Не тут-то было.
Знаете, у меня ведь был настоящий план, как очаровать новую соседку по комнате. Моя младшая сестра назвала его «Проект “Дружба”»®. Мы трудились над ним все лето. Примерно за сто двадцать часов напряженной работы наш с Реми план прошел полный цикл от «совершенного убожества» до «безусловного совершенства с (неподтвержденной) гарантией успеха». Он даже содержал танцевальный номер, а в конце – идеально рассчитанный по времени дождь из конфетти. Вот только по плану моя соседка входила в комнату одна, а не в сопровождении многочисленного семейства.
Передо мной десяток людей разного возраста. Все они говорят одновременно, один громче другого и с сильным акцентом – то ли русским, то ли бостонским. Группа протискивается в дверной проем. У каждого в руках большая коробка, или сумка, или стеклянный контейнер с едой. Приходится вжаться в стену, иначе меня растопчут. Вытаращив от удивления глаза, я балансирую у кровати, но им хоть бы что. Я все еще не вижу свою будущую соседку: наверное, она где-то в центре толчеи.
– Нам точно в эту комнату? – спрашивает мужчина в летах. – Мы не ошиблись дверью?
– Люси, дорогая, тебе хватит еды? Кто-нибудь видел в столовой, есть ли у них в меню картошка?
– А где мебель и мини-холодильник? Ари, где икеевская мебель? Ты занес ее наверх?
– Она точно будет жить с девушкой? «Эллиот» не похоже на женское имя[11].
– А где парк? Я думал, окна выходят на Бостон-Коммон?
Голосов слишком много, и мне удается разобрать только эти фразы. Я все еще не шевелюсь у стены в надежде, что бледностью сольюсь с ней и останусь незамеченной. Но тут на меня обращает внимание женщина – на вид слишком моложавая, чтобы быть матерью восемнадцатилетнего человека.
– Смотрите, а это кто? – Она указывает прямо на меня. – Ты Эллиот, новая соседка моей дочери?
Все оборачиваются и выжидательно на меня смотрят.
Я смотрю на них.
Они на меня.
Я на них.
Они на меня.
– Да?.. – говорю я.
– ЭЛЛИОТ! – кричат они хором и бросаются ко мне, сдавливая в огромном групповом объятии. Неразбериха из конечностей и голосов до ужаса напоминает нападение орды зомби, только на двадцать один процент менее кровопролитное[12]. Пока не очень понятно, обнимают они меня или друг друга. Внезапно откуда-то из коридора доносится девчачий голос, перекрывающий все остальные.
– Так, все на выход! – командует она, и, к моему полнейшему удивлению, ее семья подчиняется. Ни один Макхью никогда не слушал другого, а нас только пятеро. Эта незнакомая мне девушка произнесла всего лишь одну фразу, и толпа повиновалась. Впечатляет… Родственники складывают вещи на матрас и строем покидают комнату, по очереди прощаясь с моей соседкой, которая по-прежнему остается за кадром.
– Пока, милая, – говорит один.
– Увидимся, малышка, – произносит другой.
– Не забудь, я положила табуле в холодильник, – беспокоится милая старушка, очевидно, ее бабушка.
– Я заскочу во вторник с твоими зимними вещами, – говорит в коридоре мама Люси. А потом…
До меня доносится покашливание и звук шагов, и наконец в комнату входит моя новая соседка, Люси Гарабедян. Теперь здесь только мы с ней и оглушительное неловкое молчание. Она хорошенькая, высокая и фигуристая, со светлой кожей, длинными шелковистыми каштановыми волосами и густой челкой до бровей. Из макияжа только тушь и матовая красная помада. Я смотрю на нее, улыбаюсь и жду, когда она сломает лед молчания. Однако девушка лишь улыбается в ответ и теребит кольца. Мой первоначальный план рухнул, едва ее семья ввалилась в дверь, и теперь я не знаю, что сказать. В панике начинаю импровизировать. Порывшись в куче дорожных снеков на кровати, хватаю коробку Cheez-It и протягиваю ей.
