Дороги есть такие
Трещат сороки в перелеске
Трещат сороки в перелеске.
Села печален древний лик.
В пруду не слышно рыбьих всплесков.
Раскинул зонтик борщевик…
Вода в колодце стала горькой.
Бурьян штурмует сельский ток.
Заборы ветхие – в подпорках.
Косилки отслужили срок,
Комбайн ржавеет у дороги.
Поля кустами заросли.
А люди, жалуясь на Бога,
Лекарство ищут от тоски.
Начальство костерят привычно.
Детишки в город подались.
Травой поросший, горемычный,
Храм, осыпаясь, смотрит ввысь.
Тропу изрезали овраги,
Дубрава старая – густа.
Рисуют ласточки зигзаги
Над колокольней без креста.
Русь
Кто мы, кто мы для Тебя, Россия?
Дочери твои и сыновья?
…В лихолетья Ты не голосила,
Очи слёзные ладонью заслоня.
Ты нужду с достоинством терпела,
Крохи собирала для сирот.
Скольких схоронила и отпела…
Горевала за славянский род…
Было время – рожь не колосилась,
Взрывы искорёжили поля.
Огненные бури проносились,
Всё смешалось: небо и земля.
В эти годы собирала жатву,
Щедрую, по градам-весям смерть.
Ты о жизни так молилась жарко,
Как другой, конечно, не суметь.
Как могла, хранила и спасала
Свой народ от супостатов Ты.
Но История пока не пролистала
Всех скорбей печальные листы.
Пусть хотят тебя служанкой сделать,
Радости, надежд лишают пусть,
Белоглазая косится чудь и нелюдь,
Будешь, как была – Святая Русь.
Воскресные зарисовки
Сегодня в храме многолюдно.
Толпа, и повернуться трудно.
К иконам вовсе не пробраться.
Старушки к лавочкам теснятся.
Горит свечей медовых лес.
Звенят молитвы до Небес.
Пищат детишки слабым хором.
Все на мамаш глядят с укором.
Алтарник нынешний, Серёжа,
Свечу выносит осторожно.
Священник возглас подаёт,
И дружно крестится народ.
Вот исповедь, и к аналою
Приход придвинулся волною.
Старик взглянул на образа,
Потупил влажные глаза.
Вот у священника старушка.
И шепчет батюшке на ушко.
Подходят бледные девицы.
Отходят – розовые лица.
Переминается парнишка.
Второй стоит – уткнулся в книжку.
А третий крутит головой.
Похоже, в храме он впервой…
Ну вот, и детки, и мамаши
Идут, скрестивши руки, к чаше.
Причастников неровный ряд…
Алтарник держит красный плат…
У батюшки усталый вид.
Но он с амвона говорит.
Народ подходит ко Кресту
На нём распятому Христу…
Собрались люди на Крещенье,
И ждут, когда придёт священник.
Кадильный дым… Мерцают свечи…
Всем православным в храме – легче.
Уходят лишние проблемы,
Воочью видим – кто мы, с кем мы….
… У храма бабушки стоят,
И расходиться не хотят….
В городе чужом
В городе чужом – одна…
Среди шума, взгляды – скользом.
Словно бы коснулась дна…
На витрине сохнут розы.
Пёстрых вывесок сумбур,
И машин столпотворенье.
Нищий ждёт… Цветёт гламур…
Муравейника кипенье…
Деловые в пиджаках
Так спешат – гляди, затопчут.
Дамы проплывают – ах.
Бабки шлёпают в платочках.
Инвалиды, лимита,
Зазывалы возле лавок.
Спешка, давка, суета,
Словно жить осталось мало…
Стройки шум… А тут – ремонт,
Стены в сетке-паутине.
Рёв машин. Какой-то понт
Встал на «зебре». «Вот скотина!» -
Дед вопит. Народ глядит,
И спешит, собою занят.
Сам себе уж дед ворчит…
А витрины блеском манят…
Вот монашенка спешит,
Рукавом взмахнув, как птица.
…Так молитва для души –
Растревожит и промчится…
Перед входом в банк – швейцар.
Толстый кот с надменным взглядом.
Душит жир, в мундире – жар.
Он мечтает о прохладе.
Грустно, жарко и легко:
Здесь меня никто не знает.
Тот, кто любит – далеко.
Он делами плотно занят.
Ухожу, бреду назад,
Вдоль и поперёк движенья…
И ловлю в витринах взгляд
Своего же отраженья…
Папка из архива
Проснувшись, улица сияла,
Слепила стёклами машин,
Зевак витрина зазывала…
А на обочине один
Стоял немолодой мужчина,
В себя, как в омут, погружен.
