Глава 3

Наступила пауза. Хилари смотрела на фотографию, а Мэрион смотрела на Хилари с едва заметной горькой усмешкой.

– Это миссис Мерсер, – произнесла она, – экономка Джеймса.

Она снова взяла альбом и, не закрывая, положила себе на колени.

– Джеффри мог бы избежать приговора, если бы не она. Ее свидетельские показания оказались решающими. Знаешь, она плакала на протяжении всего допроса, и, конечно, это произвело сильное впечатление на присяжных. Если бы она выглядела так, будто ею руководит чувство мести или гнева, это не повредило бы Джеффу, но когда, рыдая, поклялась, что слышала его ссору с Джеймсом насчет завещания, она фактически вынесла ему приговор. Если и была хоть малейшая вероятность убедить присяжных в том, что он всего лишь нашел Джеймса мертвым, она уничтожила ее.

Голос Мэрион задрожал от волнения. Минуту спустя она с удивлением добавила:

– Она всегда мне казалась очень доброй женщиной. От нее я получила рецепт этих пшеничных лепешек. Я думала, что нравлюсь ей.

Хилари присела на корточки.

– Она и мне сказала, что ты всегда ей нравилась.

– Тогда почему она так поступила с нами? Почему? Я чувствовала себя обманутой дурочкой, пытаясь хоть на секунду вообразить причину, побудившую ее это сделать.

– Вот именно, почему? – сказала Хилари.

– Она лгала. Но почему она лгала? Она с симпатией относилась к Джеффу. Во время допроса она выглядела так, будто находилась под пыткой. Именно поэтому ее выступление произвело такое ужасающее впечатление. Но зачем она вообще свидетельствовала против него? Вот чего я не могу понять, вот какой вопрос мучает меня. Джеймс был уже мертв, когда туда пришел Джефф. Мы столько раз говорили об этом. Джеймс позвонил ему в восемь вечера. Мы закончили обедать, и он сразу же отправился к нему – ах, ты слышала это уже миллион раз, но главное, что это правда. Джеймс действительно звонил ему. И он действительно отправился в Патни, как и утверждал во время допроса. Он был там. Повесив трубку, он сказал: «Джеймс немедленно хочет меня видеть. Похоже, он сильно встревожен». Он поцеловал меня и сбежал вниз по лестнице. А когда добрался туда, Джеймс был уже мертв – лежал на письменном столе, а рядом с ним валялся пистолет. И Джефф поднял его. Ах, зачем он это сделал! Он сказал, что не осознавал происходящего, и понял все, только когда пистолет оказался в его руке. Он вошел со стороны сада и не видел никого, кроме Джеймса, а Джеймс был мертв, рядом лежал пистолет, и он поднял его. А затем в дверь постучал мистер Мерсер, но дверь оказалась заперта. Хилари, кто закрыл ее? Она была заперта изнутри, и ключ торчал в замке, но на ключе и на дверной ручке обнаружили только отпечатки пальцев Джеффа, поскольку он подошел и попытался открыть дверь, когда постучал мистер Мерсер. Он повернул ключ, чтобы впустить его, а там стояли мистер и миссис Мерсер, и мистер Мерсер воскликнул: «О господи, мистер Джефф! Что вы наделали!»

– Не надо, – произнесла Хилари. – Не нужно вновь переживать это, дорогая, это ничего не изменит.

– Ты думаешь, я бы сидела здесь и говорила все это, если бы могла сделать хоть что-нибудь еще? – Голос Мэрион звучал тихо и вымученно. – Мистер Мерсер сказал, что он ничего не слышал, кроме звука лопнувшей шины или выхлопа от мотоцикла, как ему показалось, за минуту до случившегося. В буфетной он чистил хрусталь и серебро. И это подтвердилось: кругом были разложены чистящие средства, следы которых нашли у него на руках. А миссис Мерсер была наверху, готовила постель для Джеймса, и она сказала, что, когда проходила через гостиную, слышала, как в кабинете кто-то громко кричал. Она подошла к двери, чтобы послушать, так как испугалась, а потом поклялась, что это Джеффри ругался с Джеймсом. И она заявила, будто, услышав выстрел, закричала и побежала за мистером Мерсером.

Мэрион встала, и фотоальбом упал к ногам Хилари. Резким, но изящным движением Мэрион отодвинула назад кресло и начала ходить по комнате. Она так побледнела, что Хилари испугалась. Выражение усталости сменилось гримасой непрекращающейся боли.

– Я повторяла себе это снова, снова и снова. Я рассказывала это так часто, что могу сделать это и во сне, но ничего невозможно изменить. Ничто уже не поможет. Все было ясно уже в суде, простая формальность, всего лишь слова. Жизнь Джеффа загубили слезы и клятвы этой женщины и отсутствие какой-либо причины, мотива – иного мотива для убийства Джеймса. Только у Джеффа был мотив, если предположить, что он потерял голову и сделал это в припадке ярости, когда Джеймс сообщил ему о новом завещании, в котором Джефф не упоминался. Хилари, он не делал этого, не делал! Клянусь, что не делал! Они много раз говорили о его вспыльчивости, но я уверена: он не виноват! Джеймс воспитал его и считал своим наследником, он не имел права так поступать. Он не имел права приглашать его в свой офис и обещать сделать своим партнером, а потом как ни в чем не бывало отказаться от своих слов. Но Джефф и пальцем бы его не тронул, я в этом уверена. Он даже ударить его не смог бы, не то что застрелить.

