многие присутствующие радовались тому, что остаются. Поприветствовав кого следует, рыцарь заметил обвитую плащом фигурку дочери графа и устремился к ней.
Он со страстью припал губами к ее руке.
– Откуда в вас столько сил? – с теплотой спросила Йева.
– Вот увидел вас, госпожа, сразу силы и появились! – лицо рыжеволосого мужчины озарила улыбка, сверкнули белоснежные ровные зубы. – А до этого был как мокрая рыбина, которую выбросило на берег! Но отчего вы сами в таком печальном расположении духа? Неужто из-за неподобающей погоды?
– Да, погода не располагает к поездке.
– Не располагает, дочь моя, но мы заложники ситуации, – сказал спускающийся по лестнице граф. – Сэр Рэй, все готово?
– Конечно, господин! – поклонился рыцарь, гремя доспехами. – Двенадцать гвардейцев, включая меня и моего оруженосца, готовы к отправлению!
Наступило время отбытия. Граф строго оглядел всю прислугу.
– Я надеюсь, вы не развалите замок за время моего отсутствия, – обратился он к своим помощникам, хотя его синие глаза улыбались.
– Господин, да как вы так можете говорить про нас! Мы – ваши глаза и руки, а когда они вас подводили? – шутливо возмутился казначей Брогмот и снял с себя свою смешную шапочку с пером ворона.
– Я присмотрю за своим внуком… Сколько смогу… – старик Него скромно вышел вперед.
Филипп смерил взглядом своего бывшего управителя и вслушался в его трепыхающееся, как у воробья, сердце. Него Натифуллус дышал с большим трудом, а за пару дней он сильно иссох: глаза и рот впали, скулы заострились. Грустно улыбнувшись, граф подошел к старику и ласково приобнял его, погладил по спине. Толпа вокруг замерла в непонимании.
– Спасибо тебе за все, мой друг, – едва хрипло произнес граф.
– Все вы знаете и чувствуете, мой господин, – измученная улыбка тронула губы Него. – Прощайте, господин. Я был рад служить вам!
Держась за поданную руку внука, бывший управитель отошел от графа и смахнул набежавшую слезу. Все поняли, о чем шла речь, и опечалились. Филипп развернулся и быстро ступил под дождь, а за ним последовали его дети и длинноногий Уильям. Понимая, что больше не увидит доброго старика, Йева не выдержала и мягкосердечно, тихонько расплакалась.
В большом дворе отряд из девятнадцати человек, семеро из которых были не совсем людьми, стали взбираться на лошадей. Вороной конь графа, пугающий своими размерами, возбужденно бил копытом по земле, и Уильям настороженно косился на него. Но, к счастью, к нему подвели уже оседланную серую кобылку, самую спокойную из всех, отчего он выдохнул от облегчения.
– Сэр Рэй, выдайте нашему гостю меч, – вспомнил уже восседающий в седле Филипп. – Негоже с пустыми ножнами отправляться в путь.
– Да-да, вы правы, запамятовал! – извинился рыцарь и передал замотанный в ткань меч, взятый из оружейной палаты.
Уильям растерянно развернул этот мокрый сверток и осторожно вынул меч за рукоять, будто змею за хвост. Только со второго раза он смог попасть в тугие ножны, отчего всадники вокруг заулыбались. Всем им ясно увиделась эта неумелость.
Сэр Рэй нахмурился.
– Вы что, держите меч в первый раз? – спросил он. – Клинок рядом с гардой обычно не затачивают, так что могли спокойно взяться и за лезвие.
На это Леонард громко рассмеялся. Он поправил притороченный к седлу лук и воскликнул, чтобы перекрыть шум дождя и донести произнесенное до всех:
– Он больше по удочкам, сэр Рэй!
В толпе солров послышались смешки.
– Довольно! – рявкнул граф и направил коня к воротам, где охрана уже поднимала железную решетку.
– Да, я никогда не держал раньше меч, – смущенно пробормотал Уильям и мягко подтолкнул кобылку пятками.
Длинная вереница всадников покинула внутренний двор замка. И хотя по улицам зло устремлялись ливневые потоки, а крыши гремели дождем, некоторые горожане выбегали на улицу наспех одетыми. Темно-зеленая попона с распростершим крылья вороном украшала графского мерина, и когда люд признавал ее, то по всей толпе прокатывался восторженный клич.
В авангарде двигалось шесть человек сопровождения вместе с сэром Рэем и его оруженосцем. В середине был старый граф, за ним его сын, а еще дальше, почти поравнявшись, ехали Йева и ерзающий в седле Уильям. Замыкали хвост гвардейцы и слуги: Эметта и еще двое замковых поваров.
Косой ливень лил без остановки, и отряд закутался в плащи, предчувствуя тягости долгого пути. Резко налетевший ветер, который разгонялся на равнине, как конь на воле, срывал капюшоны, поэтому приходилось их придерживать. Под копытами бурлили грязевые потоки вод. Отряд проехал по мощёной Парадной улице и покинул город. Всем открылся врытый сбоку от высоких ворот тотем Ямеса – выдолбленное в камне старческое лицо, грозно сдвинувшее брови.
Неумело управляя лошадкой, Уилл с любопытством рассмотрел это недовольное лицо, а затем заторопился, чтобы не мешать едущим позади. Всех остальных этот тотем мало интересовал.
Они двинулись по широкой дороге, пролегающей между кучкующихся вокруг поселений, через бесчисленные поля, где уже давно сняли урожай. Жирная черная земля сливалась с небом, и все вокруг было уныло. Прибитый к гриве пыхтящей кобылки Уильям кое-как разглядывал гвардейцев. Они, высокие, крепкие, как на подбор, облачались в сияющие нагрудники поверх поддоспешников, закрывающих колени. Головы их защищали легкие конусообразные шлемы в виде полумаски, а плечи – несколько пластин, крепленных друг к другу внахлест. Поверх доспехов были надеты плащи черного цвета. Питая особую любовь к символу своих земель, ворону, воины украшали его смоляными перьями все подряд, в том числе и уздечки своих коней. Крепленные к седлам сбоку круглые зелено-черные щиты тоже несли на себе символ этой мудрой, по мнению солров, птицы.
Увидевший повсюду перья своих собратьев ворон, который ехал под плащом Леонарда, недовольно закаркал:
– Перья! Негодяи!
Все вокруг рассмеялись, и ненадолго это тягостное ощущение из-за непогоды рассеялось, чтобы тут же сгуститься вновь. Обернувшись на удаляющийся город, Уильям вздохнул в предчувствии скорейшего разрешения своей судьбы. Несмотря на дождь и слякоть, он воодушевленно представлял, сколько же всего его ждет в пути. И вот, поерзав в седле с непривычки, он приготовился к долгой дороге.
Отряд находился в пути весь день. Дождь поутих только ближе к ночи. Гора, у которой лежал Брасо-Дэнто, осталась далеко позади, на северо-западе, а ее мрачный силуэт терялся в сгущающихся красках наступающих сумерек. Перекусившим ячменными лепешками воинам хотелось нормально поужинать, покормить коней и улечься спать, поэтому на ночлег все остановились в попутном Ферранте. Наутро все, выспавшись, набрали в Ферранте провизию и отправились дальше по размытому тракту.
Уильям вывел свою серую кобылку из денника. Кое-как, совершенно не умеючи, он оседлал ее и перебросил седельную суму через заднюю луку.
