Я пробовал все подряд – то, что должен был попробовать давно.
Психотерапия, лекарства, гипноз.
Это превратилось в ад, бесконечные скитания по руинам своей же души.
Пил, курил, уходил в небытие и снова возвращался. Забросил работу, оставив за главных своих помощников, которые могли разрушить нашу «Stone Industries». Но мне было плевать. Я хотел избавиться от Деймона.
Пробовал взбираться на Синай, пока не узнал о Бали и Итане. Здесь ее называли жрицей, целительницей человеческих душ. Итана не была панацей от Деймона, но я должен был перепробовать все. ВСЕ.
Итана была профессионалом по гипнозу и выходу в астрал. Грубо говоря она олицетворяла собой все, что я так долго презирал – шаманка, зарабатывающая на людях, которые приходят к ней за помощью. Отчаянные.
Она предсказывала будущее, но я всегда останавливал женщину, когда она открывала рот, чтобы раскрыть мое.
Бали прекрасный остров, чтобы почувствовать единение с природой. Здесь я ощутил то самое «прикосновение Бога» во второй раз.
Мои ладони упираются в пол, как и голова. Ноги подняты вверх, строго перпендикулярны полу. Вдох. Выдох.
В нос ударяют пряные запахи ароматических свечей.
Не думать о Лейле, когда вспоминаю о свечах. В ванной. В которой она утопилась из-за меня. Не думать о Лейле.
Просто оставить девочку в покое. Просто отпустить.
Мне почти удается найти идеальное душевное равновесие. Итана говорит, что когда стою ровно и прямо, и мои ноги не тянет то в одну, то в другую сторону, я нахожусь в балансе. В гармонии с самим собой.
Несколько недель ушло на то, чтобы я изучил это искусство. На Бали куда легче держать своих демонов на коротком поводке. Деймон ушел в глубокую спячку. Еще бы, после такого-то отрыва. Если бы не редкие, минутные провалы в памяти, которые не несли за собой прежних ужасных последствий, я бы считал себя полностью здоровым.
Но нет. Дракон спит, но это не значит, что он не проснется при малейшем шорохе.
– Опускайся, – тихо шепчет Итана. Напрягая мышцы всего тела, я медленно опускаю ноги. Сажусь на небольшом ковре, глядя этой мудрой женщине в глаза. Она старше меня. Ей около пятидесяти. Но выглядит она очень молодо – Итана самая известная на Бали предсказательница и целительница. Я ее не искал. Она меня нашла.
И да. Я ее трахаю. Хотя кто еще кого трахает. Я не уверен, что то, чем мы занимаемся можно назвать сексом…по крайней мере сексом и трахом, к которому я так привык.
Во время пустого секса один партнер истощает другого. Так говорила Итана. Выпивает до дна, желает получить что-то взамен. Мужчина хочет скорее кончить. Женщина каждый раз борется за оргазм особенно с неумелым любовником. Оба эгоисты. Когда партнеры любят друг друга, такой процесс еще можно назвать взаимополезным энергообменом, но когда это просто удовлетворение собственной похоти – издевательство над собственным телом.
Итана считает, что мне трудно это понять. Но уже после первого раза, как мы занялись тантрическим сексом, я понял что к чему. Это какой-то транс. Очищение.
Не думал, что скажу это, но это не похоть. Это взрыв не в теле, а в голове. Нет, скорее в духе. После такого я почувствовал, что смогу свернуть горы, и…это незабываемо.
К Итане я чувствовал глубокое уважение.
Даже сейчас, когда она сидит напротив меня абсолютно голая и женственная, и начинает глубоко дышать в унисон со мной, чтобы приступить к процессу, я не разглядываю ее тело. Посмотреть там есть на что. Я гляжу ей только в глаза.
Она учит меня спокойствию. Гармонии. Но это не значит, что я не выхожу из себя. Поэтому мне приходится так долго настраиваться каждый вечер. Днем я катаюсь на серфе, по вечерам влезаю в пьяные драки, думая о девочке, что находится за тысячи километров от меня. Мне пришлось отказаться от алкоголя из-за лекарств. Я выматываю себя, как могу, физически. Настолько, чтобы быть не в силах драться с Итаной.