Она замедлила шаг и остановилась у окна спиной к комнате, замолчав на мгновение. Потом добавила:

– Это невозможно. Разве только в кошмарном сне. Но этот кошмар длится уже очень долго, и я чувствую, что начинаю понемногу и сама верить в это.

– Нет! – сказала Хилари, всхлипнув.

Мэрион повернулась.

– Почему Джеймс уничтожил свое завещание и сделал новое? Почему он оставил все Берти Эвертону? Он никогда и слова-то доброго о нем не сказал, он ведь так любил Джеффа. Они были вместе за день до случившегося. Между ними не происходило никаких ссор, ничего такого. А на следующий день он уничтожил свое завещание, сделал новое, а в восемь часов позвал Джеффа, и Джефф нашел его мертвым.

– Не думай об этом, – сказала Хилари.

– Но мне ничего больше не остается. Боюсь, я сойду с ума от этих мыслей.

Хилари была сильно взволнована. Она почти год жила вместе с Мэрион, но никогда, никогда, никогда прежде Мэрион не обсуждала происшедшее. Она хранила эту ужасную тайну в глубине своего сердца, не забывая о ней даже во сне, но никогда, никогда, никогда не заводила разговор на эту тему.

Однако Хилари не оставалась безучастной; ее обуревали собственные мысли и догадки по поводу случившегося. Она была уверена, что, если Мэрион заговорит об этом, раскроет свое сердце, избавится от страхов и прислушается к советам Хилари, они вместе смогут докопаться до какого-нибудь факта, которому до сих пор никто не придавал особого значения, но который способен пролить свет на ситуацию.

– Нет-нет, дорогая, послушай. Мэрион, пожалуйста. Ты не думаешь, что кто-то подделал завещание?

Мэрион остановилась у сундука, повернувшись вполоборота к Хилари. Она попыталась засмеяться, но смех получился похожим на рыдание.

– Ах, Хилари, ты настоящий ребенок! Неужели ты полагаешь, что об этом никто не задумывался? Неужели ты считаешь, что полиция не рассматривала все возможные варианты? Он был в банке, и его новое завещание засвидетельствовано управляющим и одним из клерков.

– Почему? – спросила Хилари. – Почему он не попросил об этом Мерсеров? Обычно человек не ходит в банк, чтобы подписать свое завещание.

– Не знаю, – устало ответила Мэрион. – Но он сделал это. Мерсеры не могли поставить свою подпись, так как сами находились в числе наследников. Джеймс послал за своим адвокатом и уничтожил старое завещание в его присутствии. Затем попросил его составить новое, и они вместе отправились в банк, где Джеймс подписал все документы.

– А где находился Берти Эвертон? – спросила Хилари.

– В Эдинбурге. Он уехал ночным поездом.

– Значит, он был здесь накануне?

– О да, он ездил в Патни, видел Джеймса и даже обедал с ним. Но это ничего не меняет, а только подтверждает, что он сделал или сказал нечто такое, что заставило Джеймса изменить свое мнение и завещание. Джеймс никогда не любил Берти, но за эти полтора часа произошло какое-то событие, которое повлияло на Джеймса, и он решил оставить ему все вплоть до последнего пенни. В старом завещании мне полагалась тысяча фунтов, но он вычеркнул и этот пункт. Брат Берти, Фрэнк, он всегда находился у Джеймса на содержании и не умеет зарабатывать себе на жизнь, тоже оказался вычеркнутым из списка наследников. А в старом завещании ему предусматривалось пожизненное пособие. Он, конечно, непутевый человек, перекатиполе, но такой же племянник Джеймса, как Берти или Джефф, и Джеймс всегда говорил, что позаботится о нем. Джеймс считал его дурачком, но не испытывал к нему такой неприязни, как к Берти. Он ненавидел Берти, но оставил ему все свое состояние.

Хилари уперлась руками в пол.

– Почему он ненавидел его? Что не так с Берти?

Мэрион пожала плечами:

– Ничего. Вот это и раздражало Джеймса. Он частенько говаривал, что Берти не сделал ни одного полезного дела в жизни, да и не пытался даже. Знаешь, у него есть немного денег, и он просто плывет по течению: собирает китайский фарфор, играет на фортепиано, ходит на танцы с девушками и мило беседует с их матерями и тетушками. И он никогда не принимает участия в мужских беседах. А когда Джеймс услышал, что он вышивает чехлы на кресла из гарнитура Людовика XV, которые ему посчастливилось купить по случаю, честно говоря, мы с Джеффом думали, его хватит удар.

