Мужчина, появившийся в кабинете инспектора Шелуденко спустя пару минут, был невысокого роста, щуплый, с вытянутой, по форме похожей на редьку головой. Морщинистое лицо отнюдь не украшали близко посаженные маленькие глаза с узким разрезом век и крошечный нос. Длинные серые волосы с густой сединой были зачесаны назад, открывая глубокие залысины на висках. И совсем уж комично смотрелись небольшая бородка и широкие, не очень удачно подкрашенные усы. Одет незнакомец был в легкие летние брюки бледно-голубого цвета и розовую тенниску с серебристым парусником на кармане. На ногах – зеленые пластиковые шлепанцы со множеством отверстий. В руках человек держал небольшой плоский кейс – точь-в-точь такой же, как у Шелуденко.
– Мое имя – Вальдемар Хвостов! – громко объявил визитер, едва переступив порог. Глубоко вздохнув, он добавил: – Я пришел, чтобы сделать чистосердечное признание! Я виновен в том, что начиная с 1589 года…
Инспектор чуть приподнял руку с открытой ладонью, предлагая посетителю сделать паузу.
Хвостов удивленно умолк.
Шелуденко указал на кресло, стоявшее по другую сторону стола.
– Присаживайтесь.
После короткой заминки Хвостов нервно кивнул.
– Благодарю вас, – и сел на предложенное ему место.
Кейс он сначала поставил к себе на колени. Но в следующую секунду переставил его на пол, по левую руку от себя. На вид Хвостову можно было дать лет сто. Но если предположить, что он ни разу в жизни не прибегал к услугам нейропластики и энзимотерапии, то ему исполнилось лет шестьдесят или около того. Именно так выглядел шестидесятилетний человек в двадцатом веке. Или в семнадцатом.
– Я хочу сделать официальное заявление, – произнес он чуть тише, чем с порога.
Наклонив голову к плечу, инспектор с любопытством посмотрел на странного визитера.
– Так все же признание или заявление? – спросил он.
Хвостов смутился. Но всего лишь на секунду.
– Я хочу сделать признание в форме заявления!
– Чудесненько, – устало улыбнулся Шелуденко. – В таком случае вы, наверное, не станете возражать, если я включу запись.
Не дожидаясь ответа, инспектор нажал кнопку встроенного в угол стола диктофона.
– Я могу начинать? – быстро сглотнув, спросил Хвостов.
– Для начала расскажите мне, что это такое? – инспектор пододвинул Хвостову прошитую дратвой стопку бумаг, которую оставил Тейлор.
– Это рукопись Уильяма Шекспира, – ничтоже сумняшеся объявил Хвостов. – Пьеса «Карденио», считавшаяся прежде утраченной.
– Ага, – с пониманием наклонил голову Шелуденко. – Пьеса, приписываемая Шекспиру, которую на самом деле написали вы?
– Нет! – протестующе взмахнул рукой Хвостов. – Как я мог ее написать, если она не включена ни в одно из известных изданий Шекспира? Это как раз единственная пьеса, которую Уильям написал самостоятельно.
– А остальные – вы?
Хвостов вновь ненадолго замялся, после чего ответил весьма туманно:
– Я принимал в этом участие.
– Понятно, – с невозмутимым видом кивнул Шелуденко.
Инспектор повидал уже столько претендентов на роль автора шекспировских пьес, что появление еще одного не могло серьезно поколебать систему жизненных ценностей, которую он успел для себя выработать. К тому же Вальдемар Хвостов вел себя в высшей степени корректно и скромно, поскольку напрашивался всего лишь в соавторы к Шекспиру. И даже, более того, готов был признать за ним авторское право на одну из пьес. Правда, лишь той, которая никогда прежде не публиковалась по причине того, что ни одному издателю не удалось отыскать ее текст.
– Значит, это, – Шелуденко указал пальцем на стопку бумаги, принадлежавшую Хвостову, – рукопись Шекспира?
– Совершенно верно, – утвердительно наклонил голову Хвостов.
– Пьеса, написанная им собственноручно? – уточнил на всякий случай инспектор.
– Конечно! – Хвостов как будто даже удивился тому, что инспектор задает так много бессмысленных вопросов. – Если вы откроете последнюю страницу, то сможете увидеть там подпись Шекспира.