Из небольшого города они попали на широко раскинутый луг – из-за разлива реки он превратился в пойму. Со слов гвардейцев, которые часто выезжали с графом и потому знали все ближайшие окрестности, Уильям выяснил, что на протяжении нескольких дней им придется ночевать под открытым небом. День постепенно истончался, а тучи иной раз расходились – и тогда можно было скинуть капюшон и осмотреться. Впрочем, смотреть было особо не на что. Кони брели по приподнятой над землей дорогой, а справа и слева от них раскинулись озерца, в которых отражались хмурые тучи.
Когда стало темнеть, сэр Рэй подъехал к графу.
– Господин, впереди Белая Бетса, – сказал капитан. – Там, дальше, мост, а перед ним – высокий холм. Давайте остановимся на ночлег на том холме, чтобы не спать в луже.
Граф не отвечал. Он рассматривал мутные речные воды.
– Если нет, то можно устроиться на ночлег и за мостом, – продолжил капитан, думая, что господина что-то не устраивает.
– Ждите здесь, – после минутных раздумий ответил Филипп. Затем он направился к волочащемуся в хвосте Уильяму. – Ну как, освоился в седле?
Уильям довольно кивнул.
– Хорошо, следуй со мной.
Без лишних слов Филипп движением пяток ускорил коня, который сошел с дороги и побрел по жухлой мокрой траве, порой проваливаясь по колено в грязную жижу. Чтобы не отставать, его спутнику пришлось ласково поторопить свою серую кобылку, и она, повинуясь, затрусила следом. Чем ближе они становились к реке, тем беспокойнее вглядывался граф в окрестности.
– Вы чем-то встревожены? – спросил Уильям.
– Это старая дорога, – ответил Филипп. – И осенью мало кто ей путешествует, так что нужно быть настороже.
– Но в чем опасность? Если нет людей.
– Тебе ли не знать, Уильям, – сказал граф, едва улыбаясь. Он подъехал к берегу реки и остановился. – Там, где нет людей, обязательно будет кто-нибудь другой. Многие демоны предпочитают первородные земли. Им не по нраву города и поля, а также наши сады. Так что нужно убедиться, что ничто или никто не выскочит на нас из реки.
Уильям тоже оглянулся. Они остановились на грязевом берегу крупной из-за паводков реки, которая обычно воду имела белую, за что и получила имя Белой Бетсы. Сейчас же вода была мутна из-за грязи, песка и ила, а вокруг нее раскинулись бескрайние равнины, где местами прорывались одинокие и чахлые деревца. Но помимо скудной природы здесь больше ничего не имелось – а если бы имелось, то точно не осталось бы незамеченным.
– Вроде ничего страшного, – тихо заметил Уильям.
– Вроде да… – пристально взглянул на него граф.
Они начали возвращаться к поджидающей группе, и граф дал добро на бивуак. Пока гвардейцы занимались обустройством, Йева и Леонард, понимающие, зачем их отец отправился к Белой Бетсе в сопровождении рыбака, смотрели на него в нетерпении. Тот незаметно для молодого Уильяма пожал плечами – кельпи не появилась.
Ближайшие куцые деревья были срублены. Прислуга достала утварь и, с трудом разведя огонь на сильном ветру, поставила котелок на треножник. Туда полетели лук, зерно для похлебки. Сидевшая на лежанке служанка Эметта подшивала оторвавшуюся с плаща Леонардо фибулу, недовольно поджав губки – ветер трепал ее работу, зло раскидывал ее длинные мышиные волосы. Йева же сидела на берегу на камешке и любовалась закатом: скудным и унылым из-за далекой тучи, перекрывающей солнце. Туча стремительно приближалась, всем своим видом грозя затяжными дождями.
Уильям расседлал серую кобылку и тоже глядел на горизонт, не находя себе занятия. Здесь в отряде каждый знал свое дело, и лишняя помощь могла оказаться помехой. Но скоро к нему подошел сэр Рэй, который остался в красном поддоспешнике и даже без доспехов напоминал медведя.
– Вы вроде рыбак? – осторожно спросил он, поначалу считая, что Уильям вырос в зажиточной семье, но шутка графского сына заставила его отказаться от этой гипотезы.
– Да.
– Пойдемте со мной, – а когда они пришли к берегу, рыцарь показал на удочку. – Я сказал прислуге взять удочку, чтобы мы не жрали в дороге одни лепешки да вяленое мясо, – и он принялся бурчать. – Но что я делаю не так, а? Чертову наживку я прикрепил, что этой треклятой рыбе еще нужно?
– Хм… – задумался Уилл. – Врать не буду, в таких спокойных водах я ничего не ловил и не ведаю, какая рыба здесь водится. Но предположу, что ее неплохо было бы подкормить.
– Чем? Или скорее, как? Видите, как далеко приходится кидать удочку – у берега слишком мелко из-за разлива!
С просьбой немного подождать Уильям побежал к поварам. Осмотревшись на месте стоянки, он подобрал холщовый мешочек из-под лука, затем полез к котлу, над которым колдовали двое слуг – те спорили меж собой касаемо приправ. Прислуга почтительно расступилась. Молодой спутник графа взял из рук одного деревянный черпак, нагреб в мешочек немного разваренной пшеницы, затем скрутил его. Он вернулся к ждущему его капитану и передал ему эту импровизированную прикормку.
– А я как-то и не додумался… – рыцарь почесал затылок.
Мешочек со шлепком плюхнулся в реку.
Чуть погодя, после разрешения рыбака, Рэй закинул удочку в указанное ему место. Мужчины нахмурили брови и настойчиво вперились в воду, как охотники, поджидающие добычу. Прошло несколько минут. Наконец, удочка подернулась, и рыцарь резко потянул на себя – на крючке извивалась серебристая толстотелая рыба.
– Давайте еще! – сказал Уильям.
– Сколько же их там! – азартно воскликнул рыцарь. Чуть дальше по течению бурлила вода – рыба поедала прикормку.
Пока решивший развлечься капитан и Уильям вылавливали одну рыбину за другой, забавляясь, за ними внимательно следили. Стоящий на достаточном отдалении, на пригорке, Филипп задумчиво переводил взор то на темную реку, то на рыбака. К нему изящной походкой подошел его сын и презрительно ухмыльнулся:
– Ну и где его хваленая кобылица?
– Еще не вечер, сын, – заметил граф Тастемара. – В любом случае, мы живы и целы, так что если он и сказал правду, то вряд ли нам что-нибудь угрожает. А если соврал… что же, тогда нам тем более ничего не угрожает.
А между тем, сумерки сгущались.
– Ничего себе, – восхищенно говорил рыцарь, доставая уже седьмую по счету рыбину. – Нужно будет в Брасо попробовать так половить – на зерно.
– Там течение стремительное. Оно быстро унесет прикормку, – улыбнулся Уильям такому понятному для него факту. – В горных реках вода прозрачная, а рыба там сильная, быстрая. И если она увидит опасность, может не взять наживку. Ловить ее нужно иначе.
– Целиком согласен! – сэр Рэй подскочил с корточек и сгреб пойманную рыбу. – Похоже, сегодня с наваристой ухой мы припозднились, но вот завтра нас с вами ждет славный завтрак.
– Похоже на то, – улыбался Уилл, готовый уйти.
– Подождите, подождите, не торопитесь! Послушайте, если у вас будет желание, то я могу поучить вас фехтовать, – рыцарь замялся, не зная, как бы деликатнее объяснить. – Все-таки путь предстоит тяжелый – и всякая дрянь может произойти.
– Я буду благодарен вам, сэр Рэй. Правда, боюсь… это будет скорее не учебой, а посмешищем.
– Понял вас! Тогда предлагаю заходить для этого куда-нибудь за холмы.
– Хорошо, спасибо…
– На здоровье! Начнем прямо с завтрашнего вечера.