– Крекеры в обмен на дружбу? – спрашиваю я. И дернуло же меня начать знакомство именно так… но отступать уже слишком поздно.
– Что?..
Похоже, она в замешательстве. Я трясу коробкой и повторяю вопрос.
– Хочешь Cheez-It в обмен на дружбу?
Она опускает руки в карманы свободного кардигана, надетого поверх клетчатого платья, и прислоняется к дверному косяку.
– Пожалуй… – отвечает она нерешительно, а затем чуть увереннее добавляет: – Только сначала позволь узнать, каковы условия дружбы.
– Ты о чем?
– Ну, просто ты предложила мне дружбу без всяких пояснений. Я не могу заключать сделку, не зная, о каком уровне дружбы идет речь.
Я закидываю в рот крекер и обдумываю ответ.
– Хорошо, давай так. Можешь выбрать один из следующих уровней: 1) придержать дверь лифта, но не приставать с разговорами в кабине, 2) гулять в одних компаниях и никогда вдвоем или 3) держать друг другу волосы во время тошнилова.
– И каков гарантийный срок дружбы? – тут же следует очередной вопрос. А девчонка не промах…
– Возможны варианты: только на первый семестр, на весь первый год или дружба с пожизненной гарантией.
Люси заправляет прядь волос за ухо, обдумывая предложение.
– Хорошо, – произносит она. – Выбираю уровень «Держать друг другу волосы во время тошнилова» с пожизненной гарантией. Имей в виду: если мы друзья, то назад дороги нет.
Я протягиваю ей коробку Cheez-It, которую та придирчиво разглядывает, изогнув одну из густых бровей. А затем сует руку внутрь и кладет в рот горсть соленых оранжевых квадратиков, навсегда скрепляя узы нашей дружбы. Я бегу к комоду, хватаю хлопушки, припрятанные для грандиозного финала моего плана, и торжественно взрываю их[13].
Когда последняя порция конфетти оседает на пол, Люси поворачивается, чтобы уйти.
– Эй, ты куда? – окликаю я. – Я думала, мы теперь друзья.
– Так и есть, – говорит она, направляясь к двери. – Мне просто нужно забрать остальные вещи из коридора.
– ОСТАЛЬНЫЕ ВЕЩИ?! – Я оглядываю бесчисленные коробки, контейнеры с едой, чемоданы и предметы мебели, занявшие почти все свободное пространство в нашей крошечной комнате. Рядом с «кирпичным» окном стоит большая штуковина на колесиках. – О, ты привезла с собой… чайный столик? – кричу я вслед.
– Ага! Подарок школьной подруги. – Люси возвращается в комнату и тащит за собой две огромные спортивные сумки с цветочным принтом. – Я горячая поклонница послеобеденного чая. Надеюсь, ты ко мне присоединишься.
– Надо же, твои родственники так быстро с тобой попрощались. – Я помогаю ей закинуть сумки на матрас. – Я-то думала, слезы будут литься рекой.
Люси только отмахивается и смеется.
– Мы живем в Уотертауне, недалеко от Бостона. Мама содержит мини-гостиницу примерно в пятнадцати минутах езды отсюда. Вся моя семья живет поблизости.
Уперев ухоженные руки в бедра, Люси переводит дыхание и оглядывает комнату во всем ее жалком великолепии. Смотреть особо не на что, но, похоже, ее это не беспокоит.
– Может, приведем комнату в порядок, чтобы стало поуютнее? – спрашивает она.
– Давай, но предупреждаю: декоратор из меня никудышный. Я не большая аккуратистка по жизни. Скорее, лентяйка.
– Не заморачивайся, – фыркает Люси. – Беру все на себя! А ты будешь меня развлекать.
– С этим я справлюсь!