– Мэрион, откуда тебе известно, что этот Берти действительно находился в Шотландии, когда умер Джеймс?

– Он уехал ночным поездом. Остановился в гостинице «Шотландия» в Эдинбурге. Он приезжал к Джеймсу, никто не знает зачем, встретился с ним и уехал обратно. Официант подтвердил, что он завтракал и обедал в гостинице, после обеда пожаловался на неработающую кнопку вызова в его номере, а в четыре часа осведомлялся о важном телефонном звонке, которого ждал.

Она подняла руку и уронила ее на крышку сундука.

– Как видишь, он не мог оказаться в Патни. Джеймс был убит в четверть девятого. И потом… Берти… если бы ты знала его…

– А что насчет другого, – спросила Хилари, – Фрэнка, этого перекатиполя и недотепы?

– Боюсь, он тоже не подходит, – ответила Мэрион. – Фрэнк был в Глазго. У него самое надежное алиби, поскольку как раз около шести часов он получил причитающееся ему пособие. Джеймс каждую неделю передавал ему деньги через своего адвоката в Глазго, так как Фрэнк понятия не имеет о бережливости, о какой бы сумме ни шла речь. Он позвонил и договорился о встрече в шесть вечера, чтобы забрать пособие, и покинул адвокатскую контору в четверть седьмого. Поэтому он просто не мог убить Джеймса. Было бы гораздо легче, если бы оказалось, что это его рук дело, но все не так.

– Кто же совершил убийство? – спросила Хилари, продолжая размышлять вслух.

Мэрион замолчала. Услышав вопрос Хилари, она будто окаменела. Жизнь невозможна без дыхания, а дыхание предполагает какое-то движение. Казалось, Мэрион перестала дышать. Наступила долгая, страшная минута, когда Хилари показалось, что у нее остановилось дыхание. Она смотрела на Мэрион расширившимися, полными ужаса глазами, и тут ей стало ясно: Мэрион не уверена, она не уверена в Джеффе. Она очень любила его, но не была убеждена, что это не он убил Джеймса Эвертона. Эта мысль поразила Хилари; она не знала, что сказать и как себя вести дальше. Она вновь оперлась на руки и почувствовала, как они онемели.

Мэрион вышла из оцепенения. Она резко повернулась, неожиданно утратив самоконтроль, который давал ей силы на протяжении этого года борьбы и испытаний, и ответила:

– Я не знаю, никто не знает и не узнает. Нам просто нужно жить дальше, день за днем, но мы все равно никогда не узнаем. Мне двадцать пять, а Джеффу двадцать восемь. Возможно, нам придется так жить ближайшие лет пятьдесят. Пятьдесят лет.

Ее голос сорвался, перейдя на зловещий шепот.

Хилари вскочила, подняв свои онемевшие руки.

– Мэрион, дорогая, не надо! Это же не на всю жизнь: ты же знаешь, его отпустят.

– Двадцать пять лет, – сдавленно произнесла Мэрион. – Двадцать пять лет или чуть меньше, за примерное поведение. Хорошо, пусть двадцать лет, двадцать лет. Ты не представляешь, что стало с ним за этот год. Лучше бы его приговорили к смертной казни. Они ведь убивают его, медленно, понемногу каждый день, и он погибнет задолго до того, как пройдут эти двадцать лет. Не останется ничего из того, что я знала и любила. Останется только тело по имени Джеффри Грей, тело его не умрет. Он сильный – говорят, он ведет здоровый образ жизни, поэтому его тело все выдержит. Но мой Джеффри погибает, сейчас, в эту самую минуту, пока мы разговариваем.

– Мэрион!

Мэрион оттолкнула ее.

– Ты не знаешь, что это такое. Всякий раз, когда иду туда, я думаю: «Сегодня я достучусь до него, на самом деле достучусь, несмотря ни на что; в этот раз у меня все получится. Нам не помешают тюремщики, мы не будем ни на что обращать внимание, мы просто снова будем вместе, только это имеет значение». Но когда я прихожу туда, – на ее лице появилось отчаяние, – у нас не получается быть вместе. Я не могу сесть рядом с ним, не могу к нему прикоснуться. Они не разрешают мне дотронуться до него, поцеловать. Если бы я могла обнять его, он услышал бы меня. Но он избегает меня, отдаляется, и я ничего не могу с этим поделать.

Она схватилась за спинку кресла и оперлась на него, содрогаясь от рыданий.

– Подумай, каким он вернется через двадцать лет? Почти мертвецом! Что можно сделать для мертвеца? Он практически утратит вкус к жизни к тому времени. А какой стану я? Возможно, моя душа тоже погибнет.

– Мэрион, Мэрион, прошу тебя.

Мэрион вся дрожала.

– Нет, нет никакой надежды, не правда ли? Нужно просто жить дальше. Если бы мой ребенок не умер…

Она замолчала, выпрямившись и закрыв лицо руками.

– Теперь у меня никогда не будет детей. Они убивают Джеффа, и они убили моих детей. О господи, почему, почему это случилось с нами? Ведь мы были так счастливы!

Загрузка...