Покидав рыбу в мешок, капитан присел на лежак подле трещавшего искрами костра. Оруженосец передал ему деревянную миску с похлебкой, и Рэй быстренько с ней разделался. Закусывал он ячменными лепешками и вяленым мясом, взятыми из Брасо-Дэнто.
В потемках все громко стучали ложками по дну посудин, выгребая и выпивая все досуха. Только Филипп, его дети, Уильям и трое слуг сидели, укутавшись в плащи, и смотрели на голодных воинов. К еде они не прикоснулись. Затем со стороны сытых гвардейцев послышались традиционные молитвы и восхваления Ямеса за предоставленный ужин.
Свалив посуду в кучу, все разошлись по лежанкам, укрылись плотными стегаными льняниками и тут же провалились в сон. Слуги перемыли в реке деревянные миски с ложками, вычистили чугунный котелок и присоединились к спящим. Только два дозорных, расхаживая, караулили отдыхающий отряд. Леонард и Эметта лежали подле друг друга под одним широким льняником, а Йева свернулась калачиком на соседней с графом подстилке. Один только Уильям бросал тоскующие и долгие взгляды в сторону реки. Время от времени ему казалось, что на него смотрит бодрствующий Филипп, но, в конце концов, и граф решил подремать, укрылся льняником и вроде бы впал в забытье.
Уильям выждал, поднялся, бесшумно переступая через спящих вокруг затухающего костра людей. Так он покинул лагерь… Затем он спустился с холма и зашел за другой, покряжистее, но меньше, – дабы исчезнуть из поля зрения часовых.
Вдоль бережка он неспешно шагал четверть часа, пока не остановился. Ночь дышала сырой осенью. Тихая гладь разлившейся из-за паводков реки была сродни зеркалу, и ничто не нарушало красоту отражающихся луны и звезд. Лишь изредка налетал хозяйничающий на этих просторах ветер – и тогда по воде пробегала недолгая мелкая дрожь, однако спустя миг красота разравнивалась и вновь застывала.
– Вериатель, – шепотом позвал мужчина.
Где-то у берега вдали плеснулась рыба.
Тишина.
– Вериателюшка… – он позвал уже чуть громче.
Он начал беспокоиться, что кельпи не явится. Его угнетала эта долгая разлука. Разочарованный Уильям хотел уже было подняться с валуна и вернуться в лагерь, как в середине реки забурлило.
Из сомкнутых вод, будто по ступеням, взобралась темно-мышастая кобыла. Она медленно побрела в сторону берега, качая большой головой из стороны в сторону. Кельпи шла по лунной дорожке; ее глаза тоже светились желтой луной, хвост подрагивал, а копыта касались воды, словно земли. Наконец, она сошла на каменистый берег, повернула к зовущего морду – и на него поглядели ясно-голубые глаза.
Уильям словно вернулся в детство. Счастливый, он подбежал и обнял морду кобылы, поцеловал ее в красивый лоб, погладил по бархатистой шее.
– Ты не представляешь, как я скучал! – ласково произнес он, прикрыв глаза. Он вдыхал илистый теплый запах, что был для него таким родным.
Вокруг него задрожал воздух.
Шею рыбака обвили вечно холодные ручки, отчего его гамбезон сразу же отсырел. Уильям открыл глаза и увидел смеющееся лицо Вериатели. Он приобнял ее за худенькую талию, и тут уже даже его рукава сделались мокрыми от серого платьишка, которое никогда не было сухим. Истосковавшись по ней за долгие полгода, он ласково посмотрел на нее и поцеловал – на губах остался привкус тины.
– Ты знаешь, – начал рыбак. – Столько всего произошло с той поры, когда ты спасла меня у озера!
От этого Вериатель рассмеялась и с фырканьем вырвалась из сплетенных вокруг нее объятий. Вскидывая ножки, на которых красовались сандалии с ленточками, она навеселе заплясала. Еще некоторое время она совершала свой дикий, никому непонятный танец, по которому ее избранник понял – она радуется. Затем она также резко замерла. Довольно тряхнув черными как смоль волосами, причем тряхнув ими так, словно это шелковистая грива, она обернулась.
Всплеск. И гладь реки вновь заволновалась, а из воды на поверхность теперь поднимались другие кельпи. Удивленный Уильям наблюдал, как сначала одна лошадь, юная, с лоснящимися черными боками и длинной гривой, подставилась под звезды. За ней показалась вторая, белоснежная и крупная, – жеребец – он последовал за кобылой. Потом из темных глубин возникла третья голова, четвертая и, наконец, пятая. Грациозно покачиваясь, пятеро лошадей выбрались на берег и двинулись в сторону пары. Они шли немного боком, склонили головы и глядели на чужака подле их сестры, а в их умных глазах также призрачно светила желтая луна.
Уильям сделал шаг назад. Но Вериатель удержала его за руку, и он остановился – он доверял ей. Прекрасные кони, все как на подбор величавые и гордые, подошли и стали обнюхивать рыбачка, не касаясь.
Юная кобыла, черная, как ночь, и только вышедшая из возраста жеребенка, приблизилась и тряхнула мордой. Она шумно втянула воздух, потом чуть приподняла хвост, навострила уши. Затем она радостно-весело заржала. Сделав еще шаг вперед, кобыла сама потерлась о ладонь Уильяма. Затрещало, и в воздухе скользнула голубая искра – такая же, как много лет назад на Сонном озере… Уилл погладил эту кобылу за холкой, отчего та фыркнула и склонила шею.
Вериатель отчего-то довольно рассмеялась, словно эта встреча пришлась ей по душе. Она прыгнула в сторону – и в один миг перевоплотилась в темно-мышастую лошадь.
Остальные кельпи, которые растеряли всякий живой интерес к вампиру после обнюхивания, развернулись и стали медленно возвращаться к воде. Вороная и темно-мышастые кобылы, пританцовывая, заржали, попрощались, потрясли гривами и последовали за ними.
Завороженный Уильям смотрел, как все кельпи перешли на рысь и поскакали по глади реки дальше по течению. Время от времени какая-нибудь из них игриво ныряла в воду и выскакивала сбоку от другой лошади, обдавая брызгами, на что та отвечала веселым ржанием.
Резко похолодало. Темная туча начала наползать на луну и россыпь звезд; поверхность реки почернела, и кельпи пропали где-то во мраке, который уже не мог раздвинуть даже взгляд бессмертного. Тогда Уильям присел на каменистый берег и, потирая пальцы, задумался о вороной кобыле. Неожиданно за спиной что-то тихо хрустнуло… Рыбак резко обернулся. На вершине холма стоял, присогнувшись, граф Тастемара – возвращаясь назад в бивуак, он по неосторожности наступил на ветку, сокрытую под сгнившей травой. Понимая, что раскрыт, он спустился по мокрой земле к Уильяму.
– Извини, не удержался, – как-то неловко, впервые смутившись за долгое время, произнес он. – Я знал, что ты пойдешь звать свою кельпи – и мне захотелось увидеть это собственными глазами.
– Но вы же спали… – улыбнулся широко Уильям.
– Это был тактический прием, – лукаво ответил Филипп и уселся рядом.
Они оба в молчании уставились на черную гладь реки, завернувшись в теплые плащи. Каждый размышлял о своем – никому не хотелось нарушать это мимолетное очарование увиденного, пока граф не произнес тихо:
– Я и не думал, что когда-нибудь увижу их еще… Такое чувство, будто вернулся в детство – в Алмас, к реке Брасо.
– Их раньше было больше? – спросил Уилл.