Уйти в себя была причина.
Архивный зал покинул он.
Он вспоминал – вручили папку.
Допросы, справки, протокол…
Там дед его походкой шаткой,
Никем не видимый, пришёл.
И рассказал, для всех неслышно,
Как жизнь тюремная текла.
И как по обвиненью вышло –
Он контра, враг, и все дела…
Он объяснял, что невиновен.
Но глух и жуток был допрос.
Ломали душу аж до стона.
Вопрос – что гвоздь… Ещё вопрос…
Нелепо, дико обвиняли,
Не слыша, что он говорил.
Как будто роботы из стали
Его терзали что есть сил…
Вот новый протокол подписан.
Он снова им: не признаю!
И кружат, тупо кружат мысли:
Нагромождая, дело шьют.
Увидит ли жену и деток?
Отпустит страшная тюрьма?
Он замурован, заперт в клетке,
И впереди глухая тьма…
…В глаза он посмотрел и молвил:
«Попал, как рыба на крючок.
Ты молодец, что деда вспомнил.
Ты разберись во всём, внучок…».
Страницы дела кровью пахнут
Страницы дела кровью пахнут…
Тоской и болью, без конца…
Казалось – имя будет прахом,
Ни памяти, и ни лица…
Но со страниц, сквозь дебри строчек,
Кричит он мне: не виноват!
Бумажный серенький клочочек
Пронзает сердце, мутит взгляд.
Расстрелян… Осень золотая
Бросает красную листву…
Я дело прадеда листаю.
Читаю медленно… Реву…
Предки
Офицер с молодыми глазами,
Сутулый священник с котомкой…
С фотографий, умытых слезами,
Смотрят на нас, потомков.
Прямая дорога на муки
Их ждет. Они знают об этом.
Но слишком беспечны их внуки, -
Такого предчувствия нету.
А путь, как всегда, неизменен –
За дух мы заплатим кровью,
И выступят предки из тени,
Сияя нездешней любовью.
Поэт тридцатых
Покуда страх не одолеет,
Клещей зловещих не сомкнет,
Сквозь крики, что от часа злее,
Он о своем поет, поет…
Его облепят сотни гурий,
Снесет клокочущей волной.
Он – точка зарожденья бури.
Стеклянен временный покой.
Беги в распахнутую небыль,
Пей книг тягучее вино…
Ждет север и седое небо –
Страны тюремное окно.
Судьбы смертельные уколы
Не значат, впрочем, ничего.
Падут стальные частоколы
Пред беззащитностью его.
Дороги есть такие
Дороги есть такие – в никуда.
Идёшь, идёшь,
вдруг – каменная россыпь.
Зелёных сопок низкая гряда.
Глушь, тишь… Спускаешься с откоса:
Оградка кладбища, жестяная звезда…
На месте дома – рощица сквозная…
Дороги есть такие – в никуда,
Но лишь для тех,
кто ничего не знает.
Серый день
Серый день, и пахнет снегом.
Но дышать легко, свежо…
Запыхавшись, как от бега,
Дед идёт: шажок… шажок…
Постоит, шагает дальше,
Палкой трогая асфальт.
На пальто из старой замши
Хлопья редкие летят…
Дед уселся на скамейку –
Закружилась голова.
В парке клёны – по линейке,
И подстрижена трава…
…Старый парк – знакомый с детства,
Помнит то, что сам забыл…
Жили рядом, по соседству…
Ту сирень – отец садил…
Зябнут старые берёзы.
А в душе царит покой.
Снег летит уже серьёзно,
Надо бы идти домой…
Дед вздохнул, с трудом поднялся.
Дома – кресло, старый плед…
«Бабка! – скажет, – Нагулялся!»
И посмотрит на портрет…
Встреча с ветераном
Четырнадцатилетние балбесы,
Мы ждали встречи с ветераном.
Услышать было очень интересно
О подвигах, разведчиках и ранах…
А ветеран вздохнул, и вдруг заплакал.
Он тихо всхлипывал в звенящей тишине.
Он слышал взрывы и призыв к атаке…
Так нам открылась правда о войне.
Вокзал
Идет состав по первому пути,
Мешая гарь вокзальную с туманом.
Спят в зале, на потрепанном диване
Бомж старый и девчушка лет пяти.
Под взглядами текучими прохожих
Спят, съежившись – здесь холодно с утра.
А девочка – с моею дочкой схожа…
И сердце дернулось… Но в путь уже пора.
Дела, что ждали – канули. Осталось:
Вокзал раскинул чадные крыла,
Дверь хлопала, и стекла в такт качались,
И сиротливо… доченька… спала…
В пути
Яркий луч из-за деревьев брызнет…
Грохот стихнет… Мимо деревень
Пролетает поезд, словно призрак.