Шелуденко последовал совету визитера и в самом деле обнаружил в самом низу последнего листа рукописи подпись, сделанную той же рукой, которой был написан и сам текст.
– Если вы сличите этот автограф с известной подписью Шекспира на его завещании, то сможете убедиться в том, что они идентичны, – продолжал между тем Хвостов.
– Ни секунды в этом не сомневаюсь, – серьезно посмотрел на Хвостова инспектор. – А что, если провести графологическую экспертизу?
Хвостов безразлично пожал плечами, – мол, делайте то, что считаете нужным.
– Откуда у вас эта рукопись? – спросил инспектор, уставившись на визитера взглядом строгого классного наставника.
– От Шекспира, конечно же, – выражение лица Хвостова говорило о том, что он не понимает, почему инспектор вообще спрашивает его об этом, – и без того должно быть понятно, что рукопись неизвестной пьесы Шекспира можно было получить только из рук того, кто сам ее написал.
– Вам известно, что не сохранилось вообще ни одной рукописи Шекспира? – спросил Шелуденко у гостя.
– Конечно, – кивнул тот. – И я могу объяснить вам, почему так произошло.
– И почему же?
– Потому что я все их продал.
Шелуденко в недоумении откинулся на спину кресла. Ситуация, которая вначале казалась ему простой, как первый трактор, становилась все более запутанной.
– То есть как это продал?
– Нелегально, конечно же, – ответил на вопрос инспектора Хвостов. – Возможно, я получал за рукописи меньше того, что они стоят в действительности. Но вырученных денег мне хватало.
– Хватало на что?
– На то, чтобы помочь Шекспиру написать его пьесы.
– Так, – Шелуденко положил руки ладонями на стол.
Посидев какое-то время в этой позе, он взял со стола пульт и нажал кнопку включения климатизатора, – в кабинете становилось просто невыносимо жарко. Не услышав знакомого тихого жужжания, Шелуденко вспомнил, что климатизатор не работает, и в сердцах кинул пульт на полку с архивными мемори-чипами.
– Вы, надеюсь, знакомы с теорией временной спирали? – на всякий случай спросил он у Хвостова.
– Конечно, – ответил тот.
– Надеюсь, вам также известно, что нынешний год нашего витка временной спирали сопряжен с 1617 годом. Шекспир же, как мы оба знаем, умер в 1616-м, то есть год назад в витке сопряженного времени.
– И что же? – не понял Хвостов.
– Все дело в том, господин Хвостов, что Отдел искусств Департамента контроля за временем приложил максимум усилий к тому, чтобы наконец поставить точку в так называемом «шекспировском вопросе». Мы отследили всю жизнь Уильяма Шекспира. И поскольку именно я возглавлял работу шекспировской секции, то могу с полной ответственностью заверить вас в том, что Шекспир писал свои пьесы сам, без чьей-либо помощи!
Шелуденко чувствовал, что, помимо собственной воли, начинает заводиться, теряя контроль над эмоциями. Ему и прежде приходилось вести разъяснительные беседы с воинствующими дилетантами, считающими себя непревзойденными знатоками творчества великого британца. Но почему-то искатель несуществующей истины, которого он видел перед собой в данный момент, – аккуратно сложив руки на коленях, Хвостов внимательно слушал инспектора, – вызывал у Шелуденко не просто раздражение, а желание немедленно выставить его за дверь. Желание было устойчивым и лишь крепло по мере того, как Шелуденко излагал элементарные основы шекспироведения, видя при этом только блеклые, невыразительные глаза человека, чье разочарование во всем сущем, казалось, не имело себе равного. Быть может, виной всему был крайне неудачно начавшийся день. Или удушающая июльская жара и сломавшийся так не вовремя климатизатор, – в кабинете просто нечем было дышать, и если бы не назойливый посетитель, то Шелуденко давно бы уже снял давящий на шею галстук и расстегнул на рубашке три-четыре верхние пуговицы. Продолжая говорить, инспектор все время повышал голос, и к концу он находился уже на предельной границе диапазона, за которым простирается зона, именуемая истерическим криком.