Я вызываюсь помочь хотя бы с распаковкой вещей – просто по доброте душевной и чтобы лучше познакомиться с новой соседкой. Весь следующий час мы расставляем мебель так и этак, убираем в шкаф бесконечный запас цветастых платьев и яркой одежды для йоги, водружаем на чайный столик пеструю коллекцию старинных кружек и рассыпного листового чая. Хотя правильнее сказать, что Люси одна занималась всем этим последний час. Я помогала минут пять, а потом отвлеклась на ее забавную коллекцию украшений. Теперь, обвешанная ими с ног до головы, я валяюсь на своей кровати и наблюдаю за Люси в ее естественной среде обитания. Поразительно, как у нее хватает терпения. Я наблюдаю, как соседка тщательно обустраивает свою половину комнаты: ставит каждый предмет на определенное место, перекладывает подушку сюда, вешает фотографию в рамке туда. Вносит крошечные, незначительные изменения, пока результат не придется ей по вкусу.
Люси рассказывает мне о своих десяти тысячах кузенов, теток и дядьев, живущих поблизости друг от друга, и о том, как она все лето работала в гостинице своей мамы и параллельно – официанткой в дядином ресторане.
А я рассказываю ей о своих сестрах. О том, что старшая, Иззи, или Золотой Ребенок, – заноза пятого уровня и учится на втором курсе медицинского факультета в Колумбийском университете в Нью-Йорке, а моей младшей сестре Реми двенадцать, и она хочет быть скачущим розовым пони, когда вырастет. После краткого обзора семейных и личных историй разговор переходит к теме, которая, собственно, и привела нас сюда.
Колледж.
Образование.
Занятия.
УЧЕБА.
– Так какая у тебя специальность? – спрашивает Люси, когда мы приступаем к двум последним нераспечатанным коробкам. Я срываю ленту с одной из них и обнаруживаю, что она доверху заполнена спутанными проводами с крошечными электрическими лампочками.
– Э-м-м… еще не выбрала, – отвечаю я и жду комментариев об отсутствии у меня учебного рвения.
– Но ты хотя бы примерно представляешь, на кого хочешь учиться?
– Не-а. – Я переворачиваю коробку и вываливаю скрученную массу на пол.
– Не страшно. Ты быстро определишься, – успокаивает Люси, хотя в ее взгляде вовсе нет такой уверенности.
– Ну, а ты? – поскорее спрашиваю я, пытаясь распутать клубок. – Какая у тебя специальность?
– У меня их две: связи с общественностью и маркетинг.
Я опускаю гирлянду и смотрю на Люси.
– Серьезно? Я еще и одну-то не выбрала, а ты уже замахнулась на две?! Ну ты даешь!
– Мне деваться некуда, потому что я взяла кучу кредитов для поступления. Посмотрим, долго ли продержусь, жонглируя сразу двумя специальностями.
– Значит, ты из тех, кто знает, чем будет заниматься всю оставшуюся жизнь?
– Нет, конечно. Смеешься? – говорит она, и я вздыхаю с облегчением. Но Люси добавляет: – А вот план на пять-десять лет у меня есть: хочу развить мамин бизнес в сеть гостиниц по всей Новой Англии.
– Ого! Звучит… амбициозно, – говорю я, чувствуя себя слегка неполноценной. Хотя за много лет я научилась избавляться от этого чувства, просто не обращая на него внимания.
Мне удается высвободить две нити гирлянды, и я передаю их Люси. Она подтаскивает свой стул и развешивает лампочки над окном. Жалкий вид из него мгновенно улучшается. Затем она слезает со стула и делает несколько шагов назад, оглядывая свою работу так, словно ее будут оценивать на экзамене по искусствоведению.
– Как, по-твоему, лампочек не слишком много? – спрашивает Люси[14].
– Однажды я прочитала на крышечке Snapple, что электрических гирлянд много не бывает.
Сияя от радости, Люси хлопает в ладоши. Затем лезет под кровать, и словно, по волшебству, оттуда появляются еще четыре коробки с лампочками. Она протягивает их мне.
– Может, эти растянем под потолком? Или уже перебор? Да, пожалуй, перебор…
Я останавливаю ее.
– Нет-нет, мне нравится. Будем спать будто в планетарии. Очень инстаграмно.
Люси недоверчиво смотрит на меня.
– Ты есть в «Инстаграме»? Я не смогла найти твой аккаунт.