Настолько, чтобы быть не в силах думать о Леа. Чтобы не искать с ней встреч, не возвращаться в штаты и не преследовать ее до конца дней. Это слишком опасно. Деймон может убить ее.
Я этого не вынесу.
Отпустить. Отпустить…вдох. Выдох.
Но я не могу отпустить. Все внутри меня рвется и тянется к Леа, и пусть это звучит отвратительно, учитывая, что я трахаю других женщин. Но мне плевать. Через мой член могут пройти сотни, тысячи женщин, но в сердце всегда будет только Леа. Первая любимая женщина и последняя.
Она моя жизнь. Я осознал это только сейчас, когда потерял и сломал ее. Может, Египет и гора таки пошли мне на пользу.
Каждый день мне приходиться бороться с самим собой. Между выбором. «Отпустить с миром, дать моей девочке быть счастливой с нормальным мужчиной» и «вернуть, привязать к себе, любить, оберегать, никогда не покидать. И никому не отдавать. НИКОМУ».
Когда по вечерам я заваливаюсь к Итане в хижину на берегу океана, она делает мне расслабляющий массаж, выискивая на теле специальные точки. Чертова ведьма.
Я погружаюсь в эйфорию, позволяя себе мельком все-таки взглянуть на Итану – длинные каштановые волосы и изрисованный хной лоб, руки, и все тело.
Она умеет держать на себе мое внимание. Околдовывает, но ненадолго.
В остальные дни, часы и минуты не проходит и мгновения, чтобы я не думал о Лейле.
В воспоминаниях о ней я не нуждаюсь. Она живет во мне. Всегда. Вечно.
И прекрасно осознав за эти месяцы скитаний, какой я ублюдок и мразь, все масштабы своей порочной души, я не могу отрицать, что впустил ее в свое сердце. Я люблю, Леа.
Люблю.
И я не знаю, нужна ли мне жизнь без нее.
Есть ли смысл?
В моем чулане стало по-божески за эти три с половиной года. Очень тесно, но чисто. Стены стали белые правда, как в психушке…но я не там, и на этом «спасибо».
Я сильная. Я справлюсь.
Просыпаясь утром, я каждый день обещаю себе, что вот сегодня начну новую жизнь. Без мыслей о Кае. Пока чищу зубы и умываюсь, почти держусь, думая о детках в приюте. А потом… вспоминаю Энджи. Сидящую у Кая на руках. Вспоминаю, как он был ласков с девочкой.
Вижу любовь этого монстра, и сердце обливается кровью. Как там моя Энджи? Думает ли она обо мне? Скучает?
Хочу вернуться…
Так. Стоп. Хватит. Остановись, Леа. Не забывай пистолет у виска и истинное лицо Стоунэма.
Мейсон отвлекает меня за завтраком, родители разбрелись кто куда. Мама в парк на прогулку с подругами, отец с друзьями. Выходной, но только не у меня.
– Ты сегодня тоже отдыхаешь?
– Мм, нет, – Мейсон потягивается и зевает, отправляя в тостер два квадратных ломтика хлеба. На нем лишь спортивные штаны.
Он светит перед сестрой своим обнаженным торсом. Зачем?
У Мейса красивое тело. Всегда было таким. Рельефные кубики, подкаченные руки.
Брат пристально разглядывает меня в ответ, но, к счастью, я уже в длинной юбке и бирюзовой рубашке, застегнутой на все пуговицы.
– Я просто пойду попозже. Давно уже сам себе хозяин. Даже не верится. А ты? К детям?
– Да, – киваю, вновь думая об Энджи. – Каждый раз захожу туда и вспоминаю свое детство. Как чувствовала себя брошенной. Я такой и была, Мейс. Даже сейчас я не вижу, что родители скучали по мне эти два года. Они ДОЛЖНЫ были скучать, и видимо делали вид, ведь это правильно – «убиваться по своей пропавшей дочери». Но я не верю. Я никому не нужна, кроме тебя…
Даже Каю Стоунэму. Двенадцать месяцев молчания. Хоть бы свое злое и едкое черкнул что ли…
– Малышка, угомонись. Ты мне нужна, да. Ты удивительная. Многим нужна. Мужики по тебе слюни пускают, но пусть только попробуют тебя использовать. Зарежу, – шипит Мейс, обнимая меня. Неловко как-то прикасаться к его голому телу. Я вообще не уверена, что смогу контактировать с каким-либо другим мужчиной, кроме Кая.
