Давно купцы приносили дурные вести – с востока движется огромная рать, осилить которую просто невозможно. Русские князья отмахивались: это далеко, где-то там за половцами. А раз за половцами, то они и станут биться. Уж о ком у князей душа не болела, так это о проклятых степняках-половцах!
К Великому князю Владимирскому приехал купец. Сам купец новгородский, но сначала решил говорить с Юрием Всеволодовичем. Князь, не слишком любивший купцов, потому как толку от них дружине никакой, недовольно поморщился:
– О чем говорить станет? О лучших условиях для новгородцев? Надоели уже! И так всюду пролезли, везде торгуют.
Но купец уж очень просился, твердил, что важные новости у него для князя, пришлось принять. Кроме того, проситель утверждал, что сейчас не из Новгорода, а из дальних стран пришел. У Юрия Всеволодовича уж бояре за столом сидели, облизывались в ожидании, когда к трапезе приступить можно будет. Ушное стыло, да пироги, что лучше с пылу с жару, да мало ли что, а тут этот купец!
– Ладно, зови, – поморщился Юрий Всеволодович. – Только сразу скажи, что долго с ним говорить не могу, обед стынет.
Но говорить пришлось долго, очень долго. Причем задержал не купец, а сам князь, потом даже позвал к боярам, чтобы послушали. Посадил пусть не рядом, но недалече, чтоб ему не пришлось кричать через весь стол, а самому князю прислушиваться. Махнул рукой, чтоб меду налили да севрюжину ближе подвинули, надеялся, что еда да питье заставят помолчать, но купец попался настырный, принялся-таки и за столом рассказывать. Разговоры постепенно стихли, бояре вытягивали шеи, чтобы лучше слышать, даже жевали потише и кости об стол не выколачивали.
Купец действительно был из дальних стран, его путь лежал за половецкие степи, хотел во владения Хорезмшаха сходить, знатных товаров набрать, какие только арабы и возят, да еле ноги унес. Совсем без товаров вернулся, потому как земля Хорезмшаха разорена, города лежат в руинах, люди погублены или уведены в полон. Самому купцу чудом удалось избежать встречи с набежниками, вот и торопился предупредить Великого князя о беде, которая на пороге.
– Что за напасть? – нахмурился Юрий Всеволодович. Ох как не хотелось Великому князю даже слышать о новой опасности!
– С востока рать движется неисчислимая, кто монголами зовет, кто татарами.
– Так уж и неисчислимая? – поморщился князь.
Купец махнул рукой:
– Да не только во множестве сила. Жестокие больно. Все у них на одном построено, за малейшее нарушение – смерть!
– Ну и хорошо, значит, скоро перебьют друг друга и ослабеют.
Новгородец, уже понявший, что его просто не хотят слушать, вздохнул:
– На нас хватит. Зря, княже, не веришь. Я своими глазами видел, что стало с городами, какие сопротивлялись.
Дальше он рассказывал о монголах подробно, больше князь не перебивал и слушал с каждым словом все внимательней. Купец говорил об организации войска Чингисхана, о наказаниях, которые ждут всех, независимо от их положения, о необычайной жестокости монголов…
В их войске небывалая дисциплина, за одного отвечает жизнями весь десяток, за десяток – сотня. Не выполнить приказ, ослушаться, струсить, не помочь даже ценой своей жизни товарищу означало смерть. Причем виноватому просто вырывал сердце тот, который потом занимал его место в строю.
Князь содрогнулся:
– Неужто так и есть? Придумал небось, чтоб страшнее было?
Купец размашисто побожился:
– Вот те крест, князь, не вру! Сам не видел, но слишком много людей рассказывали, чтобы не верить.
– Откуда ж те люди, если они никого в живых не оставляют?
Снова вздыхал купец: эх, князь, зря не верит, когда до Руси дойдут, как бы поздно не оказалось!
– Ладно, – смилостивился Юрий Всеволодович, – что там еще, рассказывай.
Новгородцу уже не хотелось рассказывать ничего, но слушал не один князь, многие бояре пораскрывали рты. В одном сомневался купец Дорожило Ермилович – что слушают не ради простого любопытства, что рассказ толк иметь будет. Понимал, что нет, потому и комкал слова, спешил скорее отдохнуть, жалел, что к князю напросился, надо было крюк во Владимир не делать, в Новгород спешить.
И все же говорил о том, что смертью карается все – убийство, кража, грабеж, скупка краденого, превышение власти, неверно переданные слова правителя Чингисхана… Даже простая ссора из-за мелочи между воинами каралась страшной карой без разбора на правого и виноватого: на ноги и грудь накидывали волосяные арканы и, медленно стягивая, ломали позвоночник.
Нашелся боярин, который хмыкнул при таких словах, мол, вот где порядок! Так и надо, чтоб меж собой не ярились, зато послушание полное. Но Дорожило сказал, что казнят и тех, кто подавится пищей, наступит на порог ханской юрты, помочится в его ставке, искупается или постирает одежду в реке и даже убьет скотину не по правилам…
Не успел произнести, как кто-то поперхнулся куском пирога, вокруг натужно рассмеялись. У многих по спине пробежал холодок, кое-кто даже осторожно оглянулся на князя Юрия Всеволодовича. Тот постепенно терял хорошее расположение духа, все больше злился на не к сроку подоспевшего купца. Великий князь не мог придумать, как поскорее закончить неприятный разговор. Может, потом… когда-нибудь… после… он попросит рассказать подробней, но не сейчас. Вздохнув, задал вопрос:
– Сколько этих ратников-то?
– Говорили, что вышли три тумена, сейчас осталось только два, остальные погибли либо были казнены за проступки.
Несколько мгновений князь недоуменно смотрел на Дорожило, потом с сомнением переспросил:
– Тумен – это сколько?
– Наша тьма… – сказал и замер, увидев, как округляются глаза у князя, открывается его рот.
– Ха-ха… ха-ха-ха… – сначала как-то глухо и медленно, а потом все громче захохотал Юрий Всеволодович.
Бояре смотрели на своего князя и неуверенно принялись подхихикивать. Постепенно разошлись все, хохот потряс стены княжеского терема.
– Ой, уйди! – махнул рукой купцу Великий князь. – Уйди, не то помру со смеху!
Он вытирал слезы со щек и бороды, бояре поддерживали своего князя, даже те, кто не понял, почему смеется Юрий Всеволодович, тоже хватались за бока и едва не катались по полу. Вслед уходившему Дорожиле донеслись княжьи слова вперемежку со смехом:
– Я-то… думал… а их… всего… две тьмы… Шапками закидать…
Выходя из трапезной, где князь все еще хохотал со своими боярами, Дорожило Ермилович ругал себя на чем свет стоит. К чему было все это рассказывать владимирскому князю? Для него и его бояр это все так далеко; сказал же боярин Тетеря, что татары сначала пойдут на половцев, вот пусть они и воюют. Купец торопил сам себя: скорее в Новгород, нужно предупредить, чтобы никто из новгородских купцов по Волге не отправлялся, не то попадут прямо в лапы этим татарам. Вот о чем надо было думать, а не о том, чтобы рассказывать о набежниках владимирскому князю и его боярам. В Новгороде сидит сейчас брат Великого князя Ярослав Всеволодович, но едва ли и ему стоит говорить о близкой беде. Для русичей хорошо все, что худо для половцев.
Следом за купцом на крыльцо выскочил племянник Великого князя Василько. Молод совсем, горяч, но уже княжит в Ростове.
– Постой! Ты небось домой? Сегодня-то никуда не пойдешь, поздно. Заночуй у меня, поговорим. А поутру я тебя сам провожу. – Видя, что Дорожило сомневается, вдруг попросил: – Христом-Богом прошу, останься до завтра. А что князь не послушал, так не он один на свете. Мне расскажешь?
Пришлось согласиться: и впрямь уже вечер, куда поедешь в ночь? Василько тут же кликнул своего гридя:
– Отведи купца в мои хоромы, накормите, отдохнуть устройте.
Сам ростовский князь пришел скоро, видно, не стал задерживаться у дяди с боярами. Едва успел Дорожило похлебать горячего да растянуться на лежанке, сняв сапоги, как Василько тут как тут. Рукой махнул купцу, чтоб не обувался, посмеялся:
– Чуть поговорим, да в баньку пойдешь, я велел истопить.
Сел, упершись руками в колени, чуть подергал щекой, покусал губу, вздохнув спросил:
– Ты сам сожженные города видел?
– Видел, – кивнул Дорожило. – Конечно, видел, князь. А татар, конечно, нет, не то не сидел бы здесь, но слышал о них много.
– А может, со страху так говорят? У страха глаза велики…
– А убитые? А целые города вырезанные, так что хоронить некому?
Снова задумался молодой ростовский князь.
– Но ведь они степняки, им же степи нужнее наших лесов? Может, откупиться?
