Дверь кабинета приоткрылась. Поворачивать голову было бесполезно – а разворачиваться вместе с креслом Кузьмин не желал, хотя недавно научился. Нужно было оттолкнуться от столешницы левой рукой, и не просто, а дважды, и второй раз движение шло вбок. Но рука очень хорошо лежала на краю стола, компьютерная мышь замерла под ладонью.
– С тобой все в порядке? – спросил голос Галины.
– Да, да…
– Принести тебе попить?
– Я еще это не допил, – Кузьмин показал на пакетик сока, стоявший возле мышиного коврика. Оттуда торчала длинная желтая трубка с изгибом.
– А все прочее?
– Нет, пока не надо.
Он действительно чувствовал себя хорошо, и все потребности притихли.
Кроме того, дочь оторвала его от дела. Он проверял почту.
– Так я пошла?
– Да, конечно, ступай.
– Наталья Борисовна уже тут, раздевается. Не спорь с ней, пожалуйста, она тебе добра желает… и у нее все-таки медицинское образование… – в дочкином голосе было заметное облегчение.
– Да ладно тебе, иди.
Наталья Борисовна была пожилая медсестра, которую Галина взяла в уборщицы и заодно в сиделки. Семья как-то безмолвно постановила, что нехорошо дочери, зятю и внучкам выносить горшки из-под отца, тестя и деда. Если бы Галину спросили – она бы ответила, что главное в семье, где есть инвалид, сохранять нормальные отношения. Лучше заплатить постороннему человеку – и видеть своего больного ухоженным, чистым, в комнате, благоухающей жасмином, а не чем-то другим. И все равно ведь приходила к ним раньше дважды в неделю помощница. Ну так семье по карману приглашать помощницу ежедневно.
Медсестра заодно присматривала, чтобы Вадим Игнатьевич выполнял все предписания врача, вовремя давала лекарства, и не просто так, а сообразуясь с его самочувствием. Она даже исхитрилась приучить Кузьмина, как малое дитя, опорожняться в определенное время. Это было особо оценено Галиной.
Парализованный Кузьмин, владеющий только левой рукой, был, конечно, для семьи определенной обузой, но к этой обузе приспособились. И в немалой мере – благодаря внучкам. Когда деда перевезли из больницы и стали налаживать его быт, когда он всерьез затосковал и стал облаивать семью ни за что ни про что, именно внучки предложили поставить в дедовой комнате компьютер.
– На кой ему? – проворчал зять. – Пусть телевизор смотрит.
– Ну, па-ап! Ты что, не въезжаешь?
Внучки (одной – четырнадцать, другой – шестнадцать) растолковали: это только кажется, что шестидесятилетний дед никогда не освоит машину. Зато он научится слоняться по Сетям, будет переписываться с бабульками из Америки, и время потечет для него незаметно.
– Хорошо, – сказал зять. – Вот ваш ему на пробу и поставим.
Девчонки отважно пошли на жертву. Кузьмин несколько раз повторил, что он не мальчишка, что ни хрена в этих надписях, картинках и табличках не смыслит. Но у внучек хватило терпения научить его пользоваться почтой. Потом ему показали, как вылезать на сайты с объявлениями, и, наконец, решающее слово сказал зять.
– Вы, папа, анекдот знаете? Приходит к сексопатологу старикашка, жалуется – с женой стало хуже получаться. Врач спрашивает – в чем это выражается? Да вот, отвечает старикашка, всего два раза в неделю. Так это же великолепно – радуется за него врач. Да, великолепно, – скулит старикашка, – а вот соседу девяносто семь, он на двенадцать лет старше меня, и у него получается четыре раза в неделю! Врач: а вы откуда знаете? Старикашка: да сам же рассказывает! Врач, с облегчением: ну так и вы рассказывайте!
Впервые за два месяца Кузьмин рассмеялся. И действительно завел обширную переписку с женщинами. В письмах он был высоким блондином со стальными глазами – это выяснили шкодливые внучки, обнаружив на одном сайте дедово объявление и, естественно, отозвавшись.
