Как ни странно, Наташа крепко проспала всю ночь и проснулась, только когда прозвенел будильник. Сон ей приснился хороший. Будто они с Витей гуляют по весеннему лесу, полному ландышей и еще каких-то цветов, незнакомых и очень красивых. Наташа взяла в руки прекрасный цветок, похожий не то на розу, не то на мальву, и замерла от восхищения, и позвала Витю, но его почему-то не оказалось рядом, и тогда она начала озираться, удивляясь, куда он исчез, и, уже почти проснувшись, пожалела, что он так и не увидел восхитительного цветка. Она не сразу вспомнила, что Вити в ее жизни больше нет, что она ему больше не нужна, а нужна бывшая одноклассница Катя.
Наташа полежала немного, поглазела в потолок, вздохнула, потому что больше нет любимого и единственного халата, натянула старую «дачную» фланелевую рубашку и пошла ставить чайник.
О том, что она отключила телефоны, Наташа вспомнила только уже полностью одетая. Включила оба: и мобильный, и городской, надела ботинки и куртку, заперла дверь и сразу же полезла в сумку, потому что сотовый заиграл гитарный этюд незнакомого автора, который она недавно установила в качестве звонка.
– Ой, Сереженька, привет, – обрадовалась Наташа и улыбнулась, и удивилась этому – вчера ей казалось, что она никогда больше не сможет улыбаться, после того, как Катя надевала ее халат.
– Наташ, ты… это… Чего к телефону не подходишь? – спросил серьезный голос, и она как наяву представила нахмуренный лоб.
– Да так… – Наташа чуть не споткнулась на ступеньке, перехватила телефон другой рукой и стала придерживаться за перила, спускаясь по лестнице. – Спать рано легла. Вот и выключила, чтобы не будили.
– Ну слава богу, – обрадовался голос. – А то я уж заволновался. Ты не заболела?
– Нет, – опять улыбнулась Наташа. – А ты? Говорят, эпидемия подступает.
– И я не болею. – Голос стал совсем грустным. – У нас мало кто болеет. Ладно, побегу я.
– Счастливо. Отметки какие-нибудь получил? – спохватилась она.
– Получил вроде… Или нет, что ли? Не помню.
– Ладно, черт с ними, с отметками. Беги, учись. – Наташа захлопнула дверь подъезда, сунула телефон в сумку и посмотрела на небо. Все как всегда: грязные низкие облака, никакого просвета. Дождя нет, и за то спасибо.
Сережу она знала давно, с тех самых пор, когда директор впервые привел крошечного сына на работу, потому что тот кашлял, не ходил в сад, и его не с кем было оставить. Уже тогда Сережа был чрезвычайно серьезным, взрослых слушался, в чужие компьютеры не лез и сразу стал ходить за Наташей хвостом, как будто знал ее единственную давным-давно. Это было удивительно, потому что остальные женщины с ним сюсюкали, брали на руки, пытались рассказывать сказки и всячески развлекать. А Наташа не пыталась. Впрочем, тогда фирма была совсем маленькой и женщин в ней работало всего три: сама Наташа, Марина Петровна, ныне замдиректора по хозяйственной части, да Дарья Викторовна, бухгалтер. Теперь главный бухгалтер.
Наташа с детьми обращаться не умела и поначалу от Сережи очень уставала, потом привыкла и стала очень скучать, когда Петр Михайлович долго не приводил сына. Сейчас она знала о Сереже все: какие у него отметки, какие друзья и за что его ругала мама.
Жена директора была писаной красавицей, модельером, хозяйкой модного ателье, звалась редким именем Александрина и Наташу терпеть не могла. Однажды, приехав за маленьким Сережей, красавица Александрина долго не могла увести его от Калгановой, ехать с мамой сын решительно не хотел, хотя Наташа его и уговаривала, а уходя, заплакал. С тех пор жена шефа Калганову старалась не замечать, а если замечала, то только что не морщилась. А вот директору почему-то дружба сына с молодым программистом нравилась; когда Наташе случалось разговаривать с Петром Михайловичем наедине, тот всегда рассказывал ей о Сереже и посмеивался над тем, что для него Наташино мнение весит чуть ли не больше его собственного, отцовского.
Вершинин видел, что свет в ее квартире погас, и ждал, когда Наташа спустится, и все равно, когда это случилось, почему-то удивился и обрадовался, и тут же разозлился, потому что она убирала в сумку телефон и улыбалась. От нее вчера ушел муж, а сейчас она улыбается кому-то другому. Он рассвирепел и пожалел, что ждал ее вместо того, чтобы заниматься установкой, и понимал, что ведет себя как школьник-старшеклассник, и решил больше никогда не появляться в этом дворе.