Дорожило вздохнул:
– Может, и откупиться лучше, кто же ведает?
– А ну расскажи еще раз, – попросил Василько, и купец рассказывал, пока не позвали в баню.
А на следующий день рано поутру уехал в Новгород, князь Василько задерживать не стал. Да и к чему, снова рассказы слушать? Что он мог, этот совсем юный ростовский князь против своего могущественного дяди? Только яриться да просить выступить против неведомого врага. Но Великий князь Юрий Всеволодович уже вчера посмеялся, мол, напугал купец Василька, тот готов сегодня же выступить на врага, которого никто пока и не видел. А уж как силен этот враг! Целых две тьмы войска наскреб по сусекам! Василько нутром чуял, что действительно идет сильный враг, но доказать никому ничего не мог. Дядя отмахнулся, бояре посмеялись, молод еще ростовский князь, ой как молод… Не его волей живет Русь, да и будет ли его?
Кто же мог знать, что и дядя Великий князь Юрий Всеволодович Владимирский, и его племянник Василько Ростовский, и еще многие и многие через пятнадцать лет погибнут от рук того самого «врага незнаемого», выступить против которого вместе с половцами надменно отказались!
В Киеве, что в Новгороде, князья меняются, как погода весенним днем. Только Новгород, тот сам себе князей выбирает и почти сразу гонит, бывает, что одного и того же по три раза то зовут, то путь указывают. А Киев захватывают брат у брата, дядя у племянника… Киянам уже все равно, кто бы ни сидел на киевском столе, простому люду одинаково, а бояре пусть себе сами головы ломают, к кому в рот заглядывать да перед кем зубы скалить и бородами пол мести.
От галицкого князя Мстислава Мстиславича Удатного к киевскому тезке Мстиславу Романовичу примчался забрызганный дорожной грязью до самых волос гонец. Спешил, видно, сильно, бока лошади ходуном ходили, с губ срывались хлопья пены, сам прямо от седла, не глядя на едва живую кобылу, другие обиходят, бросился к теремному крыльцу. Князь обедал вместе с семьей в малой трапезной, но за столом сидели и трое бояр, оказавшиеся по делу в обеденное время рядом с Мстиславом Романовичем. Ключник Коротан, и впрямь маленький, толстенький, точно обрубок, но с умными цепкими глазками, подошел к хозяину бочком, что-то зашептал почти в ухо. Князь, чуть нахмурившись, прислушался, досадливо поморщился, переспросил, но все же кивнул:
– Пусть войдет.
В трапезную вошел тот самый гонец, низко склонил голову перед киевским князем, приветствуя. Мстислав недовольно поинтересовался:
– Ну, чего там стряслось у Мстислава Удатного? Говори, здесь все свои, – видя, что гонец замялся, добавил князь. Не хватает еще вместо обеда куда-то уходить с гонцом.
Тот подумал, что не стоило бы вот так при всех говорить, но не его воля, сказал:
– Князь Галицкий Мстислав Удатный челом бьет, помощи всех русских князей просит.
– Чего? – Мстислав Мстиславич украдкой даже вздохнул. И чего им всем не сидится спокойно? У Мстислава Галицкого точно еж в штанах, сам покоя не знает и другим не дает. Уж сколько княжеств поменял… Опять небось с кем-то поссорился, ярится, потому и помощи просит.
– Для своего тестя, половецкого хана Котяна, против силы неведомой, что из степей пришла.
– Че-его?! – рты раскрылись не только у князя, но и у бояр, слышавших такую речь. Княгиня мелко закрестилась, шепча заслонную молитву.
Гонец едва заметно усмехнулся, верно говорил ему галицкий князь Мстислав Удатный, раскроют рты киевляне на такой зов. Потому просил быстро сказать что нужно, чтобы не успели прогнать.
– Хан Котян помочь просит против татар, которые сначала алан побили, а теперь вот половцев.
Сидевшим трудно было сдержать довольную ухмылку. С половцами издревле война, то бьются с ними, то мирятся и даже женятся, как вон Мстислав Удатный, но кто же против, если давнего врага побьют? Неужто и на половцев нашлась такая силища, что хан Котян справиться не может? А гонец продолжил:
– Половцев уничтожат, следом Русь.
Вот это уже был другой разговор, ухмылка медленно сползла с лица киевского князя, он взял протянутый гонцом свиток, со вздохом развернул и принялся читать. За его лицом внимательно наблюдали бояре. По мере того как хмурилось чело князя, хмурились и лица сидевших. Мстислав поднял голову, махнул Коротану:
– Обустрой гонца. Пусть отдохнет, обратно поедет.
Тот кивнул, дело свое знал хорошо. Мстислав Романович посмотрел на бояр:
– Беда рядом с Русью. Неведомый враг пришел из южных степей. Биты аланы, теперь вон половцы, и впрямь до нас недалеко. Против Степи подниматься всем надо. Потому буду приглашать князей на съезд в Киев. И сами готовиться выступать будем. Мстислав Удатный прав – подомнут под себя половцев, за нас примутся. Лучше Котяну сейчас помочь, чем потом одним отбиваться. Да еще если половцев под себя поставят и супротив нас повернут…
Княгиня снова зашептала молитву, закрестилась.
С тяжелыми сердцами расходились из трапезной бояре, но такова жизнь – в какой день и напляшешься, и наплачешься. Старый человек и года спокойного припомнить не сможет.
Боярин Смага перед самым выходом осторожно поинтересовался у князя:
– Юрию Всеволодовичу во Владимир гонцов слать станешь?
Мстислав поморщился:
– Послать-то пошлю, да только, думаю, не пойдет он. Великому князю Владимирскому сесть рядом с Мстиславом Удатным в одной палате и то в отвращение, а уж вместе в поход выступить…
Верно рассудил киевский князь, отношения между Мстиславом Удатным и Всеволодовичами совсем недружественные, несмотря что брат Великого князя Ярослав зятем Мстиславу Удатному приходится, на его дочери Феодосии женат.
Когда умирал Всеволод Большое Гнездо, то собрал собор и назначил преемником не старшего сына – Константина, а второго – Юрия. Константин пытался поставить Ростов над Владимиром, допустить этого Всеволод Юрьевич не мог, потому и отлучил старшего сына от власти. Но ростовский князь Константин Всеволодович отказываться от власти не собирался, а потому сразу после смерти отца пошел на брата Юрия войной. Помог ему князь Мстислав Удатный. На сторону Юрия Всеволодовича встал младший брат Ярослав Всеволодович. В битве при Липице младшие братья проиграли, Константин стал Великим князем. Но прокняжил недолго, умер. Великим князем Владимирским стал Юрий Всеволодович, и, конечно, он не забыл помощи Мстислава Удатного своему брату-противнику. Просить его помочь галицкому князю, да еще и половецкому хану Котяну, что против ветра плевать – тебе же в лицо и вернется. Видно, потому Мстислав Удатный отправил посла в Киев, а не во Владимир.
Уже через час гонцы отправились из Киева, разнося тревожную весть о подходе силы, невесть откуда взявшейся.
Мстислав Киевский был прав, Юрий Всеволодович, услышав о зове в помощь Удатному, только фыркнул:
– Было бы кому помогать! Удатному без склоки сидеть, что спеленутому быть, ему помогать – значит со всеми перессориться.
Боярин Микула напомнил про купца, который вести про силу незнаемую принес, может, и сейчас про ту самую твердят? Великий князь задумался, потом снова усмехнулся не без удовольствия:
– А и то нам в помощь… Половцев перебьют да Киев с Галичем потреплют, Владимиру и Суздалю от этого хуже не будет. Пусть воюют меж собой.
Честно говоря, боярину стало чуть не по себе. До чего на Руси дошло: чужаки нападают на своих же, а князь не против… Попробовал сказать, что супротив Степи всегда вместе поднимались, только тем и выжили, но, глянув в лицо Юрия, понял, что не усовестит, а только наживет врага. Вздохнул:
– Беда на Руси…
В Киеве столпотворение, сюда собрались князья со своими малыми дружинами. Пусть не все Всеволодовичи, Великого князя нет, обещал прислать вместо себя племянника Василька Ростовского, но и тех, что есть, немало. Экая силища! Дружины при оружии, в доспехах, кони откормлены хорошим зерном, сотники покрикивают. Где уж тут устоять врагу? Побьют его в первом же бою, чтоб неповадно было даже на половецкие земли налезать, не то что на Русь!
Но внимательный взгляд видел и другое: дружины старались держаться врозь, друг перед другом вели себя гордо, независимо. Даже пререкались меж собой недобрыми словами. Подальше, где меньше догляда сотников, и тем более княжьего, даже до кулачков доходило. Неприязнь между князьями передавалась и простым воинам. Умные люди, завидев такое, только головами качали:
– До чего докатились! Будто чужие русичи друг другу…
Им возражали, мол, ничего, пойдут на рать против общего врага, там забудут все обиды да розни.