– Э-э… Есть, только ничего не публикую. Я скрытная личность. – Я подмигиваю ей, и она корчит мне рожицу.
– Ужас! Ты вообще пользуешься хоть какими-то соцсетями?
– Нет, предпочитаю по-старинке излить жалобы в окно, а не в «Твиттер».
Вместе мы заканчиваем распутывать остальные гирлянды и ряд за рядом растягиваем под потолком хрупкие мерцающие шары. Завершив работу, отходим в угол комнаты и оцениваем результат.
Не знаю, как ей это удалось. Час назад помещение выглядело бюджетной версией комнаты страха, а теперь… Теперь это комната мечты. По крайней мере, на половине Люси. Потолок и стены искрятся и сверкают, все поверхности гармонируют между собой пастельными и кремовыми оттенками. На ее кровати больше подушек, чем у меня друзей, а на пышное одеяло с цветочным узором хочется упасть в замедленной съемке. Я достаю телефон и отправляю фото младшей сестренке.
Осмотрев свою половину комнаты, Люси оглядывается и хмуро взирает на мою кровать, где по-прежнему нет ничего, кроме матраса в синей клеенке.
– Где твое постельное белье? – спрашивает она.
Проклятье! Я вспоминаю, что оставила его в стирке больше часа назад.
– Я сейчас! – бросаю я и выскальзываю за дверь.
В заднем кармане у меня начинает вибрировать: звонит младшая сестра.
– Привет, Реми, ты как раз вовремя, я тут постирушку затеяла, – говорю я в трубку, направляясь по длинному коридору в прачечную. Две вещи объединяют нас уже много лет: стирка и сестринские узы. – Ты получила мою фотку?
– О БОЖЕЧКИ! – кричит Реми так громко, что приходится держать телефон подальше от уха. – КОМНАТА – ОТПАД! – А затем, понизив децибелы, она добавляет: – У меня теперь куча идей насчет того, как переделать твою комнату дома.
– В смысле – «переделать»? Меня нет всего три дня. Куда ты убрала мои коллажи с Анджелиной Джоли?
– Не волнуйся, я отнесла их в подвал.
– Ты положила моего кумира рядом с кошачьим туалетом?
– Я видела в одном шоу на «Нетфликс», что нужно избавляться от вещей, если они не зажигают искры радости[15], – сообщает Реми.
– Минуточку! – завожусь я. – Анджелина Джоли конца девяностых – начала двухтысячных еще как зажигает! Ты когда-нибудь видела ее в «Джиа»? Хотя нет, ты еще мала. Лучше посмотри «Расхитительницу гробниц» или «Малефисенту»[16].
– Ты вообще смотришь фильмы из этого десятилетия? Знаешь, всех бесит, когда ты ссылаешься на старье. – Так и вижу ее в прачечной у нас дома: руки в боки, светлые кудри рассыпались по плечам. Она разносит меня, как может только двенадцатилетний подросток. – Что там за шум, чем ты занята?
– Извини. Пытаюсь попасть в прачечную, чтобы переложить белье в сушилку. Только сначала прорвусь через толпу заселяющихся. Сейчас тут гребаный бардак, – говорю я, обходя стороной человека, который записывает танец на телефон.
– Не ругайся, – делает замечание Реми. – Ты пользуешься своими новыми салфетками для сушки?
– Как раз собиралась. Я оставила все свои принадлежности в прачечной.
– Ты не боишься, что кто-то возьмет твои вещи? – спрашивает Реми.
– Нет, я написала свое имя и номер комнаты, чтобы люди знали. – Мое гениальное решение не встречает поддержки, и я начинаю беспокоиться. – А что? Не надо было оставлять там вещи? Думаешь, их украдут?
– Мне-то откуда знать?! Я еще учусь в средней школе!
Я ускоряю шаг. Реми заставила меня нервничать. Дойдя до прачечной, резко останавливаюсь и заглядываю внутрь через стеклянное окошко в двери.
– Твою мать!
– Не ругайся! – повторяет Реми, но я ее не слушаю.
– Реми, мне нужно идти. – Стараюсь, чтобы голос звучал нормально. – Поговорим на следующей неделе?