Вышел из машины, открыл ей дверь и буркнул:
– Садитесь.
Она удивленно посмотрела на него – не ожидала встретить, и в ее лице появилось что-то такое, отчего вся его злость куда-то пропала, и ему тоже захотелось улыбнуться, но он не сделал этого. Все-таки от нее вчера ушел муж, и сейчас улыбаться казалось ему неуместным.
Она уселась и опять посмотрела на него удивленно и робко, и он вдруг понял, что все делает правильно. К тому же в нее стреляли, и кто-то должен ее защитить. Вот он и будет защищать.
– Куда? – Он старался на нее не смотреть, но ему очень хотелось, и он все-таки косился.
– На Семеновскую. Спасибо.
– На Семеновскую? Так близко? – удивился он. – Вы пешком ходите?
– Хожу иногда, – вздохнула она. – То есть раньше ходила.
Он потихонечку начал выезжать из двора. Раньше она ходила пешком на Семеновскую площадь и носила ауру. Интересно, где же она ее потеряла?
Он опять покосился на Наташу, на ее руки, лежащие на черной сумке, заметил, как почти мгновенно сверкнул бриллиант, и пригляделся уже повнимательней. Обручального кольца, которое она носила вместе с роскошным перстнем, не было.
Доехали они минут за пять. Все это время Вершинин придумывал, что бы такое сказать, да так ничего и не придумал. И только остановившись на трамвайной остановке напротив высокого офисного здания, неожиданно спросил:
– Вы его очень любите?
Спросил и сразу пожалел об этом. Ему не хотелось слышать, что она любит мужа.
– Нет, – не задумываясь ответила она и зачем-то объяснила: – Раньше очень любила, а потом… не очень.
Когда-то Наташа сильно любила Виктора, без него каждая прожитая минута казалась ей тусклой, она гордилась им и боялась, что когда-нибудь он поймет, что она, имеющая, как и все люди, какие-то недостатки, не пара ему, почти богу, никаких недостатков не имеющему. Потом, после той давней встречи Восьмого марта, когда она единственный раз видела Катю, Наташа тоже очень любила его, любила уже со всеми его недостатками и всячески старалась его не обидеть, и просила прощения, если все-таки обижала, и постоянно чувствовала свою вину. Она как-то сразу избавилась от чувства вины, когда лежала в больнице, почти ничего не соображая от боли, и не стала оправдываться, потому что стеснялась родителей. Но и тогда Наташа любила его.
Или уже нет?
– Вадим, – она помедлила, держась за ручку дверцы «Хонды», и посмотрела на него. – Зачем?..
– Я вырос без отца. Практически, – он вздохнул и задумался, как будто сам не знал, зачем ее провожает. – Я знаю, что женщину кто-то должен защищать. Мужа у тебя больше нет, придется мне. Я не уверен, что в тебя не стреляли, давай не забывать об этом.
Он произнес это и испугался услышать, что у нее есть кто-то еще, помимо мужа, и его, Вершинина, услуги ей не нужны.
Наташа закусила губу и стала выбираться из машины. Вадим честный и мужественный человек, он защищает женщин, а она думала, что он защищает только ее.
Он смотрел из окна кабинета, как она выбирается из бежевой «Хонды», и понимал, что присутствие этой самой «Хонды» превращается для него почти в непреодолимое препятствие. Времени оставалось все меньше, возможно, счет шел уже не на дни, а на часы.
Он почувствовал, что начинает паниковать, и приказал себе успокоиться.
В том, что он не может не узнать, когда наступит последний срок, он не сомневался.
Все будет хорошо. Он не имеет права на ошибку и не ошибется.
– Наташ! – позвал ее громкий шепот, когда она уже почти подошла к проходной.
Калганова оглянулась: из-за угла ей отчаянно махал Морошин. Она почти успела забыть, что выдала его Выдрину, а бедный Стас этого еще и не знает. Наташа покаянно пошла к несчастному парню.
– Наташ, ты… это… Чего к телефону не подходишь? – совсем как восьмилетний Сережа, спросил он.
Это было так смешно, что Наташа прыснула, но тут же стала серьезной.
– Стас, ты меня прости, но мне пришлось сказать Выдрину. Ты в мой комп вирус запустил.