Галина вздохнула с облегчением – отец был занят делом. Порядка ради она его поругивала за бессонные ночи перед монитором, но в целом была довольна. Кузьмину привезли хороший компьютер, старый вернули девчонкам, и жизнь потекла более или менее мирно.
Инвалид в доме – еще не самое страшное, так говорила Галина подругам и коллегам, а также врачам, которые по старой памяти позванивали иногда бывшему начальству (Леночка исчезла как сон, как утренний туман, и Кузьмин был ей за это благодарен). Самое страшное – это инвалид-бездельник, требующий круглосуточного внимания. А когда он делом занят – это еще ничего…
Но внешнее благолепие было, естественно, обманчивым. Кузьмин ни на минуту не забывал, по чьей милости оказался в кресле.
Он видел перед глазами ее красивое лицо, лицо профессиональной красавицы, оно приближалось, оно падало сверху, когда он, устав от монитора, запрокидывал голову.
Из-за лица Ольги Черноруцкой он отказался от телевизора – не желал даже случайно видеть ее на экране. Черноруцкая же, с ее непомерной активностью, ввязывалась во всякие неожиданные проекты и появлялась там, где ее не ждали. Конечно, семья оплачивала многоканальное телевидение, но при переключении проклятое лицо возникало на долю секунды – и этого для Кузьмина было более чем достаточно!
На Интернет эта ведьма еще не покушалась – и Кузьмин чувствовал себя во всемирной Паутине вполне комфортно. Он нашел сайты, где были статьи про гипноз, и очень внимательно их освоил.
Он старался подойти к проблеме честно. Десятилетия врачебного стажа за спиной не позволяли верить во всю ту ахинею, которая предназначалась для малограмотной публики. Кузьмин вылавливал в Сетях то, что не противоречило медицинско-материалистической точке зрения. Сеансы гипноза он видел своими глазами и знал, что это – возможно. Поэтому за ориентир он брал свои собственные ощущения и воспоминания.
И все же, все же…
Он действительно не помнил, как оказался в том заброшенном дворе. Не раз и не два он восстанавливал события, начиная чуть ли не с того дня, когда сорвалась поездка в Москву и он решил провести конец недели в пансионате с Леночкой Давыденко.
Эта Леночка была очередной избранницей – после развода с женой Кузьмин ни дня не страдал от одиночества, впрочем, и до развода всякое случалось. А стать его избранницей хотя бы на неделю хотели многие. Кузьмин был галантен, иначе, как «моя красавица», никого из женского персонала больницы не называл, и еще ему органически претила скупость. Для того он и зарабатывал деньги, чтобы чувствовать себя аристократом. Так что Леночке мало было нужды до его почтенного возраста – она радостно приняла ухаживания общего любимца и, надо ей отдать должное, сумела его удержать надолго, на целых полтора года. Кузьмин приодел девушку, свозил ее за границу, и оба считали, что у них идеальный союз – наилучший из всех недолгосрочных, обреченных на безболезненный разрыв и обоюдно приятных, не более, союзов.
В пансионате «Бурцево» все было замечательно – оба проявили себя наилучшим образом. Перед тем, как уезжать, они еще раз уединились в номере и для пущего блаженства выпили: она – шампанского, он – дорогого бренди. Потом, пока добирались до города, хмель еще владел ими, они беззаботно болтали и безобидно задирали шофера. Шофер был знакомый, муж пансионатской поварихи, всегда неплохо получал на чай и был готов к услугам в любое время суток.
Но вот ощущался ли в машине тот запах бензина, который в конце концов настолько допек Кузьмина, что проще оказалось выйти на перекрестке Московского проспекта и улицы Грушко? Или воняло как обычно, воняло вполне терпимо, но какое-то беспокойство стало овладевать Кузьминым?
Его начал раздражать милый смех Леночки, а бензинная вонь делалась все круче, от нее уже с души воротило. На самом деле? Или было что-то третье, подлинная причина тревоги? Он вышел, зная, что до дома – четыре квартала, уверенный – на дорогу уйдет минут десять, и он успеет продышаться. Как вышло, что он пересек проспект? Как, черт возьми, вышло, что он пересек проспект?!!
