Микки
Кажется, что скоро воздух вот-вот начнет плавиться в моих руках. Я въезжаю на территорию берлинского автовокзала и открываю двери автобуса. Народ потихоньку начинает выбираться наружу.
Напарник, странный парень моего возраста. Представьте себе двадцатилетнего маньяка в очках. Вот именно так Ленц и выглядит. Знаете, люди стараются держаться подальше от таких. Когда он говорит, начинает задыхаться, поэтому предпочитает молчать. Взгляд то и дело блуждает где-то в космосе. Нет, он не курит и даже не пьет. Просто мутный тип.
– Ты поможешь с багажом? – спрашивает он, судорожно вздыхая в конце фразы. Вполне можно было бы списать на несостоявшийся зевок, если вы его не знали раньше.
– С чем? – спрашиваю я, с силой прижимая пальцы к переносице. Тупой жест, особенно если третьи сутки не спишь.
– Ладно, сам справлюсь, – машет рукой маньяк. Я с трудом поднимаюсь с водительского кресла и выползаю из автобуса. Вот здесь-то жара и придавливает меня к асфальту. Дышать реально трудно. Помню, когда мать нас с сестрой потащила в Индию, была такая же погода. Когда вышли из аэропорта, мы с Бонни буквально согнулись от этого воздуха. Он был как расплавленное железо. Воздух как орудие пытки. Индия навсегда осталась в моей памяти синонимом ада. Судя по всему, дело не в Индии, дело в памяти.
Я хлопаю себя по карманам в поисках сигарет. Точно помню, что в пачке еще три оставалось, только где пачка-то?
– Держи, – тихо говорит девушка с рюкзаком. Та, которой я купил кофе пару часов назад. Просто хотел, чтобы она меня запомнила. Странное желание. Знаю. Сейчас она безучастно разглядывает то, как суетятся люди возле автобуса. Значит, кроме рюкзака у нее ничего с собой нет. Путешествует по Европе налегке. Не люблю путешественников. Я их не понимаю. Куда они едут и зачем?
– Спасибо, – говорю я по-английски и вытаскиваю пару сигарет. – Берлин конечный пункт, или дальше едешь?
– Конечный, наверное, – она растерянно кивает и оглядывается по сторонам. Кажется, что она не знает, зачем сюда приехала, и хочет обратно в автобус. Ей не нравится этот город. Мне тоже. У нас много общего.
– Если бы мог держаться на ногах, предложил бы показать тебе город, – говорю я.
– Не надо, я найду дорогу до Унтер-ден-Линден, – улыбается она. – Оригинальная татуировка, – она указывает на клубок змей на моей руке. Одна из первых работ Бонни. Она долго тренировалась на мне, прежде чем «перейти на настоящих людей».
– Моя сестра художница, – зачем-то говорю я.
– Видимо, талантливая, – кивает она и отходит от меня. Так, будто боится. Меня часто люди опасаются. Не знаю почему.
Ленц вытаскивает последний чемодан из багажного отделения и с трудом закрывает двери.
– Он мне серийного убийцу напоминает, – как можно тише говорит она.
– Поверь, ты не оригинальна, – усмехаюсь я.
К нам подбегает маньяк-напарник. Девушка тут же вежливо отходит в сторону и начинает кому-то звонить. Воздух, на время отступивший от своего коварного плана по завоеванию Берлина, вновь начинает гореть и плавиться. Черт возьми, это Берлин, а не Индия. Почему здесь так жарко? Именно сейчас?
С напарником мы проходим в диспетчерскую и по очереди расписываемся в журнале. Потом подписываем пару бланков. Еще полчаса, и можно будет вздохнуть свободно. Я вспоминаю о сегодняшнем плане на день и непроизвольно морщусь. Так не должно было случиться.
– Как у тебя дела? – спрашивает женщина-диспетчер. Элен. Худая блондинка лет сорока с очень грустными глазами. Она внимательно изучает все квитанции, а потом пристально смотрит на меня.
– Все хорошо, – говорю я и поворачиваюсь к двери. За деньгами нужно будет прийти вечером. Я получаю сдельно, за каждый рейс. То есть за два рейса сразу. Берлин – Барселона, Барселона – Берлин. Раньше в Варшаву ездил, но это короткие рейсы, за них меньше платят, а мне нужны деньги. Очень нужны.
За прожитые двадцать четыре года я умудрился окончательно испортить все, что только мог. Причем не сделал ничего плохого. Правда. Просто… Вообще, знаете, есть даже такая статья «преступное бездействие». Вот именно этот пункт, короче говоря. Бездействие, кстати, всегда преступно. Оно убивает. Медленно так съедает жизнь. Вполне может считаться особо жестоким методом убийства. В моем случае так уж точно.
Выхожу с территории автовокзала и пытаюсь вздохнуть полной грудью. Ну, вроде как заключенный на свободу выходит. В легкие попадает пыль, гарь, все что угодно, но только не кислород. Часы показывают пять тридцать утра. К Бонни ехать еще рано. До дома добираться полтора часа. До того места, что стало мне служить ночлегом. Так будет точнее. Я его называю Бункером. По сути, там, наверное, действительно можно было бы укрыться от какой-нибудь небольшой бомбы. Полтора часа слишком долго. К тому же, если упаду на кровать, тут же усну, а там неизвестно, во сколько проснусь. Не успею к Бонни, а она будет ждать.
Я с сожалением смотрю на удаляющуюся от меня фигуру девушки с рюкзаком. Смотрю на то, как она машет рукой идущему навстречу парню. Он пытается обнять ее. Она застывает на месте, но парень все-таки сгребает ее в охапку. Она все время ведет себя так, будто ей страшно, будто она растерянная маленькая девочка в незнакомом городе.
Когда встречаешь ту самую девушку, жизнь меняется. Она разламывается надвое. У меня нет времени менять свою жизнь, я спешу к Бонни.