С. В. Букчин. Индийские сказки и легенды Власа Дорошевича
С юношеских лет Индия была мечтой русского журналиста Власа Михайловича Дорошевича (1865–1922). Ее боги, герои мифологии появляются в его сказках и легендах задолго до того, как ему довелось побывать в этой стране.
Первая легенда, «Женщина», в которой под именем Магадэвы действует великий бог индуистской триады Шива, была опубликована в журнале «Будильник» в 1889 году. И только восемь лет спустя Влас Дорошевич, в ту пору сотрудник «Одесского листка», посетил Индию. В 1904 году он побывал там еще раз и с полным основанием мог сказать, что изъездил страну «вдоль, поперек и наискось». С образным «постижением Индии» по-своему перекликается одно из писем Дорошевича к издателю И. Д. Сытину: «Каждый день узнаю, вижу такую массу нового, интересного, что сразу нет возможности даже сообразить все. Мне часто кажется, что я сошел с ума и все, что я вижу кругом, – кошмар. До того все чудовищно и красиво в одно и то же время… Путешествие страшно трудно. Жара удушающая – 40–45 градусов. Что-то ужасное. Кругом чума. Но я здоров. Зацапал только тропическую лихорадку и вторую неделю ничего не ем; две тарелки куриного бульона в день, без хлеба, без всего. Но крепок и бодр: уж очень кругом все интересно. Шатаюсь по таким местам, где ни гостиниц, ни приюта. Ночую то в пустом вагоне, то на станции где-нибудь. Трудно, но зато уж очень материал хорош».
Дочь журналиста Наталья Власьевна в своих неизданных воспоминаниях об отце пишет: «Прекрасная индийская земля с ее непередаваемыми красотами и очарованием, с ее древней культурой, глубоко философскими, красивыми сказками, с ее бесконечными бедами, голодом и нищетой открылась перед ним как сказочный лотос. Он написал множество корреспонденций из Индии, политически острых, раскрывающих секреты английского владычества, блестящих, приближающихся по стилю своему к лучшим страницам русской художественной прозы. Пожалуй, никто из русских писателей и публицистов не написал столько, так глубоко и так интересно об Индии… Он сумел увидеть Индию по-новому, не только сокровища ее и экзотику, как это было с другими писателями, но и индийский народ».
Поездка по Индии совпала с английской «военной экспедицией» в Тибете, а по сути с войной, которую Англия вела «индийскими войсками и на индийские деньги». Да, англичане, может быть, лучшие в мире защитники правосудия, неприкосновенности личности и собственности, но «до той минуты, пока страна не покорена, они не знают сентиментальности». О зверствах английских солдат известно со времен восстания сипаев, «когда на деревьях было больше людей, чем плодов».
Накануне английской интервенции начали устанавливаться дипломатические контакты между Тибетом и Россией. Призрак русских штыков за Гималаями, подчеркивает Дорошевич, стал настоящим кошмаром для старой Англии, считавшей, что пока Тибет ей не принадлежит, Индия еще не совсем покорена.
Но разве может быть покорен олицетворяющий свою страну Инду, трудолюбивый и мудрый герой легенды Дорошевича «Сон индуса»? Тот самый Инду, «на котором английские леди катаются на дженериках, словно на вьючных животных», «дровосек, прачка, проводник слонов или каменотес – глядя по обстоятельствам», видит во сне, что он предстал перед высшими божествами, которые решили показать ему «вечную жизнь». Он увидел поистине счастливых людей, «настоящих праведников», и одновременно ужасных чудовищ, превращающих грешников в скорпионов, жаб, змей, прочих нечистых животных. Он услышал голоса предков, превратившихся в высокие пальмы, яркие цветы и плоды. И когда он проснулся от удара сапогом своего хозяина, назвавшего его ленивой канальей, то улыбнулся, потому что «знал кое-что, о чем и не догадывался мистер Джон».
Восток должен проснуться, должен сбросить с себя колониальные вериги – Дорошевич был уверен в том, что «двадцатый век выдвинул на мировую сцену новые политические могущества, переместив центр тяжести великих грядущих событий туда, где недавно Европа хозяйничала как хотела. ‹…› Нет сомнений, что мы находимся накануне таких переворотов, которые совсем изменят вместе с политической картой земли и установившийся было уклад ее жизни».
Он хотел написать книгу об Индии, ее публикация не раз объявлялась в газете «Русское слово». Были привезены богатейшие коллекции изделий из бронзы и слоновой кости, минералов, фигурок богов и животных, акварельных миниатюр, вееров, шкатулок, рукописи на санскрите, книги на английском языке, сотни фотографий. И конечно же, десятки тетрадей с дневниковыми записями. Появившиеся один за другим три очерка под общим названием «Индия» («Призрак мира», «Религия», «Атеизм») свидетельствовали как о желании нарисовать сложную картину духовного состояния индийского общества, так и о стремлении проникнуть в тайны индуизма, постижение которых помогает «достичь того состояния, когда человек становится сверхчеловеком, богом, становится Брамой». Последнему должны были содействовать встречи и беседы с последователями великих индийских мудрецов-йогов, которые он вел в Бенаресе, Агре и других священных городах.