– Ох, если бы… А то ведь с такой неприязнью могут и на помощь один другому не прийти…
Если б только знал качавший белой как лунь головой старик, насколько окажется прав!
А дружинники все высмеивали друг дружку, выискивая недостатки и давая обидные прозвища. Даже Даниил Романович, проезжая мимо, не стерпел, прикрикнул. Уж очень ему стало не по себе из-за этих мелких стычек. Казалось, еще немного, и словесная перепалка перерастет во всеобщую драку. Кое-где подальше от княжьего двора да от глаз сотников так и случалось. Не весь день дружинники стояли на солнцепеке в строю, выпадало и им свободное время, шли на Торг либо просто прогуляться. Вот там и сталкивались меж собой. Если бы не обещание князей наказывать без разбора и виноватых и правых, не миновать беды.
Среди князей не было Великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича. Мстислав Мстиславич Удатный, князь Галицкий, даже посмеялся, мол, конечно, вместе с ним Юрий Всеволодович даже на медведя вместе не пойдет, не то что на татар. Но киевский князь Мстислав Романович все же отправил посла во Владимир к Юрию Всеволодовичу. Конечно, Удатный оказался прав, Русь окончательно поделилась на Южную и Северную. А Великий князь Владимирский словно в насмешку прислал вместо себя племянника, князя Василька Константиновича Ростовского, совсем мальчишку, горячего, смотревшего на всех блестящими от возбуждения глазами, готового кинуться в бой против неведомого врага хоть сейчас с малой дружиной. Малая дружина не в счет, отправили обратно за большей или чтоб под своей рукой помощь от дяди привел. Это промедление и спасло жизнь Васильку Ростовскому, правда, чтобы позже погибнуть от рук татар, уже в 1237 году.
Хан Котян прислал богатые дары, многое обещал, видно, чуял огромную опасность для своих родов, а у князей настроение было вроде Юрия Владимирского: шапками закидаем! И то, силища собиралась огромная, если неведомых татей всего-то две тьмы, то русских уже набиралось поболе семи, да еще подойдут. Семерым супротив одного-то, голыми руками взять… Поход представлялся прогулкой по половецким степям, втайне русские князья именно на это и рассчитывали, чтобы окончательно подчинить себе беспокойных степняков.
Собирались долго, но еще дольше шли споры, как выступать. Ни один князь под другого со своими дружинами вставать не желал. Самыми сильными оказались три Мстислава – Мстислав Романович Киевский, Мстислав Святославич Черниговский и Мстислав Мстиславич Галицкий по прозвищу Удатный. С Удатным его молодой зять Даниил Романович со своей волынской дружиной. Будь в Киеве Великий князь, молча встали бы под него, а так все равны, кому в бой полки вести? С трудом договорились идти правым берегом Днепра, кто как сможет, а там у Заруба встретиться. Что будет дальше, никто не ведал.
На Страстной неделе первыми, словно не выдержав ожидания, отправились Мстислав Удатный с зятем Даниилом Романовичем. Удатный никогда не умел долго собираться, ждать или думать.
Мстислав Киевский отпраздновал Пасху и вышел только на следующий день, 24 апреля, с достоинством, провожаемый напутствиями и радостными криками киян.
Большая сила выходила из Киева, да только недружная, шли быстро, словно один князь другого обогнать спешил, а ведь там земли половецкие, степняки коварны, вдруг это просто придумка такая – выманить в степь поодиночке, а там и побить? Эта мысль все чаще посещала горячие княжеские головы. С чего бы Котяну двух туменов бояться? И не таких бил… А тут едва не трясется от ужаса. Поверили, только когда заметили на другой стороне конные разъезды врага. И все равно пока не видно ничего страшного.
Долго двигались правым берегом, держа на виду большой отряд татар, шедший по левому берегу. Так продолжалось до самого Заруба, где назначен общий сбор.
На правом берегу Днепра, напротив устья Трубежа Заруб, охраняющий Зарубский брод. Несколько дней полки стояли, поджидая отставших и тех, кто шел морем и по Днепру поднялся.
Сюда и пришли первые послы монголов.
На послов стоило посмотреть. Лица широкие, плоские, глаза узкие, словно все время прищурены, одеты в расписные яркие халаты, оружием обвешаны…
Всем своим видом послы демонстрировали совершенно противоположные чувства. С одной стороны, они выглядели важными, надменными, даром что малы ростом, глядели свысока. С другой – глазами зыркали в стороны, что твои разведчики, и слова произносили вроде мирные, уговаривали…
Толмач переводил:
– Мы с Русью войны не хотим, вашей земли тоже. А воюем с половцами, которые всегда были вам врагами. Если они к вам прибежали, то их побейте, а добро себе возьмите. Мы поддержим.
Князь Мстислав Киевский по праву старшего возрастом хмыкнул:
– Да ведь половцы наши друзья! Вы того не ведали?
– Какие друзья? – хитро прищурил и без того узкие глаза посол. – Сколько лет воевали, а теперь друзья?
– Это наши предки с предками половцев воевали, а ныне мы сродственники. А вы, тати, в свои степи не вернетесь, потому как все в нашей земле сгинете! Взять их!
Дружинники уже скрутили изумленным послам руки (невиданное дело послов обижать!), когда их старший вдруг сказал по-русски, хотя и коверкая:
– Злой конь обуздывается уздой, а быстрый гнев удерживается умом. Остановись, коназ!
– Ах ты ж! – рассвирепел Мстислав. – Он еще и по-русски знает! Лазутчик, а не посол. Казнить!
Послов убили, хотя и на Руси так тоже не поступали. Теперь война с незнаемым народом неизбежна, но это не пугало русских князей. Настроение было не просто боевое, а даже веселое.
Молодой князь Даниил Романович то и дело с восторгом оглядывался. Как любой житель Руси, привыкший больше к лесу, он не слишком любил степь, но только потому что из нее грозила беда. Теперь князь увидел степь другой. Здесь гуляли шальные ветры, глазу было вольно, куда ни посмотри, и простор манил к себе настолько, что становилось тесно в груди, хотелось кричать, широко раскинув руки. И уж совсем не думалось об опасности, скорее поход казался легкой прогулкой.
Через несколько дней отправились дальше, конники двигались берегом, пехота плыла ладьями, так до самых порогов. Оттуда до Хортицы (Варяжского острова) уже без ладей, не тащить же их на себе. Посередь Днепра огромный остров, слава о котором не меркнет в веках, – Хортица. Издревле это остров вольницы, всякий раб, сюда попавший, мог считать себя свободным. Хортица была последней остановкой перед трудным путем купеческих (и не только) ладей к Русскому морю. Впереди грозные пороги, неизвестность, но и удача тоже.
Неладно в русском войске, так и держались одни полки перед другими похваляясь, следили не столько за вражинами на левом берегу, а больше друг за дружкой. Все ждали, как бы кто не опередил. Самый старший из князей Мстислав Киевский, да только где ему горячие головы других князей охлаждать да всех под своей рукой держать? Его самого вон старым добрым князюшкой зовут. Мстиславу передать бы командование, он и не против, только кому? Оба других Мстислава одинаково горячи, поднимешь одного, второй того и гляди войной пойдет вместо вражины на своих. Так и ползли все 90 верст до Протолчьего брода вроде и рядом, а врозь.
Уже у самого брода снова пришли послы, держались твердо и не пугливо, хотя о первых казненных знали. Укорили их гибелью, напомнили, что это везде карается, объявили войну. Князья даже обрадовались, война так война!
Стояла совсем летняя погода, несмотря на то что только май. Днем жарко, травы быстро поднялись в рост, встали коням по колено. Дружинники, не ожидая ниоткуда нападения, все же на правом берегу только свои, разболокались, оружие и доспехи везли сначала на ладьях, потом на конях, лениво отдыхали в ожидании рати. Костры и те горели словно вполсилы.
Мстислав Удатный кликнул зятя поговорить вроде и ни о чем, а так… Но по тому, как отвел чуть подальше от чужих ушей, Даниил понял, что разговор важный. Так и случилось:
– Послов первых убили зря. Кто бы они ни были, а убивать не след…
Что мог ответить младший князь? Что неправду сотворили? Это и так ясно, но Мстислав явно не по убиенным послам вздыхал, хотя сразу после того заменил Котяна на своего воеводу Яруна Васильковича, точно не доверял своему тестю Котяну. Молчал младший князь, ожидая, что еще скажет тесть.
– Мыслю, теперь столкновения не избежать. Мои люди через брод ходили, весть принесли, что там немного степняков, зато скот есть. Отбить можно, но, если всем сразу переправиться, и скота не хватит, и, пока толкаться станем, они в степь уйдут.