– Конечно! – сказал граф и принялся вспоминать. – Знаешь, Уильям, когда я был совсем мал, еще мальчишка, то часто видел их там, на горизонте огненного заката. Или в серой дымке утра, когда приходил на реку с удочкой, а они шумели в камышах. Их много было. И никто раньше не удивлялся тому, что из воды могла, например, вылететь рыбина и шлепнуть по лицу. Характер-то у кельпи вредный, своеобразный.
– Быть может, они и перебрались сюда из Алмаса.
– Не исключено, – сказал Филипп. – Тут на полдня пути ни одного поселения, зеленые пойменные луга и много рек. Им здесь раздолье.
– И все же странно, что Вериателюшка услышала мой зов… – Уильям задумчиво сцепил пальцы под подбородком.
– Не стоит недооценивать их возможности. Мне кажется, в их власти появиться из любой реки, озера или даже дождя. Скорее всего, просто твоя кельпи была рождена вблизи Сонного озера. Впрочем, как и та вороная кобыла, самая юная из всех, – и граф хитро посмотрел в сторону резко раскрасневшегося Уильяма, увидел его обескураженное лицо и расхохотался.
– Да я… Ох… господин, это же вилами по воде…
– Да-да, – Филипп с задорным смехом толкнул его локтем.
– Честно признаться, – улыбнулся Уилл, – когда они вышли из воды, я уже мысленно простился с жизнью.
– Да я тоже с тобой попрощался, что уж говорить-то, – Филипп достал платок из подвязанного к поясу кошеля и стал вытирать мокрые от смеха глаза. – Наемники с юга. Высшие маги. Кельпи. Вторая кельпи. И все это за каких-то полгода! Ох, Уильям, откуда ты такой свалился мне на голову?
– Из Малых Вардцев, господин, – ответил тот, плутовато сощурив синие глаза.
Филипп вздохнул, набрал полную грудь и шумно выдохнул. Когда он успокоился, то крепко призадумался и, как показалось Уильяму, даже помрачнел. Чуть погодя граф встал с бережка, отряхнул плащ.
– Ладно, пойдем назад в лагерь, Уильям из Малых Вардцев, – произнес он насмешливо, но беззлобно, и стал медленно подниматься по мокрой и скользкой земле на холм.
Лагерь по-прежнему был погружен в сонное царство, и лишь сменные часовые осоловело оглядывали унылые равнины, насколько хватало остроты их зрения. Они непонимающе взглянули на прогуливающихся в ночи господ, хотя виду и не показали – была б их воля, они бы уже спали без задних ног, а не стояли на карауле.
К рассвету черная туча полностью покрыла небо и извергла из себя дождь. Хлюпая по грязи, слуги заторопились водрузить навес над закипающей в котелках ухой. Два вампира-слуги – Чукк и Грон – совершенно мокрые, получившие упрек от графа за несообразительность, но довольные, что спасли еду, теперь горячо спорили у полевой кухни.
– Брат мой, – упер руки в бока Чукк, – я тебе еще раз говорю, что в уху надо положить окимон!
– Тут рыба тиной пахнет, чуешь? А?
– Ну, чую.
– Так окимон только обострит. Не клади его!
– Нет, он наоборот уберет запах, – возразил Чукк, подсыпая в кипящую уху травы.
– А вкус? – взмахнул руками Грон. – Вдруг вкус станет хуже, балбес? Ты в первый раз что ли готовишь рыбу из тихих илистых рек?
Между тем, взбодренный утренним проливнем капитан подошел к котелку. Он потянул носом ароматный запах. В животе у него, как у всякого здорового мужчины, занятого делом на свежем воздухе, тут же громко заурчало. Увидев капитана, спорящие повара одновременно обратились к нему:
– Вот, сэр Рэй, не откажите нам в просьбе!
– Чего такое? – спросил гулко рыцарь.
– Попробуйте уху… Вкус тины ушел? – спросил Чукк.
Сэр Рэй взял поданную ему поварешку и прихлебнул суп.
– Недурно, весьма недурно! Вкусный и наваристый супец выходит. Нет никакого вкуса тины, – ответил он медленно, потом развернулся к слугам. – А что вам самим мешает попробовать?
– У нас вкус приглушен после болезни.
– В детстве переболели, – оправдались в один голос братья.
Вскинув в удивлении свои рыжие брови, рыцарь пошел отдавать приказы, чтобы после завтрака все быстро выдвинулись в путь. Еще чуть позже из-под навеса послышался ожесточенный стук ложек – это гвардейцы с упоением выгребали уху из мисок, царапая деревянное дно. «О Ямес, прими наши благодарности за столь вкусный завтрак!» – доносилось до ушей Уилла. Он находился подле Йевы, помогая ей уместить разбухший льняник в седельную сумку. Поглядывая на слуг, он тихо спросил:
– Повара-вампиры – это такая шутка?
Графская дочь пряталась под капюшоном и беспомощно наблюдала, как мокнущий рыбак упаковывает ее вещи.
– Да, звучит странно, – слабо улыбнулась она, вздрагивая от порывов косого дождя. – Ты не поверишь, но Чукк и Грон готовят получше многих людей.
– Но они же даже не могут пробовать то, что готовят, – наконец, Уилл упаковал все вещи в седельную суму.
– Ну, да… Это чудно. Отец тоже до сих пор удивляется!
Разобрав бивуак и взобравшись на лошадей, отряд двинулся дальше. Растянувшись вереницей, всадники ехали поодаль друг от друга, укрываясь под плащами. Зарычал гром; слепящая молния ударила в сухонькое дерево в ста васо от дороги, и оно вспыхнуло ярким костром. Йева вскрикнула, испуганно прижалась к лошади, которая в отличие от своей наездницы терпела непогоду стойко, спокойно.
Пользуясь случаем, к сэру Рэю подъехал его оруженосец.
– Господин, – обратился оруженосец. Он был невероятно юн, неуклюж и излишне прыщав.
– Да, Винсент, что такое?
Винсент, попавший в услужение совсем недавно, еще раз предусмотрительно огляделся. Так как все сильно растянулись, а ближайшие всадники были на расстоянии пятнадцати васо, то он решил, что его заглушенный хлеставшим дождем вопрос никто не услышит.
– Господин, а вы заметили кое-что? – возбужденно спросил он. – Ведь ни граф Тастемара, ни его дети, ни тот высокий мужчина и даже слуги – они со вчерашнего вечера ничего не ели! А сегодня утром слуги даже потребовали, чтобы вы попробовали уху – а сами к ней не прикоснулись. Все они просто смотрели, как мы сидим да жуем! Да что уж там, они даже в отхожее место ни разу не отлучались!
– И что здесь такого?
– Неужели это не странно? – удивился мальчишка.
– Нет, – раздраженно ответил рыцарь.
– Но… Я слышал о графе тако-о-ое… – протянул последнее слово Винсент. – Что он не человек… Как и многие из его замка. Неужели это правда?
– А тебе так важно, кем является граф?
– Ну… да, господин. А как же иначе?
На это капитан только резко спросил:
– Винсент, твое брюхо когда-нибудь вспухало голодом?
Оруженосец даже опешил от такого необычного вопроса. Он быстренько помотал головой, да так быстро, что у него от этого даже слетел капюшон. Чувствуя, как стало заливать за шиворот, юноша торопливо нахлобучил его назад.
– Знаешь, почему не вспухало? – продолжил капитан. – У нас самые богатые земли в этой области Севера, Винсент! Все те, кто севернее, завидуют нашему благосостоянию и сытости. Наши земли постоянно принимают людей из Офурта, Филонеллона и прочих земель Крелиоса – они перебираются к нам со своими пожитками! И какая, демоны тебя побери, разница, кто нами правит? Пусть хоть сами приспешники Граго!