Это было решительно ни к чему. Чтобы попасть домой, Кузьмину следовало прошагать квартал по правой стороне проспекта, потом свернуть, опять же направо, и через три квартала он уже практически был дома. Но его понесло налево, по Трифоновской, и был же, был момент прозрения! Он посмотрел на витрину мебельного салона – и это оказалась витрина обувного магазина. Он еще спросил себя – что за ерунда? И тут же словно кто-то поволок его дальше, смахнув в небытие подставки с итальянской обувью. Дальше?..
Дальше был двор. Только там он опомнился. Он прошел не четыре, а, пожалуй, все десять кварталов. Он продышался – бензиновая вонь ушла. Удивленный и немного испуганный – уж не спал ли на ходу? – он повернулся и увидел Ольгу Черноруцкую.
Она подкралась незаметно, стояла на свежевыпавшем снегу и ждала, пока он обернется.
– Вы что себе позволяете? – спросил Кузьмин.
Черноруцкая молчала. Только смотрела ему в лоб. Похоже, впервые в жизни он видел, как молчит эта стерва. Видел и слышал.
– Ну, знаете ли! – возмущенно воскликнул Кузьмин. Он уже понял, что сделался жертвой гипноза, что нужно уносить отсюда ноги, и повернулся в другую сторону, но там ему заступил дорогу мужчина, высокий, сутулый, с унылыми усами. Кузьмин растерялся – обложили! Он пожелал высказать Ольге все, что о ней думает, шагнул в ее сторону – но там уже стояла девушка, на вид – ровесница Леночки, в вязаной шапке и старой дубленке.
– Да чтоб вы сдохли! – воскликнул Кузьмин, резко развернулся – и тут оказалось, что Ольга бесшумно перенеслась к нему за спину. Но рядом с ней стояла еще какая-то женщина с невнятным лицом, да и женщина ли? Кузьмин, чтобы обойти эту парочку, принял влево, но там был парень, державший за руки двоих детей, а мальчиков или девочек – не понять.
О том, что Черноруцкая сует нос во всякие потусторонние явления, Кузьмин знал уже давно. Когда эта стерва начала против него клеветническую кампанию в газетах и на телевидении, когда затеяла свои независимые расследования, он тоже стал собрать о ней информацию. Оказалось – много чего нахваталась, а профессионально умеет только врать в камеру.
Ох, как пожалел сейчас Кузьмин, что не принял всерьез ее интереса к методам воздействия на психику! Нужно было столкнуться с этим лично, персонально!..
Однако было странно – почему она молчит? И почему все эти люди, которых она нагнала полон двор, тоже молчат?
А людей никаких нет – догадался вдруг Кузьмин, это она так пугает. Надо же – ведьма, настоящая ведьма! А что положено сделать с ведьмой? Ее положено… ага! Перекрестить! И вообще – чем меньше ее боишься, тем больше толку. Подумаешь – гипноз! Теперь, когда Кузьмин понял, в чем проблема, гипноз ему не страшен.
Он решительно двинулся к Ольге.
– Если ты, мать твою, немедленно не прекратишь эти штучки!..
Дикое раздвоение действий тела и души ошарашило его хуже итальянских башмаков в мебельном окне и трущобного пейзажа вместо родного подъезда. Он всем сердцем устремился вперед – однако ноги сделали несколько шагов назад.
Ольга, опять же – бесшумно, оказалась рядом. Кузьмин отчетливо видел ее лицо. Другие лица сгруппировались за ее плечами – бесплотное воинство гипнотических видений, созданных ее волей, дивизия глюков!
Лицо Ольги принялось расти. Вот это было уже действительно страшно. Душа метнулась вправо и влево. Ноги совершенно самостоятельно отступали назад.
А потом прозвучал мужской голос. Сперва был непонятно чей вздох, после него – этот совершенно незнакомый голос, и произнес он обреченно, с безмерным сожалением:
– Суд Божий…
И лицо Ольги совсем приблизилось, стало ничуть не меньше портфеля, что нес с собой Кузьмин, и сильнейший бело-голубой удар отправил Кузьмина в долгий-долгий полет…
Потом все было именно так, как бывает, когда человек свалится в погреб, к подножию каменноугольной горы, и на него оползет куча угловатых промерзших глыб.