Он отмахнулся, как будто речь шла не о нем, не о том, что его, скорее всего, уволят, а о чем-то совсем малозначительном, и потянул ее за рукав куртки за угол.
– Слушай, тут такое дело…
– Подожди-ка, – перебила Наташа строгим голосом, – ты зачем в мой компьютер лез?
– Базы МВД хотел посмотреть.
– Кретин!!! – ахнула Наташа. Если он полез скачивать что-то секретное, то отследить ее компьютер – это только дело времени. – Залез?
Он опять хотел отмахнуться, но Наташа не дала:
– Залез?!
– Нет! Даже не начал! Тут другое дело…
Он замялся, и Наташа поторопила:
– Ну давай, не тяни.
Он еще помялся, будто прикидывая, стоит ей рассказывать или нет, и решил ничего не говорить.
– Ладно, это так… Ерунда. Пока.
Наташа посмотрела ему вслед, решила, что сегодня Стас какой-то странный, тут же забыла о нем и пошла работать.
Танечке не нравилось, что Вершинин стал пропадать где-то по вечерам. Решительно не нравилось. Вообще-то как возможного мужа она его почти не рассматривала: начальник отдела на госпредприятии ее совсем не устраивал. Беда заключалась в том, что других кандидатов не было.
Откуда им взяться, вариантам? Где познакомиться с богатым бизнесменом, да еще так, чтобы он, бизнесмен, сразу оценил ее красоту, ум и тонкие душевные качества? С Егором, бывшим мужем, Танечка познакомилась на отдыхе в Турции. Она тогда впервые поехала за границу и не сомневалась, что поездка выйдет удачной. Так и получилось. Правда, поволноваться ей пришлось: Светка Демчук, с которой они отдыхали вместе, тоже была не прочь отхватить Егора, но он оказался не дураком и выбрал ее, Танечку.
После развода она уже трижды ездила на заморские побережья, но второго бизнесмена, желавшего немедленно на ней жениться, так и не встретила.
Где еще знакомиться с подходящими кандидатами, Танечка не представляла. Подружки, заведя удачные знакомства, представлять собственных избранников Танечке не спешили, дни складывались в месяцы, и чем дальше, тем больше вызывали у нее настоящую тревогу. Хорошо, что хоть Вадик есть, на крайний случай. Вернее, до этого понедельника она считала, что он есть, а теперь не знает, что и думать.
Вообще-то она ничего о Вадиме не знает, кроме того, что квартира эта досталась ему от бабки и что у него есть тетка. Про квартиру она узнала от соседки Киры Владимировны, которая жила здесь с незапамятных времен и тетку видела сама. Танечка после встречи с немолодой, интеллигентного вида женщиной, выходящей из квартиры Вадима, пыталась расспросить его о семье, но тот ничего рассказывать не стал, буркнул только, что это тетка. Она и отстала, зная, что на мужчин давить не стоит. То есть стоит, конечно, но не так явно.
Сейчас Танечка очень жалела, что ничего о Вадиме так и не выяснила. Надо было еще тогда познакомиться с его теткой, телефончик узнать на всякий случай, подружиться…
С Егором она так и сделала. Незаметно попала в гости к его родителям, смеялась дурацким шуткам, дуре-сестре помогала готовить уроки по русскому языку, и все получилось наилучшим образом. После свадьбы Танечка, конечно же, немедленно все это прекратила, у свекрови и свекра появлялась только на днях рождения, да и мужа отпускала неохотно. Это было ошибкой, и теперь она об этом жалела. Впрочем, она умела учиться на собственных ошибках.
Танечка вернулась мыслями к Вадиму. Ей очень не нравилось, что соседа нет по вечерам дома. Очень не нравилось.
День вышел неудачным, сосредоточиться на работе Наташа не могла. Сначала ей казалось, что она и не думает о Викторе. И о Кате, которая носила ее розовый халат, тоже не думает. Наверное, все-таки думала, потому что к обеду наделала столько ошибок в новой программе, что искать их было бессмысленно, и Наташа просто удалила все сегодняшние изменения, проще потом заново написать. Можно было уйти пораньше, но делать дома ей совершенно нечего, и она достала наушники, поставила диск Погудина и стала раскладывать пасьянс. Трудиться под музыку в фирме было почти принято, чего Наташа никогда не понимала: ей для работы всегда требовалась абсолютная тишина. А вот пасьянс раскладывать – в самый раз.
Она еле расслышала звонок, сняла наушники и испуганно сжалась. Она была уверена, что это Виктор, и не хотела с ним разговаривать, ей даже показалось, что к горлу подкатывает тошнота, но это звонила подружка Юля Борисова.