– Ни Кристофер Марло, ни граф Рэтланд, ни Фрэнсис Бэкон, ни Роберт Сесил, ни святые отцы иезуиты и даже ни сама Елизавета Тюдор, – никто из вышеназванных людей, включая еще порядка сотни имен, в совокупности с теми, которые, как я думаю, вы тоже готовы назвать, не имеют никакого отношения к творчеству Шекспира! Все пьесы Шекспира написаны самим Уильямом Шекспиром, сыном перчаточника из Стратфорда-на-Эйвоне, городка, в котором говорили на диалекте, распространенном в графстве Уорвик, причем этот диалект с трудом понимали в других районах Англии, человеком, не знавшим ни одного иностранного языка и никуда дальше Лондона не ездившим. Быть может, в это трудно поверить, но именно так все и было!
Подождав какое-то время, чтобы убедиться в том, что инспектор закончил свою речь, Хвостов невозмутимым голосом произнес:
– Абсолютно с вами согласен.
Шелуденко непонимающе развел руками.
– Тогда в чем проблема?
– В том, что рукопись «Карденио», – Хвостов осторожно передвинул лежавшую на столе стопку бумаг поближе к инспектору, – подлинная. Она написана рукой Уильяма Шекспира. Я сохранил ее как доказательство того, что история, в которой я оказался замешан, не досужий вымысел.
Инспектор устало откинулся на спинку кресла. Сунув указательный палец за воротник, он попытался оттянуть его. Но виндзорский узел галстука был затянут слишком туго.
– В таком случае скажите мне, пожалуйста, почему до сего дня пьеса «Карденио» считалась утерянной?
Хвостов чуть приоткрыл рот и подался вперед, готовый немедленно дать ответ на заданный ему вопрос, но Шелуденко успел сделать предупреждающий жест рукой.
– Советую вам, отвечая на мой вопрос, – произнес он голосом следователя, сумевшего разорвать паутину лжи, которую пытался сплести вокруг него коварный злоумышленник, – помнить о том, что ни один агент из группы наших наблюдателей, работавших в Англии начала XVII века, не смог засвидетельствовать ни единого, – Шелуденко патетически воздел к потолку руку с вытянутым указательным пальцем, – я повторяю, – ни единого случая представления пьесы «Карденио» какой-либо из многочисленных театральных трупп того времени. Хотя она и стояла в репертуаре «Комедиантов короля» как пьеса, написанная совместно Шекспиром и Флетчером.
– Естественно, – тут же кивнул Хвостов. – Каким образом они могли поставить эту пьесу, если единственный ее экземпляр находился у меня? – Хвостов как бы в недоумении развел руками.
Инспектор решил сделать вид, что принимает игру, которую предлагал ему гость.
– Выходит, что рукопись пьесы попала к вам, – он направил на Вальдемара Хвостова два сложенных вместе пальца, указательный и средний, – прежде чем с нее была сделана хотя бы одна копия?
– Именно так, – Хвостов коротким кивком подтвердил высказанное инспектором предположение.
И улыбнулся, – похоже, он был рад, что инспектор наконец-то начал понимать, о чем идет речь.
– А, простите, чего ради вы это сделали? – прищурившись, со скрытой насмешкой посмотрел на Хвостова инспектор. – Почему вы утаили единственную рукопись одной из последних пьес Шекспира от театральной общественности XVII века? Могли хотя бы копию им оставить. Если бы пьеса была поставлена на сцене, это только подняло бы стоимость имеющейся у вас оригинальной рукописи.
– «Карденио» нет ни в одном из собраний сочинений Шекспира, – ответил гость.
– И что с того? – не понял Шелуденко.
Хвостов посмотрел на инспектора так, словно подозревал, что он над ним подтрунивает.
– Вы представляете, какая началась бы неразбериха, если бы рукопись «Карденио» попала в руки к тем же Хеминджу и Конделлу?
– Первое собрание сочинений Шекспира стало бы более полным, – усмехнулся Шелуденко. – Не вижу в этом ничего страшного.
– И это говорит инспектор Департамента контроля за временем! – с праведным негодованием глянул на собеседника Хвостов. – Интересно, какова бы была реакция шекспироведа, живущего в любом из столетий, когда о путешествиях во времени можно было прочитать разве что в фантастическом романе, если бы вдруг однажды, взяв с полки последний том собрания сочинений Шекспира, он обнаружил в нем ранее неизвестную пьесу?