– Что? Почему? Что случилось? – Вопросы следуют один за другим. Она прекрасно уловила мой изменившийся тон. Врать нет смысла: ее не обманешь.
– Ты была права. Здесь какая-то девица, – шепчу я в трубку. – И она пользуется моим порошком.
– Так иди и хорошенько задай ей, Эллиот! Ты должна полностью…
Не дослушав окончания фразы, я вешаю трубку и открываю дверь. Легким покашливанием пробую привлечь внимание. Кем бы ни была эта особа, для прачечной она одета весьма экстравагантно: сверху что-то вроде длинного полупрозрачного кимоно с цветочным принтом, под ним – белый комбинезон, а на ногах – черные армейские ботинки на четырехдюймовом каблуке.
– Эй! Это мой порошок, – безапелляционно заявляю я в спину воришке. Та не оборачивается. Я машу руками, пытаясь привлечь ее внимание. – Прошу прощения! Ау! Я с тобой разговариваю! Порошок, которым ты пользуешься, мой. Его нельзя брать.
– Можно, ведь он стоял в общественном месте, – бросает она через плечо.
Проклятье, да кем она себя возомнила?
В обычных обстоятельствах я расслаблена и спокойна, но мгновенно достигаю точки кипения, если сталкиваюсь с неприкрытой грубостью. Я скрещиваю руки на груди, задираю подбородок и бросаюсь в атаку.
– Эй… овца. Мой порошок – не общественный, ясно? Я написала свое имя и номер комнаты прямо на коробке, видишь?
– А, так ты первокурсница, – вздыхает она, поворачивается и… Я влипла. Ее лицо… прекрасно. Его худобу и угловатость смягчают длинные пышные локоны и короткая растрепанная челка. На загорелом носу и щеках небольшая россыпь веснушек, а от взгляда ярко-зеленых глаз у меня замирает сердце. Оробев, я безотчетно провожу рукой по своим жирным, немытым волосам. Я только что выкрикнула оскорбление в прекрасное лицо этой женщины…
Незнакомка скрещивает руки на груди и напускается на меня.
– Объясняю один раз: оставленные вещи становятся общественным достоянием, даже если на них твое имя. Всем плевать. Если ты оставила ноутбук в общей комнате и отошла в туалет, а, вернувшись, не обнаружила его на месте, – сама виновата.
Я хочу крикнуть ей, что никому не позволю красть у меня стиральный порошок – качественный и дорогой, между прочим, – да только ее восхитительное лицо мешает мне поддерживать нужный градус гнева. Поэтому я стою столбом и перебираю в уме возможные возражения, которые поставили бы ее на место, а заодно продемонстрировали мой ум и находчивость.
– Да пошла ты, – наконец говорю я.
Согласна, не самый лучший вариант. Но сделайте скидку на то, что это мой первый день в колледже, а она полностью меня обезоружила. Всему виной ее лицо, и волосы, и скулы, и злополучные манящие губы. Черт… Вот бы прижаться к ним своими губами…
Девушка отворачивается к стиральной машине и прикладывает свою студенческую карточку.
– Не благодари, – бросает через плечо она, и я тут же снова завожусь.
– Не благодарить?! Может, я еще спасибо тебе сказать должна за то, что ты меня обокрала?!
Она складывает руки на груди и смотрит сверху вниз – не в смысле снисхождения (хотя, может, и в этом), а буквально, потому что на пару дюймов выше меня.
– Ты сейчас получила ценный урок о жизни в общаге. Большинство первокурсников проходят его только во втором семестре. Так что да – не благодари.
Ну все, сейчас эта самодовольная стерва получит.
Какое там: едва я открываю рот, чтобы оскорбить ее, мерзавка улыбается… Перед такой улыбкой невозможно устоять, и по всему телу бегут мурашки[17]. Я не шевелюсь. Запрещаю себе вестись на провокацию. Я знаю: если попытаюсь сказать какую-то гадость, с вероятностью девяносто девять процентов мой рот предаст меня, и я начну к ней клеиться. Поэтому пытаюсь выразить всю силу ненависти одним взглядом. Так мы стоим в прачечной, уставившись друг на друга, пока сигнал сушилки не разряжает напряжение. Девушка поднимает с пола пустую сумку для белья и с улыбкой на губах проходит мимо меня к двери.