То, как барахтался под углем, Кузьмин вспоминать не любил, не хотел – и не вспоминал. Только то, что было до падения.
Он хотел умом понять, что же произошло в ту ночь. Поняв, он мог действовать. Все детали свидетельствовали – гипноз! Скорее всего, она, видя, что все нападки в прессе бесполезны, обратилась к какому-то специалисту. И ее алиби – телемарафон! миллион зрителей! – гроша ломаного не стоит. Она вела марафон и язвительно усмехалась, думая – вот сейчас ноги несут Кузьмина по Трифоновской, вот он уже во дворе, а вот, как договаривались со специалистом, Кузьмин видит ее огромное лицо!
Нужно было понять, кто в городе промышляет такими штучками. Кузьмин не хотел, чтобы семья знала про его затеи, он не просил газет с объявлениями – кроме всего, очень неудобно обращаться с газетой, когда владеешь лишь одной рукой. Он шарил в Паутине и действительно набрел на некоторые городские адреса. Однако напрямую ни один шарлатан гипноза не предлагал, предстояла кропотливая работа по выявлению подлеца…
В конце концов Кузьмин случайно обнаружил сайт для обездоленных. Безногий искал женщину от сорока до пятидесяти, согласную на переезд. Глухой – глухую. Слепой был согласен на жену – инвалида третьей группы по зрению. Некто в депрессии – искал собратьев, чтобы плакать вместе. Некто разочарованный – ждал поддержки от себе подобных, чтобы вместе проклинать несовершенство мира. И так далее…
Сперва Кузьмин, набредя на убогий сайт, выскочил оттуда пулей. Сидя в Сетях, он вовсе не желал намеков на свое жалкое положение. Он уже достаточно приспособился отстукивать письма одной левой и часами не вспоминал, что навеки лишен движения. Потом он все же несколько раз туда возвращался. Сперва ему стало любопытно – до какой степени увечья надобно дойти, чтобы отказаться от мысли о супружеской близости? Потом он вскрыл письмо парализованного парня, повздыхал – и вечером попросил Галину отыскать довольно дорогое французское лекарство, которое ему самому ни малейшей пользы не принесло. Он написал парню, узнал его почтовый адрес, и Галина выслала ампулы.
Все-таки Кузьмин где-то в глубине души оставался врачом.
На сайт обездоленных он заглядывал не часто – раз в неделю, пожалуй, искал товарищей по несчастью, некоторым отвечал и давал советы. Когда бывшие подчиненные пришли поздравить его с днем рождения, их эта деятельность привела в восторг.
И все окончательно успокоились – Кузьмин и в таком бедственном состоянии нашел свое место в жизни…
То письмо показалось ему дурацким. Автор заявил тему: если вас несправедливо обидела судьба – вам сюда! Кузьмин вскрыл – его спрашивали, как он относится к справедливости. От него ждали ответа – должна ли она, справедливость, торжествовать. И если да – вот внизу адрес сайта, синими буковками – www.uprava.ru. Добро пожаловать!
– То есть, нашлась и на вас управа… – пробормотал Кузьмин, кликая мышкой адрес.
Он оказался прав. Открылась заставка – темная, почти черная ночь во весь экран, выстроенные уходящей вдаль дорожкой горящие свечи, тень какая-то с воздетыми руками – словно бы служит тень панихиду. Следующий клик дал другую картинку – угол помещения, судя по грубой каменной кладке – средневекового подвала со сводами, в этот угол забились, скорчились и отмахиваются руками от возмездия мужчины и женщины с перекошенными лицами. Внизу же те самые слова: «Найдется и на вас управа!»
Кузьмин вспомнил об Ольге Черноруцкой и стал разбираться дальше.