1905 год отодвинул индийский замысел. Коллекции Дорошевича его жена, актриса К. В. Кручинина, после развода увезла в Сочи. Там их нашла дочь Дорошевича Наташа: «И еще было одно место в дедушкином доме, особенное, заповедное: чердак над конюшней, кухней и службами. Стоило подняться по узкой высокой лесенке с неудобными косыми ступеньками на большой, светлый чердак с решетчатыми стенами, где свободно гулял ветер, как кончался реальный мир и начинался мир сказочный. Здесь была Индия. В ряд стояли большие сундуки из потемневших пальмовых досок, и каждый из них таил сокровища, которыми никто, кроме меня, не интересовался, несмотря на их значительную ценность. Ко мне приходили две школьные подруги, и мы наряжались в пестрые, узорчатые шали, расставляли на потолочных балках в ряд бронзовых многоруких богов, перелистывали книги в деревянных переплетах со страшилами из тонкой стружки; тонкие стеклянные бутылочки еще хранили запах почти выдохшихся благовоний; в больших стеклянных коробках топорщились ядовитые скорпионы, переливались всеми цветами радуги крылья огромных бабочек. Два сундука были заполнены фотографиями величественных храмов, жалких лачуг. Отрезав потихоньку пучок волос от хвоста или гривы доброго коня Васьки, мы делали из них воинственные усы, как на фотографиях индийских раджей, пытались смастерить костюмы баядерок, танцевали какие-то дикие танцы. Были тут и кинжалы в ножнах, шитых бисером, и целые связки модных колец, браслетов для запястий и щиколоток, мелодично звеневшие при каждом движении. Связок рукописей я не трогала, как-то инстинктивно понимая, что это-то и есть самое нужное и ценное из всего. Но это не помогло: в следующие годы все постепенно исчезло, пропало».
Книга об Индии не получилась, но ее образы, герои ее мифологии продолжали жить в творчестве Дорошевича. Он использует их в легендах «О происхождении клеветников» и «Происхождение глупости», отвечая таким образом не только своим личным недоброжелателям, распространителям клеветы, но и прочим любителям использовать печатное слово в клеветнических целях. Лицемерие и фарисейство мнимых последователей Льва Толстого обнажала сказка «Цыпленок». Написанная весной 1901 года, в период студенческих волнений, легенда «Реформа» высмеивала те преобразования в области просвещения, обещаниями которых правительство надеялось успокоить общественное мнение. Суровым предупреждением властям, не извлекшим урока из революционных событий 1905–1907 годов и предпочитавшим карательную политику, прозвучала легенда «Чума», в которой исстрадавшуюся принцессу Серасвати (олицетворение лучших человеческих качеств) великая богиня мести и разрушения Кали превращает в богиню Чуму, обрушившуюся на своих мучителей. Страшная богиня Кали появляется и в памфлете, посвященном министру внутренних дел П. Н. Дурново. Ее капища – это полицейские участки, «ее брамины на каждом перекрестке», а сам министр внутренних дел назван «ее первосвященником». В другом памфлете, запечатлевшем облик постоянно лавировавшего премьер-министра С. Ю. Витте, Дорошевич использует легенду о воплощении бога Вишну под именем Кришны: «Всемогущий, он превратился сразу в пятьсот Кришн. И каждый Кришна протанцевал с каждой хорошенькой пастушкой, и каждая пастушка была уверена, что с ней одной танцевал бог». Неожиданно перекочевавшие со страниц эпических поэм «Махабхарата» и «Рамаяна» в российскую действительность, образы индийской мифологии способствовали усилению сатирической, публицистической экспрессии в фельетонах и памфлетах Дорошевича.
Сюжеты многих его легенд и сказок оказались живучими. Придавая индийской мифологии актуальный характер, Дорошевич вместе с тем всегда помнил об Индии как родине древнейшей человеческой цивилизации, источнике подлинной мудрости, красоты и вдохновения. Его особенно привлекал в индийской философии призыв к человеку внимательнее вглядеться в самого себя, обуять собственную гордыню, понять, что есть добро и зло.
О том, что человеку много дано, но он должен думать над тем, как распорядиться своими талантами, посланным ему свыше даром, говорят такие легенды, как «Человек и его подобие», «Дар слова». Дорошевич не случайно посвящает легенду «Человек и его подобие» Горькому и близкому к нему в начале 1900-х годов. писателю С. Г. Скитальцу. Она была опубликована вскоре после премьеры пьесы Горького «На дне» в Московском Художественном театре (1902). Дорошевич откликнулся на нее восторженной рецензией, назвав пьесу гимном человеку. В появившейся через полтора месяца на страницах «Русского слова» легенде «Человек и его подобие» можно усмотреть своего рода полемику с этим «гимном». Словам героя горьковской пьесы Сатина «Человек – это звучит гордо!» здесь противостоит призыв не самообольщаться. «Король фельетонистов» не противоречил самому себе. Он относился к человеку со всеми его достоинствами и недостатками, следуя индийской мудрости: «Если один человек победил тысячу раз тысячу людей в сражении, а другой победил себя, – он победил больше».