Яркий – в ночь, зеленогибкий – в день.
Он в полях теряется, в сугробах…
На вокзалах – грозен и высок.
Мельтешат оранжевые робы…
Встречного пронзительный гудок…
Мы – в вагоне, в пятнах тьмы и света,
Под ритмичный грохот-перестук,
Слушая вопросы и ответы,
Свои души понимаем вдруг.
И, тоскуя об укладе прежнем,
(К новому привыкнуть нелегко),
Мы – в пути, и мы живём надеждой…
Станции мелькают за окном…
Байкал
Из повседневности – да в бесприютность,
В стук-перестук, разговоры вагонные,
В однообразность, в оконную мутность,
Вневременную тоску, внепогодную…
Влагой овеет наш поезд усталый.
Солнце расколется в льдинах прибрежных,
И – распахнутся байкальские дали,
И оживет, встрепенется надежда.
Солнечный ветер! Он скуку разгонит,
Вырвет из плена томительной лени…
В сумрак тоннелей уносит вагоны –
В черные дыры, к новой вселенной…
Интернетные страдания
1.
Вот проблема – этим летом
Заболела Интернетом.
И с утра до поздней ночи
В монитор таращу очи.
Позабыты даже книжки –
Я сижу, играю с мышкой.
От такого рвения
Посадила зрение.
И, что вовсе не похвально,
Уж влюбилась – виртуально.
Коль нет связи с Интернетом,
То меня несчастней нету.
Вслух скажу, набравшись духа, -
В паутине я, как муха!
Как бы выбраться мне ныне
Из глобальной паутины?!
2.
Волнующе и странно погружение
В другую душу, в тени, в зеркала.
Оно не любит резкие движения:
Раз ошибёшься – вырастет скала.
Здесь мэтры, корифеи – просто тени,
Что боязливо расправляют сеть,
Чтобы других поймать в свои сплетения,
Но сами умудряются влететь…
Здесь добрячок окажется вампиром,
А юморист легко впадёт в тоску.
А этот думает, что правит целым миром.
Мечты – песок – сквозь пальцы утекут.
Здесь есть любовь – на выдумку похожа,
Тепла, как зайчик солнечный она.
Скажи, ты кто? – задаст вопрос прохожий.
Мы – призраки. Мы – видимость одна.
Ранимые, беспечные, живые…
Непостижимые… До грубости просты…
Обычные… Не добрые, не злые…
Но дрогнет клавиша: мой ближний – это ты?..
3.
Компьютер выключай скорей,
Беги, беги из интернета!
Он приставучий, как репей,
С ним никакого слада нету.
Заглянешь почту посмотреть,
И час – как языком слизали…
Уж суток промелькнула треть…
Проблемы с шеей и глазами…
Какой уж тут уютный быт,
Коль состоянье – как с похмелья….
Стоит посуда… Пол не мыт…
Пылится где-то рукоделье….
Скорей, скорей его гаси!
От новостей не окосеешь,
И на приборку хватит сил,
И мужу суп сварить успеешь…
4.
Подзавис компьютер.
Вот и хорошо.
Время есть придумать
Новенький стишок.
Книгу позабытую
Взять и перечесть.
Дождиком умытые
Яблочки поесть.
Перестать сутулиться,
Клавиши терзать,
Погулять по улице,
Радуя глаза.
Снова сыплют дождики
Из небесных сит.
Дни без компа прожиты.
Пусть себе висит.
Телевизор
Вся семья приросла к телевизору.
Поглощает поток новостей.
Там на выбор любая провизия,
Винегреты вестей и страстей.
Иссушается мозг, выпивается,
Незаметно, под визги реклам.
Даже стих мой сейчас спотыкается:
Тянет силы бормочущий вамп.
Голоса, голоса накалённые,
Барабанный ритмический звук.
Очи в очи, глаза остеклённые…
Пьёт энергию … телепаук…
Не имею телевизора
Не имею телевизора,
Не читаю я газет.
Но идут из мира вызовы…
От него покоя нет.
Рассказал сосед о пенсиях,
Продавщица – про теракт…
Новостей течёт эссенция.
На душе царит бардак.
А душа сопротивляется:
Знать о взрывах – нелегко.
И скорбит она, и мается,
Растеряла весь покой…
В лес пойду – пичуга светлая
Трелью радует меня.
Утешают липы ветками,
И приходит радость дня.
Мир, в огне, скорбях и ужасах,
Разъярённый и больной,
Не исчез, а просто сузился,
Стал горошинкой одной.