– Давай чайку попьем. Я сейчас к тебе приду.
– Давай, – обрадовалась Наташа, с Юлей ей всегда было легко и весело.
Звонить коллегам в фирме тоже было принято, иногда Наташа даже наблюдала, как по телефону разговаривают люди, сидящие в одной комнате. Сначала это вызывало у нее недоумение, а потом она привыкла. Лень человеку оторваться лишний раз от стула и сделать несколько шагов, ну и бог с ним.
Наташа достала из стола шоколадку, прошла в маленькую кухоньку, удобно оборудованную, со встроенными шкафами, раковиной, микроволновкой и большим столом-стойкой, и включила чайник.
Юля появилась почти мгновенно, плотно закрыла дверь, уселась на табуретку рядом со столом и сообщила:
– Александрина наследство получила.
– У нее кто-то из родственников умер? Ты что будешь?
– Чай, – решила Юля.
Чай, кофе и сахар в фирме были бесплатными, а вот все остальное: печенье, конфеты – приходилось покупать самим. Наташа разломала шоколадку, налила чаю себе и Юле и уселась рядом.
– Марина Петровна с Александриной который день по телефону шепчется. Они же подружки неразлейвода.
– Да? – удивилась Наташа. – А я и не знала.
– Еще какие подружки! То есть наша-то дура Александрине на фиг не нужна, это Марина перед ней на задних лапках ходит. Неужели ты думаешь, что она стала бы замдиректора, если бы не жена шефа?
Юля пришла в фирму года два назад и занималась оформлением договоров. Как ни странно, пришла она со стороны, что было в фирме большой редкостью: как правило, устраивались на работу по знакомству. Наташа в свое время, еще студенткой, устроилась через каких-то знакомых отца. Правда, лентяев и дураков директор увольнял нещадно, несмотря на знакомства. Работать в фирме Наташе нравилось, ей ни разу даже не пришло в голову искать другое место.
Юля сидела прямо перед входом в кабинет Марины Петровны и знала о замдиректора по хозяйственной части абсолютно все.
– Не знаю. По-моему, на Петра Михалыча не слишком-то можно надавить, даже Александрине.
– Да ладно! – отмахнулась Юля и зашептала почти в ухо Наташе: – Черт с ними, я тебе лучше про Александрину расскажу. У нее какой-то родственник за границей скончался и оставил ей наследство. Миллионное! Теперь она не знает, как быть, то ли за границу насовсем уехать, то ли здесь остаться.
– Подожди, – опешила Наташа, – как же она уедет? Она уедет, а Петр Михалыч здесь останется?
– Не знаю. Может, тоже уедет и за границей такую же фирму организует… Хотя… – Юля задумалась, – вряд ли ему это выгодно. Там такие зарплаты, как нам, не заплатишь, там фирму держать невыгодно.
Платили им вполне прилично, но, конечно же, меньше, чем за границей. Гораздо меньше.
Новость Наташе не понравилась: перспектива потерять работу, если фирма закроется, ее совсем не радовала. Ни семьи, ни работы…
– До чего же баба стервозная! – воскликнула Юля.
– Кто? – не поняла Наташа.
– Александрина. Хотя и наша не лучше. Ты представляешь? Недавно она приперлась, уселись с Мариной кофе пить в кабинете, пили-пили, хихикали, потом они выходят, жена директора потрогала землю в горшке под фикусом, поморщилась и говорит непонятно кому, что земля сухая совсем. А я только утром все цветы полила. Марина на меня уставилась, а я ничего не вижу, ничего не слышу, сижу работаю. Она меня взглядом сверлила-сверлила, я думала, у меня ожог будет. А потом взяла лейку и цветы полила. Ужас, да? А Александрина стоит, в пространство смотрит как ни в чем не бывало.
– Ужас, – согласилась Наташа, – она теперь тебя не съест, Марина-то?
– Пусть попробует! Я со своей работой справляюсь, какие ко мне претензии? Если я перед ней лебезить начну, только хуже будет. Тогда уж точно затопчет.
Наташа, как это часто бывало, порадовалась, что с женщинами-сотрудницами никаких дел не имеет, только здоровается да курит иногда.
– А Петра Михалыча Александрина все-таки опасается, – решила подруга. – Он тогда зашел к нам зачем-то, увидел ее и опешил прямо. И спрашивает, что это она тут делает? Александрина чуть сквозь землю не провалилась. «Я на минуточку! Я на минуточку!» А сама часа полтора сидела, не меньше. Петр с Мариной стали что-то обсуждать, а Александрина шубу схватила и смылась сразу. Ты представляешь, на улице семь градусов тепла, а она в шубе?