И снова промолчал Даниил, хотя прекрасно понимал, к чему клонит беспокойный Мстислав Удатный.
– С рассветом переправимся с тобой на тот берег с тысячей и нападем, а там как бог даст.
– А остальные?
– Остальные подтянутся, куда им деться? Не сидеть же подле брода пришли! Нельзя долго ждать, воины со скуки помрут, биться не с кем будет.
Даниил усмехнулся на шутку тестя, только все же спросил:
– Какую тысячу брать станем?
– А вот мою малую дружину и возьмем, да своих посмотри кого из толковых. Половцев брать не хочу, мало ли что. Хотя Котян мне и тесть, а все лучше обезопасить себя.
Теперь Даниил понял, почему Мстислав ушел чуть пораньше да двигался торопко, он встал ближе других к броду, пока остальные затылки чесать будут поутру, они переправиться успеют. Верно рассудил князь, вся добыча им достанется, недаром Мстислава Удатным зовут. Даниил гордился тестем и мечтал быть на него похожим.
Утром, действительно, не успело солнышко землю пригреть, как тысяча, составленная из Мстиславовых и Данииловых полков, спешно двинулась к броду. Пока остальные разбирались, кто да что, они уже выскочили на другой берег и бросились вдогонку дозору степняков. Быстро сообразил только Котян, его всадники не замешкались и переправились следом.
Даниил почувствовал вкус бешеной гонки и пролитой крови. Лошади русов бежали быстрее низкорослых монгольских. Это в долгой погоне невысокие выносливые лошадки степняков незаменимы, они способны двигаться с рассвета до заката, а в скорости проигрывали. Дозор догнали быстро, побили всех, а потом нашли еще и припрятанного в яме их нойона Гемябека. Монголы закидали раненого ветками и травой, чтобы не заметили, но русские нашли и отдали половцам. Отбили скот.
Такое начало очень понравилось всем, казалось, столь же легко будет и дальше. Вернувшиеся на свой берег гордились своей удалью, посмеивались, обвиняя остальных в трусости. Такая легкая победа сразу ставила Мстислава Удатного и его дружину выше остальных, что очень не понравилось другому Мстиславу – Киевскому. И без того не всегда мирные, они стали посматривать друг на дружку недовольно. Глупое соперничество к добру не привело.
Опытный ратник Юрий Домаречич из галицких выгонцев, несмотря на свое недоброжелательное отношение к Мстиславу Удатному, пришел к нему с возражением:
– Зря, князь, с врагом не считаешься, чую, силен он и хитер весьма. Как бы беды не было.
Тот хохотнул:
– Это с чего ты взял, что силен? Вон как бегает!
– Хитрость это! – стоял на своем Юрий. – Степнякам в лесу нашем боя нет, они нас в степь выманивают. А нам туда нельзя. По стрелам вижу – опытные стрелки и хитрые воины.
– Чего ты хочешь?
– Сам в степь не ходи и Мстислава Киевского не пускай.
– В Олешье, что ли, сидеть?
– А хотя бы и в Олешье. Крепость сильная, в случае чего выдержит. А вражина потопчется и уйдет.
– Я сюда пришел не пережидать, пока вражина уйдет, а бить их! Уже ноне бил и еще буду! А боишься, так иди позади войска, быстрее удрать сможешь. Или совсем вернись.
Старый ратник побелел от гнева:
– Я, князь, от врага никогда не бегал и не побегу! И в трусости меня еще никто не упрекал! Ежели бы сейчас не такой час, быть бы тебе моим мечом проткнутым! А кто бежать станет, это мы еще поглядим!
Глядя ему вслед, Мстислав презрительно передернул плечами:
– Трусов развелось…
– Он не трус, – угрюмо возразил Мстислав Немой. Князь в действительности не был немым, а прозвище имел, потому что разговаривал крайне редко, иногда за день и слова из его уст не услышишь. Если уж Немой сказал, значит, задело.
Даниил задумался: прав ли тесть? Но показалось – прав, ведь враги и впрямь, стоило приблизиться, спину показали, трусят, значит. А что стрелки хорошие, так мало ли… Даниил потряс светлой кудрявой головой, он очень верил тестю, казалось, смелей Мстислава Удатного никого на Руси нет. И сила ратная у русов вон какая, за кострами и шатрами берега не видно. Где уж тут двум тьмам степняков выстоять!
В почти летнем безветрии дым над юртой лениво вился столбиком. Субедей безмолвно глядел, как на небольшое озерцо неподалеку опускалась пара селезней. Весна – прекрасное время для степи, как и везде. Из нежной, еще не пожухшей от солнца зелени травы выглядывали белые, голубые, желтые, синие цветы, словно споря друг с дружкой в яркости. Здешняя степь тоже хороша, хотя в ней мало привычных цветов и трав, нет того удивительного запаха, какой бывает только дома. Казалось, и полынь здесь пахнет иначе, и конские кизяки в кострах тоже. А все потому, что степь не была сплошной, по ее краю все равно вставали леса, и чем ближе к большой реке, за которой жили урусы, тем гуще. Полководцу совсем не хотелось приближаться к этой темной полосе на горизонте, казалось, что оттуда всегда может грозить опасность. Как любой человек, проведший большую часть жизни на коне с копьем и луком со стрелами в руках, он не боялся опасности, но не любил неизвестности. Ему не привыкать брать хорошо укрепленные города, побеждать чужие войска в поле, но леса он побаивался именно из-за неизвестности. В лесу почти бесполезны конь и лук – то, что составляет основную силу монгольских туменов.
Половцы, убедившись, что их союзники аланы разбиты, спешно бежали к своим давнишним врагам урусам. Там, за большой рекой, как рассказывали лазутчики, есть богатые города, где даже купола церквей из золота! Там много красивых светловолосых женщин, сильные мужчины и много разных умельцев. Хорошо бы, но Субедей не собирался воевать эти города, не для того шел. Приказ Потрясателя вселенной догнать и уничтожить Мухаммеда, куда бы тот ни удрал, Субедей уже выполнил, оставалось только вернуться обратно. Но взыграло ретивое, и он совершил, возможно, то, чего не следовало делать, – бросился догонять бегущих кипчаков.
Кипчаки поспешили за помощью к урусам, с которыми, как утверждал старый шакал Тегак, толмач Субедея, кипчаки – враги. Лгуна уже казнили за ложь, но дела это не меняло. Тегак, несколько лет живший среди кипчаков, говорил, что урусы воюют со Степью столько, сколько вообще существуют. Может, это и было так, но все в мире изменчиво, теперь вчерашние враги принялись помогать кипчакам. Отправленных с предложением союза послов глупые урусы перебили, нарушив один из незыблемых законов Степи, и теперь Субедей был просто вынужден наказать их за такое преступление. Отправленные дозоры доносили, что урусы собрали огромное войско, к броду на Большой реке подошло примерно восемь туменов. Это было в четыре раза больше, чем имел сам Субедей, но полководца волновало не численное превосходство врага, ему страшно хотелось успеть домой до осени, чтобы вдохнуть запах трав родной степи, пока те не ушли под снег. Субедей пережил в своей жизни много трав, видел много красивых и даже очень красивых мест, но его всегда тянуло домой, и чем старше становился, тем сильнее.
Сейчас жизнь требовала осилить нового врага, который не пожелал принять предложенную дружбу, и Субедей и Джебе должны были придумать, как это сделать с наименьшими потерями, возвращаться неизвестными землями с малым числом воинов опасно. Полководец лукавил сам с собой, он не собирался дружить с глупыми урусами. Во всяком случае, пока не собирался, ему было нужно, чтобы те выдали либо просто истребили бежавших к ним кипчаков, а очередь самих урусов придет позже. Если у них богатые города с золочеными куполами домов бога, красивые женщины и много сильных воинов, то они должны быть покорены, как все остальные. Но не сейчас, не в это лето и не такими силами. Двух туменов недостаточно для такой большой земли.
Как бы ни были смелы и опытны воины урусов, они уже допустили первую ошибку, даже две – убили послов и вышли против Субедея. Оставалось заставить их сделать следующие – перейти большую реку вброд и принять бой в степи. Это леса Субедей слегка побаивался, а в степи он чувствовал себя хозяином.
Подошел и молча сел рядом на пятки Джебе, тоже посидел, разглядывая круживших птиц.
– Отправь еще одну сотню, чтобы выманили урусов на этот берег всех. И еще воинов на восток, чтобы присмотрели подходящее место для боя.
Джебе кивнул:
– Уже сделал. Кипчаки Гемябека убили.
Субедей пожевал губами, но ничего не ответил: удивительно ли, что нойон погиб в бою?
На следующее утро еще одна сотня отправилась к Протолчьему броду дразнить русских князей, а основное войско монголов принялось отступать в поисках подходящего места для сражения.