Мейсон не знает правды. Всей правды. Я сказала ему только то, что была в плену у шейха, а потом он отпустил меня. Ни к чему ему знать. Еще полезет на Кая с ножом. Боюсь, мой любимый брат проиграет в этой кровавой битве.
Каким бы сильным не был Мейсон, со Стоунэмом ни у кого нет шансов на победу. Либо я пока с таким человеком даже заочно не знакома.
Прощаясь с Мейсом, я выхожу из дома, натягивая на себя улыбку. Вставляю наушники, приготовившись грустить под сопливую музыку пока иду до метро. Но, как только выхожу на улицу, мое сердце пропускает, кажется, десятки…сотни ударов. А потом пускается вскачь, посылая импульсы, полные огня и жизни, по венам. Потому что то, что я вижу, мог сделать только один человек.
На мое лицо падают лепестки красных и белых роз. Выдуваются из какой-то непонятной штуковины, установленной на крыше. В лепестках все – дорожка, забор. Их здесь тысячи, сотни тысяч.
Растерянно иду вперед, глядя на цветы – идеальные, свежие, благоухающие, красивые. Волшебные.
Закрываю за собой скрипучую калитку.
Это больше, чем безумие. Цветами украшена ВСЯ улица. ВСЯ!!!
Не понимаю…
Еще вчера поздно вечером здесь не было не единого цветочка. Я достаю из корзины одну белую розу и задумчиво вдыхаю ее аромат, глядя на то, как серая унылая улица нашего района превратилась в мираж, нереальную картинку.
Он помнит. Кай…
Слезы подступают к горлу, жгучая волна ненависти бьет меня прямо в сердце. На дороге лепестками выложено слово «ПРОСТИ».
Мои руки трясутся. Я ломаю белую розу на части. Крошу стебель на куски, стирая бутон в пепел.
Я безжалостна и зла.
Топчу лепестки и стебель ногами, обсыпая ЕГО проклятьями.
– Мерзкое отродье, – шиплю, пиная лепестки из слова «прости». – Гребанный мерзавец! Иуда! Думаешь, «прости» и цветочки твои нужны мне?! – ору во все горло, понимая, что бужу всех соседей, которые были намерены поспать в свой выходной. – Выходи! Выходи, мерзавец, и посмотри мне в глаза!! Дай в руки нож, а лучше пистолет! – кричу я, добавляя шепотом. – Встань на колени, на гребанные осколки, и сделай то, что заставил делать меня… Урод! Я тебя ненавижу! – слезы льются сами собой. Живые и горячие ручьи полные жизни и ненависти. Они обжигают мои щеки, и я понимаю: чувствую. Я чувствую! Ох, как сладка эта ненависть…не хватает только Стоунэма, его тела прямо здесь. Но не для нашего слияния, а для того, чтобы я выцарапала ему глазницы, содрала кожу живьем! Сделала все то, что он творил со мной! Ненавижу!
Уничтожаю слово «прости» и иду вперед, попутно выхватывая цветы из корзин. Каждую, что попадается в мои руки, кромсаю на кусочки! Думает цветов достаточно?! И миллионов не хватит, чтобы перечеркнуть прошлое. Ничего не хватит.
– Оставь меня в покое! Мне прекрасно жилось без тебя, подонок! Тварь! Гребанный маньяк…, – рыдаю, держа в руках бедную розу. Мне нравится ломать эти ни в чем невиноватые цветы.
Некоторые прохожие, что встали с утра пораньше, чтобы выгулять своих животных, озадаченно осматривали обстановку на улице, а потом глядели на меня, не понимая, что здесь происходит.
Мейсон завалит меня вопросами, на которые у меня нет ответов. Надеюсь, он не подумает, что вся эта прелесть для меня.