Шелуденко не был расположен рассуждать о временных парадоксах и возможных последствиях изменений, привнесенных в прошлое гостями из будущего. До сих пор ни одного реального хроноклазма зафиксировано не было, в связи с чем данная область по сей день оставалась в ведении теоретиков, которые, как полагал Шелуденко, сами весьма смутно представляли, к чему может привести спонтанное наложение будущего на прошлое. Хотя, с другой стороны, если бы в прошлом что-то изменилось, то в настоящем этого, скорее всего, никто бы даже не заметил, – для людей XXII века все, что произошло до их появления на свет, являлось уже историей в законченном, определенном и строго систематизированном виде, а не субстратом для поливариантного будущего.
– Какие у вас имеются доказательства того, что эта рукопись, – Шелуденко постучал пальцем по краю прошитой стопки бумаги, лежавшей перед ним на столе, – подлинная?
На лице Хвостова отразилось истинное недоумение.
– А какие вам еще требуются доказательства? – руки гостя плавно разошлись в стороны. – Я пришел к вам сам, чтобы сделать чистосердечное признание.
Губы инспектора едва заметно изогнулись, наметив ироничную ухмылку.
– Это я уже слышал.
– Ну так в чем же дело? – еще шире развел руки в стороны Хвостов.
– Простите, а каких действий вы от меня ожидаете?
Вопрос инспектора озадачил Хвостова.
– Но ведь вы инспектор Департамента контроля за временем, – он посмотрел на Шелуденко так, словно у него вдруг возникло сомнение в том, что он попал именно туда, куда ему было нужно. – Вы – представитель закона. Следовательно, вам должно быть известно, как поступать с такими, как я.
– Если вы имеете в виду рукопись «Карденио», которую вы якобы выкрали у Шекспира, то для начала нужно убедиться в том, что она подлинная.
– Во-первых, я не крал рукопись, а получил ее вполне законным путем.
– Уточните, как именно.
Хвостов гордо вскинул острый подбородок, украшенный маленькой бородкой.
– Шекспир подарил мне ее!
– Шекспир?
Хвостов уронил подбородок на грудь и озадаченно посмотрел на инспектора.
Шелуденко показалось, что в этот момент он заметил в глазах визитера сомнение. И это был хороший признак.
– Так, значит, рукопись «Карденио» вам подарил Шекспир? – поспешил закрепить свой успех Шелуденко. – Уильям Шекспир?
– Ну, да, – как-то не очень уверенно кивнул Хвостов.
– А как насчет остальных рукописей?
– Я ведь уже говорил, что продал их!
– Ну, да, конечно! – Шелуденко с досадой хлопнул себя по лбу.
Хвостов чуть повернул голову. Во взгляде его явственно читалось сомнение. И теперь можно было понять, что это было сомнение по поводу умственных способностей инспектора, с которым ему приходилось вести диалог.
Шелуденко этот взгляд не понравился.
– Хорошо, – подавшись вперед, он положил руки на стол. – Давайте серьезно и начистоту. Чего вы хотите?
Хвостов растерянно хлопнул глазами.
– Я пришел, чтобы отдать себя в руки правосудия.
– Отлично, – Шелуденко ладонью припечатал рукопись «Карденио» к столу. – В таком случае я передаю рукопись на экспертизу. Это займет несколько часов. За это время вы можете рассказать мне всю свою историю, с самого начала. Согласны?
– Конечно, – Хвостов кивнул так поспешно, словно боялся, что инспектор внезапно изменит свое решение.
Шелуденко щелкнул ногтем по пьезо-кнопке интеркома.
– Слушаю! – в ту же секунду ответил ему низкий женский голос.
– Элис, – произнес, глядя в потолок, Шелуденко. – У меня для тебя есть работа.
– Серьезная? – поинтересовалась женщина.
– Рукопись, предположительно относящаяся к началу XVII века.
– Очередной автограф Шекспира? – в голосе женщины прозвучала откровенная насмешка.