Ничего не ведавшие князья попались на уловку. Монголы стреляли через брод с низкого левого на высокий правый берег, стрелы на излете никого даже ранить не могли, но возбужденных воинов было уже не остановить, первыми снова рванулись всадники Мстислава и Даниила, сотню отогнали и охраняли брод, пока переправлялись остальные. Когда большинство были уже на левом берегу, снова началась погоня. Монголы боя не принимали, только сыпали стрелами и бросались врассыпную.
И все же русские сообразили остановиться и подождать остальных. Два дня стояли без дела, почувствовавшие вкус крови и добычи русы рвались в степь следом за монголами. Но просто стоять было нелепо, и князья все же приняли решение выступить. Это было огромной ошибкой, потому что теперь тактику навязывал Субедей.
Русские полки день за днем преследовали бегущих монголов. Никак не удавалось не только догнать, но и вообще увидеть врага, только его заслонные небольшие отряды. Дружинники смеялись: мол, кого половцы боятся? Эти незнаемые вражины трусы, удирают так, что не догнать. Половцы пытались напомнить, что татары побили сначала считавшегося непобедимым Мухаммеда, потом грузин, а потом аланов, да и самим половцам досталось. Но теперь уже никого не могли испугать эти предостережения. Чувствуя себя отчасти виноватыми в том, что заставили такую массу людей двинуться с места и уже второй месяц гоняться по степи за неуловимым врагом, половцы торопились догнать татар раньше русов, а потому мчались впереди. Но и им удавалось только наблюдать костры спешно уходивших на восток татар. Может, и правда татары испугались и вернулись в свои земли? Тогда позор…
Одно радовало – бегущие враги бросали скот, который становился добычей русских дружинников, половцы даже добычу не брали, они всеми силами стремились опередить русов.
Не только половцы были равнодушны к легкой добыче, идущие впереди дружины Мстислава Удатного и его зятя Даниила тоже больше спешили за врагом. Вообще же дружины растянулись на многие версты, кто-то основательно отстал. Враг больше не пугал, по слухам, он многочисленный, но уж больно трусливый. Цель оставалась одна – догнать!
На коротком ночном привале к Мстиславу Удатному подошел воевода Ярун, вид он имел весьма озабоченный. Шел восьмой день преследования, врага не удавалось даже увидеть, казалось бы, впереди только победа, чем же озабочен воевода?
– Князь, следы странные…
– Чьи следы?
Ярун как-то нервно дернул головой:
– Впереди вроде не больше сотни всадников, а трава вытоптана, словно прошли две тьмы и скот прогнали…
Удатный задумался, но потом махнул рукой:
– Может, они просто удирают тем же путем, каким сюда шли, возвращаются по своим следам, чтоб не плутать?
– Почему тогда с остановками, словно нас дожидаются?
Князь вздохнул:
– Мыслишь, их много больше? Надо быстрее догонять, другого выхода нет. Догоним, увидим.
– А если их так много, как Котян твердит?
– Нас все равно больше. Догонишь, в бой не вступай, вернись, остальных подождем.
Гнались уже 12 дней, в самом конце мая вышли вслед за удиравшими всадниками к берегу небольшой речки. Кто-то название сказал: «Калка». Берега невысокие, каменистые. Чуть подождали остальных. В последние дни не торопились, чтобы успели подтянуться и задние, потому к речке подошли с небольшой растяжкой. Честно говоря, странное поведение врага беспокоило уже многих, всадники на невысоких лошадках действительно словно дожидались русских, чуть уходили вперед и останавливались. Стало ясно, что куда-то заманивают. Но отступать поздно, не показывать же неведомому врагу спину, чтоб в нее ударил! Меж собой, хоть и скрепя зубы, договорились: еще пару дней– и остановиться.
Дружины встали врозь, как делали в последнее время, причем на значительном расстоянии, раскинулись на целых шесть верст. Киевляне вдруг принялись… огораживаться! Удатный в сопровождении Даниила поехал посмотреть и поговорить с Мстиславом Киевским. А на деле, чтобы посмеяться. Киевская дружина активно городилась повозками, вбивала, где можно, большие колья в землю.
– Князь, не нас ли боишься? От кого городишься, если врагов не видно? Да и раньше наши полки бой примут, мы тебе кое-кого оставим, если, конечно, попросишь.
Мстислав Киевский поморщился, ишь какой, удаль все свою кажет! Побил в спешке удиравшую сотню татар и доволен. Он не стал говорить, что прибившиеся к ним бродники рассказали, что татары уже неподалеку и их много, так много, что за шатрами степи не видно. Что там себе думал Мстислав Киевский? Действительно хотел отсидеться за повозками или надеялся договориться с врагом? Бог весть, чужая душа потемки, а был уже немолод и вовсе не жаждал показывать удаль, как вон молодой, безусый еще зять галичанина Даниил Романович. Пусть себе воюют, если так свербит, а он лучше посидит и со стороны посмотрит.
Поморщился и третий Мстислав – Всеволодович. Ему было жарко, душно, тошно и очень хотелось вернуться обратно, потому как сечи не было, врага не видно, а таскаться по степи страшно надоело. Правда, как вернуться, не знаешь, смеху будет, скажут, мол, собралось пол-Руси, бегали за сотней каких-то татар, никого не нашли и вернулись, перед братьями Всеволодовичами стыдно будет. Только это и удерживало от желания повернуть коня обратно.
Не обращая внимания на насмешки, Мстислав Киевский огородился с твердым намерением пока никуда не трогаться. Удатный разозлился: что ж, теперь сидеть будем?! И решил отправить Яруна с его половцами на разведку на тот берег. Если честно, то в воздухе словно висело какое-то напряжение, как перед грозой. Это чувствовали все, было тревожно, Мстислав подозвал зятя:
– Данила, будь рядом, не полагайся на этих домоседов.
Ярун вернулся обратно быстро, был встревожен:
– На том берегу враг!
Спешно собрали совет, у Мстислава Удатного разговор был один: бить! Другие более осторожны: как бить, не зная численности врага и того, как он стоит? Киевский князь усмехнулся:
– Вот и выходит, что не зря мы городились.
Удатный дернул головой, вскочил:
– Я за оградой сидеть не стану, не для того сюда пришел и меч в руки взял! Не пойдете на врага, сам побью, а вам стыдно будет!
Он и слушать больше никого не стал, развернулся, птицей взлетел в седло со словами:
– Кто со мной, поторопиться!
С ним, конечно, поспешил зять Даниил Романович, половцы во главе с Яруном, смоленские полки, новгородское ополчение, Мстислав Немой со своей луцкой дружиной, Олег Курский…
Но вечером ввязываться в бой нелепо, решено подождать до утра. Даниил робко высказал надежду, что остальные князья одумаются и тоже утром решатся на бой. Тесть кивнул:
– Начнем, а они не смогут не присоединиться.
Попытались в ночи разведать, сколько врагов и как стоят, но ничего не вышло, прав был Юрий Домаречич, стрелками вражины оказались отменными, били на подходе. Это уже совсем не понравилось, но отступать некуда, да и сидеть в ожидании непонятно чего не хотелось. Мстислав распределил роли на сражение: впереди пойдут волыняне с Даниилом, за ними галичане, половцы по краям, чтоб сбоку не напали. Олег Луцкий и Мстислав Немой пока оставались в лагере, но готовыми к бою в любую минуту. Все же верилось, что врагов не так много, иначе давно бы уже напали сами.
Мстислав Немой сходил в лагерь к Киевскому, те стояли повыше, попытался рассмотреть что-то на другой стороне реки, но было темно, вернулся без результата. Удатный махнул рукой:
– Чего уж теперь, никогда врагов не боялся и теперь не буду! Наши мечи острее, а руки сильнее!
Субедей был доволен, глупые урусы попали в подготовленную ловушку. Они так старательно шли по указанному им пути… Неужели ни разу не мелькнула мысль, что все подстроено? Сам он никогда бы не поверил в столь позорное бегство врага, какое показывали урусам назначенные для этого сотни татар. Но противник поверил, пришел, куда его привели, встал в ожидании. Военачальнику доложили, что часть урусов принялась огораживаться. Что за глупость? Словно на этих камнях за день можно выстроить крепость! И все же Субедей распорядился: если урусы сами не вступят завтра в бой, атаковать! Главное, не дать им закрепиться или договориться. И о том, что между князьями урусов разлад, Субедей тоже знал, недаром подле Мстислава Киевского ошивались бродники…
Его собственные воины стояли, готовые двинуться вперед или отразить любую атаку в любой момент. Притихли кони, не горели костры, стрелы лежали на тугих луках… Завтра бой, и победа будет принадлежать только одной из сторон, той, что лучше подготовилась, что сумеет поразить неожиданностью, сразу выбить противника из седла. Субедей считал, что это будет он, потому что урусам так и не удалось разглядеть, сколько у него войска, в этом полководец был уверен, иначе они окопались бы все, а не одна пугливая дружина.