– Но… – попытался возразить Винсент.
– … никаких «но»… Не смей даже рот открывать с таким вопросом! Наше дело простое – служить тому, кто о нас печется. Тебе ясно, дурак? – и сказанное капитан подтвердил грозным взглядом.
Оруженосец спешно закивал головой, придерживая рукой капюшон, и, покрасневший от смущения, тут же отстал от рыцаря. А затем он почувствовал, как горит его спина, обернулся – и заметил, что на него внимательно смотрит граф Тастемара, не отводя глаз. Между прочим, граф ехал сильно далеко от них всех и слышать ничего не мог, поэтому Винсент пугливо вздрогнул и тут же втянул голову в плечи.
К обеду распогодилось, и туча лениво уползла на север. Все в отряде скинули капюшоны, отряхнулись и облегченно вздохнули – эта сплошная и непрекращающаяся череда дождей всех утомила. Леонард, натянув поводья своего гнедого коня, сравнялся с Йевой. Сблизившись с ее кобылой так, что продетые в стремена сапоги близнецов потерлись друг о друга, он довольно заметил:
– Я рад, что ты поехала со мной, сестра.
– Рады! Рады! – добавил сидящий на его наручах ворон.
– Да, спасибо отцу. Я хотя бы увижу Йефасу, о которой столько рассказывал Гиффард… – и Йева натянуто улыбнулась, закуталась покрепче в плащ.
Леонард ответил на ее улыбку своей, более залихватской, умудряясь и не обнажать клыки, и демонстрировать белоснежный ряд передних зубов.
– Смотри, вон там, справа! – указал он пальцем, затем снял притороченный к седлу красивый резной лук. – Наконец-то опробую свой заказ! Три недели назад забрал в городе у Мартилона. Ну, ты его знаешь. Он сделал лук из составных частей, как это делают мастера глеофяне: тут черный тис, рог и сухожилия. Вот, гляди.
Он достал из колчана стрелу. Едва прищурившись единственным глазом, он выждал, глубоко вздохнул и на выдохе спустил ее с тетивы. Подлетевший от этого ворон каркнул: то ли одобрительно, то ли гневно, – и вернулся на кожаные наручи. Тетива тоненько зажужжала, и с победным вскриком Леонард направил мерина в сторону от тропы, где, выскользнув из седла, склонился к земле и поднял из гнилой травы жирного зайца.
– Смотри, какой жирок нагулял за лето и осень, а? – заяц демонстративно был поднят ввысь, и по губам Леонарда скользнула самодовольная улыбка.
Воины Солрага с уважением переглянулись и поздравили графского наследника с удивительно метким выстрелом.
– У вас зоркий глаз и верная рука! – сказал сэр Рэй.
– Глаз! Вкусный глаз! – каркнул ворон.
– Спасибо, сэр Рэй, – ослепительно улыбнулся Леонард, щелкнув птицу по клюву. Где-то сзади, в конце отряда, выглядывала Эметта, пытаясь увидеть, что происходит с ее любовником. – Мы же с вами родом из горного Филонеллона, а самые меткие лучники, по легендам, обитают именно там.
– Это чистая правда, соглашусь с вами, – хитро улыбнулся сэр Рэй, затем, кинув быстрый взгляд на графскую дочь, уже чуть тише добавил. – А еще легенды гласят о том, что самые прекрасные девушки в мире, с глазами цвета изумруда и словно рожденными из пламени волосами, тоже родом из Филонеллона.
Услышавшая это Йева покрылась румянцем и отвернулась, покусывая нижнюю губу. Комплименты рыцаря были хоть и просты, но всегда находили отклик в её сердце.
Леонард закинул зайца в мешок.
– Как тебе выстрел, моя любимая сестра?
– Замечательный, Лео. Впрочем, как и всегда. То, что ты будто рожден на коне и с луком в зубах – уже всем давно известно.
– Быть может, ты права… – и Леонард на миг обернулся на рыбака. – Все мы рождены для чего-то и с чем-то. Кто-то с мечом, кто-то с луком, а кто-то – и с удочкой, – расхохотался он и поправил повязку на глазу. – Кстати, как вам утреннее варево, сэр Рэй?
– Если не вдаваться в гастрономические нюансы, то недурно, – сдержанно улыбнулся тот. – Вчера был хороший улов.
– Ну конечно, как иначе! Рожденный с удочкой в руках никогда не оставит отряд голодным, – Леонард снова посмотрел в сторону рыбака, желая увидеть хоть что-нибудь на его лице.
Но Уилл ехал с невозмутимым видом, отстраненно разглядывая что-то в стороне – будто и не слышал. Хотя зоркий наблюдатель, например, как граф Филипп, который внимательно посмотрел через плечо, вполне мог бы заметить некоторые выдающие тревогу признаки. Вцепившись побелевшими костяшками в поводья, черноволосый рыбак пытался не обращать внимания на поддевки. Он уже сталкивался с таким в детстве, но, понимая, зачем это нужно было деревенским юнцам, он не мог взять в толк, почему это делает взрослый сын графа. Чем же он ему не угодил?
– Вообще-то рыбу ловил я, – вдруг заметил сэр Рэй.
Поначалу Леонард непонимающе уставился на капитана, а чуть позже к нему пришло осознание – то, что казалось остроумным пару мгновений назад, в свете новых сведений выглядело нелепо. Важно кивнув, дабы не растерять достоинства, он поддал пятками коня.
В свою очередь, капитан наоборот замедлился – и задумался. Почему к молодому Аверину так относились, он понять не мог. Хотя и допускал, что слух, будто Уильям является незаконнорожденным сыном графа, – правдив. Тогда становится понятна эта ненависть Леонарда, а также и то, что граф тогда собрал полуэскадрон гвардейцев и выехал посреди ночи, чтобы спасти рыбачка из рук солдат Райгара. Однако, вспоминая совет, который сам же дал своему оруженосцу, сэр Рэй заставил себя не думать о том, что творится в семье его господина. Не его это ума дело!
Пейзаж подернутых осенью равнин с редкими худыми деревьями, резвившимися речушками, коих хватало в этом крае, и жухлая трава – все это продолжало преследовать путников. Дождь временно прекратился, но мрачное небо, еще затянутое облаками, давило сверху, будто придвинувшись к земле. Все впали в какую-то общую апатию, ехали молча. Один только Леонард не поддавался апатии, а, наоборот, чем дальше они отъезжали от Брасо-Дэнто, тем игривее и веселее он делался. Ближе к полудню он и вовсе достал свою серебристую флейту – и ветер разнес ее сладкоголосую песнь. Филипп задумчиво смотрел на сына, в его глазах была грусть. Порой, наблюдая за дочерью, и у нее он видел состояние смятения от счастливого вида брата. Тот еще не знал о том, что после суда планируется передать дар Йеве, а вовсе не ему: опасаясь скандала, ему об этом никто не сообщил.
Филипп качнул головой самому себе.
Поначалу, когда Леонард был еще совсем юн, пылок и тщеславен, он видел в нем черты будущего правителя. Ему хотелось, чтобы его сын превосходил его самого. Вспыльчивость, бахвальство – все это списывалось на молодость в расчете, что со временем это уйдет. Однако Гиффард мнения своего товарища не разделял и, встретившись в последний свой визит с уже взрослым Леонардом, стал осторожно и мягко настаивать на том, что надо бы подумать о другом наследнике.