«Прости».
Засунь свое «прости» себе в задницу, ублюдок!
Я останавливаюсь в концы улицы и сквозь пелену слез гляжу на дорожку из лепестков и сломанных стеблей, которые оставила после себя. Сильный ветер поднимает их, они слегка взлетают над асфальтом и убегают от меня и моей ненависти подальше.
Просто забыть. Забыть это. К вечеру здесь все уберут, и весь этот театр от Кая покажется мне дурным сном.
– Привет, Мелисса, – кивнула мне одна из соседок, пробегая мимо. Одарила пластиковой улыбкой, явно пытаясь приободрить меня. – Чего плачешь? Боже, какая красота! Для кого это, интересно? Наверное, он безумно влюблен. Такое я даже в кино не видела! – и она побежала дальше, потому что на самом деле не хотела знать, почему я плачу.
Я улыбнулась ей в ответ, задумчиво помахав вслед рукой.
Это точно. Не думаю, что найду еще одну девушку в мире, ради которой мужчина делал подобное. Как и не найду ту, которую этот же мужчина прилюдно унизил и раздавил в «Зале Порока».
Кай думает, что я должна растаять, хлопать в ладоши, потому что он выкинул денег людям, которые организовали эту красоту? Он в руках не держал не единого цветка, что валяются на асфальте. Лицемер. Чудовище.
Меня трясет, все органы внутри вибрируют, наполняются жизнью. Сердце стучит в висках, как бешенное. Я выгляжу как утопленница, возвращенная к жизни искусственным дыханием. Все эти двенадцать месяцев я была утопленницей. Проекцией, застрявшей между реальной жизнью и забвением.
Ненависть греет меня изнутри, возгорается. Радостно пылает в каждой клетке тела…
Сплошные противоречия.
Сотни чувств одолевают разум и душу. Желание убить Кая, и радость от того, что он помнит меня. И страх. Что все вернется. Зуд на кончиках пальцев от того, что встреча с ним, возможно, ближе, чем я думала…
Ох.
Вздрагиваю перед тем, как войти в метро, почувствовав вибрацию телефона в кармане пальто. Мейс наверное. Напоминает, чтобы я купила молока и хлеба на ужин.
Как бы не так. Сообщение от неизвестного…точнее от того, кто в представлениях не нуждается. Сам Царь написал.
«Киса, доброе утро. Нравится?! Я был вчера у твоего дома. Искушение подняться в твою комнату было слишком велико. Я дал тебе время прийти в себя. Не хотел возвращаться, ты меня вынудила. Мне больно смотреть на то, как ты увядаешь с каждым днем, как огонь, который я разглядел в твоих глазах, тускнеет. Скоро он совсем исчезнет. Признай это, Леа. Ты не можешь без меня, а я пытался найти себя без тебя, но не нашел. Я вернулся, Леа. Ты зла, моя кошечка. Но обещаю, что уже через месяц ты будешь гореть в моих руках. Там твое место. Рядом со мной. До скорой встречи, Леа. Я вернулся».
Бл*дь.
В моей голове промчались трехэтажные маты, руки заходили как у ненормальной, я чуть не выронила телефон, пока это читала.
Да что там телефон, я чуть сердце из груди не выронила…
Что теперь будет? Что?! Как мне избежать Кая и его кары?! Куда скрыться, спрятаться? Нежели придется просить защиту у Кристиана, который только этого и ждет? Ждет момента искупить вину передо мной.
Меня некому защитить кроме Мейсона и Акселя.
Боже, как я глупа. От Стоунэма меня даже смерть не спасет. Он меня везде достанет…если захочет.
Я вытерла слезы рукой, глядя на отпечатки черной туши на своих пальцах. А потом улыбнулась. Медленно так, по-дьявольски.
Он помнит. Кай Стоунэм помнит меня. И он…вернулся.
– Кай, твой рейтинг упал на 15 % после вчерашнего скандала в прессе, и он продолжает падать. Блейк уже вырвался вперед, – констатировал факт мой помощник Чарли Лэндон, кидая мне на стол статистику за последний час.