– Да-а? – удивилась Наташа. – А какая шуба?
– Не знаю. Похоже на норку, но не норка. Светлая. Вообще-то это не шуба, а накидка. Красивая.
Они еще поболтали немного, потом Наташа вымыла чашки, пошла к себе, снова уселась перед компьютером, надела наушники и только теперь поняла, что очень хочет, чтобы Вадим ее встретил после работы.
Виктор позвонил уже в конце рабочего дня. Наташа долго смотрела на голубой экранчик телефона, как будто на нее напал ступор. Она всегда считала мужа родным человеком. Она стирала его одежду, гладила рубашки, беспокоилась, когда он задерживался допоздна, смеялась, когда он шутил, и раздражалась, когда он ныл, как позавчера вечером. Она никогда не думала, что он сможет привести в их дом Катю.
– Ты не считаешь, что нам нужно поговорить? – после небольшого молчания спросил муж.
Трудно сказать, чего Наташа ждала, но почему-то после этих слов ей сразу стало легче, ком, сжавший горло, растаял, и она поняла, что все сделала правильно.
– Не считаю.
Он молчал, и тогда Наташа попросила:
– Витя, ты больше не звони. Это ни к чему не приведет. Не звони, не надо трепать друг другу нервы.
– Ну, как знаешь, – грустно произнес муж, и в трубке послышались короткие гудки.
А ведь Наташа обрадовалась ему утром, неожиданно понял Вершинин. Странно, Вадиму казалось, что он совсем о ней не думает. Тут ему стало так радостно, что он готов был расцеловать полную пожилую монтажницу Галину Сергеевну, которая весь день мельтешила около установки, боясь его недовольства.
– Отлично сделано, Галина Сергеевна, – успокоил ее он.
– Что с тобой, Вадим? – спросила та, внимательно его разглядывая.
– А что?.. – не понял он.
– Какой-то ты чудной сегодня. Не такой, как всегда.
Он пожал плечами, а потом не выдержал и спросил:
– Какой?
– Как будто влюбился. – Она засмеялась, а Вершинин испугался, что Наташа не обрадуется ему вечером, когда он будет ждать ее после работы, и ему уже никогда не будет так радостно, как сейчас.
Он опять пожал плечами и повернулся к надоевшей установке.
Надо было спросить ее телефон и узнать, когда она кончает работать, а он не узнал.
Еще ему очень не нравилось, что Наташа улыбалась кому-то, разговаривая по телефону утром.
Вершинин ждал ее уже давно, часа полтора. Смотрел на вход большого офисного здания, боялся ее пропустить, боялся, что Наташа уже ушла, а он не может ей позвонить, и его очень страшило, что она ему не обрадуется.
А когда наконец увидел ее на ступенях крыльца, так обрадовался сам, что как будто чудом мгновенно оказался перед ней и забыл посмотреть, радуется она ему или нет.
Он улыбнулся и молча пошел к машине, пропустив Наташу чуть вперед, и только когда они уже уселись, сказал:
– Наташ, мы сейчас поедем к тебе, ты соберешь вещи и поживешь у меня. Тебе нельзя оставаться одной. Выясним, кто стрелял, в кого, зачем, тогда вернешься домой.
Наташа хотела сказать, что это глупо, ни на что не похоже, стрелять в нее никто не мог, и она не собирается уезжать из собственной квартиры, но молчала.
За нее никто, никогда и ничего не решал, разве что родители в детстве. С Виктором ей все приходилось решать самой. Куда ехать в отпуск, в какой ресторан пойти пообедать и какую еду заказать. Она решала, куда ехать отдыхать, и Виктор дотошно выяснял, сравнила ли она цены в отелях, и сокрушался, что будет очень жарко. Она выбирала ресторан, и он выяснял, уверена ли она, что их там не отравят. Наташа знала, что спрашивать его, куда поехать и где пообедать, бесполезно, потому что он тут же обижался неизвестно на что и потом долго на нее дулся.
Ему никогда не пришло бы в голову предложить ей уехать из собственной квартиры, пока он не выяснит, кто и зачем стрелял. Он бы у Наташи спрашивал, кто же в нее стрелял и что им теперь в связи с этим делать.
Она молчала, и Вершинин сказал:
– У меня большая квартира, разместимся.