Вернувшись в комнату, рассказываю Люси о стычке.
– И как у нее наглости хватило?! – восклицает Люси, аккуратно раскладывая разноцветные пакетики чая на цветастую антикварную тарелку, а затем ставит ее на свой чайный столик. В дружбе мне нравится то, как друзья негодуют вместе с тобой из-за любого пустяка, даже если втайне думают, что ты слишком остро реагируешь. Здорово, что мы с Люси уже находимся на этой стадии дружбы.
– Да уж. Зато теперь мы знаем, что нельзя оставлять стиральный порошок в прачечной, – признаю я. Мой зад снова сигнализирует о сообщении от Реми.
Реми: Ты забрала свой порошок?
Эллиот: Еще бы!
Реми: Круто! мне нужно сходить с мамой в магазин за вещами к школе. поговорим на выходных?
Эллиот: Жду с нетерпением!
Реми: Скучаю по тебе, дылда!
Эллиот: И я по тебе, малявка.
Тоска по дому пронзает мне сердце, когда я смотрю на последнее сообщение Реми. Конечно, я скучаю по родителям, но это родители, и они порой допекают. Другое дело – младшие сестры… Разве можно по ним не скучать?
Люси осторожно подходит и садится рядом на кровать.
– Все хорошо? – спрашивает она ласково и участливо.
Я демонстрирую по-идиотски широкую улыбку:
– Да, отлично, просто замечательно.
– Знаю, мы едва познакомились, и все-таки очень хочу тебя обнять, – говорит Люси и пригласительным жестом широко раскрывает объятия. – Конечно, если ты не против, – добавляет она.
Обычно я не обнимаюсь с незнакомцами, но свою соседку я знаю уже два часа, и мы вместе ели крекеры дружбы, так что формально мы больше не чужие. Я киваю, позволяя Люси обнять меня, и оказываюсь в самых теплых объятиях за всю свою жизнь. Должно быть, похожие ощущения испытываешь, окунаясь в шоколадную ванну. Или обхватив облако. Я и не представляла, что объятия могут быть настолько приятными[18].
– Ух ты, – произношу я в пахнущие медом волосы Люси. – Мы перескочили стадию «узнать друг друга получше» и перешли сразу к «видеть меня в слезах».
Люси отпускает меня, и я уже скучаю по ее теплым объятиям. Я обмахиваю лицо и привожу себя в порядок.
– Где ты научилась так обниматься? Это были обнимашки восьмидесятого уровня.
– У меня шесть тетушек и двадцать два кузена, и все до единого любят обниматься, совать нос в чужие дела и нарушать личные границы. Мы собираемся по воскресеньям на семейные ужины.
– Могу ли я тоже рассчитывать на приглашение теперь, когда мы родственные души?
Люси смеется и качает головой.
– Имей в виду, что окажешься среди двух десятков любопытных армян. Тетушки насильно станут пичкать тебя борщом, горячо верующий дядя Стэн попытается процитировать Священное Писание, а бабушка будет тыкать в ребра и говорить, что ты слишком худая. Да, и младшие замучают тебя, пока ты не согласишься посмотреть, как они два часа играют в видеоигры.
– Люси. – Я беру ее мягкую ладонь в свою. – Возможно, это прозвучит излишне пафосно и чересчур интимно, но я никогда не откажусь поесть на халяву.
Я делаю глубокий вдох и чувствую себя уже лучше. Несмотря на выплаканную сегодня годовую норму слез, я в полном порядке. Мне хорошо.
– Чем займемся теперь? – спрашивает Люси.
В ту же секунду мое лицо загорается одной идеей.
– Давай пошпионим за нашими соседями?
Она смотрит на меня и усмехается:
– А давай.
Знаете, может, я тороплюсь с выводами, только, по-моему, уже пора с уверенностью признать: у меня самая классная соседка на свете.