Оказалось – чтобы добиться справедливости, следовало заполнить анкету. Первым пунктом стояло: какого рода зло сотворил враг. Лишил денег? здоровья? кого-то из близких – жизни? просто – погубил репутацию? и так далее… Кузьмин кликнул «здоровье» и «репутацию». Хотя в душе он считал, что Черноруцкая отняла у него жизнь, поскольку свое теперешнее существование мог считать жизнью с большой натяжкой.
К тому моменту он уже догадался, что получил приглашение неспроста.
Кто-то неизвестный, очевидно, работал с постоянными посетителями убогого сайта.
Следующий вопрос Кузьмина озадачил: сколько он готов заплатить за восстановление справедливости? Имелось в виду – деньгами. Кузьмин даже хмыкнул – уж не на биржу киллеров ли он угодил? Но, как всегда в жизни, решил идти до конца. Свое здоровье он оценил в тридцать тысяч зеленых – то есть, мог бы и в миллион, но рассудил здраво: он бы охотно расстался с четырехкомнатной квартирой и с дачей на речном берегу, лишь бы встать на ноги, а кроме дачи и квартиры у него, в сущности, ничего и нет, машина продана, деньги пущены на лечение, а машину зятя трогать не надо, хотя и куплена за его деньги, зять все-таки дочь Галину и внучек возит.
Репутацию оценивать Кузьмин не стал вообще – потому что восстановить ее невозможно, разве что напустить на весь город эпидемию склероза.
Затем от него потребовали сообщить имя, если не имя – прозвище, хоть цифровой код. Он назвался Абдуллой, без всякого тайного смысла – это показалось ему забавным. И кликнул.
Через полминуты пришло сообщение – он зарегистрирован в uprava.ru, с чем его и поздравляют. Кроме того, он получил личный цифровой пароль для входа.
Кузьмин вошел и первым делом напоролся на следующий вопрос.
Ему предлагалось, если это не слишком его расстроит, изложить суть своей проблемы. Он не пожелал писать сочинение на вольную тему, а задал встречний вопрос: допустим, я поплачусь вам, незримые благодетели, в жилетку, и что же дальше?
Подозрительно быстро пришел ответ.
«Вы нуждаетесь в помощи. Мы хотим знать, какого рода помощь вам нужна».
Кузьмин извернулся иначе. Он полюбопытствовал: а что, если речь идет о вражде не на жизнь, а на смерть, помощь тоже гарантируется? Ответ был тот же. Очевидно, в программе был заложен какой-то сторож, отсекающий попытки болтовни не по существу.
Тогда Кузьмин решил заехать с другого края. Он убрался с uprava.ru, залез на другой сервер, предоставлявший бесплатные почтовые ящики, и оттуда, уже под другим именем – «faust007@yahoo.com» – вернулся обратно. Он по новой заполнил анкету, а когда дошло до сути проблемы, пустился во все тяжкие.
Он вообразил себя семнадцатилетним мальчиком, чья подружка пошла по дурному пути, стала любовницей богатого толстого дядьки, и таких дядек нужно убивать!
Грамотный от природы, Кузьмин был в большом затруднении, когда попытался внести в текст грамматические ошибки, свойственные, по его мнению, юному оболтусу.
На сей раз пришел другой ответ – предлагалось подождать двадцать четыре часа. Это было уже любопытно, и Кузьмин стал рассуждать – как действует сторож? Учитывает объем текста? Ключевые слова? Знаки препинания? Длину фразы?
Сутки спустя Кузьмин получил деловое предложение. Его попросили сообщить имя богатого дядьки, а также свои данные – рост, вес, занимался ли спортом, а если да – то каким, особое внимание почему-то уделилось зрению – обходится ли без очков, пользуется очками или линзами при чтении, при просмотре телепередач, постоянно?
Хмыкнув, Кузьмин ответил и на эти вопросы, а имя дядьки сочинил из головы. На сей раз ответ пришел через сорок восемь часов. Гласил он: «Такого человека в указанном вами населенном пункте нет. Ваша анкета аннулирована».
Кузьмин почуял любопытного противника!