Затем граф посмотрел и на свою дочь: мягкую, последовательную, лишенную тех тщеславных страстей, которые владели ее братом. Она неплохо справлялась с некоторыми поручениями, касающимися управления – но вот правителем она не была. А была она прежде всего женщиной…
Послышался тихий вскрик.
Граф вернулся из своих мыслей и обернулся. Это Уильям повис под брюхом серой кобылы на перевернувшемся седле и, силясь выбраться, досадно плюхнулся в грязь. Потерявшая наездника кобыла тут же встала. Выбравшись из лужи, похожий на болотного черта, у которых блестят одни лишь глаза, взъерошенный рыбак принялся стыдливо и безуспешно возвращать седло на место. Его седельные сумки, по которым прошлись копытами, были вдавлены в грязь, их содержимое – испачкалось, а в ножны затекла вода.
Отряд неистово хохотал. Гвардейцы держались за живот: кто-то прикрывал рот, кто-то вытирал от смеха слезы. Громче всех предавался радости Леонард, и даже Йева хихикала в руку. Еле сдерживаясь, чтобы не присоединиться к всеобщему веселью, граф Тастемара уже было развернул коня, но его опередили. Капитан гвардии с широкой улыбкой принялся помогать несчастному бедолаге, готовому провалиться сквозь землю от стыда.
– Вы плохо затянули подпругу! – смеясь, сказал он и помог зафиксировать седло. – Вот так ее надо затягивать, чтобы не свалиться.
– Спасибо, – выдавил из себя благодарность пунцовый Уильям.
– Вы и верхом не ездили, да? – осторожно спросил сэр Рэй, видя, как гость графа неуклюже карабкается на лошадь с правой стороны. – Садятся всегда слева, чтобы не задеть меч. А вы каждый раз бьетесь об него ногой.
– Ездил два раза, недолго… – ответил смущенно Уилл.
– Понятно.
Отряд двинулся дальше, пока Уильям натянул поводья и остался в хвосте, пропустив даже едущих со всем хозяйственным скарбом слуг, которые взглянули на него с сочувствием и весельем одновременно. Пользуясь тем, что никто его не видит, бедняга пытался отжать грязь с длинных черных волос и привести в порядок сумки. Но все же вид у него остался запачканным и несчастным.
Ближе к вечеру отряд разбил лагерь у безымянной речушки, которая из-за дождей разлилась широко, далеко. Пока гвардейцы приводили в порядок коней, слуги установили навес и колдовали над котелками – а иначе как колдовством их споры насчет ингредиентов и назвать нельзя было. Запахи вареной косули и тушеных зайцев, настрелянных графским сыном, плыли над всей равниной, и нервно облизывающиеся воины постоянно оборачивались и с тоской глядели в сторону варева.
– Уильям, предлагаю уединиться, чтобы пофехтовать! – подошел сэр Рэй, тоже принюхиваясь к ароматам с кухни. – Иначе, во имя Ямеса, я сойду с ума! Есть такие подозрения, что наши графские кашевары ведают о южной магии… Еще не дав миски в руки, они уже превратили меня в захлёбывающегося слюнями пса!
– Пойдемте, – ответил Уильям, похлопав Серебрушку – так он назвал свою серую лошадку.
Чтобы скрыться от любопытного взора, они вдвоем обошли холм. Там сэр Рэй, до сих пор облаченный в доспех, ободряюще сказал: «Ну, начнем-с…». И пока Уилл поудобнее взялся рукой за рукоять, опустив глаза к ножнам, и потянул ее, рыцарь уже стоял подле него с обнаженным клинком.
Сэр Рэй смотрел укоряюще, хотя его карие глаза смеялись.
– Кто ж вперивается в меч, когда напротив стоит противник? Вы должны, Уильям, делать это не глядя! Был бы вместо меня реальный враг, голова бы ваша уже каталась по земле. Еще раз!
Он вернулся на исходную позицию, и его сопернику только и оставалось, что судорожно следить за ним. Капитан двигался не сказать, что стремительно, но движения его были непредсказуемы, непонятны и ловки. Отразив один осторожный удар, Уилл неуклюже подставился под другой – и запутался в собственных длинных ногах, будто они были ему чужими. Тут же он потерял равновесие и рухнул лицом в грязь, уронив меч, чтобы успеть выставить руки перед собой.
– Следите за ногами. У вас плохая опора! Любой удар, и вы мало того, что открываетесь, так еще и заваливаетесь, – смеялся рыцарь. – Да, это будет сложнее, чем я думал… Ну, вставайте! О, Ямес, да не держите его, как женщину, – это же меч!
Уильяма не ранили, с ним обращались осторожно – капитан был чрезвычайно умел. Но уже примерно через четверть часа рыбак, грязный от кувырков, совершенно обессиленным сел на камень около речушки. Он часто дышал и смахивал с лица пот замызганной перчаткой. Рядом с ним примостился запыхавшийся, но все же бодрый рыцарь.
– Ну, меч умеете доставать. Уже хорошо!
– Уделали, как мальчишку, – усмехнулся Уилл.
– Ну так сравнили, ха, – хмыкнул капитан. – При рождении мне вложили в руку меч – в буквальном смысле. Позволь я вам достать меня, это было бы позором!
– Вы родились в служивой семье?
– А то. Мой отец тоже был капитаном гвардии.
– И давно вы при графе?
– Так-с, мне сейчас тридцать шесть, а пошел на службу я в возрасте двенадцати лет… Был сначала младшим помощником командира двенадцатого эскадрона. Ну, это что-то типа оруженосца: рубахи стирать, коня чистить и прочее. А стал капитаном гвардии в возрасте тридцати лет, пройдя весь долгий путь самостоятельно… Ну почти… – сэр Рэй стал загибать пальцы. – Считайте, шесть лет.
– Отец вас не баловал? – Уильям смахнул пот с бровей.
– Он был строг, потому определил, куда надобно, а не куда хотел я. И я за это благодарен. А что с вашим отцом? – спросил рыцарь. – Кем он был?
– Мой погиб, когда мне было десять. Он был служителем. Сгорел вместе с храмом.
– Кхм, сочувствую. А что же вы сами не служитель, а рыбак?
– У нас послушников Ямеса выбирают из самых набожных детей, обычно младших в семье. Я был как раз младшим, да еще сыном нынешнего жреца. Но не срослось, учудил… – развел руками Уилл, и его синие глаза хитро блеснули.
– Что натворили?
– Размалевал тотем Ямеса угольком из костра, в пять лет. Ну, кхм, рожицу своего старшего брата накалякал. Не со зла, конечно, но по итогу в послушники выбрали не меня, а сына соседки – Робера.
От этого сэр Рэй Мальгерб рассмеялся и стал снимать с себя доспехи, отчего от него изливался остро-кислый запах, заставляющий Уилла сморщить нос. Уже не в первый раз тот замечал, что хорошее обоняние – не всегда хорошо. «Если у него отец-служитель, значит он – не внебрачный сын нашего графа», – между тем, подумал рыцарь, и от этого ему стало как-то даже поспокойнее на душе.
– Не вы один такой бунтарь! – усмехнулся он. – Я тоже, Уильям, как-то от отца хорошо выхватил. Едва не потерял свое место на службе.
– Что же вы устроили?
– Когда получил сведения из дозора у южных границ с Глеофом о том, что там собираются войска, я решил, что на нас собираются нападать. Думал, нужно как можно быстрее доложить обо всем графу. Молодой был, дурной, чего там, – двадцать мне было.
– Ну и… – непонимающе посмотрел Уильям.