– Нет, Вадим, спасибо. Это невозможно. Я буду жить дома. И не стрелял в меня никто, не придумывайте.
Он вздохнул, и она поняла, что вздохнул неодобрительно. И удивилась тому, что так отлично чувствует его настроение.
Машин, как и утром, было немного, и они небыстро, со скоростью потока, поехали.
Неожиданно Вадим резко остановил свою «Хонду» и подал ее назад, к автобусной остановке, на которой тусовались грязные личности, то ли бомжи, то ли просто законченные алкоголики, смеялись, матерились, передавали друг другу бутылку. Прохожие обходили остановку стороной.
– Это моя мать, – хмуро произнес он, глядя прямо перед собой.
– Что? – не поняла Наташа.
– Там, – он смотрел все так же прямо перед собой, – я ее ненавижу.
Наташа посмотрела на бомжей-алкоголиков и разглядела среди них женщину. Вадим все так же не поворачивал головы и был, казалось, совершенно спокоен, но Наташе, косившейся на его упрямо сжатые губы, вдруг почти до слез захотелось погладить его по коротко стриженным волосам, как маленького.
– Это великий грех.
– Ты веруешь?
– Нет.
– Грех, – согласился он.
«А ведь я знал, что она – моя судьба, – подумал вдруг Вадим, – еще год назад знал, когда впервые увидел… ауру». Ему стало так жаль потраченного впустую года, что он чуть не застонал.
– Вадик, – Наташа положила ладонь на его руку, видя, что он собирается тронуться, – ее нужно забрать отсюда.
– Нет, – сказал он резким тоном покойного деда. – Ей самой решать, как жить.
Он даже не заметил, что она назвала его Вадиком.
Его жизнь изменилась сразу и бесповоротно, когда ушел отец. Сначала мама все время плакала, и Вадик очень ее жалел, и все хотел позвонить отцу и попросить его вернуться, но не знал его рабочего номера. В шесть лет Вадик уже умел звонить по телефону. Потом мама как-то сразу стала очень веселой, смеялась, пела ему песни, и Вадик так этому радовался, что прощал ей, когда она засыпала почти сразу, как только приводила его из детского сада, а есть в доме было совсем нечего. Он радовался, что мама не плачет, и не понимал, почему на нее так кричит дед, когда они с бабушкой приходят к ним домой.
Перед самой школой, через полгода после ухода отца, бабушка забрала его к себе насовсем. Сначала мама приходила почти каждый день, благо жили они рядом, потом реже, а потом совсем редко. Может быть, он так ничего и не понимал бы еще долго, потому что бабушка и дед о матери при Вадиме никогда не говорили. Только однажды он увидел ее, спящую на грязном газоне у автобусной остановки. Он шел в магазин за хлебом, было уже темно, и пьяную женщину он заметил, когда подошел совсем близко. Вадим до сих пор помнил свой детский ужас, как хотел отойти от нее и не мог и как потом не соображал, почему оказался дома, и бабушка обнимала его, целовала и плакала.
Он до сих пор не понимал, как бабушка догадалась, что с ним произошло. Она прошептала ему в ухо: где? А подошедший дед сказал, как отрезал, что это не имеет никакого значения. Потом дед долго с ним разговаривал, объяснял, что мать больна, что ее нужно жалеть, но вместе с тем она должна сама справиться со своей болезнью, и она наверняка справится. Вадику было все равно, справится мать с болезнью или нет, он только хотел никогда больше ее не видеть. Ни пьяную, ни трезвую.
Он учился тогда в третьем классе.
Он не знал, рассказала ли бабушка матери о том страшном случае или нет. Ему было все равно. С тех пор он воспринимал мать как постороннего человека, терпел, когда она, приходя, целовала его, морщился и уходил к себе в комнату, если от нее пахло спиртным, засиживался с ней на кухне, если она была трезвой и рассказывала что-то интересное. И никогда не вспоминал о ней, когда она уходила.
И сейчас уже взрослый Вадим никогда не думал о матери. Так, вспоминал иногда, если что-то о ней напоминало. Вспоминал, как о совершенно чужом неприятном человеке.
– Лечить пробовал? – Наташа все держала его за руку, не давая тронуться, и он осторожно свободной рукой переложил ее ладонь на черную кожаную сумку, лежащую у нее на коленях, и стал медленно отъезжать от тротуара, вливаясь в поток машин.