Он открыл себе еще один бесплатный почтовый ящик, оттуда вышел в www.uprava.ru, заполнил уже третью по счету анкету и изложил историю одной своей бывшей подчиненной. У нее свекровь украла фамильные драгоценности и так все обставила, что дело вышло бездоказательное. Конечно же, он не помнил имени, фамилии и адреса свекрови, поэтому использовал то, что знал, – имя, фамилию и адрес санитарки Бибихиной, которую не так давно проводили на пенсию.
Сорок восемь часов спустя Кузьмину было сообщено, что Евдокия Бибихина никогда не имела сына, а только дочерей, и, следовательно, не может быть свекровью. Так что анкета опять аннулируется.
Вот тут Кузьмин всерьез задумался.
Чтобы убедиться в существовании придуманного богатого дядьки, достаточно было заглянуть в телефонную книгу или позвонить в справочный стол. Две дочери Бибихиной означали, что неведомые деятели www.uprava.ru всерьез докопались до старухи. Значит, тут не словоблудие – тут реальные люди были посланы собирать информацию…
Кузьмин отважился еще на один эксперимент. На сей раз он использовал другую историю, а сам выступил от имени человека пожилого, болезненного, со слабым зрением, но имеющего кое-какие средства. История была трехлетней давности – на одну из медсестер напали в подъезде и изнасиловали. Кузьмин же притворился ее отцом. На сей раз он подготовился тщательно – позвонил коллеге и попросил деликатно узнать, было ли заявлено в милицию, а если да – с каким результатом. Коллега с удивлением пообещал выяснить – и выяснил именно то, чего Кузьмин ждал. Медсестру уговорили забрать заявление, потому что дело – бездоказательное, в лицо она эту пару насильников не видела, по голосам узнать тоже не могла бы.
Сутки спустя был ответ. Кузьмину предлагался неожиданный вариант: наказать не насильников, а того следователя, который уговорил женщину забрать заявление. «Дело насильника – насиловать, дело следователя – поймать и обезвредить насильника» – лаконично сформулировал незримый противник. И далее оценил жизнь следователя всего-то навсего в пятьсот долларов.
Тут Кузьмин взбеленился. Пахло грандиозным надувательством! То есть, ты, страдалец, переведи на указанный счет деньги, а потом сиди и жди справедливости хоть до морковкина заговенья! Он отстукал яростное письмо на тему «и мы не лыком шиты».
Ответ пришел двое суток спустя. Это были кадры мини-фильма. К огромному своему удивлению, увидел Кузьмин и пострадавшую медсестру, что входила в дом, и двери местного отделения полиции, и сидящего в кабинете дядьку с погонами. Текст гласил: «Никаноров Михаил, 1958 г.р., принял заявление пострадавшей Юшмановой Валентины 4 декабря 2000 года, вернул 7 декабря 2000 года».
Кузьмин присвистнул и потянулся к телефону. Тут уж он потребовал, чтобы хоть из-под земли выкопали Юшманову. Ему дали домашний телефон. Возможно, он был груб с медсестрой, возможно, жесток – он уже ничего не соображал, пока не услышал от нее фамилию «Никаноров». Все совпало.
Кузьмин аннулировал свой заказ и дал себе слово не соваться больше в uprava.ru. Он продержался два дня.
На третий он уже писал длинное, яростное, в первом варианте – совершенно бестолковое письмо. Он честно признавался: «Я выгляжу дурак дураком, потому что не знаю, на кого ищу управы. В городе есть сильный гипнотизер, найти его мне не удалось, хотя его-то и следует обезвредить в первую очередь, поскольку он выступает как наемный киллер…» Подумав, он стер слово «наемный» и продолжал: «Но заказ сделала женщина, которая давно преследует меня своей клеветой!»
Письмо получилось гигантское, пришлось сокращать.
Ответ же был краток: жертвам гипнотизеров помощь оказывается стремительно и практически безвозмездно! От них требуется только максимум информации, всякой, даже смешной, даже совершенно незначительной.
Кузьмин усмехнулся – все это дело попахивало безумием, но даже один шанс из миллиона стоил того, чтобы за него побороться. Он вспомнил ставшее огромным лицо Ольги Черноруцкой, вспомнил свой ужас, вспомнил смертную тяжесть каменного угля – и начал набивать письмо…