– Что ну и… Ну и поперся я прямиком в замок. Болваны на решетке меня пропустили, посчитав, что я записан на аудиенцию. Ну я и бродил меж этажей, пока слуги не показали, где кабинет графа, куда я, собственно, и вломился!
Уильям рассмеялся, представив себе эту каверзную ситуацию.
– Да-да, господин внимательно выслушал меня тогда, кивал, соглашался, потом спровадил со слугами, – гулко захохотал рыцарь. – Я думал, что все серьезно, правда, он улыбался все время… А потом оказалось, что и не войска то были, а пара калек, таких же дозорных, бродили туда-сюда.
– Граф наказал вас?
– Нет, что вы. Ха-ха, меня наказали все, кроме графа! Отец по шее тогда вломил, мой командир разжаловать хотел. Но отмазали. А вот тех, кто донес неверную информацию, а еще охрану у замка – тех поменяли. Досталось им!
Оставшись в красном поддоспешнике, Рэй снял вонючие сапоги, вытряхнул из них попавший туда сор и надел снова. Потом взглянул на Уильяма и заявил:
– На самом деле у вас весьма недурные задатки для меча!
– Шутите же, – не поверил Уильям, счищая с себя прилипшую траву. Впрочем, безуспешно, тут нужно было идти и окунаться в реку целиком, вместе с одеждой.
– Не шучу. Все сильнейшие фехтовальщики, которых я когда-либо видел, были высокими, длиннорукими, крепкого телосложения. А вы так-то повыше многих будете! С мой рост!
Уильям нахмурился, задумавшись. Потом его озарило.
– Это дает такое большое преимущество?
– Конечно! В фехтовании это решающий фактор. Даже опытному будет тяжело против новичка, если тот на полторы-две головы выше. Поэтому отбор в гвардию такой жесткий. Я думаю, вы заметили, что тут все как на подбор рослые крепкие мужики. Такие, что и копыто в грудь переживут. Задохликов не берем!
– Кстати, сэр Рэй, мой нос подсказывает мне, что повара закончили готовить, – принюхался Уильям, и до его носа действительно донеслись запахи с полевой кухни. – Там уже вовсю стучат ложками, слышите?
– Хм. Ничего не чувствую и не слышу, – заявил капитан, потом покосился на собеседника. – Чуткий же у вас нос и острый слух, уважаемый Уильям. Тогда пойдемте быстрее в лагерь! Я голоден, как стая волков!
– Пойдемте. Спасибо за уроки.
– Не благодарите – мне все равно нечем заняться. Быть может, по возвращении из Йефасы вы уже так приловчитесь, что станете достойным соперником. Ладно… – и он спохватился, – не сказать, что достойным, но хотя бы не безнадежным увальнем.
– Благодарю за откровенность, – весело улыбнулся Уильям.
– А вот за это всегда пожалуйста! – оскалившись белоснежными зубами, рыцарь заторопился.
И правда, в лагере Рэй Мальгерб увидел, как его воины ожесточенно лупят ложками по дну мисок, выгребая все до последнего куска. Рыцарю не пришлось долго ждать и он, получив горячую порцию от оруженосца, присоединился к трапезе. Уильям же, стоя у края лагеря, чумазый и облепленный высохшей грязью, рылся в седельном мешке в поисках чистой одежды. Граф, читающий какую-то книгу, время от времени кидал на него любопытные взгляды. Леонардо с Эметтой не было на месте и, вполне возможно, они уединились где-то меж холмов.
Отыскав полный набор чистых вещей и холстину, Уильям побрел вдоль широко разлившейся реки. Иногда в стороне тот тут, то там встречались вздыбившиеся к небу одинокие каменья; некоторые из них имели причудливые формы, что всегда в ночи рисует в беспокойных умах образы чудищ. Вон тот камень: слева, высокий, тонкий, в полтора васо, – был изогнут так, будто он готовился к хищному прыжку с холма.
Успокаивая себя, что он сам, в общем-то, чудовище и подобных ему теперь нет смысла остерегаться, Уильям подошел к кромке реки и оглянулся. А когда удостоверился, что опасностей нет, разделся. Река в это месте была глубока – быстро подступила выше груди. Вода холодила, и, стараясь как можно скорее закончить, Уилл окунулся, смыл грязь с волос. Все-таки какими бы спокойными не были равнины, что-то в них пугало. Они казались неживыми, демоническими, не желающими, чтобы посторонние топтали их землю своими ногами.
Тут об ступню что-то потерлось. Он вздрогнул. Рыба? Нет, вот нечто провело по бедру, в паху, потом на миг скользнуло по спине. Ледяной страх сдавил его. Ничего не видя под собой из-за мути, Уильям уже изготовился броситься к берегу, как из воды показалась обрамленная черными волосами макушка – и на него взглянули немигающие голубые глаза кельпи.
– О Ямес, это ты!.. – схватился за сердце он и шумно выдохнул, успокоившись. – Вериателюшка, ты меня едва в могилу не загнала!
Ее нижняя половина лица оставалась в реке, отчего тинистая вода заливалась в ноздри, в приоткрытый рот. Уилл протянул руки, чтобы приобнять свою любимую демоницу, но та разогнулась и, обойдя его, вдруг резко толкнула в спину по направлению к берегу.
– Что такое?
Снова толчок.
– Да погоди. Я же не помылся до конца… Погоди, душа моя!
В ответ толчки только усилились, да так, что Уилл едва не рухнул в мутную воду, споткнувшись обо что-то. Препятствие, о которое он запнулся, неожиданно зашевелилось. Кто-то или что-то продолжало касаться ног, живота и спины. Побледневший рыбак уже сам ринулся из воды, высоко вскидывая ноги, пока Вериатель постанывала и рычала будто в никуда.
Выбравшись на берег, он обернулся и обнаружил, что его демоницы и след простыл. Зато чуть рябая от сильного ветра поверхность взволновалась. Река ожила. Что-то шевелилось в ней, бурлило – словно множество змей скользили друг по другу, сплетясь в клубок. И так по всей длине реки, куда доставал взор. Слева, в десяти васо, появилась то ли спина, то ли что-то еще: гладкое и черное, округлой формы. В то же мгновение оно сокрылось от глаз, а темная вода вновь стала спокойно-безмолвна.
Уильям спешно оделся и с ворохом грязной одежды, босой, держа в руках сапоги, взлохмаченный и мокрый, бегом направился к лагерю.
На месте ночлега оживленный народ то штопал какие-то вещи, то чистил лошадей. Кто готовился ко сну, а кто оживленно переговаривался меж собой.
– Ну и как водичка? – спросил капитан, завидев возвращающегося рыбака. – Можно обмыть ноги?
– Нет, не надо там купаться!
Мимо них к реке прошел слуга Чукк с котелком, чтобы вычистить его. Уильям кинулся к нему со словами: «Не ходите туда, стойте!». Все уставились на него, перепуганного. Всем он внушил своим видом тревогу. Даже ласково мурлыкающий со своей служанкой Леонард – и тот подскочил на ноги, вслушался. Филипп поднялся с лежанки, приблизился и разглядел, что прибывший не до конца обмылся, что взгляд у него дрожит, а в руках он держит ком нестираных вещей вместе с обувью.
– Что там было? – резко спросил он.
– Не знаю… – ответил рыбак. – Что-то коснулось меня, а потом появилась она… вы знаете о чем… Она выгнала меня из воды и, пока мы шли к берегу, всё огрызалась и шипела. Река словно ожила и зашевелилась, или в ней что-то зашевелилось, либо большое, либо множество мелких…
– Собирайте лагерь! – тут же скомандовал всем граф. Потом обратился к капитану уже тише: – Кто-нибудь ходил к реке?