Впереди в качестве приманки снова была выставлена сотня, она встретит урусов первой и постарается заманить к основным силам. Это хорошо, что часть урусов перешла на их берег, а основная осталась на том, труднее будет прийти на помощь первым полкам. Сначала, когда доложили, что урусы поделились, не договорившись, Субедей не мог поверить своим ушам. Глупее ничего не придумаешь – выходить на решающую битву врозь! Урусы сами себя приговорили к смерти. Ему стало даже жаль отчаянного коназа, который вышел вперед, махнув рукой на своих неповоротливых товарищей. Что ж, у врагов тоже бывают достойные воины. Таких татары берут в свои тумены, даже позволяют их возглавлять, пусть не тумены, но сотни точно…
Долго не спал в ту ночь старый Субедей, он даже забыл о своей мечте поскорее вернуться домой, вернее, не забыл, а старался не думать, воин должен быть собран, и никакие мысли о доме отвлекать не могут. Если это произойдет, бой будет проигран, а проигрывать Субедею никак нельзя, он со своим войском слишком далеко от дома, чтобы ослабнуть, он должен оставаться сильным. И хитрым. И разумным. Таким, каким был много лет, пока водил сначала сотню, потому тумен, а теперь вот целое войско для Потрясателя вселенной.
Не спал и Мстислав Удатный, что-то беспокоило князя. Не нравилось разъединение дружин в решающий час, но он все же был уверен, что, как ни заносчив Мстислав Киевский, стоит ввязаться в бой, на помощь придет. Хотя бы уже из желания урвать и свой кусок добычи. Мстислав со вздохом посмотрел на сладко спавшего зятя. Светловолосому крепкому Даниилу снилось что-то хорошее, во сне улыбался… Надо приглядывать за молодым князем, он еще слишком неопытен и лезет в драку очертя голову. Не осиротить бы дочь-то… Мстислав тихонько вздохнул: сколько сиротинушек останется после завтрашнего боя? Но таков удел ратника, никто не ведает, вернется ли домой или сгинет в дальней земле. Главное, чтоб не опозорил род, свое имя и память о себе…
На рассвете, едва взошло солнышко, разбрасывая вокруг свою благодать, в стане русских заиграли трубы, Мстислав дал сигнал к бою. Даниил прислушался, ожидая оживления и у остальных князей, но ничего не услышал. Дольше размышлять некогда, половцы, ведомые Яруном, пошли первыми.
– Вперед! – Даниил птицей взлетел в седло. Руки чесались пустить в дело скучавший в ножнах меч.
Он не заметил, как Мстислав кивнул Немому, чтоб приглядывал за его зятем.
В бой вступили не сразу, чего-то ждавшие татары привычно бросились отступать. Русским бы задуматься: почему враги этого не сделали до рассвета, зачем ждали, пока их заметят и погонятся? Но Даниил так рвался в бой, что ни о чем не думал, главное, добраться до врага и сносить головы одному за другим! Догоняя удиравших всадников, они так и делали, меч Даниила заходил налево-направо, разя и разя противника.
Татар было немного, казалось, их вот-вот сомнут и уничтожат, как вдруг… Даниил не поверил своим глазам, удиравшие враги просто заманили русских и половцев в ловушку! Из оврагов, лощин, из зарослей появлялись все новые и новые всадники, мелькнула мысль: «Их действительно тьмы!» Причем они не нападали все сразу, в атаку пошла только часть, остальные ждали. Но и тех было достаточно, первыми, получив сильнейший удар, дрогнули по бокам половцы. Не просто дрогнули, а побежали!
Это оголило фланги волынских и галицких полков, а главное, удиравшие со всех ног половцы смели лагерь оставшихся на том берегу лужан и новгородцев! Увидевшие, что на них несется волна всадников, и еще не слишком понимая, что происходит, дружинники даже не успели толком вооружиться. Выставленные вперед заслоном восемь десятков богатырей, среди которых был Александр Попович, сам натиск бы выдержали, да были попросту расстреляны татарами из луков на подходе. Каленые стрелы не отобьешь палицей или мечом, бездоспешные дружинники гибли один за другим.
А дружины Даниила и Мстислава Удатного бились не на жизнь, а на смерть. Приди им на помощь вовремя Мстиславы Киевский и Черниговский, кто знает, как повернуло бы, но те предпочли отсидеться. Мстислав Киевский видел неравный бой между дружинниками Удатного и наступавшими татарами, его воеводы даже требовали выйти из укрепления и помочь галичанам и волынянам, но князь только морщился:
– Пусть немного потеребят. Когда чуть поучат уму-разуму, чтоб не задирался супротив старших, тогда и пойдем на помощь.
А на левом берегу Калки и в воде брода сеча шла не на жизнь, а на смерть. Даниил, который успел и меч затупить, в какой-то миг почувствовал сильный удар в грудь, но на коне удержался, от второго удара увернулся и сам снес сильного татарина, который ловко действовал копьем.
Отбивал одну за другой нападки и Мстислав Удатный, он, видно, и впрямь был удачлив: ни одной раны! Крутя головой, старший князь пытался разглядеть, где его зять. Немой, видно, понял, показал на левый берег, где татары плотно окружили остатки волынян. И так же молча бросился на выручку. С левого берега послышалась небывалая ругань, это Мстислав Немой показал наконец, как умеет кричать. Ярость, с которой он напал на татар вокруг Даниила, а еще небывалая сила, с какой попросту расшвыривал тех вместе с конями, на какое-то время даже обезоружили врага.
– Держись, князь!
Даниил крикнул в ответ:
– Спасибо!
Разговаривать было некогда, враг наседал плотным строем, оба князя снова оказались в окружении. Теперь биться предстояло только до собственной смерти, надежды вырваться из этого страшного кольца не оставалось. Но ни Мстислав Немой, ни Даниил об этом не думали, главное, убить как можно больше татар, чтоб их меньше осталось на остальных дружинников. Даниила брало зло: да где же полки Мстиславов Киевского и Черниговского?! Чего они ждут, чтобы волыняне и галичане все головы сложили в неравном бою?!
Все было так и немного не так. Полки Мстислава Черниговского вступили в бой с опозданием и тут же были опрокинуты сначала бегущими половцами, а потом волной всадников на невысоких лошадках. Запели тугие луки, затенькали тетивы, засвистели стрелы, и сотни русов полегли, даже не успев поднять свои мечи и вскочить на коней.
А Мстислав Киевский, видя, что бой проигран и проигран так быстро, поспешил запереться внутри своего укрепления, надеясь переждать, пока татары промчатся за удирающими половцами, а потом выскочить и ударить в спину. Это показалось хорошим выходом, так можно и собственную дружину спасти, и остальным помочь.
Субедей издали с холма наблюдал битву. Он усмехнулся, увидев, как первые полки урусов снова поддались на обман, рванули вперед, вернее, вперед рванулись кипчаки, быстро не выдержали удара и бросились обратно, сметая своей охваченной паникой волной урусские ряды.
– Хорошо… хорошо!..
Рука полководца сжала рукоятку плети. Все получалось даже лучше, чем они с Джебе придумали, а помогли татарам сами урусы. Разделиться перед решающей битвой, полезть невесть куда без толковой разведки (он не сомневался, что разведки не было, иначе не было бы и столь глупого поведения)…
Привычные к степным просторам глаза Субедея (один он потеряет позже) легко различали происходившее вдали. Ход боя полководцу очень нравился. Вдруг Субедей обратил внимание на двух урусов, по одежде не последних нойонов, видно, коназей, как называли. Один явно молодой, второй постарше, эти двое бились, словно барсы. Субедей вздохнул: даже жаль, если убьют. Надо сказать, чтоб взяли в плен. Полководец сделал знак одному из нукеров приблизиться, показал рукой с плетью на двух крепких урусов:
– Видишь тех двоих? Не убивать! – И вдруг неожиданно для себя добавил: – Дайте им уйти.
Нукер исчез и почти сразу показался внизу, спеша в гущу боя. Прокричать приказ Субедея успел, но тут же сам упал, сраженный чьей-то рукой.
Даниил с Мстиславом Немым с удивлением почувствовали, что им стало чуть легче, не так уж наседали проклятые. Но раздумывать оказалось некогда, Даниил с ужасом увидел, что татары просто затоптали лагерь на другом берегу и не успевшую изготовиться к бою дружину Мстислава Черниговского. Оставалась надежда на Киевского князя, но Немой прокричал, показывая на ограждение, что киевляне поставили в предыдущий день:
– Спрятались, надеются укрыться.
От злости захотелось самому наброситься на трусов, но тут подскочил дружинник Мстислава Удатного:
– Князь велел к нему отходить! Быстрее!