Мать лечилась от пьянства много раз. Иногда начинала пить сразу после выписки из больницы, иногда через несколько месяцев. Однажды ухитрилась даже выпустить книжку стихов – она была поэтессой. Он сам, уже после смерти бабушки и деда, трижды клал ее в больницы, платил вполне приличные деньги, прекрасно зная, что толку от этого не будет.
Он знал, что и бабушка, и дед не дожили даже до семидесяти из-за нее.
Он ненавидел мать.
И ненавидел отца. За то, что произошло с его мамой.
– Может, сходим куда-нибудь? – предложил он, уже припарковавшись у Наташиного подъезда.
– Нет, спасибо, – Наташа покачала головой. Она совершенно не представляла, чем занять вечер, и вместе с тем чувствовала, что проводить его с Вадимом после всего того, что случилось с ней вчера, как-то… неправильно.
Он выбрался из машины вслед за ней и так же, как вчера, пошел за ней вверх по лестнице и только в дверях квартиры почему-то замешкался. Сегодня он не стал раздеваться, захлопнул дверь, помялся на входном коврике и попросил:
– Дай телефон. – А когда Наташа, не сразу поняв, чего он хочет, достала из сумки мобильный и протянула ему, потыкал в сенсорный экран, дождался ответного звонка собственного мобильного и вернул телефон ей.
Наверное, нужно было Вадима пригласить, но Наташа молчала. Она опять вспомнила, что Катя ходила по ее квартире, и на нее мгновенно навалилась противная слабость. А ведь казалось, что уже почти забыла.
– Никуда не выходи, – предостерег Вадим и спохватился: – У тебя продукты есть?
– Есть, – кивнула Наташа, – спасибо.
Она только сейчас вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего дня, после того, как поковыряла салат, разговаривая с Ларисой. И к собственному удивлению, совершенно не хотела есть.
– Пожалуйста, – Вадим помедлил и взялся за ручку двери, – запрись и без меня никуда. Никуда, поняла?
Наташа кивнула.
Он все мялся на маленьком коврике и наконец решился:
– С кем ты утром по телефону разговаривала?
– Ни с кем, – удивилась она.
– Ну, утром, когда выходила из подъезда?
– А-а, – наконец-то сообразила она, – с Сережей. Это сын нашего директора. Мы с ним дружим.
– Сколько ему лет? – теперь он смотрел не на нее, а куда-то в сторону.
– Восемь, – стараясь не засмеяться от радости, что он, кажется, ее ревнует, ответила Наташа.
Вершинин виновато улыбнулся, кивнул ей на прощанье и вышел.
Звонок с незнакомого номера раздался минут через пятнадцать. Наташа сидела на диване, вертела телефон в руке, собираясь занести номер Вадима в записную книжку, и почему-то боялась это сделать. Она прекрасно знала, почему. Ведь, если он больше не позвонит, ей будет неприятно натыкаться на его имя.
Диван был совсем старый, когда-то Наташа спала на нем, приезжая к бабушке в гости, и они с Виктором давно собирались его заменить, да так и не собрались, и сейчас она почему-то была этому рада.
Когда на экране телефона появились цифры, Наташа очень обрадовалась и почему-то чуть-чуть запаниковала. Она была уверена, что это Вадим.
– Наташ, это я, Морошин, – произнес тревожный голос.
– Стас? – удивилась Наташа. Морошин никогда ей не звонил, и она ему тоже.
– Тут такое дело… Короче, давай встретимся. Я тебе кое-что рассказать хочу.
– Нет, – резко отказалась Наташа, – говори по телефону.
Он замялся, и она неожиданно почувствовала, что сказать он хочет что-то очень важное.
– Приезжай ко мне, – сдалась она и назвала адрес.
– Минут через двадцать буду, – облегченно отозвался он.
Приехал Стас даже быстрее и минут через пятнадцать уже оглядывался в ее тесной прихожей.
– Есть хочешь?
– Хочу, – он как-то сразу освоился в ее квартире и прошел в ванную мыть руки.
Наташа опасалась, что он спросит ее про мужа, не хотелось, чтобы в фирме пошли ненужные разговоры, но про мужа Стас ничего не спросил. Впрочем, его вряд ли интересовала ее семейная жизнь, он мог даже и не знать, замужем ли она.
– Я не мог занести тебе вирус, – спокойно сказал Стас, усевшись около стола на кухне и наблюдая, как она ставит жарить для него магазинные котлеты. – Я твой компьютер только включил и сразу выключил.