– Двое. Аурит и мой оруженосец, – ответил хмуро сэр Рэй.
– В какую конкретно сторону ушли? – затребовал граф.
Капитан показал пальцем вправо, в сторону противоположную той, откуда вернулся рыбак. Тогда, схватившись за ножны, Филипп посмотрел на всех вокруг себя.
– Оставайтесь здесь! А ты… – сказал он Уильяму, – Вот ты как раз пойдешь со мной. Сворачивайте лагерь, я сказал! Всем держаться вместе, выставьте охрану с оружием наготове, чтобы после моего возвращения тронуться в путь!
– Но как же вы одни… – сделал к нему шаг капитан.
– Я вам что приказал, сэр Рэй? – рявкнул граф. – Пойдете за мной – лишитесь головы. Лично отрублю за неповиновение!
Он развернулся и скорым шагом двинулся к холму. А за ним, натянув сапоги, побежал неуклюже держащий меч Уильям. Под покровом ночи они миновали возвышенность, откуда до реки оставалось каких-то пятьдесят васо.
– Если что-нибудь вылезет – руби без раздумий, – предупредил Филипп, осторожно оглядываясь по сторонам.
– Вы знаете, что это было в реке?
– Догадываюсь, – мрачно ответил граф.
Их сапоги проваливались в жижу – берег с западной стороны был пологим, а оттого совсем заболоченным из-за долгих дождей. Вокруг ни души: ни Аурита, ни Винсента… Филипп медленно, осторожно переступая в грязи, направился куда-то в сторону с мечом наготове.
Последовав за ним, Уильям пригляделся и заметил что-то блестящее, васо в тридцати. Вода доходила уже до щиколоток, ноги вязли и неприятно чавкали; вокруг было так тихо, будто равнины сами обратились в слух, выжидая. Граф Тастемара поднял золоченую фибулу в виде ворона – украшение второго капитанского плаща, низ которого должен был отстирать Винсент. Недалеко от фибулы, за остатками камыша, виднелся из воды и сам притопленный черный плащ.
– Они мертвы? – спросил Уильям, понимая, что задал глупый вопрос и уже знает на него однозначный ответ.
– Да, – кивнул Филипп.
– Кто это был, господин?
– Пойдем отсюда, поговорим потом.
Они стали возвращаться, пока на середине пути, на верхушке холма, граф резко не развернулся и не всмотрелся вдаль. Затем он схватил Уильяма за плечо, чтобы тот обернулся. Река, живая, опять вспучилась. Из нее показались гладкие спины десятков, сотен, если не тысяч тел, что потирались друг об друга. Когда рыбак понял, что это тогда касалось и его тоже, он сделался бледным.
– Это все одно существо, – сказал граф, показывая острием меча на колышущуюся реку. – Не знаю, как его кликали в древние времена, но в местных легендах оно зовется ехидной. Судя по всему, очень старая тварь, вон до каких размеров вымахала. Хитрая и осторожная. Даже я не услышал ее…
– Как же она здесь очутилась?
– Не знаю. Вероятно, добралась по речной системе, которая протягивается на сотни миль и связывается во время половодья с болотом. Возвращаемся, – и он потянул рыбака за рукав. – Твоя кельпи спасла не только тебя, но еще и всех людей, что собирались пойти к реке перед сном.
– Но тех двоих уже не спасти… – с сожалением промолвил Уильям.
– Да, – только и ответил граф.
Когда они подходили к лагерю, Уилл поинтересовался:
– Зачем вы взяли меня с собой, господин? От меня помощи, как от козла молока.
– Потому что о тебе печется кельпи, иначе бы тебя уже доедали в реке, – вздохнул Филипп и продолжил: – Этой твари здесь раньше не было, а меж холмов, там дальше, много южнее, располагалось несколько крупных поселений: Панриум, Черная Болотовка. Больше трехсот лет назад вожди этих поселений все как один перестали мне отчитываться. Я тогда взял с полсотни конников – и выдвинулся в эти края.
– Поселения опустели?
– Да, просто дома с выбитыми дверьми. Все деревни располагались возле реки. Видимо, эта тварь пришла с болот и почуяла, что здесь есть пища. Тогда мы заночевали в одном поселении, не понимая, куда все пропали. А ночью выползла она, или оно… даже, наверное, они… Действовали, как огромный единый разум, потащили в реку и коней, и людей, обвиваясь вокруг них. Мы тогда едва спаслись… Я и десять конников, – Филипп остановился, и оглянулся. Впрочем, ночная река уже скрылась от его взора. – После того случая я запретил людям селиться здесь, перенаправил всех купцов на новый тракт – Западный. А ехидна вернулась в свои топкие болота. Да, иногда пропадают одинокие гонцы, но в целом на протяжении двух-трех веков все мелкие поселения, которые здесь появились, жили спокойно, хоть и скудно.
У лагерного костра сидел встревоженный люд. Увидев графа и Уильяма, от них всех отделился капитан, который быстро пошел навстречу.
– А где мой оруженосец Винсент? Где Аурит?
– Мертвы, сэр Рэй, – сказал Филипп. – Определите одного гвардейца в обратный путь – пусть предупредит вождей, что местные воды таят опасность. А нам нужно двигаться дальше, чтобы быстрее проехать это чертово место! Обогнем реку меж тех холмов, а выспимся уже в обед, когда будем в безопасности.
В полном молчании уставший отряд отправился в путь на таких же уставших от дневного перехода конях. Дул сильный ветер, и все попрятались от холода, закутались в плащи. Уже ближе к полуночи нахмуренный капитан натянул поводья и поравнялся с Филиппом, обеспокоенно взглянув на него из-под рыжих бровей.
– Господин, вы нашли тела?
– Нет, сэр Рэй. Мы нашли лишь то, что несъедобно – одежду.
– Как? Ни следов борьбы, ни каких-либо признаков того, что на моих людей напали? Они просто пропали?
– Полагаю, их задушили – потому мы ничего и не услышали. В любом случае, они уже в брюхе той твари, имя которой ехидна.
– Ехидна?! – воскликнул громко рыцарь, не веря своим ушам. – Та тварь из сказок?
– Сказки порой правдивы.
– Погодите. Но почему тогда Уильям остался жив?
– Слишком много вопросов, капитан, – холодно заметил граф. – Я понимаю, что вы огорчены потерей своего оруженосца и человека из гвардии и не верите мне, но я вас уверяю – они мертвы. А что касается Уильяма, то о нем печется некое существо, которого побоялась даже ехидна.
– Простите меня за мой длинный язык!
И, склонив голову, сэр Рэй заторопил коня и проехал вперед. Задержав ненадолго взор на поникшей фигурке Йевы, которая устала от седла, устала от продолжительных дождей и скверных условий, он покачал самому себе головой: «Зачем господин взял дочь с собой? Таким женщинам должно сидеть дома, у трескучего камина, а не терпеть лишения в походах…»
Только к обеду отряд раскинул лагерь, и, перекусив ячменными лепешками, уставшие люди завалились спать, потому что сон верхом, мимолетный и скоротечный, не мог дать телу полноценного отдыха. А отдых нужен был всем – и людям, и коням. Лежащая под двумя льняниками Йева, один из которых отдал ей отец, с прикрытыми глазами наблюдала за Уильямом. Почувствовав ее взгляд, он обернулся и улыбнулся, тепло посмотрел на нее. На это девушка грустно улыбнулась и с тяжелым сердцем отвела взгляд. Глубоко вздохнув, она погрузилась в крепкий сон. Время от времени она подрагивала от холодных порывов ветра, непривычная ко сну вне своей спальни.