Даниил скомандовал остаткам своего полка уходить, но кто-то из дружинников помотал головой, стараясь перекричать шум боя:
– Уходи, князь! Мы прикроем! Уходи!
Остатки волынян действительно встали стеной, защищая своего молодого князя от нападок татар, не подозревая, что те и так не станут его бить. Видевший это со своего холма Субедей усмехнулся: видно, не он один ценил молодого уруса.
Даниилу и Мстиславу Немому удалось уйти, причем молодой князь даже догнал своего тестя.
– Все кончено, Данила, нужно уходить! За мной!
Позорно бежать с поля боя, но просто сложить головы, не надеясь ни на что, тоже глупо. Даниил пришпорил коня…
Сколько раз он потом клял себя за это бегство! Казалось, если бы не повернул прочь, не поддался, смог бы переломить ход боя в свою пользу, не усидел бы Мстислав Киевский за своей оградой, выскочил в помощь. Но сзади свистели стрелы, а впереди неслись десятки таких же, как он, воинов. Молодой князь держался сзади коня своего тестя, уговаривая себя, что если уж Удатный повернул прочь, значит, дело и впрямь плохо.
Не единожды по ночам он будет вскакивать от свиста стрел в ушах, от криков на непонятном языке, от воплей ужаса и боли, сколько раз после не сможет заснуть до самого утра и будет скрежетать зубами в бессильной ярости на самого себя, что не сложил голову вместе с теми, кто бился с врагом. Его никто никогда не упрекнул за это бегство, но только он знал, как упрекал и корил себя сам, сколько седых волос добавилось из-за тяжелых раздумий после той битвы.
Они никогда не говорили с тестем о позорном бегстве, но оно всегда стояло незримой стеной, отравляя всю оставшуюся жизнь. Позже, чувствуя себя виноватым в произошедшем и в вине своего зятя, Мстислав Удатный поверил наветчикам, что Даниил замышляет на него плохое, но потом опомнился.
А тогда они долго гнали коней, торопясь уйти как можно дальше. Шум боя, а вернее, уже и не боя, а просто погрома становился все глуше. У какой-то речушки остановились, Даниил наклонился зачерпнуть горстью, чтобы напиться, и вдруг увидел, как в текущую воду капает кровь! Только теперь он понял, что ранен, тот сильный толчок, видно, был ударом копья. Грудь пробита, пришлось приложить спешно нарванных трав, но дольше задерживаться некогда, погоня близка.
Вокруг них собрались несколько успевших бежать дружинников, увидев, что молодой князь ранен, стали просить уезжать быстрее:
– Мы задержим. Спеши, князь.
Мстислав с Даниилом снова метнулись на коней:
– Помощь приведу из Олешья или Чернигова!
На слова Мстислава дружинник только махнул рукой. Чего уж тут, какая помощь? До Олешья сколько верст!
Мстислав торопил и торопил зятя, видно, прекрасно понимая, что татары не отстанут:
– Данила, пока на коне держишься, скачи! Нам до Днепра добраться нужно, там не тронут.
Запасных коней взяли в одном из сел, но своих не бросили, так и шли одвуконь. Услышавшие о беде жители деревень и сел на их пути торопились выйти навстречу вражинам с крестами и дарами, но не зря спешил князь Мстислав, подгоняя зятя, татары не оставляли живых у себя за спиной: опасно. Правило Степи: побежденные не могут быть друзьями победителей, смерть первых нужна для безопасности вторых.
А у Калки татары уже третий день забрасывали стрелами укрепления Мстислава Киевского. Нойоны Цыгыркан и Тешукан были вне себя, большая часть войска ушла догонять бежавших, а они вынуждены топтаться подле этих противных урусов! Но и взять поставленное ограждение с лету не удавалось. Наконец был придуман хитрый ход.
Тешукан приказал позвать старшего из воевавших в его тысяче бродников, Плоскиню. Тот явился не слишком довольный, избивать русов, пусть и тех, с кем он не знался, как-то не слишком хотелось. Татарин хитро прищурил глаза:
– Тебя кто заставляет убивать? Вымани их, заставь выйти, чтобы мои люди тоже могли вперед отправиться.
– Как же я их выманю?
– Глупый урус! – прошипел Тешукан. – Скажи, что я их крови не пролью, пусть выкупит себя и своих воинов. Иди!
Плоскиня прекрасно понимал, что лжет поганый, что в его словах кроется какой-то обман, слишком довольно блеснули узкие глаза. Но что он мог поделать? Пришлось действительно отправиться к Мстиславу Киевскому. Перед тем заставил татарина еще раз повторить свое обещание – не проливать русской крови, если выйдут из-за ограды добром.
– Не пролью!
Плоскиню внутрь ограды не пустили, долго разговаривали через нее, князь и его дружинники боялись, что за разговорами вместе с бродником внутрь проникнут и татары. Плоскиня убеждал, что Тешукан обещал не проливать крови, если князь выкупит себя и дружину. Долго не верили. Предыдущие три дня они невольно слышали крики раненых, которых на поле добивали татары, а потом дышали смрадом горевших в погребальных кострах убитых врагов. Неужто простят их самих? Но Мстислав понимал и другое: татары снаружи, у них вода, у них еда, а у русских в их ограде ничего. Татары могут сидеть у ограды хоть до холодов, а они сами? Еще чуть, и на солнце сходить с ума без воды начнут лошади, а потом и люди.
Помощь вряд ли придет, видели же, как избивали волынские и галицкие полки, как бежали половцы, легли под стрелами татар куряне, лужская дружина… Оставался где-то далеко не успевший к общему отправлению Василько Ростовский, но как можно надеяться на пятнадцатилетнего мальчишку, если умудренные боями мужи так глупо попались?
Теперь Мстислав Романович Киевский прекрасно видел, что вместе с остальными русскими князьями оказался в старательно подготовленной ловушке. Эти татары заранее спланировали, заманили русские полки туда, где все готово для боя, потому и побили так легко. Что было гнаться за едва плетущимися сотнями врагов или ловить их скот? А уж переправляться через речку, не разведав, сколько там врагов, как это сделал Мстислав Удатный, и вовсе глупо. Киевский князь со своего холма видел, что Мстислав с зятем ушел от татар, только далеко ли? Вон их сколько в погоню бросились.
Но Мстислава Романовича теперь интересовала судьба не князя Галицкого, а своя собственная и тех, кто оказался рядом взаперти. А это оба зятя – Андрей и Александр. Пробилась слабая мысль: может, и правда, если откупиться, так отпустят? Для степняков данное слово что ветер, сказал – и дальше понесло, но Плоскиня все же христианин, поди?
– Побожись!
Бродник честно глянул, широко перекрестился:
– Нойон Тешукан слово дал, что не прольет русской крови ни твоей, ни твоих людей, если выкупишь себя и всех.
– Слово твой нойон держит?
Плоскиня пожал плечами:
– Перед своими держит, а дальше не ведаю. Только мыслю, князь, у тебя выхода нет, ни воды, ни еды тебе никто не принесет. Остальные князья либо убиты, либо бежали, только их и видели. Если даже кто и спасется, то, пока подмогу приведет, от вас одни скелеты останутся. Да и кому помогать-то? Владимирский князь только рад будет, а у остальных и сил нет…
Этот змей подколодный был прав, и от понимания его правоты становилось еще тошнее.
– Скажи нойону, я подумаю.
– Думай, князь, только недолго, больно сердиты татары, могут совсем разозлиться, тогда и выходить будет некому.
– А что они сделают, коли не выйдем?
– Стрелами с огнем закидают. У вас небось воды-то немного, чтоб тушить?
Это была настоящая угроза, еще подумав, Мстислав решил, что другого выхода, кроме как обещать большой выкуп, у него нет.
Услышав, что урусы решили выйти, Тешукан усмехнулся:
– А я другого не ждал! Пусть идут, хорошо повеселимся.
Плоскиня почувствовал себя совсем дрянно, возмутился:
– Тешукан, ты слово давал, что крови не прольешь!
– Не пролью, клянусь! Я их по-другому уморю, бескровно!
Его хохот слышали и русские, правда, было поздно, они освободили проход, и теперь оставалось только выйти или лечь под татарскими стрелами.
Нойон слово сдержал отчасти, он не пролил крови князей, приказав зарубить остальных. А Мстислава и его зятьев связали, бросили на землю, сверху навалили доски и уселись пировать за победу! До самой ночи между взрывами хохота и довольными криками татар из-под досок можно было услышать стоны умиравших в мучениях Мстислава Романовича Киевского и князей Андрея и Александра. Остатки русского войска были уничтожены. Битва на Калке завершилась.
В это время бегущие с поля боя князья и их дружинники, которых становилось все меньше, достигли Олешья, где оставались на плаву ладьи и плоты, на которых переправлялись. Первыми на берег выскочили, конечно, Мстислав Удатный и Даниил Романович. Старший князь уже занес ногу в ладью, как вдруг резво прыгнул обратно.