– Если ты убедишь меня в том, что это подделка, я буду тебе только благодарен, – ответил инспектор.
– Хорошо, пришлю практиканта.
– Спасибо, Элис, – инспектор нажал кнопку отбоя. – Может быть, у вас есть что-нибудь еще, что следовало бы передать на экспертизу? – обратился он к гостю.
– У меня имеется первое издание поэмы «Венера и Адонис» с дарственной надписью Шекспира. Но я очень дорожу им, а потому оставил дома.
– Жаль, – насмешливо улыбнулся инспектор.
Хвостов посмотрел на стоявший рядом с креслом кейс.
– С собой у меня первое издание сонетов «ин-кватро». Но вам, должно быть, известна эта книга.
– Если это издание Джорджа Элда 1609 года, – усмехнулся Шелуденко, – то я могу подарить вам один из имеющихся у меня экземпляров.
Хвостова задели не столько слова инспектора, сколько тон, каким они были произнесены.
– В таком случае, – сказал он, – можете взять один из своих экземпляров и прочитать имеющееся в книге посвящение.
– Я помню его наизусть, – все так же насмешливо ответил инспектор.
– А я хочу, чтобы вы еще раз на него взглянули!
Наклонившись, Хвостов быстро провел магнитным ключом по замку, открыл кейс и достал из него небольшую книжечку.
– Вот! – торжественно возложил он книгу на стол.
Как Шелуденко и ожидал, издание было ему знакомо. На титульном листе значилось:
«Сонеты Шекспира. Никогда ранее не издававшиеся.
В Лондоне. Д.Элд для Т.Т. Будут продаваться Уильямом Эспли. 1609».
Книжка выглядела совсем как новая, но, судя по качеству бумаги и печати, она, скорее всего, действительно была отпечатана в 1609 году.
– Это даже на контрабанду не тянет, – разочарованно покачал головой инспектор. – В свое время мы выдавали туристам разрешение на покупку в прошлом этого издания. Разумеется, в строго ограниченных количествах.
– Посмотрите на посвящение!
Возмущенный медлительностью инспектора, Хвостов сам перевернул страницу и ткнул пальцем в нужную строку.
– «Единственному вдохновителю следующих сонетов, мистеру Дабл-ю Эйч, всех благ, – вслух прочитал Шелуденко. – Все счастье и саму вечность, предсказанную нашим бессмертным поэтом, – благосклонному искателю приключений в момент отбытия. Т.Т.» – Закончив читать, он перевел взгляд со страницы книги на Хвостова. – Вы хотите сказать, что вам известно, кто такой этот таинственный «мистер Дабл-ю Эйч»?
– Во-первых, вы не совсем точно перевели текст со староанглийского, – тяжело и как-то даже обреченно вздохнул гость. – Следует читать не «единственному вдохновителю», а «исключительному подателю следующих сонетов». Ну а что касается инициалов, то «Дабл-ю Эйч» означает «Вальдемар Хвостов».
Шелуденко не успел никак отреагировать на сделанное замечание. Дверь кабинета без стука отворилась, и в помещение вошел присланный за рукописью практикант.
– А стучаться вас не учили? – недовольно глянул на парня с всклокоченной рыжей шевелюрой Шелуденко.
Парень словно и не услышал заданный ему вопрос.
– Я за рукописью, – с мрачным видом буркнул он. – Для экспертизы.
– А где контейнер? – поинтересовался инспектор.
– Да я так донесу, – махнул рукой практикант.
– Так донесу, – передразнил его инспектор. – А что, если это бесценнейшая рукопись?
Практикант скривил недовольную гримасу.
– Можно подумать, что вам ее доставили в стерильном контейнере.
Не вступая в дальнейшие дебаты, инспектор протянул практиканту рукопись. Парень взял стопку бумаг, прошитую дратвой, сунул ее под мышку и, не проронив ни слова, вышел за дверь.
Посмотрев на Хвостова, инспектор извиняющеся развел руками.
– Молодежь…
Хвостов с пониманием кивнул.
Шелуденко еще раз взглянул на страницу с посвящением лежавшей перед ним книги сонетов и решительно закрыл ее.
– Вот что, мистер Дабл-ю Эйч, рассказывайте-ка свою историю с самого начала.