– Что?! – Наташа уставилась на него, отвернувшись от плиты. И увидела вдруг, что Стас как будто изменился за сегодняшний день. Теперь она удивилась, что совсем недавно презрительно подумала про него «молодежь», а потом еще обругала разными нехорошими словами. Сейчас на нее смотрел умный, все понимающий и насмешливый человек. Молодой, конечно, но это, как всем известно, дело поправимое.
Стас усмехнулся, вздохнул, помедлил немного и заговорил.
Скачать базы МВД его попросил школьный приятель. Сначала Стас отказался, а потом, поразмыслив, подумал – почему бы и нет? Приятель был давний, надежный, и помочь ему он считал вполне естественным поступком. Однако со своего компьютера – тут Стас виновато посмотрел на Наташу – он залезать в базы МВД не решился. И выбрал компьютер Наташи: на нее все равно никто никогда не подумает, что она может заняться хакерством.
Проникнуть в офис, минуя проходную, было совсем не сложно. Оказывается, пожарная лестница, имевшая выходы на балконы, во дворе никогда не запиралась, а огражденный железными прутьями балкон второго этажа имел небольшую лазейку между этими самыми прутьями. Крупному человеку в нее пробраться не было никакой возможности, а гибкому и худому Стасу труда не составило. Камер наблюдения на пожарной лестнице не было, в коридорах оказалось совсем темно, ключи от Наташиной комнаты у него имелись: когда-то Стас работал в этой комнате, и добраться до нужного компьютера было делом элементарно простым.
Стас вошел – уличного света вполне хватало, чтобы различать предметы и не споткнуться, – включил Наташин компьютер, потратив какое-то время на поиск пароля, и, почувствовав, что разнервничался – все-таки взломщиком он был начинающим, решил покурить на пожарной лестнице.
Вот тут-то и началось непонятное. Неожиданно в коридоре зажегся тусклый аварийный свет, и полумертвый от страха Стас из щели неплотно прикрытой двери на пожарную лестницу увидел замдиректора Выдрина, спокойно идущего к собственному кабинету.
Перепуганный Стас чуть не кубарем скатился вниз, вышел на тот самый балкон, где между железными прутьями имелась достаточная щель, и, к собственному ужасу, понял, что путь к отступлению отрезан: под самым балконом стояла машина, в салоне горел свет, и рядом с авто в свете тусклых фонарей был отлично виден темный мужской силуэт.
Стас приказал паническому ужасу улетучиться, выровнял дыхание и уже почти спокойно наблюдал, как подошедший через несколько минут Выдрин передал какой-то сверток стоявшему у машины человеку, как человек этот уже в салоне пересчитал деньги – Стас был уверен, что это купюры, – и как машина с водителем и пассажиром-Выдриным выезжает из двора.
Он снова поднялся в помещение фирмы, выключил компьютер, приказал себе никогда впредь не влезать ни в какие авантюры и покинул здание тем же способом, каким в него проник.
Уже дома он понял, что узнал водителя, получившего от замдиректора деньги. Борька Озерцов.
Озерцов работал в фирме месяцев восемь и уволился недели две назад. Наташа его терпеть не могла. Он был грубым, наглым, в курилке рассказывал неприличные анекдоты, а однажды назвал Юлю Борисову коровой, когда та уже вышла из курилки. Наташа тогда молча загасила сигарету, тоже вышла вслед за Юлей и с тех пор старалась Озерцова не замечать. Уволили его «по собственному желанию», но все знали, что он не смог сделать ни одного работающего программного модуля, и вздохнули с облегчением: публика в фирме была интеллигентной, и хамоватый Озерцов ни у кого симпатий не вызывал.
Если бы Наташа не пристала к нему в понедельник утром, Стас постарался бы благополучно забыть об этой истории, но она пристала, и он понял, что эта история не дает ему покоя.
Стас «залез» по компьютерной сети на сервер, где хранилась информация о сотрудниках фирмы, раздобыл адрес Озерцова и, сам не зная зачем, поехал к дому уволившегося программиста.
Тут началось самое интересное. Стас больше часа просидел в своей «Ниве» напротив озерцовского подъезда и уже собрался было убраться восвояси, когда Борька с незнакомым Стасу парнем вышли из подъезда, уселись в зеленую «Ниву» и отправились колесить по городу. А Морошин за ними.
Он бы и не понял, что следят парни за женой шефа Александриной, если бы не увидел рядом с женщиной в «Тойоте», за которой неотступно следовала грязная «Нива», Сережу. Александрину Стас видел несколько раз, но толком не запомнил, а Сережу все в фирме знали хорошо, потому что директор приводил сына часто.