– Что? – испугался Данила. Он тревожно вглядывался в другой берег реки, неужели и там увидел поганых? В этом месте Днепр как нигде узок, и ста саженей не наберется, переплыть недолго. Но правый берег был пуст. Неужели Удатный решил подождать остальных бегущих и все же хоть здесь дать бой догоняющим татарам? Данила почувствовал даже облегчение, то, что бежал, оставляя позади своих дружинников, заставляло сердце болеть сильнее раны.
Но Мстислав Удатный принялся… рубить мечом ладьи и лодки на берегу!
– Зачем?!
– Чтоб за нами следом татары не переправились!
– Да ведь и наших дружинников много бежит!
– Нет, – замотал головой князь, – то мы с тобой, дурни, сюда бежали, к броду, о котором все знают. Остальные небось поумней, в лес ушли, и вся недолга. Татары в леса искать не кинутся. Руби!
Подчиняясь его приказу, еще трое подоспевших дружинников принялись рубить лодки. Но мечи не для того кованы, чтобы днища ладейные прорубать, сначала у одного, потом у другого, а потом и у самого Мстислава от клинков оказались одни обрубки. Тогда он принялся отталкивать лодки от берега. Наконец осталась всего одна, в которую и прыгнули.
Гребли быстро, ведь на том берегу нужно было успеть уйти, чтобы не поняли, куда делись. А там, откуда прибежали, уже слышался шум. Погоня?
Стоило отплыть подальше, как Даниил увидел страшную картину: на берег выскочили еще дружинники, не успевшие сразу за князьями. Они кидались за ладьями, пытаясь удержать хоть одну, но, измученным многодневной бешеной скачкой, оголодавшим, им было не под силу. Уже с другого берега князья увидели и вовсе то, что Даниил до конца дней своих забыть не мог. Теперь на берегу показались татары. Видно, заслышав погоню и понимая, что теперь не спастись, русские встали полукругом, защищая переправу и своих удиравших князей.
Мстислав потянул зятя за руку:
– Пойдем! Помочь не поможешь, а смотреть ни к чему.
Татары не стали преследовать беглецов на правом берегу Днепра, не стоили два князя таких стараний.
Когда стало понятно, что они спасены, Даниил упал ничком в траву и долго лежал без движения и слов. Мстислав Удатный сидел на берегу, обхватив колени руками и немигающим взглядом уставившись на текущую воду.
Давно ли ярились, спешили, красовались друг перед дружкой! Давно ли был на коне и в первом ряду в бою? А вот теперь тоже первый, только в бегстве. Мстислав Удатный повернул коня… в такое никто не поверит, если услышат. Вспоминать оставшихся на берегу без ладей и возможности переправиться дружинников вообще не хотелось.
Солнце клонилось к закату, утки стая за стаей опускались в береговые камыши, слышался легкий плеск, над ухом противно звенел комар. Тучи таких же роились над водой в небольшом затончике, где вода почти не двигалась. Мирная картина, и никаких татар, звона мечей, криков боли. Где-то далеко-далеко осталась Калка с погибшими русскими дружинами, татарское войско, ужас разгрома и позор бегства. Вернее, позор никуда не делся, теперь навечно будет с ними.
Вдруг мелькнула опасливая мысль, что татары могут передумать и все же переправиться на правый берег Днепра. Но сколько ни прислушивался, ничего не услышал. Солнце дробилось на волнах Днепра, кое-где к берегу волной прибило обломки сокрушенных им самим ладей. Но ни врагов, ни своих не было видно…
Снова накатили невеселые мысли. Каково теперь в глаза людям смотреть… И зятю Даниилу тоже, ведь всегда был для него примером. Мстислав вспомнил, что Даниил ранен, пока мчались, не разбирая дороги, только бы подальше от ужаса боя, молодой князь не вспоминал о ране, теперь надо бы посмотреть…
Дружинники, успевшие переправиться вместе с князьями, не бросили их и теперь. Они тоже сидели, угрюмо уставившись в никуда. Такого позора Русь еще не видывала, в поход уходили семнадцать князей со своими дружинами, да сколько еще по пути присоединилось… А возвращались? Князья погибли почти все, что будет с оставшимися киянами за ограждением, тоже неведомо… Хотя, чего уж тут гадать, татары их добром не выпустят, либо пересидят до погибели, либо перебьют. И чья в том вина?
Как ни мыслили, ни крутили, все выходило, что княжья. Друг перед дружкой все красовались, гордились, никто никого не слушал, каждый важничал. И в бой-то вступили врозь, где уж тут вражину одолеть? Верно говорят, гуртом и батьку бить веселей, а коли ладу нет, так и с дитем не справишься. Маются теперь вон два князя, а сделанного не вернешь, сколько людей погибло, сколько позора на их головы ляжет. А что дальше с Русью будет? Дружины княжеские побиты, теперь вражине прямой путь на остальные земли. От таких мыслей становилось страшно, тем более видели, что князья и сами не знают, как быть. Ладно бы Даниил Волынский, тот молод совсем, молоко на губах не обсохло, но и Мстислав Удатный, которого до сих пор судьба не обижала, сколько ни воевал, тоже беспомощно мается. И от этой неуверенности было еще тяжелее…
А Даниил все лежал, не произнося ни звука, Мстислав даже забеспокоился, ведь тот потерял много крови, вдруг ему плохо? Но стоило тронуть за плечо, как вскинулся:
– Что?!
– Ничего, лежи. Хотя нет, вставай, добираться до людей пора, не бродить же по лесу до конца жизни…
На правом берегу Днепра их никто не преследовал. Из русских спаслись только те, кто сумел, как Мстислав и Даниил, переправиться или укрыться в лесах. Дружинников на берегу уничтожали безо всякой жалости, в плен было приказано никого не брать. Спаслись и те, кто добрался до Чернигова. Близ города стояла дружина Василька Ростовского, не успевшего вместе с остальными и не рискнувшего отправляться следом. Это спасло Васильку жизнь на четырнадцать лет.
Чернигов укрыл всех, кто сумел до него добраться. Татары не стали ни воевать город, ни вообще больше гоняться за остатками русских дружин. Нельзя размазываться по такой территории, можно и самим попасть в тяжелое положение. Кроме того, в планах Субедея не было осады далеких городов, для этого требовалось совсем другое – осадные орудия, куда больше людей и точная разведка, где и что находится. Одно татары поняли хорошо – Русь земля богатая, а значит, сюда надо возвращаться.
Еще когда только спешили к Днепру, Субедей поинтересовался у сотника Борте, оказавшегося рядом:
– Во время боя с урусами я приказал позволить уйти молодому урусскому коназу. Он сумел?
Немного погодя сотник докладывал:
– Он ушел, вместе еще с одним коназем ушел за большую реку.
Субедей кивнул. Он и сам не знал, почему озабочен судьбой молодого уруса, к чему ему этот коназ, словно чувствовал, что когда-то придется еще раз встретиться.
К Субедею примчался гонец от Потрясателя вселенной. Весть была не самой хорошей – на отправленный караван с помощью и провизией посмели напасть какие-то булгары. Теперь требовалось срочно их наказать. И вообще, пора домой, в родные степи.
Субедей-багатур приказал собрать остатки туменов на берегу большой реки, но при этом зорко следить, не рискнут ли урусы переправиться, чтобы напасть. Урусы не рискнули.
Прихрамывая (все же возраст), Субедей подошел к коню, но вот в седло взлетел птицей. Проехал вдоль стоящих всадников. Из родных степей уводил три тумена, до встречи с урусами у него оставалось два, теперь куда меньше. Хотя в последнем бою потери были небольшими, но они были. Нет, несомненно, пора домой, иначе скоро некому будет возвращаться.
Вскинул голову, заговорил громко, чтобы слышали хотя бы передние (передадут остальным):
– Вы на берегу далекой большой реки. Выпейте из нее воды и запомните этот вкус. Мы возвращаемся домой, но, как только вы начнете вкус этой воды забывать, мы вернемся сюда, и снова будут бои, вы возьмете богатые города и много-много добычи. Вы – воины великого Потрясателя вселенной!
Ответом ему был рев тысяч глоток, татары приветствовали своего любимого предводителя – Свирепого пса Потрясателя вселенной, как называл Субедея сам Чингисхан.
Татарские кони повернули морды на восток. Правда, им предстояла еще очень трудная битва с булгарами, которые не стали, как русские князья, красоваться друг перед дружкой, напротив, объединили свои силы и дали решительный отпор незваным набежникам. В бою с булгарами погибли Джебе и старший брат самого Субедея Джеме. Субедей-багатур тоже пострадал, он лишился одного глаза и едва не потерял правую руку, которая после того перестала полностью разгибаться. Из-за этого Субедей получил прозвище Барс с Разрубленной Лапой.